Приход № 1 (декабрь 2013). Введение во Храм. Мнения ( Коллектив авторов, 2013)

Священник Андрей Винник, Электроугли

Всюду жизнь…

У нас на приходе она своя, и весьма насыщенная. Кто-то устраивает концерты необычных музыкальных команд, кто-то организует встречи с известными писателями и учеными, кто-то занимается детским спортивным клубом, а кто-то, приняв в качестве девиза повеление Спасителя: «Идите и научите…», беседует о христианской жизни с людьми, пришедшими в храм, чтобы крестить своих детей или креститься самим. Опыт этих бесед, которые проводят как священники, так и миряне, указывает на один довольно тревожный факт: великое множество людей имеет искаженное представление о христианстве.

Молодая пара ждет священника после службы.

– Здравствуйте, батюшка. Вот хотим ребеночка покрестить.

– Здравствуйте. А зачем?..

Переглядываются с недоумением.

– Ну… мы же христиане…

(Бывают и другие варианты ответа: «Чтоб не кричал», «Чтоб не болел» или «Потому что мы русские»).

– Здорово, что христиане. Но я вас почему-то не знаю. Вы, наверное, в другой храм ходите? Не местные?

Выясняется, что местные, просто в храм заходят очень редко – поставить свечи.

– А что вас делает христианами?

– Мы крещены!

– Гитлер тоже был крещен. Он христианин?

– Наверное, нет…

– Значит, крещение христианином не делает. А что делает? Есть слова Самого Господа: «Верующий в меня заповеди мои соблюдет».

– Правильно, вот мы и соблюдаем! – радостно находятся молодые люди.

– А какие, позвольте полюбопытствовать?

Стандартный ответ включает в себя «не убий» и «не укради». Мало кто вспомнит остальные заповеди, а уж каково узнать, что они, равно как и любовь к Богу и ближнему, были провозглашены еще в Ветхом Завете. Чему же учил сам Христос? Ведь мы как-никак пришли в православный храм, где поклоняются Христу, а не в синагогу… А может, мы все-таки ошиблись дверью?..

В общем, выясняется, что люди, уверенные в своей религиозной принадлежности, не понимают самых основ христианства. Вместо этого – куча мифов, нагромождение штампов и стереотипов. Взять хотя бы известный миф о «Боге в душе», когда человек путает свои доморощенные представления о Боге с Самим Богом. Или стереотипный взгляд на Церковь как на «поповскую корпорацию». Или твердое убеждение во всемогуществе православных старцев и бесполезности всех остальных людей духовного звания.

Задача наших миссионеров – объяснять, к чему обязывает и что дает человеку присяга Христу, опровергать мифы, разрушать стереотипы – словом, показывать ту дверь, в которую надо стучаться и о которой сам Спаситель говорит: «Стучите, и отворят вам» (Мф 7:7). Ответит ли на стук и войдет ли в жизнь Христос, зависит уже от самого стучащегося и от Господа Бога. Главное, чтобы дверь была настоящей, а не нарисованной.

В какой-то момент мы почувствовали, что фронт работ можно и нужно расширять. Возникла идея создать газету апологетической направленности. Слово «апологетика» происходит от слова «апология», которое в переводе с греческого означает «оправдание», «защита». Какого же рода защитой мы хотим заниматься?

Чтобы лучше это объяснить, воспользуемся простой аналогией. Человек приобрел автомобиль. При этом он совершенно не знает, как им управлять, да и правила дорожного движения для него темный лес. Что произойдет, если он вдруг воскликнет: «Да что тут сложного!» – и, сев за руль, примется нажимать и крутить все, что попадется под руку? В лучшем случае – он не тронется с места, в худшем – покалечится сам и покалечит других, а какой-нибудь сторонний наблюдатель, глядя на последствия его «вождения», скажет: «Никогда в жизни я не сяду за руль! Автомобиль – дьявольское изобретение!»

Полностью защитить общество от таких водителей невозможно. Но каждый знает, что курсы вождения с практическими и теоретическими занятиями открыты для всех желающих; никто не прячет от нас за семью замками учебную литературу; наконец, перед глазами многочисленные примеры людей, которые хорошо и уверенно водят машину (чаще всего они охотно делятся своим опытом с начинающими). Все это вместе ясно доказывает, что при разумном и правильном использовании автомобиль может быть не бесполезной роскошью и не орудием убийства, а прекрасным средством передвижения из точки А в точку Б. Таким образом, знание способно защитить и репутацию автовождения, и жизнь человека, садящегося за руль, и жизни окружающих его людей. Только надо не лениться, а узнавать.

