Принцип чётности. Часть вторая. Правила игры (Станислав Гимадеев)

Часть вторая. Правила игры

Дверной звонок затрезвонил, когда он умывался. Сначала Сергей замер от неожиданности, но затем торопливо вытерся полотенцем и в одних брюках пошел открывать. Дверь не имела глазка, и он прислушался. Тот, кто был по ту сторону двери, очевидно, слышал, как он подошел, потому что мужской голос произнес:

– Мне нужен Сергей Иванович Шепилов.

Не сразу разобравшись с замком, Сергей открыл дверь и увидел перед собой полицейского. На нем была уже знакомая форма без погон. Это был человек среднего роста, лет сорока, коренастый, с густыми черными усами и маленькими, глубоко посаженными, карими глазами.

– Я – Шепилов, – сказал Сергей.

– Я вижу, что вы, – сухо сказал полицейский и предложил: – Пройдемте в помещение.

Они прошли в большую комнату. С минуту полицейский, заложив руки за спину, пристально осматривал убранство, скользнул взглядом по пустой комнате Сергея, не преминул заглянуть на кухню, после чего вернулся в большую комнату и встал перед Сергеем, покусывая ус.

– Так, так… – проговорил он и осмотрел всего Сергея с ног до головы. – Понятно.

– Что – понятно? – поинтересовался Сергей вежливо.

Полицейский пропустил его вопрос мимо ушей, снял кепку и вытер рукавом лоб, изборожденный глубокими морщинами. У него была короткая стрижка и седеющие виски. Левый висок рассекал тонкий, но заметный шрам. Он исподлобья уставился на Сергея колючим изучающим взглядом своих маленьких глаз. Казалось, что настроен он далеко не дружелюбно.

– У меня несколько вопросов, – сказал полицейский. Голос у него был низкий.

– Мне показалось, что вчера я ответил на все вопросы, которые могут заинтересовать здешние власти.

– Это вам только так показалось, – холодно заверил полицейский, – И откуда вы можете знать, что интересует власти, а что нет?

Сергею не понравился его тон и то, что, разговаривая, полицейский ни на мгновение не сводил с него взгляда.

– А вы, стало быть, власть? – спросил Сергей сдержанно.

Полицейский хмыкнул.

– Ну-ну, – проговорил он. – Желаете увидеть что-нибудь вроде удостоверения или еще там какую-то бумагу, да? Как у вас снаружи принято… – Он сделал небольшую паузу. – Запомните, Шепилов, у нас в резервации нет никаких удостоверений! Они нам ни к чему. Здесь всё на виду. Так что придется поверить на слово, больше ничего предложить не могу. Между прочим, – добавил он недовольно, – я в форме, если вы заметили.

– Почему же, заметил, – сказал Сергей с вздохом, – Но я не знаком с вашими местными нюансами. Может, такая форма у вас в магазине продается. Откуда мне знать?

– Ну-ну, – снова сказал полицейский и сдвинул брови к переносице, – Значит так. Моя фамилия Филин. И давайте оставим всякие фантазии и перейдем к делу. У меня не очень много времени.

– Но я действительно уже все рассказал, – сказал Сергей, – И мэру, и начальнику этого… ну какой там у вас отдел?.. Анкету заполнил. И коллеге вашему тоже объяснял.

– Какому коллеге? – прищурился Филин.

– Кириллу, – ответил Сергей. – Так что я не смогу сказать ничего нового.

Филин снова хмыкнул.

– Я в курсе. И анкету вашу читал, – сказал он, – Просто хочу кое-что уточнить. Надеюсь, от вас не убудет?

– Ради бога, – пожал плечами Сергей.

– Итак, зачем же это вы к нам в такую даль приехали? Чем наш городок, так сказать, глянулся?

– Это вопрос не ко мне, – сказал Сергей. – Договоры заключаю не я, а директор.

– Понятно, – проговорил Филин, покусывая ус. – Вы утверждаете, что не знали о том, что в городе есть резервация. Странно, как вы могли этого не знать.

– Почему странно? – немного удивился Сергей. – Я здесь раньше не был, никого тут не знаю, родственников не имею – что же странного? Бум на резервации давно, кажется, схлынул… И потом, может, я и знал, но просто забыл. Я это допускаю. Вы допускаете, что можно забыть?

– И в компании, где вы вчера были вечером, – не обращая внимания на его вопрос, продолжил Филин, – вам никто ничего не сказал?

– Как видите. Иначе бы сейчас я был не здесь, а в другом месте.

– Вы никого из этой компании не знаете?

– Нет. Это знакомые Бортникова. Моего начальника, то бишь.

– Как вы все-таки объясните, что вас никто не предупредил о резервации?

– Никак, – произнес Сергей, – Может, они забыли, может, не думали, что я так неожиданно исчезну. Какая разница? В моем появлении вообще много случайных совпадений…

– Вот, вот, – коротко сказал Филин и хрипло кашлянул.

Ну и смотрит, подумал Сергей. Дыру ведь прожжет.

– Многовато случайностей, – медленно протянул Филин. – Никто не предупредил. Знал, но забыл. Исчез из компании неожиданно. На улице случился провал памяти. Заблудился и вышел именно к транспортеру. Дом принял за гостиницу. Многовато, правда?

В голосе его зазвучали нотки подозрительности, и Сергей слегка растерялся.

– Извините, – пробормотал он, – вы говорите так, будто я специально сюда попал. Это действительно роковая цепь случайностей! Вы что, мне не верите?

– Разве я так сказал? – не сразу ответил Филин. – Я говорю: странно все это.

– Согласен, что странно, конечно… Но…

– Почему Кононов не предупредил вас, когда вы залезли на транспортер? – продолжил Филин торопливо.

– Вы меня спрашиваете?! – воскликнул Сергей недоуменно. – Это же, так сказать, ваш Кононов – вам и виднее должно быть!

– Вы даже не поинтересовались у него, куда он так поспешно уходит?

– А зачем? – сказал Сергей, – Послушайте, я все-таки не пойму, куда вы клоните… Причем здесь я-то вообще? Ваш транспортерщик элементарно меня подставил, воспользовался случаем, гад… Я, что ли, виноват, что он такая сволочь? А согласно вашему принципу четности, чисто арифметически, так вообще ничего не изменилось. Ну, был Кононов, стал я. Какая половая разница?

– Есть разница, – холодно заявил Филин. – И не половая, Шепилов. Кононов не имел права на выход.

– Не понял, – сказал Сергей настороженно. – Чего не имел?

– Кононов был местный, – проговорил Филин с расстановкой, – и права на выход не имел. Доходит? Право на выход из резервации имеют только неместные. Те, кто находятся на подселении. Разве вы этого не знаете? Вот вы, Шепилов, имеете такое право. Поняли теперь разницу?

– Не совсем… – нахмурился Сергей. – Что такое «право на выход»?

– Это вам надо было у Кравца спрашивать, – отрезал Филин. – Мы сейчас говорим не об этом. Мы говорим о том, что, во-первых, у него не было этого права. Но это само по себе ни о чем не говорит. Гораздо интереснее, что во-вторых.

– И что же «во-вторых»? – сухо осведомился Сергей.

– То, что у Кононова не было видимой причины покидать резервацию, – бесстрастно продолжил Филин. – У него здесь квартира, жена и сын. Он живет здесь всю жизнь. Я сегодня специально просмотрел его данные. Так вот, у него нет снаружи других родственников. По крайней мере, по бумаге. Какой смысл было ему все бросать и исчезать?

– Ну. Все-таки, свобода… – начал было Сергей.

– Зачем ему нужна эта свобода? – оборвал его Филин, скривившись. – Вы сами-то подумайте! Свобода…

– Знаете что? – сказал Сергей недовольно. – Мне глубоко наплевать, зачем он это сделал. Мне от этого не легче. Почему вы меня об этом спрашиваете? Вам это нужно – вы и думайте. Если у вас есть другие вопросы, задавайте.

Филин опять несколько раз глухо кашлянул, поморщился, на некоторое время отведя от Сергея пристальный взгляд.

– Ладно, – проговорил он сипло. – Оставим Кононова. Вы кого-нибудь из конторы знаете?

– Да откуда? – пожал плечами Сергей. – Я же сказал, что никого в городе…

– Ну, мало ли, – сказал Филин и добавил туманно: – Контора – есть контора. Значит, никого из конторских не знаете?

– Нет, не знаю.

– Ладно, – опять сказал он. – Еще… Сообщить своим родным, о том, что с вами произошло, вы отказались, так?

– Да, я не хочу их волновать. По крайней мере, до того, как все прояснится.

Филин стрельнул в него подозрительным взглядом. Сергею это уже порядком надоело.

– А что должно проясниться? – как-то вкрадчиво поинтересовался Филин.

– Да так… – уклончиво ответил Сергей, – Вообще… – Не хотелось ему больше ничего объяснять этому недоверчивому полицейскому.

– Все-таки поясните подробнее, – проговорил Филин твердо. – Почему вы хотите скрыть этот факт?

Ну, ладно, хватит, решил Сергей. Ты мне надоел, господин хороший.

– Между прочим, это не допрос, – сдержанно напомнил он, – И я вовсе не обязан пояснять или объяснять что-то и давать отчет своим действиям. Особенно, если спрашивают в таком тоне.

– В каком? – хладнокровно спросил Филин в усы.

