Глава 3
Из квартиры мы вышли за полтора часа до назначенного срока. Вообще-то, от моего дома до жучкинской усадьбы ехать не более часа, но, учитывая безумные тарасовские пробки, ничуть не уступающие столичным, я на всякий случай решила накинуть еще тридцать минут.
Стараясь не помять коктейльное платье и жалея, что не надела привычные джинсы, я осторожно уселась на водительское сиденье. Олег устроился рядом. Он был все в тех же джинсах, однако ради торжественного случая надел серый пиджак. На коленях у него лежала сумка с фотокамерой.
Честно признаюсь: общество Олега меня нисколько не напрягало, напротив, доставляло громадное удовольствие. Мой спутник оказался интересным собеседником, о котором водитель, вынужденный черепашьим шагом тащиться в потоке таких же бедолаг, может только мечтать.
Всю дорогу Олег рассказывал смешные истории из своей репортерской жизни – работал он на одном из каналов красноярского телевидения. Я смеялась и одновременно думала, как выведать у него информацию о семье. Интересно, есть ли у него жена? Или подружка? Не может быть, чтобы не нашлось женщины, до сих пор не прибравшей этого мужчину к рукам.
Когда до владений Жучкина оставалось всего ничего и в нашей беседе возникла пауза, я начала издалека:
– Олег, у тебя в Красноярске своя квартира?
– Да, а что? – он повернул голову и посмотрел на меня.
– Да так… Хотелось бы знать, насколько дороже у вас коммуналка. Просто интересно, сколько стоит в Сибири содержание однушки вроде моей.
Он пожал плечами:
– Не знаю, у меня двушка. Не слишком-то просторная, но нам с сестрой хватает.
Ага, значит, живет с сестрой, подружкой там и не пахнет. Я постаралась не показать свою радость:
– У тебя есть сестра? Младшая?
– Да.
– Сколько ей лет?
– Заканчивает одиннадцатый класс, – ответил он, и по его тону я поняла, что развивать эту тему у него нет желания.
Развивать ее и не пришлось: мы уже приехали.
Поселок, где обосновался Жучкин, был охраняемым, но никаких проблем с Ольгиными корочками не возникло: охранник бросил на них ленивый взгляд, скользнул глазами по нашим физиономиям, записал что-то у себя в будке и поднял шлагбаум, пропуская мою давно не мытую «девятку».
Трехэтажный домишко Жучкина поражал своим великолепием. Башенки, шпили, колонны и полуколонны, балкончики и балюстрады – всего этого было так много, что дом производил впечатление дворца турецкого султана. Олег даже присвистнул от восторга. Вынул из машины камеру, но не успел расчехлить ее, как дверь рядом с воротами открылась и из нее вывалился амбал с блестящим черепом. Камера в руках Олега охраннику очень не понравилась, но когда я объяснила, кто мы такие, и показала Ольгино удостоверение, он слегка подобрел и пригласил нас внутрь. Олег замешкался снаружи, видимо, все еще рассчитывал сделать хотя бы пару снимков. Однако охранник снимать не дал, заявив, что некрасиво заставлять такого человека, как Жучкин, ждать. В этот момент до меня, наконец, дошло: фотографировать дом снаружи нам не позволят ни при каких обстоятельствах. Даже если ты наичестнейший владелец кафе и чего-то там еще, не задолжавший налоговикам ни копейки, добрый благотворитель, поддерживающий сирот и талантливых деток, тебе все равно не следует раздражать небогатое тарасовское население чересчур роскошным видом своей султанской хоромины.
В огромном холле с множеством дверей и широкой лестницей, ведущей на второй этаж, нас встретил тощий молодой человек со светло-голубыми, почти прозрачными глазами.
– Юрий Николаевич, секретарь Вениамина Альфредовича, – представился он. – Можно просто Юра. А вы Ольга Васильевна, да?
– Можно просто Оля, – кивнула я, понимая, что не помню Ольгиного отчества, хотя в удостоверении оно написано. Но раз он сказал «Васильевна» – значит, так оно и есть. На всякий случай добавила: – Издательство «Тарасовский бомонд».
Секретарь вопросительно посмотрел на Олега, и тот вышел из-за моей спины, протянул ему руку и назвал свое имя.
– Олег со мной, он должен сделать несколько снимков для нашего журнала, – торопливо пояснила я, понимая, что никакого фотографа в программе визита заявлено не было. Олечка отлично управлялась с фотоаппаратом сама.
