Жене Антонине и ее неиссякаемому терпению посвящается эта первая моя книга, в которой, в точности с известным высказыванием Жоржа Сименона, никто не подразумевается ни под кем и если случайно кто-нибудь и похож на кого-нибудь из реальной жизни, то этот кто-то совсем не тот, а совершенно другой…
Пролог
Полумрак.
Сюда никогда не попадал прямой солнечный луч.
Острый запах человеческого пота из близкорасположенных конвойных помещений и бумажной пыли из приоткрытой двери архива.
В комнату, именуемую «залом судебных заседаний № 3», на первом этаже бывшего здания жилищно-эксплутационной конторы невозможно заглянуть с улицы через давно не мытые стекла окон за ржавыми решетками. И рассмотреть в нем облупившийся, давно крашеный деревянный пол и темные, неопределенно цвета в рост человека панели на стенах. Еще – неровно расставленные деревянные скамейки с разномастно одетыми людьми. И все это под мигающими, в густых следах побелки стержнями ламп дневного света на нависающем над головами присутствующих низким потолком.
Небольшой зал судебных заседаний вмещал не более трех десятков посторонних. Именно так – «посторонние», а не иначе еще вчера унизительно называл всех тех, кто непосредственно не принимал участия в рассмотрении дела Председательствующий. Сейчас его небрежный взгляд из-под толстых линз очков в тоненькой, желтого металла, оправе только поверхностно пронесся по нескольким рядам с этими, по его непререкаемому мнению, зеваками: наверняка, близкими и дальними родственниками подсудимого, его знакомыми или соседями. Вторую половину, на его взгляд, этого сброда бездельников в зале составляли сторонники потерпевшего. Их было значительно меньше. И, в большей степени, именно от этого они разместились в худшей для обозрения всего происходящего половине зала. Несмотря на то, что одеты были несравненно лучше представителей группы первой.
Даже с возвышения Председательствующему их всех не было видно. Потому, что несколько человек из их числа были скрыты за выступом колонны и за узкоплечими, низкорослыми фигурами солдат-конвойников.
Все присутствующие замерли в ожидании. Даже представитель прокуратуры, не говоря уже об адвокате, прилежно, как школьник-первоклашка, сложил руки на своем столе. Все взоры присутствующих были устремлены только на этого, сидящего над залом на возвышении, человека в черной мантии. И даже тот, в честь кого они, все без исключения, собрались в этом месте, тоже в эти мгновения смотрел на Председательствующего.
Полная тишина наступила еще несколько минут тому назад. Было слышно, как зал медленно облетает отяжелевшая, уже приготовившаяся к зимней спячке, муха.
И об этом их всех он даже не просил! Странное дело, но все угомонились сами собою. Одно это уже должно было стать знаком и сигналом. Предупреждением и воззванием. Стать для него командой к началу процесса. Но что-то удерживает убеленного сединой судью от первых, необходимых в этом месте уголовного процесса слов. Что-то мучительно заставляет его сохранять внешнюю сосредоточенность, под которой, на самом деле, он из последних сил пытается скрыть от присутствующих свою растерянность. Нет, как вести судебное заседание ему досконально известно, вот уже, на протяжении девятнадцати лет его работы в этой высокой должности. Сейчас не по этой причине заминка… И само дело, материалы которого лежат перед ним на столе, такое простое и однозначное… Работы, максимум, на пару часов, конечно, если не считать время на фикцию совещательной комнаты. Так бы он подумал еще вчера… Но, уже не сегодня! Сегодня все должно быть по другому. Он сам для себя так решил утром, еще по пути на работу. Почему? Вот это и не дает ему сейчас покоя, а вместе с ним и полной решимости…
«А, что если это только чья-то коварная уловка, и все останется в судебной системе по прежнему? Для такого предположения ему достаточно оглянуться на прожитые девятнадцать лет назад. Такое количество проработанных им лет в должности судьи могли показаться надежной гарантией устойчивости в мыслях… Вот именно: только «могли»! Он в силах самостоятельно сделать анализ происшедшему. Он прекрасно владеет ситуацией и в этом, предстоящем, отдельно взятом деле, тоже. Но не может расстаться с этой одной-единственной мыслью о том, что так более продолжаться не должно!», – эта мысль в голове Председательствующего свежа, как порыв ветра в первый осенний морозный день. Она точно так холодит его лоб и затылок. Вдобавок, у него почему-то начинает неметь левая рука… Это не страшно. Нет! Он, ведь, в основном при составлении документов работает правой. Так что, и это недоразумение для него не причина сомневаться. Тогда, что же!? Отчего он так затянул паузу, которая с каждым мгновением зажигает все больше недоумения в окружающих его со всех сторон глазах?
