Присутствие [духа]. Как направить силы своей личности на достижение успеха. 1. Что значит присутствовать? (Эми Кадди, 2015)

То, что мы называем присутствием, трудно определить, но легко узнать, когда его видишь и чувствуешь. С другой стороны, его противоположность описать легко. Вот моя история – одна из многих.

Я, как любой порядочный аспирант, надеялась когда-нибудь стать преподавателем. Осенью 2004 г. я начала искать работу в научной сфере. Если аспиранту в области социальной психологии повезло с научным руководителем, тот «выведет его в свет» – повезет на очень особенную ежегодную конференцию для узкого круга. В ней принимают участие лучшие социальные психологи мира. Ее можно назвать «балом дебютантов» – это коллективное «представление ко двору», знаменующее переход аспиранта в ряды людей, которых, может быть, когда-нибудь будут принимать всерьез. Но от этого аспирант начинает испытывать сильнейшую тревогу, ощущая себя самозванцем. Представьте себе аспирантку, разодетую в самый торжественный наряд для официальных научных мероприятий, какой у нее только нашелся. Ей предоставлена возможность потолкаться среди заслуженных ученых, представителей славных университетов, в которых, может быть, в этом году откроются вакансии. Заслуженным же ученым (одетым в то, что под руку подвернулось) предоставляется случай поискать юные таланты – но в основном эти ученые здесь затем, чтобы пообщаться друг с другом.

В каком-то смысле аспирант шел к этому моменту все четыре или пять лет своей учебы. Он прибывает подготовленным. У него отработана речь длиной примерно в полторы минуты, емко и кратко излагающая основы и цели его научной работы – достаточно короткая, чтобы удержать внимание слушателей и не отнять у них слишком много времени. В обиходе это называется «блиц-презентация» или «речь для лифта».

Мой страх опозориться на этой конференции превысил все мыслимые пределы.

Встреча проводилась в непримечательном конгресс-центре, стоящем посреди непримечательного средних размеров города. Направляясь на открывающий конференцию торжественный ужин, я вошла в лифт – и оказалась лицом к лицу с тремя людьми, весьма известными в моей научной области. Людьми, которых я уже давно боготворила. Представьте себе гитариста, играющего в самодеятельной инди-рок-группе в глубинке – вот он входит в лифт, нащупывая потной ладошкой в кармане CD с записями группы, сделанными в подвале дома кого-то из участников, и вдруг видит, что в лифте стоят Джимми Пейдж, Карлос Сантана и Эрик Клэптон. И у меня, и у тех троих были огромные бейджи с именами, хотя, по совести, из всех четверых такой бейдж нужен был только мне.

Не дожидаясь, пока я представлюсь, один из небожителей – сотрудник престижного университета, куда я была бы счастлива попасть на работу, – небрежно сказал:

– Отлично. Мы в лифте – давайте послушаем вашу речь.

У меня к лицу прилила кровь, а во рту пересохло. Ни на секунду не забывая, что в узком пространстве лифта со мной заперт даже не один, а ТРИ научных светила, я начала свою речь – точнее, у меня изо рта стали вываливаться слова. Я слышала их будто со стороны: «Ну… это… вот… погодите, я сначала должна объяснить, что…» Я бы и сама ничего не поняла из такого объяснения. И по мере того, как я осознавала свой неминуемый провал, я теряла способность думать о чем-либо, кроме него. Не сомневаясь, что я отрезала себе возможность попасть даже не в один, а сразу в три университета – а заодно и в университеты, где работали научные соавторы этих светил, – я поддалась панике. Я оценивала происходящее. Я все время пыталась начать свою речь сначала – конечно, не было ни единого шанса, что я успею рассказать все, пока мы едем на двадцатый этаж[4] в банкетный зал. Мой взгляд метался, переходя с одного кумира на другого, с другого на третьего, ища хоть искру понимания, крупицу поддержки, одобрения, сочувствия. Ну хоть что-нибудь. Умоляю!

Наконец двери лифта открылись. Двое выскользнули из него, не глядя на меня. Третий – тот, что предложил мне представиться, – шагнул через порог лифта на твердый пол, остановился, обернулся и сказал:

– Пожалуй, худшей «речи для лифта» я в жизни не слышал. Не ухмылка ли мелькнула у него на лице?

Двери лифта закрылись. Я привалилась спиной к стенке и сползла на пол, скрючившись в позе эмбриона. Лифт поехал – вниз, вниз, вниз, в вестибюль. Вместе с ужасом я ощущала смутное облегчение, которое, впрочем, скоро исчезло.

И тут же я подумала: «О господи! Что я наделала! Как я умудрилась не сказать ни единого осмысленного слова по теме, которую изучаю больше четырех лет?! Как это вообще возможно?!»

Стоило мне выйти из лифта, и отрепетированная речь всплыла у меня в голове, проступая сквозь туман и обретая узнаваемые очертания. Вот я вспомнила ее всю. Меня охватило желание броситься обратно в лифт, догнать великих ученых и потребовать, чтобы мне предоставили еще один шанс.

Вместо этого я провела все три дня конференции, мусоля воспоминание о своем позоре, представляя себе, как все должно было бы происходить, если бы я не потеряла голову, и мучительно думая о том, как презирали меня трое спутников в лифте и как, должно быть, в душе смеялись надо мной. Я безжалостно анатомировала свою память, подвергая ее всевозможным поперечным сечениям и ни на миг не забывая, что я не только сама опозорилась, но и опозорила своего научного руководителя, который учил меня много лет и в некотором роде поставил на кон свое реноме, привезя меня на эту конференцию. Мой девяностосекундный позор прокручивался в бесконечном цикле у меня в мозгу, не давая покоя. Я провела на конференции три дня, но не присутствовала на ней ни минуты.

Позже я рассказала об этой пытке своей подруге Элизабет.

– А, «дух лестницы»! – воскликнула она.

– Что-что?

И она рассказала мне историю, которую запомнила из университетского курса философии.

Дени Дидро, французский философ и писатель XVIII в., однажды на званом обеде вступил в спор по теме, которую хорошо знал. Но в тот вечер он был сам не свой – то ли думал о другом, то ли беспокоился о чем-то. После очередной реплики оппонента Дидро не нашелся с ответом. Вскоре он ушел с обеда и направился домой. Стоило ему оказаться на лестнице, как он принялся прокручивать в памяти унизительный момент, ища удачного ответа. Не успел он даже дойти до низа лестницы, как его осенило. Может быть, остановиться, вернуться на обед и выступить там с этими остроумными словами? Конечно нет. Момент упущен – и с ним упущена возможность. Сожаление охватило Дидро. О, будь у него присутствие духа чуть раньше, чтобы вовремя найти нужные слова!