– Мне кажется, что вы мне не доверяете, – сказал Сергей сухо.

– Я только выясняю обстоятельства, – отрезал Филин. – По долгу службы. Любой новый человек в резервации находится под особым вниманием. У нас своя специфика, Шепилов, – сказал он назидательно. – Советую не забывать об этом.

– О вашей специфике я со вчерашнего утра только и слышу, – произнес Сергей. – Не надо только на специфику списывать слишком многое.

– Ну-ну, – буркнул Филин и после паузы добавил: – Запомните: чем быстрее вы усвоите наши правила, тем для вас же лучше будет.

– Ваши правила игры?

– Наши правила жизни. Для кого-то это, может, и игра, а для нас – жизнь. Понятно?

Маленькие глазки Филина сверлили Сергея насквозь.

– Спасибо за совет, – обронил Сергей.

– Пожалуйста, – сказал Филин, криво ухмыльнувшись, и нахлобучил кепку.

После этого он вынул из нагрудного кармана записную книжку и авторучку, что-то торопливо записал, вернул все обратно. Затем извлек из другого кармана портсигар, достал из него папиросу, смял и сунул ее в рот.

Направившись к выходу, у двери он повернулся к Сергею.

– Еще один совет, – сказал он официальным тоном, и папироса задергалась в углу его рта. – Не затягивайте с работой и с медосмотром. С медосмотром особенно.

В руках у него появилась зажигалка, Филин вышел за порог, прикурил и, пыхнув едким облачком, стал спускаться по лестнице.

После его ухода Сергей почувствовал облегчение. Странный тип, подумал он. Уж слишком недоверчивый. Я, видите ли, должен ему объяснить, почему этот засранец Кононов предпочел абстрактную свободу вполне конкретной обустроенной семейной жизни!

В животе у Сергея отчаянно заурчало от голода. Времени было десять минут первого. Ох, и провалялся же я, мелькнула мысль. Что ж, посмотрим на вашу столовую для начала, решил он и стал одеваться.

Сегодня было также сухо и солнечно как вчера. Стало даже заметно теплее, и Сергею пришлось на улице расстегнуть плащ.

Когда он проходил мимо серого здания конторы, то в глаза ему бросилось необычное зрелище. В резервации, очевидно, было время обеденного перерыва. Во дворе конторы толпилось очень много женщин в синих халатах. Некоторые из них были к тому же в белых платках. Сборище интенсивно перекуривало и оживленно болтало. Женский монастырь какой-то, а не конструкторское бюро, удивленно подумал Сергей. Ему пришлось повидать в своей жизни разные отделы разных инженерно-технических контор, но это столпотворение никак не подходило ни под одну из категорий. Что-то было в этой галдящей, одноцветной и однополой массе явно непохожее на то, с чем он привык иметь когда-то дело. Он постарался пройти мимо этой странной массы одинаковых женщин как можно быстрее, поскольку физически ощущал на своей шкуре пристальные, оценивающие взгляды. Даже гомон слегка утих.

На ступенях мэрии на этот раз никого не было. Столовая тоже оказалась почти пуста – для нее, наверное, еще не наступил час пик. Это была самая обычная, довольно опрятная столовая с залом, вмещавшим около двух десятков квадратных столов. В числе немногих посетителей Сергей прошел к раздаче, набрал на поднос тарелок, расплатился в кассе и сел за стол недалеко от выхода. То ли приготовлено было на самом деле неплохо, то ли сильный аппетит заглушал все остальное, но Сергей ел с удовольствием. Краем глаза оглядывая убранство столовой, он вдруг понял, что эта мэрия на самом деле – просто школа. Обыкновенная школа, часть которой отдали под чиновничьи кабинеты. Этим и объяснялось постоянное присутствие здесь множества детей. За едой он стал размышлять о том, куда сейчас следует податься. В повестке дня, по всей видимости, значилось два пункта: медосмотр и трудоустройство. Обо всем остальном он старался пока не думать, чтоб снова не впасть в уныние, которое ему бы только повредило. Сейчас ему нужен был ясный разум, трезвый анализ и сбор информации. Придется, нанести Кравцу еще визит, решил он. Похоже, что за кадром остались многие интересные вещи из жизни обитателей резервации. «Право на выход» какое-то… В общем, местные особенности. Нюансы. Правила игры, так их разэдак…

Он почти уже закончил обедать, когда в столовую вошел Кирилл. Увидев Сергея, он быстрым шагом приблизился к его столу.

– Вот ты где! – бросил он. – Там к тебе твой начальник пришел. Давай беги.

– Где там? – не понял Сергей.

– Да возле транспортера, – ответил Кирилл. – Я сначала к тебе домой пошел… Он минут десять уже там ждет.

– Спасибо, Кирилл, – пробормотал Сергей и торопливо допил чай. – Слушай… – Кто такой этот ваш Филин?

– Такой же полицейский, – ответил Кирилл. – Какие-то проблемы, что ли?

– Приходил сейчас домой, допытывался чего-то… Таким тоном, будто я в чем-то виноват.

– А, не обращай ты внимания, Сергей, – улыбнулся Кирилл. – У него просто характер такой, у Филина. Тяжелый, замкнутый… Разговаривать с ним трудновато.

– Так он по собственной инициативе ко мне пришел или его кто-то уполномочил?

– Скорее всего, по собственной. Натура у него такая, понимаешь, дотошная. Любит сам все посмотреть и потрогать. Я говорю – не обращай внимания! Да и потом, у него обязанности такие – он вроде участкового у нас. Если на характер не обращать внимания, так он, по идее, нормальный мужик. Дело знает… Барновский ему очень доверяет. Это шеф наш, – пояснил он. – Большой такой, грузный… Не видел?

– А сколько у вас тут полицейских?

– Трое, вместе с Барновским. Точнее, три с половиной.

– Это как?

– Да Вовка Лобан еще… Наш таможенник, так сказать. Хороший парень. Он прямого отношения к нам не имеет. Но подчиняется тоже Петровичу. Занимается досмотром грузов, частных посылок… Короче, всего, что попадает в резервацию через транспортер. Ему даже оружия не положено. Мы, правда, иногда привлекаем его к нам на помощь. Когда авралы всякие случаются или еще какие-нибудь случаи…

Они вышли из коридора в холл.

– Зачем это у вас нужны досмотры? – поинтересовался Сергей.

Кирилл не успел ответить, потому что его окликнули со второго этажа, и он стремительно умчался по лестнице.

Выйдя из мэрии, Сергей обогнул здание и направился к транспортеру. Еще издали он узнал фигуру Игоря. Тот, ссутулившись, стоял шагах в десяти от транспортера, засунув руки в карманы куртки. Транспортер не работал. Сергей решил ориентироваться по нему. Поравнявшись с его концом, он сбавил темп ходьбы и дальше стал двигаться осторожно. Метров через пять после начала транспортера он почувствовал знакомые ощущения и остановился. Их разделяло около десятка метров.

– Ближе подойти не могу, – сказал Сергей. – Привет.

– Здорово, – проговорил Игорь мрачно.

Сергей еле расслышал его на таком расстоянии. Выражение лица у Игоря было какое-то виноватое и недоуменное. Наверное, у меня вчера было такое же лицо, мелькнула у Сергея мысль.

– Ну, ты даешь… – тихо произнес Игорь.

– Говори громче, – сказал Сергей.

– Я говорю: какого черта, Серега!.. – повысил голос Игорь. – Как же тебя угораздило?! Ты как сюда залез-то?! Зачем?!

– Видишь транспортер? По нему и залез, – сказал Сергей. – Очень удобно.

– Ты еще в состоянии шутить?! – воскликнул Игорь. – Нет, ну на кой ляд ты поперся… У меня в голове не укладывается! Я тебя вчера около часа прождал, потом думаю: этот, видимо, умотал все-таки в гостиницу. Туда вернулся – нет тебя! Думаю, то ли тебя шлюха какая подцепила, то ли грохнули по дороге. А ты что выкинул?! Ну как так, Серый? Я, когда позвонили сегодня, чуть на пол не сел.

Игорь снова помотал головой и в растерянности стал переминаться с ноги на ногу. Сергей молчал.

– Что ты намерен делать?

– Разбираться буду, – ответил Сергей. – Думать, как отсюда выбраться.

– Разбираться он будет… Так я одного никак не пойму: ты почему не можешь выйти? Барьер какой-то энергетический, что ли?

– Не знаю я, какой это барьер. Энергетический ли, психический ли, еще какой… Только не выйдешь и все! Становится очень плохо. Чем дальше пытаешься пройти, тем хуже.

– А потом что? Смерть?

– Насколько я понял – да.

– Черт бы тебя подрал, Серый!.. – Игорь закатил глаза к небу. – Ну как же так?! Будет он разбираться!.. А если ты не сможешь выбраться отсюда? Если это невозможно в принципе? Они вон, сколько лет тут сидят! Если бы так просто, то, наверное… Ох, Серега, Серега… – Он покачал головой. – Ну и заварил ты кашу. А с Еленой как?

– Не говори ей.

– Думаешь, может приехать?

– Трудно сказать. Но мне бы этого не хотелось. И родителям пока не говори. Скажешь им только, если история затянется надолго.

– Мне бы твой оптимизм, – произнес Игорь сокрушенно.

– Просто это единственное, что у меня осталось в сложившейся ситуации.