Ясное понимание приходит медленно и как бы со стороны. И даже не из его сознания! Судья отчетливо это ощущает! Это не его голос! Это приказ оттуда, откуда пришел тот неизвестный, из последнего его сна…
Голос Председательствующего дрожит от волнения. В зале наступает еще более плотная тишина. Кажется, и насекомые поняли важность момента, исчезнув из этого помещения навсегда. Кроме нескольких молодых бойцов конвойной роты все присутствующие вздрогнули, когда, наконец, зазвучал его надломленный напряжением голос:
Сегодня одиннадцатое ноября… День, когда должно было состояться это заседание. День, который назначил я сам. Для суда над этим, – Председательствующий, не обращая своего взгляда к решетке, за которой сжался в ужасе от грозящей неизвестности подсудимый, продолжал смотреть сквозь зал и медленно, с трудом переводя дыхание после каждого сказанного слова, продолжал, – над этим несчастным. Да, да, господин обвинитель! Я повторю, чтобы у вас не было никаких сомнений! Несчастным! Именно так, по-моему, до тысяча девятьсот семнадцатого года прошлого века в Российской империи называли таких, как он… Этим, кто на эту минуту безвинно отсидел почти год… И в каких условиях!..
Сидящий по левую руку от Председательствующего представитель районной прокуратуры нервно заерзал на стуле, уже не в силах скрывать свое раздражение.
Что вы ерзаете, юноша!? – голос Председательствующего был обращен именно к прокурорскому работнику, но взгляд оставался быть устремленным сквозь зал и в противоположную от его кресла серую стену. – Я уверен, что вы там никогда не были и не имеете малейшего понятия об условиях содержания арестованных! Эти условия уже сами по себе наказание и, заметьте себе, не по приговору суда! И, слава Богу, что такой порядок стал меняться хотя бы на бумаге…
Эти слова Председательствующего принесли в зал кроме полнейшей тишины еще и полное непонимание участниками процесса складывающейся ситуации. Заполнившие зал люди стали молча переглядываться друг с другом. На некоторое время даже исчезла невидимая граница между представителями двух совершенно чужих друг другу сторон, обвинения и защиты. Эти недоуменные взгляды и пожимания плечами присутствующих в полном безмолвии свидетельствовали о царившей в умах зрителей если и не паники, то, уж, точно растерянности. Все почувствовали грядущую неопределенность, которая казалась даже еще хуже легко прогнозируемого по этому делу финала в виде обвинительного приговора. Все ждали следующих слов Председательствующего.
…Сегодня я начну судебное заседание! Я вынужден буду это сделать. Я горжусь, что этот выбор выпал именно на меня! Я стану первым, кто откажется от вредных нашему измученному обществу привычек и шаблонов и не станет устраивать судилище над невиновным!..
Представитель прокуратуры начал резко и шумно перелистывать томик Уголовно-процессуального кодекса. Он искал начало раздела «Производство дел в суде первой инстанции» и хотел быть уверенным в том, что именно собирался, не смотря на свой возраст и малый опыт работы в органах, немедленно сделать.
– …Я целиком и полностью отдаю отчет своему поступку и понимаю смысл всего только что сказанного! И, более того, ничуть не жалею о своем шаге! Жаль, что сегодня в этом зале собралось так мало людей… Но, даже, если всего лишь один из всех вас вынесет мои слова из этого помещения и передаст хоть часть сказанного мною другим – я буду этому очень рад потому, что поступаю исключительно правильно!..
И чуть наклонив голову влево, поближе к своему секретарю, не для всего зала добавил:
– Что ты замерла, девонька? Анечка, я же тебя просил вести протокол так, как подобает. Пусть даже это и последнее мое с тобой дело… Итак, я приступаю к основному! – взгляд Председательствующего вновь охватывал целиком зал и скамью подсудимых, но теперь он обращался только к помощнику прокурора, – Не ищите, юноша, того, что в вашей книге нет и не может быть! Этот же закон писался вашим ведомством и для собственного же использования! Поймите меня правильно, это должно было произойти намного ранее и не обязательно в нашем районе или городе. Но так уж вышло, извините, я вынужден продолжать… Властью данной мне Конституцией и как носитель судебной власти заявляю: на основании материалов изученного мною дела, считать подсудимого Абашина Павла Сергеевича не виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей сто сороковой частью третьей Уголовного Кодекса…
– Но вы же предали обвиняемого суду, согласившись с выводами обвинительного заключения! – фальцетом вскликнул своим неокрепшим голоском паренек с белыми лейтенантскими погонами на узких, еще нераздавшихся плечах.
– Да, и это правильно! Иначе бы у нас не было повода собраться в этом зале и в этом составе! – не смотря на то, что его перебили, отвечал Председательствующий.