Церковь – это тоже своего рода средство передвижения. Недаром ведь одним из ее древнейших символов является корабль. Только точка А, в данном случае, – наша земная жизнь, а точка Б – вечное Царство Христа. И человек, севший на корабль, управляемый Христом, тоже должен быть защищен знанием. Вот для этого мы и создаем нашу газету. Нас не смущает, а только радует, что уже существуют такие прекрасные интернет-ресурсы, как «Православие и мир». Пускай их будет еще больше. Мы не претендуем на что-то небывалое и гениальное. Но нужно делать, что можешь, и пусть цветут все цветы.

Вызов

Запись фрагмента передачи «Временно Доступен» телеканала ТВЦ, показанной в конце ноября. Ведущие Дмитрий Дибров и Александр Карлов.

Гость: Андрей Кураев

Дмитрий Дибров: Когда человек крестится, во многих популярных брошюрах о значении крещения говорят о том, что он становится маленькой клеткой живого организма, каким много веков является Русская Православная Церковь. Хотелось бы подумать, как живет этот организм. Хотелось бы думать, что между вами, священнослужителями, существуют свои параллельные формы коммуникации: вы знаете батюшек благочестивых, батюшек-подвижников и вы знаете друг друга. И может быть, вы так корпоративно и делитесь на тех, кто исповедует одну доктрину и другую. Между вами какие-нибудь семинары бы происходили или например, вы бы знали, что в Архангельске достойный есть диакон, а тот, ну, скажем, Кураеву бы писал. А какой-нибудь батюшка в Новосибирске вас бы критиковал. И вот так бы жила эта Церковь, как организм. Да или нет – такое есть?

Андрей Кураев: Есть, но все, что называется, как у людей. Чего у нас нет, и мне этого очень жаль: первое, нет чувства корпоративно-сословной солидарности и единства, которое было раскатано советским катком, прежде всего. Когда люди, священники боялись друг друга, когда все знали, что могут быть и стукачи, и поэтому – молчи, скрывайся и таи мысли и мечты свои. Даже в небольшой внешней черте это проявляется: предположим, еду я в рясе в московском метро, вижу, священник идет навстречу, и крайне редко священники в Москве здороваются друг с другом, этого нет. Второе, у нас нет курсов повышения квалификации, и это совершенно возмутительная вещь. Понимаете, у журналистов, врачей, педагогов, юристов, бухгалтеров есть постоянное обновление знаний. У нас считается, что если ты закончил семинарию, дальше учиться уже нечему. А ведь проходят годы, меняются поколения, эпохи, культуры… Пусть ты в одном и том же городе служишь, на одном приходе, но мир-то вокруг меняется. Да и православие само – целая вселенная, до конца жизни ее все равно не познать, не говоря уже о коммуникации с другими людьми, которые в этом нецерковном мире живут и к твоему порогу подходят. Нет такого рода обучения и подготовки, к сожалению.

Дмитрий Дибров: Но есть же какие-то подобия социальных лифтов. Как мы все радуемся, что есть владыка Иларион, ведь он так продвинулся в области композиторства, даже его кантаты все слушают. Он становится все популярнее и популярнее среди светской интеллигенции, и кто-то его из Вены хвать-похвать – и в Москву. Наверное, значит, работают ведь лифты-то эти. И таких достойных служителей, видимо, много.

Андрей Кураев: Эти лифты работают не для нас, не для священников, они работают для монахов, то есть для тех людей, которым эти лифты, казалось бы, вообще не нужны. Сознательное решение Церкви когда-то в древности – к власти допускать тех, кто боится этой власти, кто плевать на нее хотел. Есть такой человек, который однажды плюнул в лицо современности, карьеризму и ушел от нас куда-то далеко. Со временем мы можем погнаться за ним и понудить вернуться, но вот именно потому, что он стал «иностранцем», отшельником, чужим, иноком, иным среди нас. Поэтому вернись к нам, и мы будем уверены в том, что ты не член какой-то из противоборствующих партий, кланов, и ты как чистый «иностранец» будешь здесь нами править. Поэтому вот такая парадоксальная структура в Церкви, которая поднимает людей, отрекшихся от высоты.