– А как предкам-то твоим как не говорить? Они же все одно достанут… Начнут звонить, спрашивать. Что я скажу?

– Придумай что-нибудь, Гоша, – попросил Сергей. – Скажи: уехал в длительную командировку, мол, срочные обстоятельства или еще что… Связь, скажи, не работает. Я им потом телеграмму пошлю. Ну, не хочу я их сейчас волновать! Ты же маму знаешь – она все бросит и поедет. Ей же сейчас нельзя, тем более в такую даль! В общем, я тебя очень прошу. Сделаешь?

– Ладно, – буркнул Игорь. – Отмажем как-нибудь… Мне сказали, что телефоны у вас не работают. Правда, что ли?

– Есть такой факт.

– Дурдом…

Некоторое время оба молчали. Игорь опять засунул руки в карманы куртки и водил взглядом где-то под ногами. Лицо у него было озабоченно-грустное.

– Ладно, Серега, – проговорил он наконец. – Мне уже пора. Дел полно. Отсюда еще на другой конец города добираться.

– Беги, конечно.

– Я завтра, по всей видимости, улечу домой. Вернусь дня через три. Или через четыре. Сразу забегу. Может, чего прихватить тебе?

– Не надо ничего, Гоша. Молитесь там за меня с мужиками по вечерам.

– О чем речь! – сказал Игорь. – Вот черт, и лапу тебе не пожмешь!.. Давай пока, Серый! Ни пуха тебе, ни пера!

– Пошел ты к черту, – ответил Сергей.

Игорь развернулся и, сутулясь, побрел вдоль шоссе. По пути он один раз обернулся и потряс в воздухе сжатым кулаком. Сергей провожал его взглядом до тех пор, пока его фигурка не скрылась за поворотом. Он еще несколько минут неподвижно стоял и отрешенно глядел на этот поворот. Настроение частично понизилось. Главное было – не позволить ему падать дальше.

Итак, твердо сказал он себе, продолжаем решать насущные проблемы. Кто у нас на очереди? На очереди был, очевидно, некто Губин, потому что медосмотр Сергей решил отложить напоследок. Сначала покончим с безработицей, подумал Сергей и решительно направился обратно в мэрию.

Но некоего Губина в мэрии ему застать не удалось. За дверьми с надписью «Кадровый отдел» он обнаружил только немолодую тучную женщину, которая оказалась его заместителем. Она объяснила, что Иосиф Валентинович ушел на гаражи, когда будет – неизвестно, а вы молодой человек, видно, новенький, наверное, насчет работы, ну, что вам сказать… конечно, надо лично с ним говорить, вы лучше туда и идите, чем его здесь ждать… а гаражи недалеко, у нас тут все недалеко, а конкретнее, значит, мимо бара, потом вдоль дома, где больница и к самой железной дороге, там прямо у дороги они и стоят… Сергей поблагодарил женщину и опять оказался в коридоре. Возникла идея зайти к Кравцу, выяснить все остальное. Он поднялся на второй этаж, но кабинет Кравца оказался заперт, и Сергей снова очутился на улице.

В резервации на самом деле все было рядом. Он вышел к гаражам уже минут через пять. Располагались они в северо-восточном углу резервации. Несколько рядов серых бетонных боксов тянулись параллельно сетке, вдоль восточной границы метров на сто и выходили своими подъездами прямо в сторону железнодорожного полотна. За железной дорогой глухой стеной высился лес. С первого взгляда становилось ясно, что эти гаражи давно уже не являются таковыми – их превратили во что-то, напоминавшее мастерские. Здесь стоял непрерывный производственный шум, который являлся смесью металлического стука, звона и грохотания, взвизгивания циркулярных пил, наждачных кругов и сверлильных станков, тарахтения компрессора, гудения сварочного аппарата, пыхтения электрокаров и выкриков рабочих. Дверей на боксах не было; в проходах сновали люди в спецодежде, высились штабели ящиков, баки с металлическим хламом, ручные тележки и прочие аксессуары производства. Пахло бензином, мазутом и гарью. В десятке метров перед входом в гаражи были брошены старые автомобильные покрышки, густо наполненные окурками и пустыми бутылками.. Тут же стояли несколько десятков железных ящиков с электродвигателями.

Сергей неторопливо прошелся мимо проходов, высматривая среди рабочих фигуру чиновничьего вида, но никого, похожего на начальника, не заметил. Он собрался было идти в глубины гаражей, как откуда-то из ближайшего бокса появился низкорослый человек в кожаной куртке и кепке, с лицом землистого цвета. Он направился к Сергею, по пути вынимая из кармана сигареты. Ему было лет пятьдесят или больше. Выглядел он усталым.

– Кого-то ищете? – поинтересовался человек.

– Губина, – ответил Сергей.

– Я Губин, – сказал человек и закурил.

– Здравствуйте, – сказал Сергей. – Я, собственно, по вопросу трудоустройства…

– Ты, очевидно, тот парень, который вчера к нам попал? – произнес Губин. – Утром на совещании говорили.

Он присел на один из ящиков и сдвинул кепку на макушку.

– Ну, и что ж ты можешь, расскажи.

Сергей кратко рассказал о себе. Губин некоторое время молчал, затем вздохнул.

– Инженер, инженер… – проговорил он, кивая головой. – М-да… Не знаю, что тебе и сказать. Инженеров у нас полная контора. Если б ты доктор был, это было бы здорово. Знаешь, как нам доктора нужны? Позарез! Вон Уманцев по сути один, случись с ним что-нибудь, да даже заболей он – и все!.. Или, допустим, учитель. То же хорошо бы. Может, попробуешь учителем? Образование – это не страшно… Все-таки, высшее-то есть… Ты молодой, тебе легче. С ребятишками, а? Давай?

– Нет, – пробормотал Сергей. – Что не мое – то не мое. Не получится, я знаю…

– Ну, что ж тебе предложить? – поскреб челюсть Губин. – Видишь, выбор-то у нас невелик. Мужики здесь на гаражах, женщины в пошивочном участке. Ну, контора еще… Хочешь – попробуй с Коганом поговори, потому что со своими кадрами он сам разбирается. Но у них, насколько я знаю, большие трудности сейчас. Заказов в конторе практически нет; Коган, по-моему, только за счет своих старых связей как-то перебивается, но и то, видимо, остались последние месяцы. Что потом делать они будут – ума не приложу… Я чувствую, на нынешнем собрании этот вопрос все-таки поставят. С конторой действительно надо что-то решать. – Он торопливо докурил сигарету, бросил окурок и продолжил: – Так что, смотри. Если хочешь, сходи в контору. Только не на первый этаж – там у нас швейный участок… Женский.

– Честно говоря, – сказал Сергей, – мне не хочется в эту вашу контору. У меня сейчас абсолютно нет никакого желания заниматься такого рода деятельностью.

– Да я понимаю… – протянул Губин. – Хорошо, давай на производство. Собирать движки. Или в штамповочный участок, допустим… Хотя инженеры, прямо скажем, не очень охотно в работяги идут. Все это понятно. Вон из конторы никто не приходит сюда, хотя они получают у себя значительно меньше. – Он немного подумал и спросил: – Швейное оборудование ты, конечно, не знаешь?

– Откуда? – развел руками Сергей.

– Машины что-то в последнее время сыпаться стали, – сказал Губин сокрушенно. – То же вот приходилось самим учиться. В принципе, дело наживное – научишься… Вот такой еще вариант. Правда, коллектив сплошь женский. Подумай.

Откуда-то издалека, слева послышался звук приближающегося состава, и через полминуты перед ними возник товарняк и загрохотал, заглушая все звуки. Глядя на мелькающие вагоны, Сергей вдруг заметил, что перед железной дорогой нет ограждающей сетки. После того как стих шум, он спросил об этом Губина.

– Раньше была, – ответил тот. – В первые годы. А потом плюнули. Она же падает постоянно; то ветер сорвет, то проржавеет. Городские власти ее периодически поправляют, заменяют… А здесь не стали – все равно тут никто не ходит. Тут же тайга на много километров. Городские, которые за грибами, да ягодами ходят, так они все знают, а больше здесь никто и не появляется. Ну, плакаты там еще вроде где-то остались… Так и живем. Короче, – Он взглянул на Сергея, – ты думай. До завтра. А сейчас мне пора – день такой сумасшедший…

Губин поднялся и зашагал в сторону гаражей. Он исчез, и Сергей в задумчивости повернулся к лесу. Ну, что будем решать, подумал он невесело. Собирать электродвигатели или ковыряться в швейных машинах? А на что ты рассчитывал, родной, а? В кармане он нащупал вчерашний блокнотный листок, который ему дал Кравец. Хорошо бы разобраться побыстрее со всеми их принципами, правилами и всякими прочими маразмами, подумал он.

В этот момент он увидел, как из леса к путям вышел молодой парень лет двадцати, не больше, с облезлой клеенчатой сумкой в руке. Одет он был неважно. Поношенные брюки, длинная вязаная кофта в дырах, короткие резиновые сапоги и шапочка «петушок» – таков был его наряд. Парень неторопливо шагал вдоль путей, пиная камушки. Походка у него была очень странная, шатающаяся. Руки висели вдоль тела, словно плети, а взгляд был устремлен под ноги. Засмотревшись на этого непонятного выходца из леса, Сергей не заметил, как позади возник человек.