В 1773 г., вспоминая этот эпизод, Дидро писал: «…человек чувствительный, подобно мне, от любого возражения теряет голову и приходит в себя лишь на последней ступеньке лестницы»[5]. Он придумал выражение l’esprit d’escalier[6], что означает «ум на лестнице» или «дух лестницы». Похожее по смыслу выражение есть и в языке идиш – трэпвэртэр. Немцы называют то же самое Treppenwitz. Иногда говорят «озарение в лифте» – эта фраза по понятным причинам пробуждает во мне мучительные воспоминания. Лично я люблю выражение «задним умом крепок». Но все они значат одно и то же – удачный ответ, который пришел в голову слишком поздно. Запоздалая реакция на чужой выпад. И все, что с этим связано, – сожаление, разочарование, унижение. Все мы хотели бы сделать вторую попытку. Но это никому не удается.

Похоже, что моменты позора вроде моего – в лифте на конференции – выпадали всем, даже французским философам XVIII в.

Раджив – один из первых незнакомцев, написавших мне после моего доклада на TED, – передал это так: «Очень часто по итогам очередной жизненной ситуации я чувствую, что проявил себя не лучшим образом, выложился не на сто процентов. И потом это чувство очень долго меня грызет. Я анализирую его снова и снова, прокручиваю в голове и в конце концов понимаю, какой я слабак и неудачник». Думаю, нечто подобное испытывал любой из нас. После собеседования при устройстве на работу, прослушивания на роль, свидания, презентации своей идеи инвестору или начальнику, доклада на собрании, ответа у доски на уроке или просто спора с кем-нибудь за столом в гостях.

Но почему так получилось? Мы боялись, что другие подумают о нас плохо, и даже были уверены, что заранее знаем их мысли; мы чувствовали себя беспомощными и сами признавали эту беспомощность; мы цеплялись за результат, придавая ему колоссальную важность, вместо того чтобы сосредоточиться на процессе. Все это смешалось в ядовитый коктейль, которым мы сами себя одурманили и привели к поражению. Вот как это получилось.

Еще не успев ступить на порог дома, где ждет нас вожделенная возможность, мы уже до краев переполнены беспокойством и ужасом. Мы как будто сами тащим проблемы из будущего в настоящее, где они еще не успели проявиться[7]. Вступая в стрессовую ситуацию с таким настроем, мы сами себя обрекаем на то, чтобы выйти из нее в сознании своего поражения.

«Если б я не забыл сказать, что… Если бы только я сделала не так, а вот так… Если бы только я им показал, какой я на самом деле…» Нельзя полностью сосредоточиться на взаимодействии с другими людьми, когда непрестанно сомневаешься в своих словах и поступках. В мозгу бешено крутится одно и то же – это мы лихорадочно, с трясущимися руками анализируем происходящее (или то, что, как мы думаем, происходит). Мы ни на миг не забываем, что находимся в ситуации, с которой можем не справиться. И не справляемся. Именно тогда, когда нам сильнее всего нужно присутствие духа, мы присутствуем в наименьшей степени.

Как написал Алан Уотс в своей книге «Мудрость ненадежного» (The Wisdom of Insecurity): «Чтобы понимать музыку, ее нужно слушать. Но именно в тот момент, когда ты думаешь “Я слушаю эту музыку”, ты ее не слушаешь»[8]. Если на собеседовании с потенциальным работодателем ты думаешь «Я нахожусь на собеседовании для того, чтобы устроиться на работу», это значит, что твое внимание не направлено полностью на собеседника – ты не можешь полностью включиться в восприятие его слов и не можешь представить себя в том свете, в каком хотел бы, то есть самую истинную, проницательную, умную, смелую, уверенную версию своего «я».

Уотс описывал это предвкушение, сдобренное беспокойством, как погоню за «постоянно убегающим призраком – чем быстрее бежишь за ним, тем быстрее он уносится прочь»[9]. Такие моменты и становятся призраками, которые нас преследуют. Мы сами даем им власть над нами – еще до события, во время и после него.

В следующий раз, когда вам предстоит сложное дело, представьте себе, что вы ждете его с нетерпением и радостью, а не с робостью и сомнением в собственных силах. Представьте себе, что вы уже на месте – и полны энергии, но при этом не напряжены, а расслаблены, свободны от страхов перед тем, что могут подумать о вас другие. А потом представьте себе, как уходите домой – без сожалений, с полной уверенностью, что вы сделали все от вас зависящее, каков бы ни был результат. Никаких призраков, которые потом будут гоняться за вами; никакого духа сожаления, притаившегося на лестнице.

Тина, уроженка Нового Орлеана, прислала мне письмо, в котором рассказала, как мешало ей в жизни то, что она не доучилась в школе. Это не только преграждало ей доступ к постоянной и хорошо оплачиваемой работе, но и внушало подспудную уверенность, что она ничего такого и не заслуживает. Тина долгие годы трудилась на нескольких работах одновременно, по многу часов в день. В тридцать четыре она наконец закончила колледж. После этого Тина медленно, крохотными шажками училась, как написала она мне, «видеть в каждой трудной ситуации взаимодействия с людьми предоставленную мне возможность проявить себя и показать, на что я способна и чего достойна».

Подумать только. Ведь это и значит полностью присутствовать.

Элементы присутствия

Много лет назад на заседании нашей кафедры меня посетило озарение, обострившее мой интерес к психологии присутствия. В тот день Лакшми Балачандра, иностранная студентка, собирала отзывы о полученных ею новых данных. Она исследовала обращения предпринимателей к потенциальным инвесторам и реакцию инвесторов. Лакшми тщательно проанализировала видеозаписи 185 презентаций перед венчурными капиталистами, глядя как на вербальное, так и на невербальное поведение выступающего. Результаты ее удивили: фактором, позволяющим надежнее всего предсказать, кто получит деньги, а кто нет, оказался вовсе не послужной список предпринимателя и не содержание презентации. Самыми надежными предикторами оказались характеристики предпринимателя: уверенность в себе, спокойствие во время презентации, страсть к своему делу, энтузиазм. Финансирование получили те, кто, находясь в центре всеобщего внимания, не терял драгоценные минуты на беспокойные мысли: «Хорошо ли я выступаю? Что думают обо мне другие люди?» Их не подстерегал на лестнице никакой дух – уходя с презентации, они знали, что выложились на сто процентов. Иными словами, победили те, кто полностью присутствовал в настоящем моменте. Их присутствие было ощутимо. Оно проявлялось в основном невербально – в тембре и тоне голоса, жестах, выражениях лица и т.п.[10] Открытие Лакшми многих удивило. Неужто решения по крупным инвестициям и правда принимаются на основе поверхностных впечатлений? Неужели все решает личное обаяние?

Я же, слушая Лакшми на заседании кафедры, испытывала совершенно иные чувства. Я подозревала, что эти качества – уверенность в себе, спокойствие, страсть к своему делу, энтузиазм – были не просто ярлыками. Они посылали некий сигнал о предпринимателе, и этот сигнал был сильней его слов. Они показывали, насколько полно сам предприниматель верит в ценность своей идеи и в то, что сможет воплотить ее в жизнь. А это, в свою очередь, позволяло понять нечто важное о ценности его проекта.