Александр Карлов: И вот эта парадоксальная структура в Церкви выходит на поверхность. Только ленивый не говорил о дорогих машинах, о дорогих часах, о всевозможных правонарушениях, которые совершают священники…

Андрей Кураев: Это уже другой вопрос. Идея-то сама по себе правильная, забыли только одну малость выяснить, кто зовет-то к этой власти от имени Церкви? Кто и по каким критериям, и решая какие задачи, призывает к этой епископской власти? Очень серьезный вопрос заключается в том, что в Церкви нет никакой отчетности друг перед другом. Понимаете, вот этим летом был я в Австралии и вывез оттуда замечательную приходскую газетку. В ней опубликовано сообщение о проведении приходского собрания, и главная тема собрания, какой холодильник купить на кухню. Мне это так понравилось: там западный принцип. Я вхожу в некую общину, плачу ежегодный членский взнос, но взамен получаю права. Право не выбора цвета скатерти на обеде, но я прошу отчитываться передо мною, как вы расходуете мои деньги, которые я вам доверил. И это очень важно, ведь поймите, если есть такое поименное членство в приходе и если есть финансовое участие в жизни прихода, значит, ты получаешь право контроля. Это безумно многое решает.

Более важные вопросы: те же кадровые назначения. Когда-то давно вплоть до XVIII века люди сами выбирали себе священника. Вот на селе в Ивантеевке умер батюшка. Мужики собираются, давайте, кого из нас выберем. Петрович, он, вроде, такой церковный человек, грамотный, добрый. Пошлем его в город к епископу, пусть он его подучит, рукоположит и вернет нам. Это интересная модель, у нее были серьезны минусы, впрочем. Во-первых, Петрович иногда был слишком хорошо известен, мол, мальчишками дрались вместе, подростковые шалости, а ты теперь нас учишь жизни. Во-вторых, в этой модели между Петровичем и остальными христианами не было культурного разрыва, то есть ему нечему было учить, он знает не больше их. Потом уже появились это образовательные конвейеры, семинарии. Очень часто семинария особенно XIX века давала те знания, которые в деревне совсем не нужны. Ты знаешь латынь, греческий, но жизнь крестьянина ты зато не понимаешь. Ты, как иностранец, в своей собственной деревне. Как янычара, мальчика в 11 лет берут в семинарию, а через 15 лет возвращают священником, и он совершенно в другом мире жил.

Впрочем, в итоге приход лишили фундаментального права выбора: кто будет нашим духовным отцом? И родилась поговорка, «что ни поп, то и батька». Поэтому здесь, да, надо честно сказать – есть серьезная проблема. Церковь – это институт не модернистский, и у нас не только свой язык, свой календарь, но и сохранились свои феодальные системы внутренних отношений с «черным» налом, с «подарками». Все знают, что эти «подарки» есть, они влияют на то, какие решения и как принимаются.

И среди добрых вещей, замечу, что одна из замечательных инициатив нашего все еще «нового» Патриарха Кирилла – это создание постоянного действующего прото-парламента, Межсоборного присутствия. Такое было только однажды, это период 1915–17 годов, когда готовился Собор, и работали такие комиссии, которые готовили будущие решения Великого собора. Сейчас же решено сделать эту практику постоянной, чтобы подготовку к Собору вел не узкий круг аппаратчиков, бюрократов, а чтобы была публичная дискуссия. Проекты документов выкладываются в Сеть, участникам Собора дают пароли, есть обсуждение и в открытом режиме, и в закрытом режиме. Это серьезно, когда уже не пять человек, а двести человек участвуют в вопросах Церкви.

Взгляд со стороны

Александр Братерский, журналист «Газеты. Ру»

«Внезапно старший взялся за мой крестик. У меня помутнело в глазах. Это отдать я не мог. И не в Боге тут было дело. Как бы память о моей родине был для меня он – серебряный, довольно крупный крест с синей облупившейся кое-где эмалью. «Онли вис май лайф!» – быстро и тихо сказал я по-английски. И закрыл крест рукой. «Это символ моей религии и моей родины», – добавил я. Парень убрал руку».

Эти строчки взяты мной не из самой благочинной книги, а наоборот из хулиганской и даже отвратительной для многих книги Эдуарда Лимонова «Это я – Эдичка». Однако именно эти строки я вспоминаю, когда дотрагиваюсь до нательного крестика у себя на шее.

Для меня дело, конечно, в Боге да и для героя тоже, недаром он говорит это символ «моей религии». Нательный крестик – это единственное, что никогда не дашь отнять, может, только с собственной жизнью. Такое отношение к вере, а себя я считаю верующим хотя и невоцерковленным человеком, сформировалось во мне наверно лет десять назад.