– Браток, угости сигареткой, – раздался хриплый голос.

Сергей вполоборота покосился на щуплого мужичонку в спецодежде. Мужичонка улыбался, щурясь на солнце и вытирая руки о полы куртки.

– Я не курю, – обронил Сергей, продолжая наблюдать за парнем на путях.

– А я-то думал, курнем… – с сожалением заметил мужичонка. – Как контора поживает?

Сергей не ответил. Парень с сумкой по-прежнему шел вдоль железнодорожного полотна.

– Тут слухи ходят, – сказал мужичонка, – что у конторы дела совсем херовые. Поговаривают, без денежек совсем останетесь скоро, да? Че собираетесь делать-то? Пахать ведь придется, не иначе… А что! – рассудительно добавил он. – Продадите свои осциллографы, да кардиографы и тоже чего-нибудь делать начнете! Так ведь? Наш мужик, он к чему хошь приспособится. Так ведь? – снова спросил он. – Слышь, а Когана вашего куды денете? Евреям же пахать нельзя, они же от этого мрут!.. – мужичонка сипло захихикал и добавил: – Слышь, браток, а может вам к бабам податься? Тоже чего-нибудь шить станете… У вас же там рядышком. Будете шить всякие наволочки и тискать баб! Чем не жисть?..

Он опять захихикал, потом закашлялся. Закончив, он поинтересовался:

– Еще говорят, у вас там недавно за наркотики двоих аж на три розыгрыша турнули? Правда, что ли? Слышь, а за что мы тогда полиции бабки платим?

– Я не работаю в конторе, – наконец сказал Сергей. – И в полиции тоже. Я в резервации всего второй день.

– А-а… – протянул мужичонка. – Я думал, из конторы… «Заложник» поди?

– Не понимаю, – произнес Сергей. – Какой еще «заложник»?

– Ну, «временщик», я имею в виду… – удивляясь, сказал мужичонка. – А что? Все так называют…

– Что такое «врем…»

Слово застряло у Сергея в горле, потому что в этот момент парень, шедший вдоль путей, внезапно резко свернул, пересек рельсы и быстро направился вглубь резервации.

– Ты это чего? – удивился мужичонка. Он никак не отреагировал на это событие. – Чего это с тобой, браток?

– Но… – выдохнул Сергей, не сводя взгляда с парня. – Он же зашел…

Парень, как ни в чем не бывало, миновал картофельные участки и теперь двигался в сторону пятиэтажек.

– Так это же Артемка! – сказал мужичонка. – А я думаю, чего это с тобой?

– Ну и что… – непонимающе посмотрел на него Сергей.

– Артемка, – повторил мужичонка. – Он все время по лесу шастает. Не знаю, чего уж он там ищет… Он же у нас чокнутый.

– Как это?..

– Ну как-как?.. Того, – Мужичонка покрутил пальцем у виска. – Сумасшедший. Не понял?

– Ну и что… – снова пробормотал Сергей. – И он может ходить туда-сюда…

– Понятно – может, – заверил мужичонка. – Говорят тебе: псих он.

– А Оболочка?! – ошарашено спросил Сергей.

– Чего – Оболочка? – непонимающе хлопал глазами мужичонка.

– Он, что… не чувствует ее? Для него ее нет?!

– Понятно – нет, – ответил мужичонка. – Была б, так как он тогда ходил то в лес, то в город?

– И после него не остается этой самой дырки? Прохода, в смысле…

– Да нет, конечно, – Мужичонка удивленно пожал плечами. – Ты какой-то чудной! Если б после него Проход оставался, здесь бы давно уже никого не было. Так ведь?

– Да… Пожалуй… – не сразу выговорил Сергей. – Это я не подумал…

– Ты так перепугался, будто я не знаю что… – помотал головой мужичонка.

– Стоп! – вдруг осенило Сергея. – Принцип разумности, да?! Это и есть принцип разумности?!

– Чего?.. – переспросил мужичонка, морща лоб.

Но Сергей уже не обращал на него внимания, он словно завороженный двинулся вслед за удаляющимся парнем. Он даже не понимал, зачем идет за ним – это получилось у него чисто машинально.

– Может, ты все ж куришь? – бросил вдогонку мужичонка. – Жалко…

Между Сергеем и парнем было около пятидесяти метров. Парень, пройдя дворами пятиэтажек, стал сворачивать куда-то в сторону конторы. Сергей не отставал от него и даже стал сокращать разрыв. Когда он проходил через дворы пятиэтажек, его вдруг окликнули по имени.

Возле одного из подъездов стояли Кирилл и Филин.

Сергей подошел к ним. Парень свернул за угол дома и исчез из виду.

– Куда это ты так мчишься? – поинтересовался Кирилл. – Да еще с таким озабоченным видом?

– Да вот… – забормотал Сергей. – Парень этот ваш… Увидел, как он из леса через дорогу…

– Артем, что ли? – сказал Кирилл. – А чего ты так переполошился?

– Ну… не ожидал…

– А что так?

– Значит, это и есть принцип разумности? – спросил Сергей, ловя на себе колючий взгляд Филина.

– Угу, – сказал Кирилл. – В действии. Сумасшедшие у нас не в счет. Артемка даже от медосмотров освобожден. У тебя, кстати, как с медосмотром? Встал на учет?

– Нет пока… Не успел еще. Я к Губину сейчас ходил.

– Может он думает, будто у него богатырское здоровье, – ехидно заметил Филин. – Между прочим, никогда не знаешь, где найдешь – где потеряешь.

– Погоди, Виктор, – сказал Кирилл. – Что тебе Губин сказал?

– Да так… – замялся Сергей. – Не знаю я, в общем. Надо подумать.

– Ну, конечно! – проговорил Филин, мусоля во рту потухшую папиросу. – Там же работать нужно. Ручками. Это конторские только сидят, зады протирают, да делают вид, что своими мозгами приносят какую-то пользу!

– Да, будет тебе, Виктор! – сказал Кирилл. – Чего ты заводишься? Он у нас жутко конторских не любит, – разъяснил он Сергею.

– Между прочим, – сказал Сергей Филину холодно, – я работы не боюсь.

Филин только хмыкнул, и папироса из одного угла его рта перекочевала в другой.

– Сергей, ты машину водить умеешь? – вдруг спросил Кирилл.

– Умею, – ответил Сергей.

– Поговорю сегодня с Николаичем, – сказал Кирилл задумчиво. – И с Губиным тоже. Что-нибудь придумаем.

– Кончай благотворительностью заниматься, – произнес Филин. – Слышь? Пойдем.

– Подождите, – сказал Сергей торопливо. Он вытащил из кармана плаща листок со списком. – Объясните, в конце концов… А то я не все знаю…

– Это что? – спросил Кирилл и посмотрел в листок. – А-а, это тебе Кравец должен все рассказать. Сходи к нему.

– Ходил я, – пробормотал Сергей. – Закрыто у него.

– Ревизия сегодня в больнице, – сквозь зубы проговорил Филин. – Там они все. Идем, Барновский ждет.

– Точно – ревизия! – Кирилл хлопнул себя по лбу. – Забыл совсем. А это, как водится, на весь день. Сергей, нам правда некогда, – извиняющимся тоном сказал он. – Я только перекусить забежал. Ты вот что сделай. В этом доме с торца находится библиотека. Ты сейчас мимо нее проходил. У библиотекаря фамилия – Ревич. Очень умный мужик, раньше ученым был. Больше чем он, про резервацию, наверное, никто не знает. Иди к нему прямо сейчас. Он тебе на все вопросы и ответит. Кстати, у него у самого тоже судьба – не позавидуешь.

– А как его зовут? – спросил Сергей.

– Рудольф Анатольевич. Зайди, зайди! С ним поговорить можно… Хороший мужик.

– Кирилл, пошли! – нетерпеливо сказал Филин и махнул рукой.

– Ладно, до вечера, – сказал Кирилл.

Они с Филиным размашистыми шагами стали удаляться от дома. Сергей снова остался один с помятым листочком в руках.

Расположившаяся в торце дома библиотека имела крыльцо с облупленными, давно не крашеными каменными перилами, трещины которых густо поросли мхом. Сергей поднялся по крошащимся ступеням, открыл скрипучую дверь и очутился в сумрачном тихом мире. В библиотеке было безлюдно и пахло тем самым запахом, какой бывает только в библиотеках. Господи, подумал Сергей, сколько же лет я не бывал в таких заведениях! Все не до того с этой сумасшедшей жизнью. Он ностальгически вздохнул и прошел внутрь, к столику у окна, огороженному, как и положено, стойкой. На стойке лежало несколько книг, самого же библиотекаря не было видно. Царила полнейшая тишина. Сергей собрался уже было кашлянуть, как вдруг из глубины стеллажей, из самых книжных недр послышалось:

– Кто-то пришел, кажется?

Потом говоривший, очевидно рассмотрев Сергея сквозь просветы стеллажей с книгами, добавил:

– Проходите сюда, молодой человек.

