ГЛАВА 5
Рассеянно расплетая и заплетая косу, Найт сидела перед телевизором. Его экран был единственным освещением в комнате. В призрачных отблесках мелькавших изображений ее лицо казалось мертвенно бледным.
Неожиданно возникший гул заставил ее насторожиться. Утробный, набираю-щий силу, он рождал безотчетный панический страх. Найт вскочила. Пошатнулась. Осела, будто ее ударили под коленки. В шкафах задребезжала, танцуя, посуда. С треском побежали по экрану помехи, а потом стало совсем темно – телевизор сам выключился… Гул прекратился. Тревожная гнетущая тишина подступила со всех сторон.
– Мама! Ма-ма! – срывающимся голосом позвала Найт.
– Я здесь, – отозвался женский голос. Сквозь распахнувшуюся дверь в комнату ворвался электрический свет. – Испугалась?
– А то нет. – Найт отвернулась. От света или от матери?
– Не впервой ведь.
– Так сильно еще не было. Там что-то случилось. Серьезное. А может эти гады прокладывают новую линию метро?
– Может. – Голос женщины прозвучал отчужденно, почти враждебно, и вместе с тем безучастно. Казалось, потрясение, пережитое дочерью, не затронуло ее.
– Дрожь в ногах не проходит, – ворчливо пожаловалась Найт.
– Это от страха.
– Глупости. А посуда все еще дребезжит тоже от страха?
– У нас тут постоянно что-нибудь дребезжит, – отмахнулась женщина. – Да только своды видно очень прочные. К сожалению.
Найт злобно уставилась на мать, но не успела ничего ответить. В комнату стремительно вошел отец.
– Папа, что это было? – бросилась к нему Найт.
– С вами все в порядке?
Женщина хранила молчание.
– Ничего не разбилось? – Он подошел к резному застекленному шкафу и, обследовав содержимое полок, облегченно вздохнул.
– Ты скажешь, наконец, что произошло? – Найт ухватила его за рукав и с силой дернула.
– Река обвалилась, – будничным тоном ответил отец.
– Река???
– Не беспокойся. Это в трех километрах отсюда. Нам ничего не угрожает. Зато там грохот невообразимый. Хорошо что у нас не слышно. Терпеть не могу шума.
– Ну если она разрушила мои замки! – Найт погрозила кулаком невидимой реке.
– Не разрушила, – успокоил ее отец. – Это ей не под силу.
– И что теперь будет?
– А ничего. Одной рекой больше, одной меньше, какая разница… Можешь пойти полюбоваться. Знатный получился водопад.
– Что у нас сейчас, день или ночь? – отключенно поинтересовалась женщина.
В мрачном молчании мужа угадывалось раздражение.
– Должно быть ночь. Спать что-то хочется, – сделала заключение женщина и, зевнув, направилась к двери.
Отец и дочь переглянулись.
– Пусть уходит, – сказал он. – А мы с тобой обсудим наши дела.
Оседлав спинку уличной скамьи, Степа следил за судорожными скачка-ми стрелки городских часов. Нервничал. Когда длинной стрелке оставалось до верхней точки двадцать скачков, а короткая почти подобралась к цифре «8», он с нарочитой медлительностью сполз со скамьи и, засунув руки в карманы, в развалоч-ку направился к универмагу.
Поднявшись на второй этаж, Степа прошелся вдоль вереницы бутиков, искусно изображая праздно шатающегося ротозея. И никто даже не догадывался, как колотится его сердце… Работа в театре, пусть помощником осветителя, не прошла для него даром.
Вот и заветный бутик модной мужской одежды! Его взгляд равнодушно скользнул по аккуратно развешанным брюкам – шелковым, шерстяным, трикотажным, и вспыхнул алчным блеском при виде лайковых лосин – лиловых, фисташковых, кремовых, бежевых… «Балдёж!» – беззвучно прошептали его губы. Белые лосины висели особняком на выставочном стенде, а под ними значилась издевательская, астрономическая цена.
«Трофимыч прав, ни в жисть не скопил бы», – промелькнуло в голове Степана.
Магазинчик был практически пуст. Кассирша подсчитывала дневную выручку. Две молоденькие продавщицы, готовясь к вечеру, «наводили марафет». Наблюдая за ними через большое настенное зеркало, Степан сделал вид, что хочет покинуть магазин, и, улучив момент, юркнул под прилавок. Забрался в лежавший на боку пустой ящик, сложился как перочинный ножик и затаился, будто его там и не было. Воплей и суматохи не последовало – значит не засекли.
