Глава 9,
У спуска в темницу нас перехватил Эол Свирепый, сообщив, что дальше поведет меня сам. Стражник спорить не стал: испуганно икнул, глядя на гору мышц снизу вверх, и послушно испарился.
Обычно друзья негромко переговаривались, но на этот раз голосов не было слышно. Почему они молчат? Тут послышался звук, похожий на всхлип, и снова все стихло. Я замерла, пронзенная ужасным подозрением, а потом побежала вниз, оступаясь и поскальзываясь на лестнице. Раз или два прищемила подол и услышала треск разрываемой ткани, но не остановилась, торопясь дальше. Сердце громко колотилось и чуть не выпрыгивало из груди при мысли о том, что я могла опоздать.
– Ливи! – закричала бледная как полотно Эмилия.
Я ринулась по проходу, дергая непослушными пальцами бечевку на свертке. Из-за сильной дрожи они все время соскальзывали. Хотела спросить, как Озриэль, но губы не слушались.
Тишина! Почему такая страшная тишина?
Она растянулась на целую вечность, в течение которой я слышала лишь свое захлебывающееся дыхание и гулкие удары подошв о каменный пол. Наконец я остановилась напротив камеры, не в силах пошевелиться, и сердце пропустило удар. Опоздала. А потом от горы одеял раздался хриплый вздох, и я судорожно прижала ладонь ко рту. Жив!
– Ему гораздо хуже, Ливи, – взволнованно сказала Эмилия.
Я быстро сунула сверток мадам Гортензии.
– Скорее, оболочка внутри.
Гномка в два счета справилась с тесемками и принялась разворачивать пергамент – ей активно помогал Магнус. Я обернулась к великану.
– Пожалуйста, откройте камеру! Позвольте быть сейчас с ним, всего на пару минут, прошу!
Во рту появился соленый привкус, платье на груди все вымокло, и только тогда я поняла, что слезы градом катятся по щекам.
Эол Свирепый молча отодвинул меня, одним точно выверенным движением открыл замок и отступил на шаг.
– Спасибо!
Друзья уже достали оболочку. Она чем-то напоминала маскарадный костюм, но при этом совсем не походила на снятую кожу. Тихо мерцая в полутьме темницы, она виделась нечетко, контуры расплывались, как будто оболочка еще не определилась с окончательной формой. Гномка встряхнула ее, как рубаху после стирки, и указала подбородком на одеяла:
– Уберите их.
Мы с Эмилией бросились высвобождать Озриэля из вороха, скидывая покрывала прямо на пол, но когда я потянулась, чтобы приподнять последнее, раздался стон и хриплое:
– Нет… сам…
– Озриэль, ты слишком слаб, а сейчас каждая секунда на счету.
– Сам… – упрямо повторил он.
– Надо придумать новую поговорку: «упрямый, как ифрит», – проворчал Магнус.
Я закусила губу, но спорить не стала и аккуратно просунула оболочку под одеяло. Озриэль забрал ее и принялся возиться, кряхтя и сдерживая болезненные стоны. От каждого я дергалась и крепче сжимала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Временами он останавливался, чтобы перевести дух.
Мы окружили постель: Эмилия сцепила пальцы в замок, мадам Гортензия прижала сложенные лодочкой ладони к губам, Магнус нервно переступал с лапки на лапку, а я беспрестанно теребила рукав.
– Дайте ему воздуха, – раздался за нашими спинами голос Уинни. – Задушите его своей тревогой.
– Она права. – Я сделала шаг назад, остальные последовали примеру.
В этот момент Озриэль перестал возиться.
– Что такое? – вскинулась я и собралась, несмотря на запрет, отбросить одеяло, но тут оно само отлетело к противоположной стене, и мы зажмурились, потому что смотреть на такое сияние привыкшими к полутьме глазами было невыносимо.
Озриэль медленно, осторожно поднялся на ноги. Он значительно уменьшился в росте, хотя все еще был гораздо выше, чем раньше, и держался неуверенно, словно стоял, согнувшись в три погибели, а не выпрямив плечи. Наверное, прилаживание оболочки еще не закончилось, и он боялся порвать ее неосторожным движением. Ифрит вышел на середину камеры, запрокинул голову, широко распростер руки и прикрыл глаза.