Иногда уверенность в себе дается нам легко – и тогда мы заражаем всех присутствующих своим энтузиазмом. Как показывают открытия Лакшми и исследования других ученых, это очень много значит. Это позволяет предсказать, кто из предпринимателей получит финансирование от инвесторов. Это позволяет понять, какую оценку после собеседования получат соискатели должности, позвонят ли им из компании, куда они ходили на собеседование, и каково будет окончательное решение о найме[11]. Правы ли мы, когда так высоко ценим перечисленные качества? Не обманываемся ли видимостью? Но успешная работа людей, нанятых по результатам собеседования, и успех инвестиций доказывают нашу правоту. В сущности, уверенность в себе и энтузиазм – удивительно точные индикаторы успеха. По данным исследований, эти качества позволяют предсказать, насколько предпринимателю свойственны неутомимость в работе, готовность работать с полной выкладкой, инициатива, упорство перед лицом трудностей, высокие умственные способности, творческий подход и способность к выявлению благоприятных возможностей и перспективных идей[12].

Но это еще не всё. Энтузиазм руководителя проекта заразителен – он и у окружающих стимулирует приверженность общей идее, уверенность в успехе, страсть к своему делу и высокую эффективность работы. С другой стороны, предприниматели и соискатели должностей, у которых нужные качества не проявляются, обычно оказываются не такими уверенными в себе, не вызывают особого доверия у окружающих, менее эффективно общаются и вообще хуже работают[13].

Есть еще одна причина, по которой мы готовы довериться людям, излучающим страсть к своему делу, уверенность в себе и энтузиазм: эти черты не так просто подделать. Когда мы отважны и уверены в себе, тембр и амплитуда голоса меняются в значительно более широком диапазоне, и окружающим видно, что мы не напряжены и свободно выражаем свои чувства. Когда же мы чего-то боимся и что-то скрываем, у нас активируется реакция симпатической нервной системы, обычно называемая «дерись или беги»: диафрагма и голосовые связки зажимаются, и весь энтузиазм оказывается «придушенным»[14]. Вам знакомо это ощущение, если вы когда-либо пели для публики, преодолевая страх сцены: в мышцах, ответственных за производство звука, возникают спазмы, и голос выходит тоненький, зажатый – совершенно не такой, как у вас в мечтах.

Когда мы пытаемся изобразить уверенность в себе или энтузиазм, окружающие чувствуют неладное, хоть и не могут объяснить, что именно не так. В сущности, когда соискатель должности слишком старается произвести хорошее впечатление через невербальную тактику, например вымученно улыбается, это может ему, наоборот, повредить: его сочтут неискренним человеком, манипулятором[15]. А сейчас я начну оправдываться. Наука, в которой я подвизаюсь, – социальная психология – знает огромное количество примеров того, как люди постоянно принимают решения на основе собственных пристрастий, а также недостаточных, сбивающих с толку и неправильно интерпретированных первых впечатлений. У нас есть наглядные доказательства, что первые впечатления часто поверхностны и опасны, и я этого не отрицаю. Я и сама много занималась выявлением и анализом таких неконструктивных предубеждений[16]. Но я хочу сказать, что первые впечатления, основанные на таких качествах, как энтузиазм, страсть к своему делу и уверенность в себе, на самом деле могут служить основой для принятия решений – именно потому, что эти качества так трудно подделать. Если вы не присутствуете в полной мере, люди это чувствуют. Когда вы присутствуете, люди откликаются.

Теперь давайте остановимся ненадолго – я хочу объяснить кое-что важное, чтобы не потерять читателя в вашем лице. Эта книга вовсе не очередное пособие для предпринимателей и топ-менеджеров. Присутствие духа, нужное, чтобы убедить инвесторов в целесообразности финансирования вашего проекта, – ровно то же самое, которое нужно, чтобы набраться храбрости и выступить на собрании. Или попросить прибавки к зарплате. Или потребовать, чтобы к вам относились с уважением.

Работая над книгой, я вспоминаю очень многих людей, поделившихся со мной историями своей жизни. Это и шриланкийка Ниманти, которая первой из всей своей семьи пошла получать высшее образование и пытается набраться уверенности в себе; и Седрик из штата Алабама, тяжело работающий, чтобы отстоять свою финансовую независимость после смерти жены от рака, притом что у него у самого здоровье пошатнулось; и Катарина из Германии, разорвавшая нездоровые отношения и теперь собирающая себя по кускам; и нигериец Удофойо, пытающийся преодолеть недуг, который мешает ему отвечать на уроках; и Николь из Калифорнии, которая пытается облегчить усвоение материала своим взрослым ученикам с синдромом Дауна; и Фариха из Карачи – ей внезапно открылись образовательные возможности, о которых она раньше и мечтать не могла, и ей нужно с этим освоиться; бразилец Маркос, набирающийся смелости, чтобы начать небольшой семейный бизнес; Алета из Рочестера, которая восстанавливается после серьезной травмы мозга; Камеш из Индии, прилагающий усилия, чтобы вернуться к нормальной жизни после трагической смерти юного родственника. Эта книга – для них и для вас[17].

Больше всего меня вдохновляют истории людей, чья главная задача и главная трудность – каждый день прибавлять себе по капельке оптимизма и чувства собственного достоинства. Это люди с ограниченными ресурсами, у них очень мало возможностей и невысокий статус в обществе. Многим из них живется нелегко, но они все еще находят в себе силы бороться. Прилагать усилия, чтобы присутствовать в полной мере. Эти люди сражаются не только за себя, но и за своих близких и друзей. Они борются не за должность топ-менеджера и не за крупную сделку с венчурным капиталом. Они ищут путь к собственной силе, чтобы использовать ее для полного присутствия перед лицом жизненных испытаний.

Итак, мы установили, что присутствие – это состояние, наделяющее человека особой силой. Но у нас пока нет ответа на важнейший вопрос: что же такое на самом деле присутствие? И как научиться присутствовать?

Присутствие – это ближайшие пять минут

Это лишь три ответа из числа многих полученных мной. Свой вопрос «Как вы определяете, что такое присутствие?» я разместила в Интернете и получила отклики со всех концов света. Меня поразило то, какими разными и вместе с тем какими схожими были эти ответы.

Возможно, понятие присутствия до сих пор кажется вам туманным. Конечно, это слово значит разное для разных людей. Какие аспекты оно определяет – физические, психологические, духовные? Описывает ли оно самого человека или его отношения с другими? Является ли оно постоянной характеристикой или преходящим переживанием?