Я был крещен в детстве, крещен неосознанно для себя, но сейчас понимаю, что это крещение было моим спасением. Мне также радостно, что я, обычный советский мальчик, был крещен своими бабушками именно в православной вере, которая мне кажется неотъемлемой частью русской духовности, русской истории и русской культуры. Я не всегда соблюдаю посты и знаю мало молитв, но я знаю что церковь не отвергнет меня, ведь это «Наша Церковь».

Думая об этом, даже нельзя представить себе, какой была бы Россия без своих величественных церквей, проповедей Серафима Саровского и Сергия Радонежского, иконописца Феофана Грека. Странным образом, но именно участившиеся в последнее время нападки на церковь заставляют меня, «условного либерала», броситься на ее защиту, как тот самый Эдичка, герой нью-йорского дна, крещенный в православной церкви под именем Петр, спасает свой крест и себя от грабителей.

Я знаю, что часть этих нападок имеют под собой основание, что те, кто критикует разъезжающих в дорогих авто священнослужителей с золотыми крестами и близких к власти иерархов, возможно, желает Русской церкви добра. Но есть и те, кто, используя проблемы церкви, метит в веру и в православие. Упаси Бог, я не какой-нибудь охранитель в майке «Православие или смерть», однако, я понимаю что за нападками на православие стоят нападки на русскую культуру. «Веру чужую не тронь» – эти слова Чапаева из одноименной книги Фурманова даже в советское время поражали меня своей правильностью, хотя сказаны они, вроде как, атеистом.

Церковь не как условный институт близкий к власти, а церковь народная, простая с ее сельскими батюшками, подвижниками, с ее мудрыми пастырями – это единственная «духовная скрепа», на которой держится русское общество. Все остальное – скрепки обычные, канцелярские, которые разлетятся при первом же дуновении ветра. В церковь мы, верующие, спешим за прощением, милостью, советом, последней надеждой. В ней на службе стоят и либералы, и консерваторы, сторонники Путина и Навального, панки и рэперы, рокеры и балетные танцоры. Она всех равняет, всех утешает.

Церковь дисциплинирует: на моих глазах в одном из районов священник сделал замечание рвущему цветы на клумбе парню. Тот застыдился, а милиционера бы послал на три буквы. И хорошо, что ряса священника у нас для многих, как форма милиционера.

При этом я понимаю, что защита православия и веры от нападок это не значит сделать из православия государственную религию, как предлагает депутат Госдумы Елена Мизулина. Конституция – это светская власть государства, а вера – это власть Бога, и здесь не надо смешивать. Другое дело, что православие может стать не государственной, но общественной верой – цементом нашего общества, нашей культуры, нашей мудрости. Я верю, что это произойдет, когда в нашей жизни утвердятся все эти принципы, которые мы часто, но порой бездумно, повторяем в молитвах.

Пока же этого не происходит: сколько ни проповедуй с плазменных экранов на улицах, люди не будут верить в силу церкви, потому что она пока не является для них народным социальным институтом – она часто не с народом и его горестями, а с властью, которая выступает не с самыми христианскими инициативами. Задача церкви сегодня, как мне кажется, укреплять нас в вере и вдохновлять на благие дела.

Подвижничество, работа, труд во благо близких, страны, помощь старикам, спортивные победы, новые храмы, больницы, школы, староприимные дома, воскресные школы и церковные университеты, где будут учить не только церковные каноны, но и экономику – во всем этом будет свое православное начало. Вы скажете, что экономика не имеет никакого отношения к вере? Формально, конечно, нет, но верующий экономист не допустит «процветания любой ценой», а будет искать иные возможности. И тогда священник на «мерседесе» перестанет восприниматься как символ России, у нее будут совсем другие символы.

Фрагмент двухтомника «История России. XX век» под редакцией профессора Андрея Борисовича Зубова

Начало XX века стало для Православной Российской Церкви временем исключительным: именно тогда, впервые за Синодальный период, были практически поставлены вопросы о созыве Поместного Собора и изменении структуры высшего церковного управления. Главными центрами, откуда слышались голоса о необходимости реформ, были духовные академии – Московская, Казанская и Санкт-Петербургская.

Известный публицист, в прошлом – революционер-народоволец Лев Тихомиров в декабре 1902 г. в «Московских ведомостях» опубликовал большую работу под названием «Запросы жизни и наше церковное управление». В этой статье говорилось о необходимости «восстановить нарушенный Петром Великим строй церковного управления», что «учреждения 1721 года вышли неудачными» хотя, «принципиально и не исказили государственно-церковных отношений». Работа Тихомирова в 1903 г. вышла отдельной брошюрой и была представлена на Высочайшее Имя. По требованию Николая II митрополит Петербургский Антоний (Вадковский) в марте 1903 г. написал ему отзыв о статье Тихомирова.