Мы проводили его завороженными взглядами. Он был похож на себя прежнего, если не считать исходившего от тела сияния и размытых контуров. Они подрагивали и расплывались, но с каждой секундой становились все более четкими, приближаясь к телу. Вокруг парила и вихрилась искрящаяся взвесь, постепенно оседая на его кожу, вплавляясь в нее. Отблеск зеленоватого свечения падал на лица Эмилии и мадам, плясал в медной бороде Эола Свирепого, замершего на пороге. Через несколько минут все закончилось, и сияние погасло. Озриэль коротко выдохнул, открыл глаза и обвел нас взглядом, остановив его на мне. На губах заиграла робкая улыбка.
– Только мне показалось, что наш ифрит похож на фею? – осведомился Магнус в наступившей тишине.
Я прочистила горло:
– Все?
– Все, – смущенно подтвердил Озриэль.
Я с радостным воплем подбежала и запрыгнула на него, обвив руками и ногами, тесно прижалась и зажмурилась от счастья. Он так же крепко стиснул меня в объятиях, и на несколько сладостных мгновений остальной мир перестал существовать: в животе порхали бабочки, я слышала только биение наших сердец, мое торопливое и его с замираниями. Озриэль осторожно гладил меня по голове и шептал какие-то нежности на смеси нашего языка и ифритского, зарывшись в волосы. А еще слегка убаюкивал, потому что я всхлипывала, плача и смеясь одновременно.
Наконец я чуть отстранилась и взглянула ему в глаза, провела ладонью по лицу, локонам. Он тоже смотрел на меня – так, словно видел впервые, тем восторженным взглядом, каким только влюбленные умеют смотреть. Нежно провел согнутым пальцем по щеке, снимая слезинку, обрисовал скулу, провел по губам, отчего они тут же стали горячими, и хрипло сказал:
– Ты такая красивая, Ливи, самая красивая на свете.
Я шмыгнула и рассмеялась, вытирая тыльной стороной ладони нос.
– Неправда, я вся зареванная.
– Самая красивая, – повторил он, не отрывая взгляда от моих губ, – как бы я хотел сейчас тебя поцеловать.
– А я – тебя, просто до смерти хотела бы…
– А после этого…
– Я тоже об этом подумала!
– Мы вам не мешаем? – кашлянул Магнус. – А то можем попроситься пока на чай к мадам Лилит. Жарковато тут стало.
Я обернулась и увидела, что рты друзей растянуты в улыбках до ушей. Даже Эолу Свирепому не удалось сохранить безразличное выражение. Мадам и Эмилия стояли, обнявшись и синхронно промокая глаза подолами. Магнус, несмотря на саркастический тон, часто-часто моргал, и бусины глаз подозрительно блестели.
– Не обращайте внимания, соринка в глаз попала…
– Во все четыре пары? – уточнила Уинни.
Паук не удостоил ее ответом.
Я снова повернулась к Озриэлю, всей душой стремясь растянуть это мгновение, и уткнулась носом ему в плечо.
– От тебя так вкусно пахнет.
Сказала и тут же засмущалась, но это была правда: от него веяло свежестью, а еще чуточку теплым молоком – так пахнет от малышей – и чем-то цветочным.
– Новая оболочка, с ними всегда так, – пояснил он.
– Дай нам тоже его обнять! – возмутилась мадам Гортензия, и они с Эмилией, раскрыв объятия, кинулись к нам. Магнус прыгнул сверху.
Началась куча-мала, со всех сторон неслись возгласы, смех, ифрита поздравляли с выздоровлением, хлопали по плечу, целовали в обе щеки (ох, как я завидовала мадам Гортензии и Эмилии в этот момент!).
– Не давите на него, – покрикивал Магнус. – Парень еле-еле выкарабкался не для того, чтобы его тут же задушили.
– Иди сюда, ворчун! – рассмеялась Эмилия и сдернула его за лапку вниз, приобщив к коллективным объятиям.
Внезапно я заметила, что Озриэль морщится.
– Что? Что случилось? – забеспокоилась я. – Только не говори, что новая оболочка не подошла и сейчас лопнет прямо на тебе!
Он хохотнул и тут же подавил гримасу боли.
– Не волнуйся, с ней все в порядке, просто пока не привык. Это из-за ожогов. Они остались под ней… Больно, – признался он. – Очень.
– Ой, – сказала Эмилия и осторожно убрала руки, боясь причинить лишнее страдание.
– Что же ты раньше не сказал! Нет, это я виновата, совсем забыла. – Порывшись в кармане, я выудила каплевидный флакон и протянула ему. – Вот, пей, это поможет.
Надо отдать ему должное, Озриэль сперва послушно выпил, а потом спросил, что было внутри. Из него получится отличный муж.
