Глава 2
Давид Айратян лежал в кустах, боясь дышать. Сердце ухало в его груди, и казалось, что его дыхание и сердечный стук разносятся по всем горам.
Руки вспотели. На лбу тоже выступил пот, хотя майское утро 1969 года выдалось прохладным. Он крепко сжимал охотничье ружье. Еще недавно оно казалось ему грозным оружием, которым, как крупнокалиберной пушкой, он разнесет врага на мелкие кусочки. Сейчас же, видя перед собой пространства гор, деревья, извивающуюся узкую тропинку, парящих в вышине орлов, он со своей двустволкой ощущал себя маленьким и беспомощным. И это его сильно удручало. Еще недавно он думал, что является львом. А на деле оказался зайцем.
Больше всего ему хотелось сейчас отползти отсюда и незаметно, неслышно двинуть домой. Но это невозможно. Потому что тогда ему придется бежать из дома – ведь такого позора он не выдержит.
Давид перевел дыхание, перекрестился, едва слышно прошептал себе под нос старую армянскую охранительную молитву. И сразу полегчало. Нервозность немножко отступила. И он крепче сжал ружье. Никакая это не игрушка. Если попадет картечью – мало не покажется.
Он осторожно переполз чуть в сторону, чтобы лучше видеть тропинку. Где-то там, метрах в ста впереди, замаскировался Баграм. Уж он-то наверняка ничего не боится. Ему сорок лет, и он повидал немало. Он сделает все дело, а на Давида опять будет смотреть как на несмышленого мальчишку.
Давид горестно вздохнул. Мысли о неурядицах и постоянно задеваемом болезненном самолюбии притупили его внимание, и он едва не прошляпил нужный момент.
Он вздрогнул, когда различил справа от себя движение. Пригнулся, будто желая кротом ввинтиться в землю да там и переждать момент. И замер, опять боясь лишний раз вздохнуть.
По тропинке шел человек.
Сапоги, телогрейка, кепка – смотрелся он обычно. Высокий, с рюкзаком за спиной. Сперва Давид подумал – а вдруг не он. Но, присмотревшись, по хромоте, которую не могли скрыть осторожные плавные кошачьи движения человека, понял – это Ибрагим по кличке Лесничий.
Сглотнув комок в горле, Давид ощутил, как мерзкий холодок пополз по позвоночнику. О сверхъестественном чутье Лесничего, его нечеловеческой ловкости и меткости ходили легенды. И Давиду мерещилось, что его уже увидели. И сейчас произойдет что-то страшное. Ружье опять казалось игрушечным, стреляющим не картечью, а бумажными шариками.
«Как же грохочет сердце, – подумал Давид. – Лесничий сейчас меня обнаружит!»
Но Ибрагим продолжал беззаботно шагать по тропинке. Его ладонь лежала на висевшем на плече автомате с круглым диском – это был старенький надежный ППШ времен войны.
Ибрагим приближался. Шел по-хозяйски, неторопливо. И даже насвистывал под нос бравурный мотивчик, похоже, немецкий – его бывших хозяев. Он был уже в возрасте, но походка легкая, силы этому человеку не занимать. И он не ощущал опасности. Значит, разговоры о его колдовском чутье не более чем слухи.
Неожиданно что-то неуловимо изменилось в походке человека. Внешне картинка та же, но Давид готов был поклясться, что теперь это только игра.
Черт, неужели он все же почувствовал их!..
Нет, все-таки показалось. Лесничий продолжал свой путь как ни в чем не бывало и вскоре должен был подставиться под выстрел ждущего его в засаде Баграма.
Мгновение – и Лесничий оборачивается. Припав на колено, уже вскидывает свой ППШ.
Две короткие очереди по кустам. В ответ – крик.
Это в кустах заорал благим матом Баграм. Его достали пули!
– Выходи! – по-русски прокричал Лесничий, укрывшись за пирамидой камней, сваленных здесь кем-то в незапамятные времена. – Тогда, может, не убью дурака!
Давид переместился чуть в сторону. И спрятался за валуном в половину его роста.
Из кустов послышался стон. И Лесничий, выглянув из укрытия, дал еще одну короткую очередь.
Не было сомнений, что он добьет Баграма.
Что делать? – спрашивал себя Давид. Лежать, забыв честь и достоинство? Позволить убить своего родного дядю? Это нехорошо! Но еще хуже лезть под пули. Лесничий почти пропал из его поля зрения. Если стрелять в него, нужно проползти метра два. Проще спрятаться – и будь что будет!
Ох, как же трудно делать что-то, когда делать не хочется. Но внезапно на Давида снизошло отрезвление. Он ясно осознал, что сейчас решается простой вопрос – мужчина он или овца?
И нехотя, будто прыгая в холодную горную речку, он пополз вперед.
Лесничий услышал его. И, резко обернувшись, послал очередь.
Пули смертельно пропели совсем рядом с Давидом. Или, может, пронзили его, но он не заметил? И жизнь сейчас уходит из него?
Нет, вроде цел. Пора решаться!
И Давид сделал самый отчаянный поступок в своей жизни. Он резко поднялся. Встал во весь рост. И тут же выстрелил в маячившую у камня фигуру. Прямо из двух стволов!