Юрий чуть расслабился и улыбнулся тщательно отработанной дежурной улыбкой:
– Пойдемте, Вениамин Альфредович вас ждет. У него всего пятнадцать минут, так что постарайтесь уложиться.
Пока мы поднимались по лестнице на третий этаж, а потом шли по длинному коридору, я попыталась прояснить обстановку:
– Скажите, Юра, а Волочкова приехала?
– Нет, – секретарь вздохнул, и я догадалась, что он огорчен. Ему, наверное, очень хотелось встретить сегодня вот так, как нас, на пороге сверкающего огнями дома экс-балерину всея Руси. – Ее ждали к восьми вечера, но, к сожалению, у Анастасии Юрьевны поменялись планы. Она прилетит завтра, прямо к открытию балетной школы.
– А министр?
– Министра, похоже, тоже не будет, – равнодушно ответил Юрий, на этот раз ничуть не огорченный отменой визита высокого лица. – Приедет его зам, Галина Сергеевна.
Мне хотелось узнать как можно больше о тех, кого еще ждут и кто уже прибыл: на площадке возле забора, окружавшего жучкинский дом, стояло, помимо моей грязненькой «девятки», несколько роскошных авто. Без этой информации Олечке никак не обойтись.
– Юра, а не могли бы вы дать мне списочек гостей? – попросила я. – Со всеми регалиями. Чтобы никого не обойти вниманием в статье.
– Дам, конечно, – согласился секретарь, останавливаясь перед солидной деревянной дверью. – Подождите.
Он юркнул за дверь, плотно прикрыв ее за собой. Олег сжал мой локоть и шепнул:
– Боишься?
– Еще чего! – возмутилась я. Если бы ты знал, дорогой, в каких передрягах мне довелось побывать, ты бы не спрашивал, боюсь ли я какого-то жалкого интервью.
Тут дверь распахнулась, и мы предстали перед хозяином дома. Это был довольно высокий подтянутый мужчина лет сорока пяти, одетый в дорогой темно-синий костюм. На его худом смуглом лице выделялись густые черные брови и глубоко посаженные серые глаза, внимательно нас изучавшие. Жучкин обменялся коротким рукопожатием с Олегом и приглашающим жестом указал на стоявшие у левой стены низкие темно-коричневые кресла, окружавшие маленький стеклянный столик:
– Прошу сюда.
Юрий, выполнивший свою миссию, выскользнул в коридор и осторожно прикрыл за собой дверь.
Олег остался стоять посреди комнаты, держа наготове камеру и осматриваясь по сторонам. Я опустилась в одно из кресел и закинула ногу за ногу, радуясь, что догадалась надеть парадные туфли на шпильках. Они отлично гармонировали с окружающей обстановкой. Обвела взглядом кабинет. Массивный письменный стол красного дерева, такого же цвета шкаф с книгами, портрет президента над спинкой высокого кресла за столом и картины на стенах. В основном лошади, но была еще парочка портретов (помимо президентского) и несколько скромных пейзажей. В живописи я разбираюсь слабо и все же решила начать допр… то есть интервью именно с нее.
Когда хозяин кабинета уселся напротив, я включила маленький Олечкин диктофон, но не успела рта открыть, как Олег защелкал фотоаппаратом, то и дело повторяя:
– А теперь еще разок. И еще. И еще.
Этих «еще», сопровождавшихся вспышками света, было так много, что я устала держать глаза распахнутыми.
– Ну что ж, начнем, а то у нас совсем мало времени, – остановил прыткого фотографа Жучкин.
Я облегченно заморгала, убрала с лица радостный оскал, включила диктофон и начала:
– Вениамин Альфредович, вижу, что вы большой знаток живописи, особенно лошадиной.
– Иппической, Оля, – поправил Жучкин.
– Эпической? – переспросила я.
– Иппической, – терпеливо повторил Вениамин Альфредович, нажимая на первую гласную.
– Да-да, иппический, – согласно закивала я. – Ипподром, жокеи, Дега…
Жучкин чуть заметно усмехнулся, в его снисходительном взгляде читалось: «Боже, какая дура! Ну да ладно, красивой женщине не обязательно быть умной».
– Дега, скажем, здесь нет. Пока. Зато есть Стаббс. А это – Ватагин. Трофимов. А вот там портрет Алессандро Медичи кисти Вазари, – Вениамин Альфредович с нескрываемой гордостью указал на смуглого толстогубого господина с кучерявыми волосами, восседавшего на черной с лоснящейся шкурой лошадке.