– Лекарство от госпожи Остиопатры.
Он изумленно уставился на меня, но спросить ничего не успел: зелье приступило к работе. Под кожей начали поочередно загораться синие искристые веточки. Озриэль вытянул кулак, наблюдая, как они вспыхивают и гаснут, поднимаясь от кончиков пальцев. Зелье бежало по жилам и каждой клеточке тела, заживляя, сращивая, успокаивая. Когда оно добралось до сердца, все тело на миг вспыхнуло синей паутиной и снова стало прежним.
Озриэль издал стон облегчения.
– Так гораздо лучше! Так ба была здесь?
– Не просто была, она-то и передала оболочку.
– Давай с самого начала, – попросила Эмилия и удобно устроилась на соломе, приготовившись слушать.
Удовлетворить ее просьбу немедленно не получилось: Эол Свирепый, справедливо рассудив, что опасность миновала, указал на выход.
– В свою камеру, принцесса.
– Да-да, сейчас. – Я повернулась к Озриэлю, заправила ему локон за ухо и вложила во взгляд всю нежность и безумную радость, которые меня сейчас переполняли.
Он прижал мою руку к щеке, отчего угомонившиеся было бабочки снова затрепетали в животе.
Проходя мимо великана, я остановилась и подняла голову.
– Спасибо.
Он встретил это каменным лицом – маневр, который отныне не мог меня обмануть. Правда «спасибо» от мадам он не смог проигнорировать так же стойко: лицо пошло пятнами. Казалось, еще чуть-чуть, и он бухнется перед ней на колени, как перед мадам Лилит возле фонтана, и принесет присягу верности. Великан таки сдержался.
Когда он ушел, я рассказала друзьям все по порядку.
– То есть бабушка Озриэля устроила мадам Лилит сюрприз, явившись вместо Ореста? – переспросила Эмилия. – Я все правильно поняла?
– Ага, а та не сразу распознала подмену и не успела принять меры. Не знаю, на какие точки нажала госпожа Остиопатра, но мадам Лилит выглядела не слишком-то счастливой.
– Знаете, я уже хочу познакомиться с этой леди! – заявила мадам и встряхнула кудряшками.
– Надеюсь, ба на тебя не кричала или вроде того? – нервно спросил Озриэль.
– Ничуть не бывало, – успокоила я. – Скажу больше: кажется, мы с ней нашли общий язык.
– Эй, народ, – позвал Магнус, осторожно отгибая края свертка – кажется, тут что-то еще шебуршится…
Только тогда я вспомнила последние слова ифритки – о том, что внутри есть кое-что и для меня.
– Не трогай, Магнус! – воскликнула я и вскочила на ноги. – Это может быть…
Последний краешек отогнулся сам собой, оттуда вылетел красно-золотой вихрь, подхватил опешившего паука и поднял к потолку.
– …опасно, – докончила я, глядя на Магнуса, растерянно бегающего по бархатной подушке и, не удержавшись, расхохоталась.
– Не вижу ничего смешного, Оливия, – сердито заметил паук. – Кто-нибудь, снимите меня отсюда.
– Прости, – повинилась я и бросила на Озриэля вопросительный взгляд.
Ифрит сидел с раскрытым от удивления ртом. Опомнившись, приказал:
– Вниз!
Подушка повиновалась так резво, что Магнус заверещал, вцепившись в нее всеми лапками. Но приземление вышло мягким. Едва она коснулась пола, паук спрыгнул и поспешил прочь. Озриэль подошел, нагнулся и поднял подушку.
– Это еще что? – спросила Уинни, приблизившись к прутьям и с интересом вглядываясь в диковинку.
– Волшебная подушка Озриэля, – пояснила я. – Ему подарила бабушка.
– Нет, – неожиданно возразил ифрит и повернул ее боком. – Это твоя подушка, Ливи.
На алом бархате вилось мое имя, вышитое золотыми нитками и украшенное переливающимися вензелями и завитушками.
– Что это значит? – удивилась я.
Озриэль ответил не менее ошарашенным, но счастливым взглядом.
– От бабушки это все равно что: «Добро пожаловать в семью!» А еще это значит, что я свободен от магического обета не жениться на принцессе.
Я застыла, потрясенная.
Внезапно в конце тюремного прохода раздался шорох, и любезный голос произнес:
– Не хочу прерывать вашу милую семейную сцену, но у меня еще полно работы, а дело не ждет.
Мы одновременно повернули головы в ту сторону. В темноте зажегся красный огонек.