У него был один шанс. Перезарядить ружье ему не позволят.
Давид не верил в этот шанс. Он приготовился умереть. Умереть как мужчина.
Но умер Лесничий. Картечь настигла его. Он уткнулся лицом в землю, продолжая сжимать автомат.
Давид упал на землю. Пролежал минуты три-четыре, еще не веря в спасение. Было тихо. Только билось сердце, да где-то в кустах стонал Баграм.
Осторожно перезарядив ружье, Давид приподнялся и, согнувшись, направился вперед. Он держал на мушке уже не дергающееся тело Лесничего, под которым растеклась лужа крови. Неужели все? Вот так просто: нажатие на спуск – и проклятого Ибрагима не стало? Разве могло это случиться так просто? Разве мог это сделать он, Давид?
Он приблизился к телу и понял – Лесничий и правда мертв. Окончательно и бесповоротно. Картечь разворотила ему бок и шею. С такими ранами не живут.
Перекривившись от отвращения, Давид нагнулся над телом. Вырвал из цепких мертвых пальцев автомат и гордо повесил на плечо. А потом закричал:
– Баграм, ты жив?
– Ой, Давидик. Помоги! Он достал меня!
– Я убил его!
– Вижу. Иначе он убил бы тебя! Помоги!
Баграм лежал в кустах. Одна пуля процарапала ему кожу на голове. Другая пробила навылет плечо.
– Кость не перебита, – выдавил стонущий Баграм. – Но хорошего мало. Кровью истеку.
Неумело оказав первую помощь своему дяде, Давид помог ему подняться и опереться о свое плечо. Баграм обладал борцовской комплекцией и был очень тяжел. Они побрели прочь, даже не попытавшись сокрыть мертвое тело. Это же Лесничий, гроза окрестностей, головная боль всей милиции и КГБ. Кому нужно разбираться в его смерти? Жил, как безродный пес, и умер так же…
До дома Айратяны добрались только ночью. Первое в жизни убийство нисколько не взволновало Давида. Раскаяния он не ощущал. Гордости тоже. Было немножко стыдно за свой страх, но тоже как-то блекло. Чувства выгорели. Возможно, они вернутся завтра, так что завтра и будем думать. А сегодня им владела только страшная усталость.
Давид провалился в тяжелый сон.
На следующий день был семейный совет. Давида усадили на почетном месте на террасе каменного двухэтажного дома, являвшегося родовым гнездом семьи Айратянов.
Баграм, весь перевязанный – голова, плечо, ослабевший, все же нашел в себе силы выйти на совет. И без утайки рассказал, как все было.
Сидящий во главе стола дедушка Варуджан, высокий, все еще могучий, которому всегда принадлежало первое и последнее слово, торжественно возвестил:
– Вчера был важный день. Мы сняли груз с нашей совести. Мы убили бешеного зверя. И выполнили свой долг.
Мужчины кивнули.
Десять лет семья пытались посчитаться с проклятым Ибрагимом. Но он был неуловим. Это был настоящий абрек, из тех, о которых так любят на Кавказе слагать легенды, но при ближайшем рассмотрении оказывающихся дикими зверьми. Лесничий поганил своими нечестивыми деяниями Кавказские горы двадцать семь лет. Поговаривают, во время войны он прислуживал немецким диверсантам. Когда фашистов погнали в шею, он с несколькими своими соратниками бандитствовал в Грузии, где нажил немало кровников. Оставшись один, переполз в Армению. Грабил. Убивал. Поговаривали, что он имел родственников и знакомых среди милиции и властей, делал для них грязную работу – это Кавказ, тут все сложно, и годы советской власти не смогли полностью сменить традиционный уклад. Десять лет назад он убил Вартана и Нану Айратянов. По-подлому, за какие-то жалкие вещи и деньги. И семья посчитала, что у нее неоплаченный долг.
Все эти годы Айратяны искали его. Пару раз он был почти в их руках, но ушел. И вот им шепнули знающие люди, где он может появиться. Организовал засаду Баграм – главный боец семьи, бесстрашный, обученный владеть оружием. Взять он мог на дело священной мести любого, но взял Давида, сказав:
– Ему уже двадцать один год. Пришла пора доказать, что он мужчина.
Этот выбор родственники не особо одобрили, но спорить не стали. И так получилось, что именно Давид нанес решающий удар.
– Ты стал мужчиной. Настоящим, – заключил дедушка Варуджан. – И тебе пора уже заняться делом.
Давид в радостном ожидании посмотрел на сурового старейшину их семьи. Сейчас тот скажет что-то важное и судьбоносное.
– Баграм будет лечиться… А твой дядя Ашот, – кивнул дедушка в сторону пузатенького, лет сорока кавказца с пышными усами, компенсирующими отсутствие волос на блестящей лысине, – должен ехать в Россию по нашим делам. Ты будешь его сопровождать. И учиться вести его дела. Отныне это и твое дело.
Сердце у Давида екнуло. И забилось радостно.
Лучшей награды он не ждал. Ведь цех по производству товаров для отдыха – это их семейное предприятие. Это настоящие деньги. Это высокое положение.
– Спасибо, – взволнованно произнес Давид. – Я не подведу…