Сергей обнаружил библиотекаря между вторым и третьим стеллажами. Тут оказалось еще одно окно. Под ним уютно расположилось высокое кожаное кресло и квадратный журнальный столик, на котором стояла настольная лампа, электрочайник, сахарница, цветная жестяная коробочка и стакан. Рядом находился стул. Чайник шумел. Библиотекарь сидел в кресле и оказался невысоким, седым, наполовину лысым человеком, явно перевалившим за пятидесятилетний рубеж. Он имел короткие усики, усталые потухшие глаза серого оттенка и мощные очки в роговой оправе, которые делали его похожим на профессора. Одет библиотекарь был в простенький пуловер коричневого цвета.

– Здравствуйте, – сказал Сергей. – Вы – Рудольф Анатольевич?

– В точности так, – кивнул библиотекарь. – Хотите что-нибудь почитать? Я вас раньше не видел.

Голос у него был мягкий и дружелюбный.

– Меня никто здесь раньше не видел, Рудольф Анатольевич, – произнес Сергей. – Я только вчера появился в резервации. И пришел не за книгами, а за консультацией, потому что посоветовали обратиться к вам…

– Вот оно что, – Ревич с интересом глянул на него поверх очков. – Чаю хотите? Не стесняйтесь. За компанию, а? Я люблю, знаете ли, побаловаться…

– Можно и чаю, – согласился Сергей.

– Да вы садитесь, садитесь, – Ревич жестом показал на стул и встал из своего кресла. – Минуточку, я только принесу стакан.

Сергей сел на стул, а Ревич, сутулясь и шаркая, удалился и через минуту появился со вторым стаканом, в котором позвякивала чайная ложка.

– Должен вам сказать, вы подоспели весьма вовремя, – заметил он, усаживаясь обратно в кресло. – Я заварил чай буквально только что. Признаться, я не люблю сидеть там, – он махнул рукой в сторону стойки. – Посетителей в это время дня практически не бывает. Тут, знаете ли, комфортней как-то.

Он умолк и стал разливать горячий чай в стаканы.

– Кладите сахар, молодой человек, – сказал он, закончив. Затем он снял очки, обхватил стакан обеими ладонями и откинулся в кресле. – Так говорите, только вчера… Простите, как ваше имя?

– Извините, не представился. Меня зовут Сергей.

– Вам, наверное, лет тридцать, не больше?

– Тридцать.

– Моему сыну столько же, – негромко изрек Ревич. – Вы позволите называть вас Сережей?

– Конечно, – сказал Сергей, размешивая сахар.

Ревич отхлебнул чаю и посмотрел на Сергея, слегка склонив голову на бок.

– В общем, Рудольф Анатольевич, – начал Сергей, вздохнув, – я попал сюда совершенно случайно. Просто какое-то нелепое, дурацкое стечение обстоятельств… Рок какой-то. Или, если угодно, воля божья…

– Вон оно как, – протянул Ревич, кивая. – Хищница снова заскучала по вкусу крови? В капкан угодила очередная жертва… Вон оно как. – Он снова в задумчивости отхлебнул из стакана.

– Говорят, что таких случаев у вас давно не было? – спросил Сергей.

– Пожалуй, что так… А Проход после вас?

– Им воспользовался один тип.

– Ясно… У вас есть семья, Сережа? – участливо поинтересовался Ревич.

– Бывшая.

– Ну… – вздохнул он, вскинув брови. – Наверное, дети никогда не бывают бывшими, так?

– Что верно, то верно, – ответил Сергей.

Он взял стакан и сделал несколько глотков. Ревич глядел на него, и глаза у него были грустные. Казалось, он думал о чем-то своем. С минуту оба молчали, лишь мелкими глотками пили чай. Затем Ревич устало потер пальцем веки и негромко спросил:

– И что же вы хотите узнать, Сережа? Я охотно вам помогу, если это в моих силах.

– Прежде всего, меня интересуют все эти ваши принципы, – сказал Сергей.

Он выложил на стол листок с перечнем. Ревич поднес очки к глазам и посмотрел на листок.

– Это мне Кравец написал, – пояснил Сергей. – А разъяснить успел только некоторые.

– Обычная предвыборная суета, – заметил Ревич и отложил очки. – Ну, про принцип четности вы не можете не знать, так ведь?

– Я знаю про четность и про полупроводимость, – сказал Сергей. – И буквально только что узнал о сумасшедших. Увидел, как парнишка этот… зашел из леса. Даже испугался сначала.

Ревич, улыбаясь, понимающе кивал.

– Принцип разумности, – проговорил Сергей, задумавшись. – Как он, все же, формулируется?

– Так и формулируется, – сказал Ревич. – Оболочка существует только для разумных людей. В формировании ситуации четности или нечетности учитывается количество только разумных людей в резервации.

– Получается, что и животные не должны чувствовать Оболочку?

– Они и не чувствуют, – ответил Ревич. – Или для них ее, очевидно, просто не существует. Тут им можно только позавидовать. Но с этим-то принципом все просто. Какие, вы говорите, еще остались?

– Перпендикулярности и однократности, – сказал Сергей.

Ревич некоторое время молча думал.

– А вы знаете, какие бывают виды нарушения четности? – осведомился он. – Вы, вообще, уже в курсе, почему опасно состояние нечетности в резервации? Чем грозит нарушение стабильности, знаете?

– В общем, да, – ответил Сергей. – Кравец мне растолковал. Если нечетно, то нестабильно. Это влечет чью-либо гибель. Я помню.

– Хорошо, – проговорил Ревич. – Видите ли, чтоб понять принцип перпендикулярности, надо разобраться в типах нечетности. Так вот, – продолжил он после некоторой паузы. – Существует три типа нечетности. То бишь, три вида нарушения четности. Первый: в резервации кто-то умер, второй: в резервации кто-то родился и третий: в резервацию кто-то вошел снаружи. Как, скажем, в вашем случае. Согласны со мной? Если не понимаете, сразу говорите.

– Нет, нет, – поспешно сказал Сергей. – Пока все понятно. Только вот что… А если кто-нибудь в резервации сошел с ума? – спросил он. – Это же тоже возмущение! Ведь четность разумных нарушается!

– Вопрос интересный, – крякнул Ревич. – И правомочный. Молодец, Сережа! Я тоже так считаю, но наверняка этого никто не знает. А знаете, почему? По той простой причине, что никто в резервации еще с ума не сходил.

– Минутку! А Артем?

– Он ненормален с самого рождения, так что… В общем, эта тема практически не исследована. И поэтому мы всегда говорим о трех типах. Потому что эти три типа подтверждены практикой. А о сумасшествии… Нет такой статистики.

– Стало быть, ваш принцип разумности выведен лишь на основании одного конкретного случая с Артемом?

– Получается так, – согласился Ревич. – Понимаете, Сережа, здесь многое понято и осознано на основании одного, двух конкретных примеров или фактов. Что поделаешь, мы поставлены в такие условия. Нам не дано возможности производить эксперименты. Мы не можем формулировать законы резервации в лабораторных условиях. Эх, если бы было так… Но нет… Мы узнаем их по ходу жизни. К большому сожалению. Хотя, надо отметить, что все принципы были открыты нами в первые же месяцы существования резервации. В последние годы мы ничего нового о резервации не узнали. Просто накапливаем статистику. Уточняем детали… Но как ученый я должен сказать, что нет никаких оснований думать, будто мы здесь застрахованы от какого-либо подвоха. Понимаете, что я хочу сказать? Конечно, прошли годы, люди привыкли к новым правилам жизни, но утверждать, что эти правила завтра не изменятся нельзя. Это было бы глупо и ненаучно. Вы согласны со мной?

– Вполне, – вставил Сергей.

– Ведь может статься, – продолжал Ревич, – что завтра или послезавтра возникнет или неожиданно откроется новый принцип. Или, допустим, обнаружится, что мы неправильно трактовали какой-нибудь из уже известных нам, или еще что… Вы только представьте! Ведь когда имеешь дело с неизвестным, надо быть готовым ко всему. Даже если в течение нескольких лет все стабильно. А стабильность-то может быть кажущейся, так?

Ревич допил чай и поставил пустой стакан на стол.

– Я вам должен сказать, Сережа, что могу болтать очень долго, – сообщил он, улыбнувшись. – Вы уж простите мне эту слабость. Здесь так редко доводится с кем-нибудь поговорить! Что вы… – Он всплеснул руками. – Это в первое время еще кому-то было интересно… Кто-то еще тогда пытался что-то понять в этом абсурде. Это в первое время поначалу казалось, что резервация ненадолго, что она вот-вот исчезнет… Но прошел год, затем прошел второй, и… – Он вздохнул. – …И ничего не изменилось. Потом люди перестали задавать себе вопросы, на которые они все равно не получали ответов. Люди перестали себя мучить бесполезным ожиданием. Они сделали то, чему научились за тысячелетия более всего. Они привыкли, Сережа! Их нельзя в этом винить – такова людская природа… Вот и вы, – сказал Ревич грустно, – человек новый. Образно выражаясь, птица, сбитая в лет. Вы, очевидно, полны решимости докопаться до истины, все здесь перевернуть, бороться до конца и так далее, да?

– Пока я лишь пытаюсь разобраться в ситуации, – пробормотал Сергей.

– Да, да… – прикрыв глаза, произнес Ревич. – Конечно. Мне все это знакомо, Сережа. Здесь, в резервации многие прошли этот путь, и я в том числе. К сожалению, финал одинаков. Смирение и успокоение, м-да… Да! – встрепенулся Ревич. – Я отвлекся немного… – Он на мгновение задумался и взял в руки очки. – Три типа… Рождение, смерть и гость снаружи, – проговорил он медленно. – В любом из этих случаев в резервации возникает ситуация нечетности. В первом и третьем случае такая нечетность называется «плюс-нечетность», во втором – «минус-нечетность». Ну, такая терминология. Не слышали еще?