Прошло несколько тягостных, бесконечно долгих минут прежде чем под высокими потолками универмага залился долгожданный звонок. Степа напряженно вслушивался в шаги продавщиц, в их удаляющиеся голоса. Залы, коридоры, парадные и боковые лестницы, быстро пустея, затихали. Но из подсобок и служебных помещений еще долго доносились приглушенные голоса. Наконец, смолкли и они. Степа решился устроиться поудобнее. Он знал, ему еще сидеть тут и сидеть. До ночи еще далеко, а сквозь огромные витринные стекла весь универмаг, как открытая сцена театра, где он – единственное действующее лицо.
От длительного вынужденного бездействия напряжение отпустило, уступив место скуке. Он думал о вчерашнем дне. Вчера ему исполнилось семнадцать. Такая дата! Но ни отец, ни мать даже не вспомнили о его дне рождения. Они ссорились и грызлись целый месяц, и именно вчера приняли окончательное решение разводить-ся. «Разводятся» они по десять раз на год. Но в день его семнадцатилетия! Это уж слишком! Этого он им не простит. А ведь загодя намекал про лосины. И к отцу подъезжал, и к матери. Черта с два. Могли бы раскошелиться, но не захотели. Или забыли, что не менее обидно. «Ладно, – решил Степан, – раз так, я сам о себе позабочусь, не привыкать. А если влипну, тем лучше. Может хоть это заставит их вспомнить про сына.»
Скрюченное тело затекло и ныло. Под прикрытием прилавка Степан бесшумно выкатился из ящика и, подавив стон, растянулся на полу. Освобожденная кровь весело побежала по жилам. Решив ждать до победного, он подложил руки под голову и не заметил как уснул.
Еще раз, на всякий случай, Светлана прошлась по дому, окликая Плута и прислушиваясь. Нигде не скреблись, не пилили. Она никак не могла поверить, что зверек провалился в зарешеченный трап.
В дверь позвонили. Светлана вздрогнула. Вот так, без предупреждения мог заходить к ним только Андрей. Увы, теперь уже не мог. Ее сердце тоскливо сжалось. С опаской приблизившись к двери, она громко спросила:
– Кто там?
– Открывай. Свои. – Светлана сразу узнала этот низкий глуховатый голос. От сердца отлегло. Но тотчас возникло чувство неловкости. Что она ей скажет? Как объяснит?
Отперев дверь, Светлана изумленно отступила. На площадке стояла яркая, жутко модная девица в темно-вишневых лайковых лосинах, в свободного покроя черном блузоне с кроваво-красной, стекавшей каплями, надписью: «HORROR». Крупные локоны обрамляли ее нежно-розовое лицо. Искусно наложенный грим изменил ее внешность до неузнаваемости. Только переброшенная через плечо сумочка с узорчатым тиснением была та же и странный на вид медальон с глазком посередине на золотой цепи.
– Вот, пришла, как обещала, – покровительственно-небрежным тоном сообщила Найт. И так как Светлана все еще озадаченно разглядывала нежданную посетительницу, недовольно добавила: – Предложишь войти или так и будем торчать на лестнице?
– Ой, извини, пожалуйста! – спохватилась хозяйка. – Ты так преобразилась… Встреть я тебя на улице, ни за что б не узнала.
– А-а, это, – она сделала неопределенный жест у лица. – Папин гример хохмы ради со мной повозился.
– Твой папа артист?
– Артист? – Найт на мгновение задумалась и, усмехнувшись, подтвердила: – Можно сказать и так. В некотором роде. – С независимым видом прошествовав в гостиную, она с любопытством озиралась по сторонам. – Покажи мне, как ты живешь, – не попросила, потребовала Найт.
– Обыкновенно живу. Как все. А что?
– Да покажи, не жмись. Хочу сравнить.
– Смотри. Секретов нет, – пожала плечами Светлана.
Не дожидаясь более любезного приглашения, гостья отправилась в обход по квартире. Заглянула в комнату Светланы и в отцовскую спальню. Повертелась на кухне. Особенно заинтересовала ее ванная комната. Она открутила по очереди все краны, отскочив от брызнувшего ей на голову душа. Сунула нос в унитаз. Заметив, что Светлана во все глаза наблюдает за ней, поспешила покинуть ванную. Ее внимание привлекло распахнутое настежь окно. Облокотившись о подоконник и, казалось, начисто забыв обо всем, она долго смотрела на соседние дома, на густую зелень деревьев, на игравшую внизу детвору, на плывшие по небу облака.
– Потрясно! – изрекла Найт, наконец оторвавшись от затянувшегося созерцания.
– Что именно?
– Вид, говорю, из окна потрясный. – Не дожидаясь приглашения, гостья плюхнулась на диван, бесцеремонно закинув одну ногу на подлокотник. Обведя скучающим взглядом стандартную мебель, обклеенные обоями стены с двумя-тремя простенькими пейзажами в гипсовых рамах, она скривила губы и впечатала клеймо на зардевшиеся щеки Светланы: – Фигово. Фигово живешь, москвичка.
Конец ознакомительного фрагмента.