Идея постоянной, трансцендентной формы присутствия коренится в философии и духовных практиках. Блогер Мария Попова пишет: «Понятие присутствия ведет начало от известного нам из восточных духовных практик понятия самоосознанности (mindfulness) – умения идти по жизни, видя ее с кристальной ясностью и полностью присутствуя в настоящем моменте»[18]. Понятие самоосознанности стало известно на Западе в середине ХХ в. благодаря британскому философу Алану Уотсу. Как объясняет Попова, он считает причиной человеческого несчастья и неотступного беспокойства привычку людей жить в будущем, которое является лишь абстракцией. Согласно Уотсу, «мы чаще всего отказываемся присутствовать – покидаем свое тело и уходим в мысли, погружаясь в кипящий котел расчетов, оценок, прогнозов, беспокойства, выносим приговоры себе и другим и непрестанно занимаемся метапереживаниями, то есть переживаниями по поводу переживаний».

Добиться постоянной философской самоосознанности настоящего момента – весьма достойная цель, но это не то присутствие, которое я исследую и о котором пишу – по причинам, которые коренятся в нашей повседневной реальности. Чтобы искать постоянного кристально ясного осознания, человеку нужны средства к существованию и свобода решать, как именно тратить свое время, свои силы и в конечном счете свою жизнь. Было бы прекрасно, будь у нас всех такая свобода, но у большинства ее нет: не только потому, что нам нужно кормить семьи, заботиться о близких, делать свою работу и платить по счетам, но и потому, что человеческий мозг не способен на сто процентов исключить отвлекающие мысли. Попробуйте прочитать целую страницу книги или пять минут поговорить с кем-нибудь, и вы обязательно хоть ненадолго, да отвлечетесь и начнете думать о другом. А это значит, что нужно искать иные пути к полному присутствию и силе, которую оно дает.

Присутствие, как я определяю его на этих страницах, – состояние, в котором мы настроены на свои истинные мысли, чувства, ценности и способности и можем их свободно выражать. И все. Это не постоянное трансцендентное чувство. Оно приходит и уходит. Мы переживаем его в определенные моменты.

Мы присутствуем, когда ощущаем личную силу, которая помогает чутко настроиться на наше подлинное «я». Это психологическое состояние позволяет нам присутствовать даже в самых напряженных ситуациях, притом что обычно в таких случаях мы чувствуем себя беспомощными и нас обуревают мешающие мысли. Когда мы присутствуем, наша речь, выражения лица, позы и движения – все бьет в одну точку. Все это синхронизируется и фокусируется. И это внутреннее слияние, эта гармония ощутима и резонирует, потому что она реальна. Мы становимся убедительными. Мы уже не боремся с собой – мы являемся собой. Стремиться присутствовать – это не значит стараться обрести харизму, стать экстравертом или тщательно управлять впечатлением, которое производишь. Это значит искать честных и прочных отношений внутри себя, с самим собой.

Присутствие, о котором я говорю, обретается постепенно. Чтобы его достичь, не нужны долгие паломничества, внезапные духовные озарения или полная перестройка собственной души. Во всем перечисленном нет ничего плохого, просто каждая из этих задач пугает своей масштабностью. Для многих из нас они чересчур неуловимы, абстрактны, относятся к области идеалов. Вместо этого я предлагаю сосредоточиться на определенных моментах, добиваясь состояния психологического присутствия на достаточно долгий срок, чтобы справиться с наиболее сложными, судьбоносными, требующими мужества ситуациями, такими как собеседование при устройстве на работу, трудный разговор с близким человеком, презентация идеи, просьба о помощи, публичное выступление и т.п.

Присутствие проявляется в повседневной жизни. Я бы даже сказала, в нем нет ничего примечательного. На него способны все; просто большинство не знает, как вызвать у себя это состояние, когда оно покидает человека в самые критичные моменты жизни.

Существует множество исследований психологических и физиологических механизмов такого преходящего состояния. У меня для вас хорошая новость: мы научились задействовать эти механизмы. Присутствия можно добиться, подкрутив определенные «винтики», такие как позы тела и душевный настрой. В это состояние можно войти по собственной воле. В каком-то смысле для этого нужно позволить телу повести за собой ум, но об этом мы поговорим позже.

Поможет ли такое присутствие добиться жизненного успеха в традиционном смысле? Вполне возможно. Но гораздо важнее то, что оно помогает подходить к стрессовым ситуациям без обычного беспокойства, страха и дурных предчувствий, а затем выходить из этих ситуаций без сожалений, сомнений в себе и ощущения провала. Вместо этого вы уйдете в сознании, что сделали все от вас зависящее. Что дали собеседнику полное и точное представление о себе и своих возможностях. Что продемонстрировали ему свое подлинное «я». Что продемонстрировали себе свое подлинное «я». Жизнь все время будет ставить перед нами новые препятствия, новые, неуютные ситуации, навязывать новые роли – короче говоря, делать все, чтобы вывести нас из равновесия, подстегнуть беспокойство, заставить сомневаться в себе и в своей способности общаться с людьми. Чтобы присутствовать, нужно воспринимать эти сложности как преходящие. Присутствие не работает по принципу «все или ничего» – иногда мы выпадаем из этого состояния и нам приходится начинать все с самого начала. Это нормально.

Так давайте разберем идею присутствия, посмотрим, как она согласуется с научными данными, и применим ее не к широкому пейзажу нашей жизни в целом, а к конкретному моменту, который наступит через пять минут – когда мы придем на собеседование для трудоустройства или поступления на учебу, шагнем к мячу, чтобы пробить пенальти, начнем обсуждать чувствительный вопрос с коллегой или другом, станем представлять начальнику или инвестору новую, захватывающую, но и пугающую идею. Будущее начинается прямо сейчас. Именно сейчас мы больше всего выиграем, если научимся присутствовать.

Как выглядит и как ощущается присутствие?

Присутствие проявляется двояко. Во-первых, когда мы присутствуем, мы излучаем те черты, которые Лакшми Балачандра обнаружила при исследовании презентаций для инвесторов, – страсть к своему делу, уверенность в себе, спокойствие и энтузиазм. Или, как описал это Рохан из Австралии, уверенность в себе, но без наглости. Во-вторых, присутствие проявляется в том, что я называю синхронией – чуть позже я объясню, что это такое.

Вернемся к венчурным капиталистам, чье поведение особенно интересно изучать в свете исследований присутствия – его внешнего вида и проявлений. Венчурный капиталист должен быстро принять решение – стоит ли идея (и, что важней, ее обладатель) того, чтобы вкладывать в них деньги. Так на что же смотрят успешные венчурные капиталисты? На какие малозаметные признаки опираются при сравнении вроде бы одинаково хороших бизнеспроектов, почему предпочитают одного предпринимателя другому? Вот краткое изложение принципов, почерпнутых мной у множества успешных венчурных капиталистов в течение многих лет.

• Я высматриваю признаки, говорящие о том, что человек сам до конца не верит в продаваемую им идею. Если он не верит в то, что продает, я не собираюсь это покупать.

• Бывает, что человек слишком старается произвести на меня хорошее впечатление – вместо того, чтобы показать, как для него важна идея, под которую он просит деньги.