– Но вы же нарушаете…
Председательствующий резко прервал неокрепший голос:
– Достаточно лишних слов! Точка зрения представляемого вами ведомства сфокусирована только в одной подписи прокурора, утвердившего обвинительное заключение по этому делу! Но разве, утверждая это обвинение, он не видел того, что материалы дела не содержат не единого, оформленного надлежаще процессуально, доказательства вины обвиняемого Абашина!? Разве он не видел, сколько именно исправлений в протоколах его задержания и досмотра!? Неужели он не заметил, что в милицию Абашина доставили люди из охраны самого, так называемого, потерпевшего!? А почему господин прокурор не обратил внимания на многочисленные телесные повреждения на всем теле, включая лицо, подозреваемого, видимые невооруженным взглядом, в том числе и в день дачи им санкции на арест!? А я знаю почему! – все громче и громче под низкими сводами неприспособленного для такого дела зала гремел голос Председательствующего. – Я знаю!!! Потому, что потерпевший и жена самого прокурора есть соучредители одной и той же торговой фирмы, да!? Не смотрите на меня так, уважаемый помощник прокурора! Лучше гляньте в материалы дела и потрудитесь хотя бы прочитать эти, хорошо известные вам, фамилии на листе дела сорок восемь… Спасибо всем тем, кто не умеет работать с документами, и кто оставил во спасение Абашина в материалах, так никем и не замеченную, выписку из того самого протокола, но которую приобщил потерпевший! Все подумали, что он не может вложить в дело компромат против самого себя а, значит, и против всей прогнившей насквозь системы? Зря! А вы думали, по какой такой причине из дела был изъят Устав, возглавляемого уважаемым потерпевшим предприятия? Ровно на такое количество листов мы сейчас и видим исправлений в описи документов и в самих верхних правых углах листов дела после того места, где еще недавно был пришит этот документик! Да-да, именно, чтобы никто не проследил связь жены районного прокурора с потерпевшим. Не по этой ли причине излишне инициативного следователя, почти вашего одногодку, уволили по собственному желанию еще до того, как дело попало на стол прокурору района? И не поэтому ли ни у подозреваемого, схваченного по приказу потерпевшего еще за день до обращения в милицию, посмотрите, пожалуйста, на штамп регистрации заявления о мнимом преступлении, ни в его доме и нигде более не было найдено не единого, подчеркиваю не е-ди-но-го предмета из многостраничного списка, якобы им похищенного!? Ну, и что вы мне прикажете теперь делать? Согласно Процессуальному Кодексу «запускать», извиняюсь за профессиональный сленг, дело по большому кругу еще на несколько лет бесконечных доследований и судебной волокиты, устроив именно сейчас подобающее вашим устремлениям исследование материалов с последующим изучением мнений участников процесса!? Так мне следует поступить, я вас спрашиваю!? Чтобы наш Абашин подписал, в конце концов, все необходимое Системе после многих лет отсидки, затерянных между несколькими судебными процессами и дополнительными расследованиями в многоместной камере следственного изолятора!? Я поступал подобным образом девятнадцать лет! Хватит!!!
Неожиданно голос Председательствующего стал резко сипнуть. Лицо его стало синеть, глаза остекленели, а еще через несколько секунд он стал медленно оседать на кресле, стекая своим телом под стол, стоящий на возвышении, над которым еще выше висел на стене малый герб государства…
Молоденький помощник прокурора района на полусогнутых ногах выскользнул никем незамеченным из зала судебных заседаний. На его исчезновение не единый человек не обратил внимания. У старшего конвойного отделения от неожиданности медленно стал открываться рот. С последними словами Председательствующего он еще поглубже в карман протолкнул ключ от замка, которым была заперта клетка с обвиняемым.
Все остальные в зале еще долгие десяток минут оставались каждый на своем месте. Даже не шелохнувшись.
Крупная муха делала еще один круг перед тем, как выбрать себе окончательно щель для зимнего анабиоза…
…На крыше кареты «Скорой медицинской помощи» надрывно и истошно визжала сирена. Но даже ее звук, подкрепленный синим пульсированием маяка, не мог так быстро, как хотелось позволить продвигаться спецмашине сквозь сгрудившиеся в этом месте большого города разнокалиберные автомобили. Кроме водителя за рулем от этого обстоятельства нервничали и еще двое в голубых костюмах, склонившихся в это время над носилками с госпитализируемым. Двое медиков не обращали внимания на не прекращаемое дерганье их автомобиля, пытающегося пробиться к своей, уже почти видимой через стекло, цели. Они продолжали бороться за жизнь больного.
– Что писать будем? – равнодушно спрашивал один другого.
– Как и раньше! Инициальный период с интерпретативным бредом или, что еще проще – деперсонализация…
– Ты еще скажи, что это уже синдром Кандинского – Клерамбо! Поддай кислорода, ему вроде бы становится хуже! – просил второй первого, поправляя прозрачного пластика маску на синюшном лице Председательствующего.
– Это все лишнее, Николаевич! Наш кислород ему, что мертвому… Забыл, что ли, куда мы его везем?
– Да, нет… Но жалко будет, если у него с мозгом что-то случиться, уважаемый, ведь, человек в городе…
– Да… И в этой эпидемии первый председатель суда!
– Какая разница, кто он… Мы же врачи… Вон, говорят, такое же и в областях некоторых началось…
– Тише!!! Прекращай болтать! Забыл, какую бумагу мы подписали!? Делом занимайся лучше и еще раз давление ему измерь!..
Где-то далеко впереди по ходу движения спецавтомобиля загорелся зеленый свет светофора и в образовавшуюся щель за тронувшимся вперед транспортом стал протискиваться их карета, к сирене которой стал приближаться звук еще одной, пробивавший путь для еще одного подобного автомобиля сюда же, в эту часть небольшого города…