– Нет. Погодите… А то все перепутается…

– Не мудрено, – Ревич понимающе кивнул. – Ну, давайте снова.

– Значит, в случае рождения человека… – сказал Сергей. – Это называется «плюс-нечетность»?

– Или когда кто-то зашел в резервацию снаружи, – добавил Ревич. – Как вы, допустим. Тоже «плюс-нечетность». В обоих случаях число людей в резервации возрастает. Поэтому и приставка «плюс». Понятно?

– Да, да… – сказал Сергей. – Тогда и с «минусом» ясно…

– Конечно, – сказал Ревич. – Таким образом, пути разные, но приводят-то они к одному, как вы понимаете. К нечетности. И к появлению Прохода, в частности.

– Хорошо, – проговорил Сергей. – Дальше что?

– Вот мы и подошли к понятию Прохода, – сказал Ревич. – Что такое Проход, как и Оболочка, никто не знает. Известен лишь его смысл. Это кратковременная дыра в Оболочке. И в соответствии с тем, какая возникла нечетность, они тоже называются «плюс» и «минус-Проходами». Вам ведь уже объяснили этот механизм, который резервация запускает в действие в случае возникновения нечетности? – спросил он.

– Лучше повторите…

– Итак, когда возникает ситуация нечетности, в Оболочке образуется Проход. Это понятно. А потом происходит одно из двух: либо кто-то выходит через него наружу, либо кто-то умирает. В любом случае Проход тут же исчезает. Стабильность, разумеется, восстанавливается, поскольку восстанавливается четность.

– А сколько времени он существует? Проход этот?

– Несколько часов, – сказал Ревич. – Когда как… Это тоже почти неисследованная тема. А теперь возникает вопрос: в каком месте Оболочки возникает Проход в каждом случае?

– И в каком же? – спросил Сергей.

– Так вот мы подобрались к принципу перпендикулярности. Он как раз об этом.

– Ну, когда я вошел, – сказал Сергей, размышляя, – то, как бы, прорвал Оболочку в этом месте? Там где вошел – там и образовался Проход…

– Правильно. А в первом или во втором случае? Когда в резервации кто-то рождается или умирает? В какой точке возникнет Проход, спрашивается?

– А в какой? – спросил Сергей.

– Согласно принципу перпендикулярности, – сказал Ревич, – Проход возникает в ближайшей к месту возникновения нечетности точке Оболочки. Ну, местом возникновения нечетности будем называть географическое место, в котором она возникла.

– Это как?.. Место, где родился или умер человек, что ли?

– Совершенно верно. А что такое минимальное расстояние? Это перпендикуляр, как известно. Согласны со мной? Поэтому этот принцип так и назвали, может быть, не совсем, кстати, удачно… Можно было назвать, допустим: принцип «кратчайшего пути». Но это, в конце концов, неважно. Важно, что если от места возникновения нечетности провести воображаемый перпендикуляр к Оболочке, то точка пересечения как раз и определяет место, где должен образоваться Проход. В случае, когда в резервацию попадает человек снаружи, это самое место нечетности и место образования Прохода, как вы понимаете, просто геометрически совпадают. Только и всего. Ну, как вам этот принцип на вкус, а?

Ревич утих ненадолго, внимательно глядя на Сергея.

– Забавно… – пробормотал Сергей, отхлебнув чаю. – Так, так… А если родится сразу двое, или, наоборот умрет двое? Ну, или любое четное число людей?

– Если это произойдет в течение очень короткого промежутка времени… Скажем час или два… Тогда, конечно, резервация не успеет погасить нечетность самостоятельно. Тогда четность устанавливается, как бы, естественным путем. Никто не пострадает, все будут живы и здоровы. Примерно то же самое, если снаружи сюда одновременно зайдет четное число людей. Понимаете меня? Голова еще кругом не пошла?

– Она у меня со вчерашнего дня кругом…

– Привыкнете, – успокоил Ревич и опять потер указательными пальцами веки. – Наливайте себе еще чайку, не стесняйтесь.

– Спасибо, я больше не хочу.

– А я, знаете ли, частенько… – Он налил себе новый стакан чаю и сделал несколько неторопливых глотков. – У нас там с вами пустяк остался… Есть, значит, еще такая вещь, как принцип однократного пребывания в резервации. В обиходе называется принципом однократности. Тоже, скажу вам, занятная штучка… Но тут все просто. Суть его заключается в том, что человек, вышедший из резервации, уже не сможет в нее попасть обратно. То есть принцип полупроводимости как бы на этого человека уже не действует, и он точно также не может пройти сюда снаружи через Оболочку, как мы отсюда наружу.

– Это еще что за ерунда такая? – непроизвольно хмыкнул Сергей.

– Это не ерунда, – сказал Ревич, качнув головой, – а принцип однократности. Нравится он вам или нет. Человек, который вышел отсюда, становится для резервации словно меченый. Признаться, это не самый плохой принцип, ведь так?

– Меченый. Хм, – повторил Сергей. – Но почему?.. – Он пожал плечами. – Что это значит?..

– Эх, Сережа, – печально улыбнулся Ревич. – На вопросы типа «почему?» да «зачем?» у нас чаще всего бывает ответ: «этого никто не знает». Здесь, в резервации уже давно никто ничего не спрашивает. Эти времена прошли.

– Да это я так… – проронил Сергей, вздыхая. – Я это уже понял. Просто вырвалось. Эмоция…

– Ничего, ничего, – сказал Ревич. – Мне это знакомо, – Он сделал еще несколько глотков и, прижав стакан к груди, откинулся на спинку кресла. – Я хорошо помню, как во мне и во многих других все внутри протестовало против случившегося. И против того, что случившееся не поддавалось никакому объяснению! И знаете, прошло много времени, прежде чем этот протест угас. Вот как… Угас и все. Время, оно, знаете ли, лечит любые раны…

Ревич закрыл глаза и умолк. Казалось, что он погрузился в воспоминания.

– А связь? – спросил Сергей осторожно.

Ревич неторопливо открыл глаза.

– Что вы говорите?

– Ну, разве это не принцип? Телефоны же в резервации не работают! Не просто так ведь?

– А… Есть такое дело, – согласился Ревич. – Но это вроде бы и не принцип. Видите ли, это обстоятельство не имеет прямого отношения ни к принципу четности, ни к другим принципам. Это своего рода некое дополнительное условие… некое дополнительное ограничение нашего существования. Кстати, не работает не только телефон, но и все другие способы оперативной связи с внешним миром. Телевидение, радиосвязь… Ничего не работает.

– Минутку, – сказал Сергей непонимающе. – Я сам слышал вчера: телевизор работал!..

– Нет, Сережа, – печально улыбнулся Ревич. – Увы, но это была всего лишь запись. По договоренности с городскими властями нам периодически присылают видеозаписи с новостями. А здесь на нашем видеоцентре их крутят. Несколько раз в течение дня. Вот оно как.

– Стало быть, изоляция? – медленно произнес Сергей.

– На то она и резервация, – ответил Ревич грустно.

– А почему бы тогда еще и не выключить воду? – пробормотал Сергей. – Или, скажем, не отменить закон Ома? Или уменьшить силу притяжения… А?

– Пути господни неисповедимы, – проговорил Ревич с вздохом. – У нас еще не самый худший вариант, кстати. Вы понимаете, у каждой резервации ведь свои собственные принципы существования. И люди в них мучаются все по-разному… Вы не слышали раньше о неапольской резервации? Или о мурманской?

– Честно говоря, не помню, – признался Сергей. – Наверное, нет.

– Одну секунду… – Ревич прислушался. Послышался какой-то шорох со стороны входа. – Кто-то пришел. Вы сидите, я ненадолго.

Он поставил стакан на столик, надел свои роговые очки, покряхтывая, поднялся из кресла и поспешил на свое место. Какое-то время Сергей слышал приглушенные голоса через ряды книг. Пришла какая-то женщина. Они несколько минут о чем-то бубнили, потом тонко скрипнула дверь и все стихло. Мелко шаркая, Ревич вернулся.

– Так на чем мы остановились? – спросил он, вновь усаживаясь в кресло и поблескивая линзами очков. – Ах да, неапольская резервация…

– Рудольф Анатольевич, – сказал Сергей. – Бог с ним, с Неаполем. Вы мне лучше вот что скажите. Сегодня я услышал о существовании какого-то права на выход. Что это такое?

– Право на выход? – переспросил Ревич и вскинул брови. – А-а… Тут все очень просто, Сережа, все очень просто. Понимаете, наше общество поделено на две части: имеющие право покинуть резервацию и не имеющие такого права. Не имеют такого права, как правило, местные, то есть те, кто проживал здесь до момента образования резервации.

– Погодите… Но ведь выйти отсюда практически нереально?

– Не забывайте, что есть факторы нарушения четности, так называемые плюс – и минус-нечетности, о которых мы говорили. Если искусственно создавать и контролировать такие ситуации, то все же кое-какой шанс появляется. Маленький, правда…

– Как это – создавать искусственно? – удивился Сергей.