• Бывает, что человек слишком энергичен и агрессивен; может быть, чуть-чуть слишком настойчив. Как будто его в чем-то обвиняют, а он защищается. Я не жду, что у него будут ответы на все мои вопросы. Я даже не хочу, чтобы у него нашлись ответы на все мои вопросы.

• Я ничего не имею против, если он слегка нервничает: этот человек старается сделать что-то масштабное, что-то важное для себя, и нервничать в такой ситуации естественно.

Давайте разберем эти наблюдения подробней.

Я высматриваю признаки, говорящие о том, что человек сам до конца не верит в продаваемую им идею. Если он не верит в то, что продает, я не собираюсь это покупать.

Если человек, предлагающий вам вложить деньги в его идею, сам в эту идею не верит, почему в нее должны верить вы? Джонатан Хейг, исследователь в области менеджмента, писал: «Говорить то, что думаешь, – важнейшее условие, когда представляешь свой проект»[19]. Идея, владелец которой сам в нее не верит, нежизнеспособна.

Присутствовать означает верить в то, что говоришь, и доверять себе – своим чувствам, убеждениям, ценностям и способностям. Возможно, вам приходилось продавать товар, который вам не нравился, или убеждать другого человека в истинности чего-то, во что вы сами не верили. Вы были растеряны, чувствовали, что стоите на зыбкой почве, – такое чувство невозможно скрыть. Вы ощущали себя обманщиком, потому что это и есть обман.

Я думаю, что человек не может эффективно продавать товар, в ценность которого не верит. Даже если бы я знала способ этому научиться, я бы ни с кем не поделилась. Так что если вы ищете этого, то моя книга вам не поможет.

Точно так же вы не можете выдать себя за специалиста по чему-то, чего делать не умеете. Иногда люди ошибочно думают, что я учу изображать познания, которыми человек на самом деле не обладает[20]. Присутствовать – не значит притворяться, что вы компетентны в чем-то; это значит верить в способности, которые у вас на самом деле есть, и уметь их продемонстрировать. Это значит избавиться от оков, которые мешают подлинно выразить себя. Это значит заставить себя (пускай с помощью хитрых трюков) поверить, что вы в самом деле способны на многое.

Иногда человеку нужно забыть о себе, чтобы подлинно стать собой.

Недавно я вместе со своими аспирантами Кэролайн Уилмут и Нико Торнли провела эксперимент, участники которого проходили инсценированное собеседование для устройства на работу[21]. Мы просили их представить себе, что они пытаются получить работу, о которой мечтали всю жизнь, и велели приготовить пятиминутную речь с ответом на самый распространенный (и, конечно, самый трудный) вопрос собеседования: «Почему мы должны нанять именно вас?» Мы сказали участникам эксперимента, что врать нельзя – нужно быть честными. Затем они произнесли подготовленные речи, объясняющие, почему их следует нанять, перед лицом двух суровых интервьюеров. Чтобы усилить напряжение, мы натренировали интервьюеров никак не реагировать и ничем не поощрять «соискателя работы», пока он будет говорить. Вообще никакой обратной связи. В течение целых пяти минут. Звучит не слишком страшно, но представьте себе, что вы пытаетесь убедить двух человек принять вас на работу, а они смотрят на вас в полном молчании, что-то записывают и выносят какие-то суждения – и в процессе их лица совершенно ничего не выражают. Вдобавок испытуемым сообщили, что интервью будут записываться на видео и затем оцениваться жюри, состоящим из специально подготовленных людей.

Видеозаписи оценивались шестью членами жюри. Двое из них оценивали по пятибалльной шкале степень присутствия, продемонстрированную испытуемым, – насколько он был убедителен и спокоен, насколько проявил уверенность в себе и энтузиазм. Вторая пара судей оценивала по такой же шкале подлинность поведения испытуемых – насколько искренними, естественными и заслуживающими доверия они казались. А третья пара оценивала в целом поведение соискателя на интервью и решала, можно ли брать его на работу.

Как и в случае с презентациями для инвесторов – чем больше присутствия демонстрировал соискатель работы, тем более высокую оценку получал и тем уверенней жюри рекомендовало его нанять. Этот эффект от присутствия был наиболее ощутим. Но вот в чем зацепка. Для жюри присутствие было важно, поскольку сигнализировало о подлинности, о том, что человек не притворяется, показывает свое истинное «я» и заслуживает доверия – о том, что они видят «товар лицом». Иными словами, основные проявления присутствия – уверенность в себе, энтузиазм, спокойствие, убедительность – воспринимаются как свидетельства подлинности. И не зря: чем больше мы являемся самими собой, тем больше присутствуем. И это придает нам убедительность.

В завершение, уже после интервью, мы спросили участников эксперимента, чувствуют ли они, что проявили себя наилучшим образом. Те, кто выказал наибольшую степень присутствия, были существенно более удовлетворены своим поведением на интервью. Они, по-видимому, считали, что представили себя в наилучшем возможном свете. И уходили с чувством удовлетворения, а не сожаления, независимо от конечного результата.

Прежде чем перейти к следующему пункту, я хочу рассмотреть распространенное заблуждение по поводу присутствия – то, что оно якобы доступно только экстравертам. На самом деле интроверты способны на резонирующее присутствие в той же мере, и даже более: в последние годы было убедительно доказано, что интроверты обладают способностями, необходимыми для успешного лидера или предпринимателя. Это способность сосредоточиваться на длительное время; бо́льшая устойчивость к факторам, мешающим объективно смотреть на проблему (а ведь предвзятые решения могут погубить целую компанию!); меньшая потребность искать одобрения своих убеждений и ценностей у других людей; хорошие навыки слушания, наблюдения и синтеза. Сьюзан Кейн, выпускница юридического факультета Гарварда и автор бестселлера «Интроверты: как использовать особенности своего характера» (Quiet: The Power of Introverts in a World That Can’t Stop Talking), пишет: «По природе своей интроверты, как правило, испытывают страстный энтузиазм в одной-двух-трех областях… и, служа своей страсти, заключают стратегические союзы, выстраивают связи, приобретают нужный опыт и вообще делают все, чтобы добиться вожделенной цели». Чтобы быть страстным приверженцем идеи и эффективно работать, не обязательно громко шуметь и сбиваться в стаи. Правду сказать, тишина и спокойствие очень помогают присутствовать[22].

Бывает, что человек слишком старается произвести на меня хорошее впечатление – вместо того, чтобы показать, как для него важна идея, под которую он просит деньги.

Когда мы пытаемся контролировать впечатление, производимое на других людей, это выглядит как сценическая постановка – неестественно. Что-то изображать – тяжелая работа, и у нас просто не хватает когнитивных и эмоциональных «вычислительных мощностей», чтобы выполнить ее хорошо. В результате мы выглядим фальшиво.