«Я выразил согласие с тезисами автора, – вспоминал два года спустя митрополит, – и закончил свой отзыв следующими строками: «Мне всегда казалось, что при усиливающемся развитии русского самосознания, само собою – рано или поздно – наступит время, когда общественное мнение вынуждено будет сказать, что стыдно и невозможно Руси Святой жить при ненормальном строе церковного управления. Когда настанет этот желанный час, нам не дано знать. Это знает только Всеведущий Бог. Но мы все должны молиться, чтобы Господь призрел с небес милостию Своею на Свое достояние – Церковь Свою Православную и на Русь нашу Святую и великую, судьбы которых, по воле Всемогущего Бога, вверены теперь заботам Вашего Величества».

12 декабря 1904 г. был опубликован указ «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка» пункт шестой которого требовал пересмотреть существовавшие в Империи законы о правах староверов, а также лиц, принадлежавших к инославным и иноверным исповеданиям. Для выполнения требований, изложенных в шестом пункте указа, было организовано особое Совещание министров и председателей департаментов Государственного Совета. Его члены, прежде всего руководитель – председатель Комитета министров Витте прекрасно понимали, что разрешать вопрос о расширении прав иноверных невозможно без учета интересов Православной Церкви.

Испросив у царя разрешение на обсуждение в Комитете министров и церковных дел, Витте в начале 1905 г. стал готовить необходимые для обсуждения материалы. Ничего удивительного в том, что вопрос первоначально предполагалось обсудить не в Св. Синоде, а в Особом Совещании, не было. Россия не являлась светским государством, и ее правительство управляло и деятельностью Православной Церкви. Церковь управлялась государством, и это не могло способствовать укреплению ее влияния на общество, особенно в начале ХХ века, когда доверие к государственной власти и уважение к монарху быстро шло на убыль.

К февралю 1905 г. профессора столичной духовной академии подготовили для Витте записку «О современном положении Православной Церкви», которая и положила начало официального обсуждения на правительственном уровне вопроса о церковной реформе. Смысл записки был прост: предлагалось вернуться к прежним каноническим нормам управления в Церкви. Тогда же, в феврале, появилась и записка митрополита Антония, приглашенного Витте к участию в Совещании – «Вопросы о желательных преобразованиях в постановке у нас Православной Церкви». Именно с того времени и началась практическая подготовка Поместного Собора.

17 марта, Св. Синод выслушал решение Государя и «во исполнение Высочайшей воли» признал необходимым пересмотреть существовавшее в России государственное положение Православной Церкви, – «ввиду изменившегося положения инославных исповеданий». Св. Синод полагал необходимым ввести в свой состав, наряду с постоянными, поочередно вызываемых иерархов Русской Церкви и возглавить ее Патриархом. В Москве предполагалось созвать Поместный Собор из всех епархиальных епископов или их представителей и обсудить на нем принципиальные вопросы церковной жизни: о разделении России на церковные округа, управляемые митрополитами; о пересмотре законоположений об органах епархиального управления и суда; о реформе прихода; об усовершенствовании духовных школ; о пересмотре законов о церковной собственности; о епархиальных съездах; о праве иерархов участвовать в заседаниях Государственного совета и Комитета министров, а рядового духовенства – в местных городских, сельских и земских учреждениях при рассмотрении вопросов, затрагивавших интересы Церкви. 22 марта 1905 г. документ подписали все члены Св. Синода.

18 марта члены Синода составили и подписали специальное обращение к Государю, в котором благодарили его за почин – разрешение рассмотреть дело церковных преобразований. Иерархи, таким образом, выставили инициатором реформ самого Николая II. Складывавшаяся ситуация возмутила обер-прокурора Св. Синода Константина Победоносцева, который доказывал самодержцу, что время для реформ выбрано неудачно, что реформа «изобретена» честолюбивым митрополитом Антонием, что движению практически никто из «простых русских людей» не сочувствует и т. д. Победоносцев сумел получить у Императора резолюцию, которая приостанавливала начавшуюся было реформу. Однако в этой резолюции Император обещал дать делу реформы ход, «когда наступит благоприятное время». Оставалось только ждать. Церковная реформа получила официальное право если не на проведение, то на обсуждение.

Конец ознакомительного фрагмента.