– Вам и это не объяснили? – вскинул брови Ревич. – Вы же были у Кравца, странно…

– Так вот вышло, – сказал Сергей.

– Дело в том, Сережа, – сказал Ревич, – что мы здесь по мере возможностей искусственно нарушаем четность. С помощью плюс-нечетностей. Мы сами у себя в резервации создаем ситуации плюс-нечетности. Не знали об этом?

– Нет, – признался Сергей в недоумении. – Это что означает?.. Вы, что, берете сюда людей снаружи? Один заходит, другой выходит? Так, что ли?

– Именно так, Сережа.

– Простите, но какой же дурак пойдет сюда?.. – пробормотал Сергей растерянно. – Да, и какой в этом смысл? Число же людей в резервации не меняется!

– Меняется, меняется… – вздохнул Ревич. – Вы просто не знаете самого главного.

– И что же это?

– А то, что мы берем сюда людей, которые должны умереть.

– Умереть? – переспросил Сергей, нахмурясь. – Почему это – должны? Как это понять, простите?

– Люди, находящиеся при смерти, – пояснил Ревич. – Нам доставляют людей, находящихся при смерти. С их согласия, разумеется. Вот оно как. Как правило, это смертельно больные или умирающие, одинокие старики. В общем, те, которым осталось жить чуть-чуть. А иначе – вы правы – в этом нет смысла.

Наступила тишина. Сергей был обескуражен, он был в очередной раз ошеломлен и сбит с толку.

– Так это… и есть ваш шанс? – тихо вымолвил он, наконец.

– Именно это и есть наш шанс, – грустно подтвердил Ревич. – Единственный наш шанс. Других нет, к сожалению.

– Но… – начал было Сергей и снова озадаченно умолк.

– А поскольку, все эти люди, – продолжил Ревич, – являются стопроцентными добровольцами, то их бывает крайне немного, как вы понимаете. Случаи такие очень редки. Поэтому, если учесть, сколько человек в резервации претендует на возвращение, то шанс для каждого получается ничтожным.

– Хорошо, – выдавил через некоторое время Сергей. – Ничтожным. Ладно… Тогда как же эти шансы распределяются?

– Старым добрым способом, – ответил Ревич, – Жеребьевкой. И каждый раз кому-то из многих везет. Ну, а раз так, то, естественно, этот процесс необходимо организовать. Определить процедуру, ограничить при необходимости число правомочных, назначить ответственных и так далее. Стандартные действия любого сообщества людей, объединенных общим интересом. Этим как раз у нас и занимается отдел особого назначения. Учет и контроль над этим самым ничтожным шансом. Это, конечно, не единственная сфера его деятельности, но, скажем так, основная.

– Так мне для этого присвоили номер? – догадался Сергей.

– В частности и для этого тоже.

– И что мне теперь с этим номером делать?

– Ничего не надо делать, Сережа, – с вздохом сказал Ревич, – Ваш номер – это лишь ваш шанс в общем котле во время розыгрыша и не более. Если вам повезет, то повезет. Вы спросите об этом в отделе у Кравца. Вам там официально разъяснят. Про жеребьевку и про остальное… Мне, честно говоря, эти тонкости неизвестны и неинтересны. Очень уж напоминают мышиную возню. Хотите, можете молиться, чтоб жребий пал на ваш номер. Что еще в наших силах? Лично я не молюсь и давно уже ни на что не надеюсь. Слишком редко на нашу долю выпадают эти жеребьевки, чтоб из-за этого не спать по ночам или взывать к божьей милости.

Ревич замолчал, вдруг как-то съежился, шевельнул губами, потом быстро снял очки и стал тереть веки пальцами. Некоторое время они молчали. Сергей обдумывал услышанное и, наблюдая за библиотекарем, заметил, что Ревич несколько помрачнел.

– Вы здесь с самого начала? – поинтересовался Сергей, спустя какое-то время. – Я так понимаю, что вы тоже не местный?

– Да… – тихо вымолвил Ревич и опустил голову. – Я здесь с самого начала. Здесь почти все с самого начала. В основном, сегодняшний состав резервации определился в самые первые дни. Знаете, город был так перепуган, что народ обходил эти места за километр! В округе, я помню, перекрыли все движение, расставили по периметру милицию, ГАИ… Мы здесь метались под колпаком резервации, в городе метались вокруг резервации – в общем, паники было предостаточно.

– Когда это случилось? – сказал Сергей. – Я даже этого не знаю, потому что не из вашего города…

– Восьмого июля исполняется четыре года, – произнес Ревич и сделал небольшую паузу. – Вот оно как. Уже четыре года длится наша эпопея, четыре года… Понимаете, Сережа? Это ведь своего рода вечность! А с другой стороны – мгновение. Я до сих пор прекрасно помню события тех дней. Весь ужас тех дней… М-да…

– Расскажите, Рудольф Анатольевич, – попросил Сергей. – Хотя бы вкратце. Если вас не затруднит.

– Отчего же… – сказал Ревич. – Охотно расскажу. – Он погрузился на несколько мгновений в воспоминания, затем заговорил: – Восьмого июля был тогда понедельник. Точное время возникновения Оболочки установить не удалось – известно лишь, что это произошло в ночь с воскресенья на понедельник. По крайней мере, утром, когда люди шли на работу, Оболочка уже функционировала, и резервация, как явление, уже состоялась. А об этом еще никто не подозревал, представляете? Люди выходили утром на работу и скапливались на южной границе перед Магистральной. Они не могли выйти и ничего не понимали!.. Конторские, наоборот, шли на работу сюда, словно в мышеловку. Пока постепенно до людей стало доходить, что надо прекратить всякое передвижение, пока стали отчаянно выкрикивать предупреждения всем подходившим, уже почти половина служащих конторы попала в резервацию… Потом они тоже поняли, ринулись обратно… Ну, и началось. Крики, слезы, истерики… Местные, конторские – все вперемешку… никто ничего не соображает, все лихорадочно бегают вдоль Оболочки. Позже понаехала милиция, городские власти, военные. Они с той стороны толпятся, мы – с этой. Что делать, никто не знает. Все кругом оцепили, с Москвой стали связываться и пошло, и поехало!.. Это был просто бред. Это был сплошной кошмар! Неделю или больше люди просто ночевали возле Оболочки, жгли костры, дежурили, все надеялись на что-то… Господи, Сережа, я никому не пожелаю такое пережить…

Ревич тяжело вздохнул, покачал головой, прервавшись на некоторое время. Он был слегка возбужден.

– А ведь нам еще повезло, – продолжил он, – Хоть тут, вообще, неуместно говорить о везении, тем не менее, могло быть значительно хуже. Во-первых, дорога, проходящая через резервацию, была на тот момент закрыта на ремонт. Вы понимаете, что было бы, если бы утром по ней пошли набитые людьми автобусы, а?! Сколько бы их здесь скопилось? Это же ужас… А, во-вторых, повезло в том, что начались каникулы, и школа практически пустовала. Ведь сколько могло сюда попасть нездешних детей – это же представить страшно! Столько несчастных детей, боже!.. Скажите, что может быть хуже несчастных детей?!

– А власти? – глухо спросил Сергей. – Они пытались помочь?

Ревич горько усмехнулся и стал покусывать дужку очков.

– Что они могли, господи!.. – произнес он угрюмо. – Ну, как можно помочь, когда не понимаешь с чем ты столкнулся?! Что они могли… – повторил он тихо. – Пожалуй, только то, что и сделали. В первые же дни в срочном порядке протянули заграждение вокруг резервации, наставили в округе предупреждающих плакатов, дали объявления через местные средства массовой информации. Транспортер сразу же установили, стали доставлять продукты. Да, что они еще могли сделать? Уж я-то прекрасно знаю, что здесь были бессильны любые средства. Если даже физическая природа Оболочки осталась тайной за семью печатями! Понимаете? Приборы ничего не зафиксировали: ни полей, ни излучений – о чем тут можно говорить? Кого здесь можно в чем-нибудь упрекнуть? А тем более, наша резервация была на тот момент далеко не первой, печальный опыт в этой области уже был. В том числе и в нашей стране. Результаты, как известно, повсюду нулевые. Конечно, первоначально понаехало и ученых, и журналистов, и разных чиновников. Даже военные прибыли. Пару недель ради приличия покрутились, поразводили руками, повыражали сочувствия, а потом все и поутихло. С голоду умереть, дескать, не дадим, а как жить – решать вам! Вот и стали решать, когда поняли, что глупо и бесполезно питать иллюзии. Позднее стали налаживать все наши, так сказать, здешние институты. Создавать наш собственный регламент жизни. Сами понимаете, без этого нельзя! Жить-то как-нибудь надо… Так постепенно и родились и эти жесткие медицинские правила, и регулярные сверки населения, и запрет на рождение детей и все остальные наши прелести… Сначала все это казалось дико, потом привыкли со временем. Вот и живем себе уже четыре года. Сначала дни считали, потом месяцы, а сейчас уже никто ничего не считает. Вот такие дела. Смирение и покой. Даже к жеребьевкам стали без дрожи относиться.

– Ну, хоть какие-то попытки истолковать это явление были? – спросил Сергей. – Все равно должны быть какие-то гипотезы!

– Вы имеете в виду точку зрения науки?

– Да не обязательно… Вообще… Кто-то ведь над этим думал!