Тем не менее людям часто удается произвести нужное впечатление на других – для этого они тщательно разучивают как вербальные, так и невербальные коммуникации согласно заранее написанному сценарию. Такой подход подразумевает, что у нас на самом деле больше контроля над любой ситуацией, чем мы предполагаем. Но помогает ли создание ложного впечатления?

Наука ответила и на этот вопрос – в основном в контексте поведения на собеседованиях при устройстве на работу и принятия решений о найме. Например, часто соискатели работы пытаются создать у интервьюера положительное впечатление о себе – для этого они либо хватаются за любую возможность рассказать о своих достижениях, либо старательно улыбаются и все время заглядывают собеседнику в глаза. Результат обычно плачевен, особенно в случае длинных или структурированных интервью и с опытными интервьюерами. Чем сильнее кандидат старается что-то изобразить и чем больше приемов использует, тем скорей интервьюеры сочтут его неискренним человеком, манипулятором, а это не предвещает ничего хорошего[23].

Кстати, это относится не только к соискателям работы. Имейте в виду, что при любых взаимодействиях обе стороны оценивают друг друга. Мы привыкли думать, что в ходе собеседования оценивается кандидат на должность, но ведь и кандидат составляет свое мнение о том, кто ведет собеседование. В частности, потому, что у нас само собой формируется впечатление о человеке, с которым мы общаемся. Но также и из чисто практических соображений: интервьюер – представитель компании, так что соискатель работы изучает его в поисках полезной информации.

В результате интервьюеры часто «продают» себя и свою организацию, пытаясь подстроиться под то, что хочет увидеть и услышать кандидат на должность. В ходе недавнего исследования Дженнифер Карсон Марр и Дэн Кейбл, специалисты по организационному поведению, хотели узнать следующее: когда интервьюеры стараются преподнести себя и свою компанию в наиболее привлекательном для кандидатов свете, а не оценить как можно точнее их пригодность для найма – влияет ли это на качество оценки и подбора кандидатов? Лабораторные эксперименты и исследования «из жизни» показали следующее: чем больше интервьюеры старались заманить кандидатов (то есть чем больше старались понравиться), тем с меньшей вероятностью выбранный кандидат оказывался хорошим сотрудником (в смысле производительности труда, сознательности и системы ценностей, соответствующей целям организации)[24].

Подытожим вкратце: меньше думайте о впечатлении, которое производите на других, и больше – о впечатлении, производимом на себя. Последнее влияет на первое – по мере чтения моей книги механизм этого явления будет становиться все понятнее.

Бывает, что человек слишком энергичен и агрессивен, может быть, чуть-чуть слишком настойчив. Как будто его в чем-то обвиняют, а он защищается. Я не жду, что у него будут ответы на все мои вопросы. Я даже не хочу, чтобы у него нашлись ответы на все мои вопросы.

К сожалению, уверенность в себе часто путают с самоуверенностью. Как стало ясно из моих бесед с инвесторами, подлинная уверенность в себе не означает слепой веры в свою идею. Если человек подлинно верит в ценность и потенциал проекта, он охотно будет работать над устранением его недостатков, чтобы сделать его еще лучше. Такой предприниматель будет объективно видеть свой проект, осознавая его сильные и слабые стороны. Целью будет не навязать проект кому-нибудь, а помочь другим людям также увидеть его в объективном свете, чтобы и они могли внести вклад в его развитие. Подлинная уверенность в себе рождается из настоящей любви и питает стойкую готовность работать на успех дела. Фальшивая уверенность рождается от одержимости навязчивой идеей и ведет к дисфункциональным отношениям, разочарованиям и срывам.

Научные публикации, посвященные самооценке, чувству собственного достоинства, – чрезвычайно сложные для восприятия – могут пролить некоторый свет на этот вопрос. Когда-то повышение самооценки считалось панацеей от всех болезней общества. Однако в последние годы меры, направленные на повышение самооценки, утратили популярность. Одна из причин – в том, что невозможно точно измерить самооценку человека. Люди утверждают, что думают о себе положительно. Некоторые из них говорят правду. Но другие демонстрируют то, что называется хрупкой высокой самооценкой, – они вроде бы воспринимают себя позитивно, но это позитивное восприятие зависит от постоянно получаемых подтверждений извне. Такой взгляд на себя коренится не столько в реальности, сколько в самообмане. Такие люди нетерпимы к окружающим – к чужому мнению, которое может поколебать их хрупкую веру в собственное превосходство. Они могут показаться уверенными в себе, но стоит им увидеть угрозу в человеке или ситуации, как они мгновенно занимают глухую оборону и начинают обесценивать то, что им якобы угрожает[25].

С другой стороны, надежное чувство собственного достоинства коренится внутри. Ему не нужна поддержка в виде постоянного подтверждения со стороны окружающих, и оно не разрушается при первых признаках угрозы. Люди с прочной высокой самооценкой транслируют ее наружу, взаимодействуя с окружающим миром здоровыми и эффективными способами. Такие люди более устойчивы к стрессу и более открыты.

Чувство собственного достоинства и уверенность в себе – не совсем синонимы, но у них много общего. Подлинно уверенному в себе человеку не нужно держаться нагло, ведь наглость – это не что иное, как дымовая завеса, скрывающая неуверенность. Человек, уверенный в себе – знающий себя и верящий в себя, – держит в арсенале орудия, а не оружие. Уверенный в себе человек не станет самоутверждаться за чужой счет. Он может присутствовать в полной мере, общаясь с другими, выслушивать их точку зрения и находить общую позицию, вырабатывая решения, от которых выигрывают все.

Подлинная вера – в себя и свои идеи – дает прочный фундамент и нейтрализует угрозу.

Я ничего не имею против, если он слегка нервничает: этот человек старается сделать что-то масштабное, что-то важное для себя, и нервничать в такой ситуации естественно.

Когда мы сильно увлечены какой-то идеей, то волнуемся, рассказывая о ней человеку, чье мнение для нас ценно. Можно одновременно чувствовать себя уверенно и волноваться. В трудных ситуациях небольшое волнение, в разумных пределах, даже способствует адаптации: оно помогает держаться начеку при реальной угрозе и одновременно сигнализирует ваше уважение к собеседнику. Толика беспокойства заземляет нас в реальном мире на случай, если что-то пошло не так, и позволяет сосредоточиться на предотвращении катастроф. Ваше волнение дает окружающим понять, что вы страстно увлечены своей идеей или проектом. Будь проект вам безразличен, вы бы не волновались. А вам трудно будет убедить потенциального инвестора или клиента в ценности своей идеи, если они не поймут, что вам дорог ее успех[26].

Поэтому не надо думать, что вам следует неким магическим образом изгнать любые признаки беспокойства. Навязанное себе деланое хладнокровие не поможет вам присутствовать. С другой стороны, неотвязное беспокойство утомляет и мешает сосредоточиться. Вот что вы должны сделать: не фиксируйтесь на своем беспокойстве. Отметьте его как факт и сосредоточьтесь на деле. Беспокойство становится липучим и мешает работать, когда мы начинаем беспокоиться по поводу собственного беспокойства. Парадоксальным образом беспокойство также способствует зацикленности на себе, ведь, когда мы сильно беспокоимся, нас обуревают мысли о том, как мы выглядим в чужих глазах[27].

Присутствие выражается как уверенность в себе, но без наглости.

Синхронизированное «я»

Практически все теории по поводу аутентичного «я» и в силу этого теории по поводу присутствия упоминают определенную степень согласованности – синхронии, как я буду это называть. Для подлинного присутствия все элементы личности – чувства, мысли, позы, мимика и жесты, поведение – должны гармонировать. Если наши действия не согласуются с нашей системой ценностей, мы не можем чувствовать, что верны себе. Если эмоции не отражаются на лице, мы испытываем ощущение нереальности.

Карл Юнг считал, что в развитии человека самый важный процесс – интеграция элементов личности: сознательных и бессознательных, диспозициональных и эмпирических, соответствующих и несоответствующих. Этот процесс длиной в жизнь Юнг называл индивидуацией. Он утверждал, что в конце концов индивидуация ставит человека лицом к лицу с его истинным «я»; он считал, что этот процесс оказывает глубинное целительное действие как на душу, так и на тело. Юнг говорил, что благодаря индивидуации «люди становятся гармоничными, спокойными, зрелыми и ответственными»[28]. Индивидуация является конечной целью юнгианской аналитической психотерапии. Не забываем о нашей конечной цели: достигая внутренней психологической гармонии, мы становимся ближе к присутствию.

Когда в трудной ситуации мы истинно присутствуем, наши вербальные и невербальные коммуникации протекают плавно и естественно. В голове не пульсирует хаос, как было со мной в том несчастном лифте, – мы не анализируем непрестанно, что, по нашему мнению, думают другие о нас, что мы сказали минуту назад и что, по нашему мнению, подумают о нас после того, как мы уйдем, одновременно лихорадочно пытаясь контролировать свои слова и действия, чтобы создать в глазах других людей картину, которую, как нам кажется, они хотят видеть.

Слова обычно относительно просто контролировать. Можно воспроизвести заранее отрепетированную перед зеркалом речь. Гораздо трудней – может быть, и вовсе невозможно – управлять остальными механизмами общения: тем, что говорит окружающим наше лицо, тело, поведение в целом. И эти невербальные механизмы важны. Очень важны.

«Я уверена, что в начале было не слово, а именно жест, который понимают все и который – самое выразительное из всего, что есть на свете. Слово нужно переводить, жест понятен всем», – утверждала великая балерина Майя Плисецкая.

Некоторые жесты специфичны для определенных культур, но в целом Плисецкая была права: очень многие жесты понятны всем, независимо от того, на каком языке говорит действующее лицо или наблюдатель. Когда мы искренне выражаем подлинное чувство, невербальные выражения обычно следуют определенным закономерностям.

Основополагающие эксперименты для проверки универсальности выражения чувств провел исследователь-первопроходец Пол Экман. Он в соавторстве с психологами Кэрроллом Изардом и Уоллесом Фризеном изучал эмоции больше полувека. Путешествуя по всему свету, вплоть до таких удаленных мест, как Борнео и Папуа – Новая Гвинея, исследователи обнаружили, что люди повсюду – как в письменных, так и в дописьменных культурах – способны на тонкое распознавание выражений лиц. Иными словами, слова нам не нужны, чтобы понять по лицу, какие чувства испытывает собеседник.

Сейчас во многих культурах единодушно считается, что по меньшей мере девять эмоций – гнев, страх, отвращение, счастье, печаль, удивление, презрение, стыд и гордость – универсальны. Выражение лица, тембр голоса и даже поза и движения согласованы с чувством, которое мы испытываем, – и это передает важную социальную информацию о том, кому и чему мы можем доверять, кого и чего следует избегать и т.п. Эти выражения чувств понятны всем; практически в любой культуре, в любом уголке мира они выглядят одинаково.

Представьте себе, что вы спросили подругу, как прошел ее рабочий день, и она стала рассказывать об эпизоде, который ее сильно рассердил. Ее тело будет рассказывать ту же историю, что и слова: брови сдвинутся, глаза засверкают, губы сожмутся, голос станет ниже и, возможно, громче, а движения – отрывистыми, напряженными.

Теперь представьте себе женщину, которая поет колыбельную ребенку. Скорее всего, она будет выглядеть совершенно по-другому, и ее голос зазвучит иначе. А если нет – значит, она непреднамеренно сигналит о каком-то внутреннем конфликте (возможно, она не особенно счастлива, что ей приходится укладывать ребенка). Эмоции, положительные или отрицательные, всегда подлинны, и потому их проявления по вербальным и по невербальным каналам синхронны. Другой способ понять синхронию, возникающую, когда мы ведем себя естественно, – это рассмотреть асинхронность, которая проявляется в противоположном случае. Исследуя обман, можно многое понять о том, почему присутствие приводит к синхронии в поведении.

Начну с вопроса: если вам лгут, как вы об этом узнаете? Если вы обычный средний человек, то, скорее всего, скажете что-нибудь вроде: «Тот, кто врет, не смотрит в глаза». Такой ответ дали 70 % респондентов в исследовании, проводившемся в 63 странах и охватившем 2520 человек[29]. Часто называют и другие якобы верные признаки лжи: лжец ерзает, нервничает, излишне многословен. Психолог Чарльз Бонд, изучающий обман, сказал в интервью газете The New York Times, что стереотипы о поведении лжецов «были бы менее удивительны, если бы у нас было больше оснований полагать, что они правдивы»[30]. Оказывается, не существует «эффекта Пиноккио»[31], единого невербального признака, позволяющего опознать лжеца. Судить о честности человека нужно не по одному стереотипному «обличающему» признаку – например по тому, что он ерзает или отводит глаза. Нужно смотреть, насколько хорошо согласованы сигналы, которые он передает по разным каналам, – мимика, позы, движения, параметры голоса, речь.

Когда мы ведем себя неискренне – пытаемся скрыть свои подлинные чувства или изобразить то, чего не чувствуем, – невербальное поведение начинает расходиться с вербальным. Выражение лица не соответствует произносимым словам. Поза – тону голоса. Все эти сигналы начинают противоречить друг другу. Гармония превращается в какофонию.

Эта мысль, собственно, не нова. В сущности, первым о ней написал Дарвин: «…человек, рассерженный или даже пришедший в состояние ярости, может управлять движениями своего тела, но… порой лишь мышцы лица, которые меньше всего послушны человеческой воле, выдают легкое, мимолетное чувство»[32].