– Конечно, конечно, – согласно закивал Ревич. – Над этим думало очень много людей. И ваш покорный слуга был в их числе. Только много ли толку от этих дум? Гипотез было величайшее множество. К сожалению, они так и остались гипотезами. Даже среди ученых и всех, кто занимался этой проблемой, не было единой точки зрения. Ее и быть не могло. Да и как она могла возникнуть при полнейшем отсутствии фактов, при отсутствии каких-либо материальных следов? Мы же потерпели абсолютное фиаско, Сережа! Мы наивно пытались понять то, что изначально нам не было дано понять. Мы просто долгое время стыдились в этом признаться и обманывали самих себя. Я говорю сейчас об официальных позициях, когда еще существовали наши правительственные комиссии. Если вы в то время следили за этим, то должны помнить… Разные тогда комиссии были. И по резервациям, и по цветным излучениям, и другие… Была раньше такая мода на комиссии, пока, наконец, не плюнули на все эти бесплодные попытки что-либо понять. Э-хе-хе… – Ревич сокрушенно покачал головой. – Поэтому не было и, видимо, не будет никакой официальной версии. А для себя каждый может сам придумать ту гипотезу, которая ему больше нравится. Если ему, конечно, от этого полегчает.

– А вы, Рудольф Анатольевич, – осторожно поинтересовался Сергей, – какую для себя выбрали гипотезу?

– Никакой, – вымолвил Ревич. – Мне они не нужны. Я же ученый, понимаете меня? Через мою голову по долгу службы прошло столько гипотез и мнений, что я стал относиться к ним спокойно. А потом, когда я понял, что мы окончательно зашли в глухой тупик, то вообще стал к ним равнодушен. Но это мое личное отношение. В резервации же очень по-разному воспринимают то, что происходит. Каждый решает для себя сам. И вам, Сережа, тоже придется самому выбрать, как относиться ко всему этому. Кто-то пытается привлечь для объяснения все мыслимые человеческие науки, кто-то религию, кто-то даже потусторонние силы… Кто-то вообще никак на этот счет не думает. Смирился, привык и живет себе потихоньку. Я вообще-то не люблю давать советы, но… Знаете, вы обязательно найдите себе тут друзей, обязательно!.. Иначе будет очень тяжело, поверьте мне. Или займитесь каким-нибудь делом. Найдите себе отдушину. Только не скатывайтесь в пьянство… А это здесь элементарно. Даже не заметите.

– Если не секрет, – спросил Сергей, – какую отдушину нашли вы?

– Ну что вы, – вздохнул Ревич. – Признаться, я мало общаюсь с людьми. Все больше с книгами. С ними, знаете ли, проще и лучше. Они мудрее. А кроме того, я пишу свою книгу. Ну, скажем так, пытаюсь. Историю нашей резервации. И предысторию тоже.

– Вот даже как… Интересно.

– Просто однажды я почувствовал, что обязан это сделать. Потому что, если это не сделаю я, то никто не сделает. Здесь же никому нет дела ни до чего, кроме самого себя. Ну, у чиновников из мэрии, кроме того, заботы, которые им по должности положены. И все… Я же не могу себе позволить, чтоб наша жизнь здесь с течением времени ушла в забвение. Я не верю, что потом это никому не будет интересно. Да, честно говоря, я не жду никакой благодарности за свой труд… Не мешают, и на том спасибо… – Он помолчал, а потом тихо добавил: – Вот моя отдушина, Сережа, и так или иначе она помогает мне. А больше мне ничего не нужно.

– Значит, со всем остальным вы смирились?

– Смирился, – сказал Ревич. – И давно. А что мне еще делать?.. Борьба – это уже не для меня. Да, и чем бороться? С ветряными мельницами?

– Скажите, а ваша семья далеко? – спросил Сергей и тут же пожалел.

Ревич посмотрел на Сергея, что-то изменилось в его лице, он заморгал и отвернулся к книжному стеллажу.

– Они все в Подмосковье… – хрипло произнес он. – И жена, и дети. Сын такой же, как вы. Антоном зовут. Внучка Настя, ей уже шесть лет… Младшая – Леночка, ей уже двадцать пять… Замуж вышла, пока я тут… Сына родила. А я его даже не видел. Внук… Вы понимаете? Не видел! Боже мой!..

Голос его задрожал. Он по-прежнему не поворачивался.

– Я Ольге столько раз говорил, чтоб не ездили сюда, – говорил он полушепотом. – Все равно приезжают. На сердце сразу становится так больно! Я их отговариваю, а сам все равно жду, жду… И больно, и без них еще хуже… – Он тяжело вздохнул всем телом. – Иногда я думаю, – вымолвил он, – вдруг когда-нибудь… Ну, вдруг!.. Вот в один прекрасный день Оболочка исчезнет, все кончится, а я не доживу… Понимаете, просто не доживу! Мне уже пятьдесят шесть лет. А сколько нам тут еще отпущено? Может быть, это навсегда. Представляете? Навсегда!..

– Ну, что вы, Рудольф Анатольевич… – смущенно пробормотал Сергей. Ему стало страшно неловко оттого, что он завел разговор в такое русло. – Вдруг вам повезет, вдруг этот жребий…

– Мне никогда не везло ни в каких лотереях, – Ревич повернулся к Сергею с поджатыми губами. Глаза его были влажными.

– Мне тоже, – проронил Сергей.

Настроение Ревича заметно упало. Библиотекарь сидел, понуро откинувшись в кресле и слегка прикрыв глаза. Сергею показалось неуместным спрашивать сейчас его о чем-нибудь еще, и он встал.

– Рудольф Анатольевич, спасибо, что уделили мне время, – проговорил Сергей. – Я пойду.

– Да вы не обращайте на меня внимания, – немного оживился Ревич. – Вы же, наверняка, узнали не все, что хотели. Вы спрашивайте, ради бога!

– Нет, нет, я пойду, – торопливо сказал Сергей. – Еще раз спасибо. Я обязательно еще зайду потом. Сейчас мне надо идти.

– А вы заходите ко мне домой, – с готовностью предложил Ревич. – Я вам покажу свою рукопись, если вам это интересно. Чаю попьем. Нет, правда, заходите! Вечерами и по выходным… Я буду только рад. Да и у вас еще будут вопросы, я по себе знаю. Я живу в четырнадцатиэтажке, в шестьдесят первой квартире на восьмом этаже. Запомните?

– Хорошо, я запомнил. Непременно зайду, – пообещал Сергей. – До свидания.

– Спасибо, что зашли, Сережа, – сказал Ревич. – Приятно было познакомиться и поговорить.

Сергей вышел из прохода между книжными стеллажами. Библиотекарь неподвижно сидел в своем кожаном кресле, и взгляд у него был печальный и потухший.

Налет грусти остался в душе Сергея после этого разговора. И зачем я только спросил его о семье, подумал он невесело. Выбил, наверное, человека из колеи на весь день.

Ему предстояло посещение больницы. Сергей справедливо рассудил, что больница не рухнет, если он сначала зайдет домой и примет душ, и с тем решением направился на свою новоиспеченную квартиру.

Дома он обнаружил, что напрочь отсутствует горячая вода. Кран глухо ворчал и дрожал, а затем немного сплюнул в ванну и успокоился. Понадеявшись, что это, все-таки, не происки резервации и что вода, может быть, вот-вот появится, Сергей протопал в свою комнату и бухнулся на раскладушку. Спать не хотелось совершенно. Он полежал несколько минут, прокручивая в голове то, что удалось узнать за сегодняшнее утро. Потом встал и подошел к окну.

В некотором отдалении от дома, перед самой железной дорогой простиралась длинная узкая гряда картофельных участков. За путями высился все тот же бесконечный лес. И мне придется наблюдать этот пейзаж неизвестно сколько лет, мелькнула мысль. Или десятилетий? Нет, нет, об этом лучше не думать! Он даже встряхнул головой, чтоб прогнать эту мысль. Тут взгляд его упал на черную тетрадь, которую Галушко вчера положил на подоконник. Что он там такого про нее наговорил-то? Какая-то робинзонада, да и только… Сергей хмыкнул, взял тетрадь и пролистал. Первые несколько страниц содержали какие-то непонятные рисунки, схемы, столбцы цифр. Затем с чистого листа начиналась рукопись. Почерк был мелкий, убористый, но достаточно понятный. В некоторых местах страницы оказались слегка подпорчены влагой. Почитать, что ли, подумал он. Черт с ней, с этой водой и с этим медосмотром! Завтра схожу.

С тетрадью в руках он снова повалился на раскладушку, нашел начало рукописи и стал читать.

«Я, Манаев Иван Константинович, командир экипажа грузового вертолета МИ-8, бортовой номер НА-32275, сегодня 20 мая 199… года, семнадцать часов пятнадцать минут. Я решил, насколько это у меня получится, описать в этой тетради все, что произошло с нами, начиная со вчерашнего дня. Буду записывать в перерывах на отдых, пока есть силы. Я все время таскал в своей сумке эту тетрадь. Просто привычка иметь запас бумаги на всякий случай. Теперь вот пригодилась. Если мне не суждено будет выбраться из этого злополучного леса и болот то, может, хоть мои записи когда-нибудь попадут к людям. Я понимаю, что шансов на это практически нет, но все равно… Вдруг повезет. Буду надеяться.

Конец ознакомительного фрагмента.