Когда люди лгут, они жонглируют несколькими историями сразу: той, которую они считают истинной, и той, которую они хотят выдать за истинную, а также всеми эмоциями, сопутствующими каждой из историй, – страхом, гневом, виной и надеждой. И одновременно с этим они пытаются держаться правдоподобно – а это внезапно становится очень, очень трудно. Убеждения и ощущения лжеца противоречат друг другу и их общему носителю[33]. Человек вынужден управлять этим конфликтом – его сознательными и бессознательными, психологическими и физиологическими аспектами – и потому не может присутствовать в настоящем моменте. Попросту говоря, врать или изображать то, чего не чувствуешь, – это тяжелый труд. Рассказываешь одну историю, а другую пытаешься спрятать поглубже – и мало того, большинство людей при этом еще испытывает чувство вины, которое тоже приходится прятать. Мозг просто не справляется с такой нагрузкой и что-то упускает – происходит «утечка информации». Ложь и утечка информации немыслимы друг без друга. В сущности, и классические приметы поведения лжеца в представлении среднего человека можно интерпретировать как распространенные признаки все той же утечки информации. Леанна тен Бринке, социальный психолог, исследующий ложь, объясняет:

«Лжецы вынуждены поддерживать свой обман, изображая эмоции под стать создаваемой легенде, и подавлять “утечку” подлинных чувств. Например, нечестный сотрудник вынужден правдоподобно изображать скорбь, отпрашиваясь с работы на целый день якобы на похороны тетушки в другом городе, – и одновременно подавлять радость по поводу того, что сможет лишний день провести на природе с друзьями»[34].

Специалист по эмоциям Пол Экман в своей популярной книге «Психология лжи» (Telling Lies) утверждает, что лжец неминуемо выдает себя и что нужные признаки можно научиться распознавать в результате долгой тренировки, следя за выражением лица и прочим невербальным поведением. Экман советует обращать особенное внимание на расхождения между словами и действиями[35].

Чтобы исследовать этот вопрос, тен Бринке и ее коллеги проанализировали почти триста тысяч видеокадров, в которых люди выражали подлинное или деланое раскаяние по поводу своих реальных проступков. У людей, которые подлинно раскаивались, невербальное и вербальное поведение образовали гармоничную картину. С другой стороны, фальшивое покаяние выглядело неровным, хаотичным: те, кто каялся неискренне, выражали больший диапазон конфликтующих эмоций, запинки и колебания в их речи смотрелись неестественно. По определению исследователей, у таких людей проявлялась «эмоциональная турбулентность»[36].

Одно из самых интересных исследований психологии лжи провела Нэнси Эткофф из Гарвардского университета вместе с коллегами. Оказывается, большинство людей думает, что умеет достоверно распознавать ложь, но на самом деле мы почти с тем же успехом могли бы подбрасывать монетку, чтобы решить, правду ли нам говорят[37]. Эткофф выдвинула гипотезу в объяснение этого факта: вероятно, мы слишком много внимания уделяем словам – содержанию речи собеседника. Эткофф решила заняться той частью человечества, которая не способна обращать внимание на чужую речь: людьми, страдающими афазией, то есть расстройством восприятия речи, при котором мозг теряет способность понимать слова[38].

У всех больных афазией, которые приняли участие в данном эксперименте, было повреждено левое мозговое полушарие – та часть мозга, что неразрывно связана с речевыми функциями. Эткофф сравнивала этих людей с теми, у кого было повреждено правое полушарие (не связанное с языком, говорением и восприятием речи), а также со здоровыми участниками, у которых мозг не был поврежден.

Всем участникам эксперимента показали видеозапись, которая представляла десять незнакомых им людей. Все они появлялись на экране дважды: в одном видеоклипе они лгали, а в другом говорили правду. Больные афазией, неспособные воспринять слова признания, определяли лжецов гораздо точнее, чем другие две группы. Это наводит на мысль, что, как ни парадоксально, внимание к словам собеседника мешает нам распознать в нем лжеца.

С результатами этого эксперимента согласуются другие. Тен Бринке и ее коллеги показали, что люди, как и другие высшие приматы, лучше распознают ложь с помощью подсознания, чем с помощью сознания[39]. Сознательная часть психики сосредоточивается на словах собеседника, что вполне естественно – и позволяет этим словам себя обмануть. Эти открытия говорят нам: чем больше сознательного внимания мы уделяем признакам речи, которые, как нам кажется, сигналят о ее лживости, тем с меньшей вероятностью замечаем невербальные сигналы, которые действительно указывают на ложь.

Очевидно, что гораздо проще лгать словами, чем действиями тела, сопровождающими речь. С другой стороны, когда мы сознательно ищем признаки того, что собеседник лжет (или говорит правду), мы слишком много внимания уделяем словам и недостаточно – невербальной коммуникации. Стараясь преподнести себя наилучшим образом, мы делаем ту же ошибку: слишком много внимания уделяем произносимым словам и забываем контролировать тело, которое тут же нарушает всю синхронность. Когда мы не пытаемся управлять мельчайшими деталями, они тут же складываются в общую гармоничную картину, гештальт, который убеждает. Парадоксально, но факт: чтобы вести себя естественно, нужно осознавать, что делает твое тело. Впрочем, мы уже видели, что эти вещи неразрывно связаны.

Истина более четко проявляется в наших действиях, чем в наших словах. Как утверждала великая американская танцовщица Марта Грэм: «Тело говорит то, что слова сказать не могут». И еще она говорила: «Тело никогда не лжет». Конечно, неискренность не то же самое, что намеренная ложь, но по результатам они похожи. Когда вы пытаетесь казаться тем, чем не являетесь, для наблюдателя это выглядит так же, как если бы вы намеренно лгали, и все из-за рассинхронизированного невербального поведения. Чем меньше мы присутствуем, тем менее убедительно выглядим. Эти две вещи взаимно усиливают друг друга.

Существует даже хитрый прием, с помощью которого можно лишить выступающего уверенности в себе, – для этого надо ввести ложную синхронию. Такие опыты проводились[40]. Музыканты при выступлении полагаются на синхронную звуковую обратную связь – они должны слышать то, что играют или поют, по ходу дела. Если эту синхронность нарушить искусственным образом, используя наушники, музыканты теряют уверенность в себе и отвлекаются, пытаясь понять, в чем причина такого рассогласования в звуках. Конечно, это мешает им выступить как следует.

Итак, по словам Маджида, присутствие – «это когда согласуются все ваши мысли и чувства одновременно». Присутствие проявляется как резонирующая синхронность.

Итак, что мы уже знаем? Присутствовать означает верить в правдивость истории, которую рассказываешь. Если мы сами не верим в то, что говорим, мы не подлинны – в каком-то смысле мы обманываем и себя, и других. И оказывается, что наш самообман заметен окружающим – по мере того, как наша уверенность в себе убывает и вербальное поведение начинает противоречить невербальному. Не то чтобы люди сразу думали: «Он лжет». Нет, они думают: «Что-то не так. Я не могу полностью доверять этому человеку». Чтобы убедить других, мы прежде всего должны убедить себя.

Так как же поверить в правдивость собственной истории?