Портрет был совсем небольшим, потемневшим от времени и не слишком впечатляющим, но, судя по тому, с какой гордостью взирал на него владелец, стоил немалых денег. О Медичи я знала только то, что некоторые члены этой милой флорентийской семейки прославились в качестве меценатов, ловких интриганов и безжалостных отравителей. О Вазари знала и того меньше. Кажется, он писал чьи-то биографии. И я поспешила сменить тему, тем более что Вениамин Альфредович уже начал посматривать на «Ролекс», красовавшийся на левом запястье.
– Вениамин Аркадьевич, в нашем городе, и не только в нем, вас знают как успешного бизнесмена, мецената, щедрого благотворителя, – с пафосом начала я. – Вы много сделали для того, чтобы у нас в Тарасове открылась балетная школа для девочек имени Айседоры Дункан. Но почему именно балет?
– Ну, почему балет?.. Не только балет, есть еще, например, арт-галерея, куда я…
Узнать увлекательные подробности участия Жучкина в делах арт-галереи мне, а значит, и Ольге было не суждено: на письменном столе заныл телефон. На этой ноте мое первое в жизни интервью, едва успев начаться, завершилось.
– Извините, Оля, но мне нужно идти, – сказал Жучкин и почти вытолкал нас из кабинета. – Сейчас подъедет министр. Мой секретарь проводит вас в зал, к гостям.
Значит, министр все же передумала и решила завернуть на огонек к Жучкину. Вид у Вениамина Альфредовича был страшно озабоченный. Он так торопился, что почти бежал по лестнице вниз.
Оказавшись в холле и проводив глазами Жучкина, который вышел во двор, я обнаружила, что Олег, послушно спускавшийся за нами, исчез. Но не успела подумать, как поступить: отправиться на его поиски или отыскать секретаря, обещавшего список гостей, – как услышала за спиной знакомый голос:
– Извини, Танечка, что бросил тебя. Шнурок развязался.
Я повернулась и посмотрела на его ноги, обутые в кроссовки. Перехватив мой взгляд, Олег ухмыльнулся:
– Но я же не знал, что попаду на прием к олигарху. И вообще, еще сегодня утром я даже не догадывался, что встречусь с тобой.
Я молчала, и он добавил:
– Зато ты просто великолепна в этом наряде.
Его синие глаза смотрели на меня полунасмешливо-полувосхищенно, и догадаться, о чем он на самом деле думает, было невозможно.
– Как твоя нога? Уже не болит?
– А знаешь, почти прошла. Наверное, от тех замечательных таблеток. А вот и секретарь.
Я обернулась и увидела спешившего к нам Юру. В правой его руке был какой-то листок.
– Вот то, что вы просили, Ольга Васильевна. Список гостей. Пойдемте в зал. Там пока еще немного гостей, но это и хорошо.
Почему это хорошо, он пояснять не стал. Открыл перед нами дверь и отступил в сторону.
За окнами сгущались синие сумерки, в зале уже горели люстры. На длинных столах, покрытых красными скатертями с оборками по краям, стояли тарелки с закусками, бутылки и фужеры для вина. Гости, маленькими группами рассеявшиеся по комнате, общались между собой, две дамочки в вечерних нарядах бродили вдоль стола с голодными глазами и высматривали деликатесы.
Я остановилась сразу за порогом, оглядывая присутствующих в напрасных поисках хотя бы одного знакомого лица.
– О черт! – тихо выругался позади меня Олег. – Забыл камеру на подоконнике, когда шнурок завязывал. Я быстро.
Юра тоже ушел, вероятно, помочь хозяину встретить министра со свитой. Я осмотрелась. От группки людей, стоявших посреди зала, отделилась тонкая фигурка со светло-рыжей гривой волос и направилась в мою сторону. На девушке было атласное платье бирюзового цвета с длинным разрезом на боку, в ушах и на шее сверкали крупные бриллианты.
При ближайшем рассмотрении девица оказалась весьма хорошенькой и очень молоденькой, не старше 18–20 лет. Она с секунду изучала меня, а потом открыла ярко накрашенный ротик, из которого горохом покатились слова:
– Я Анжела, а вы Оля, я знаю, вы журналистка, мне Юра сказал, вы пришли к моему мужу брать интервью, вы работате в шикарном журнале, да? А вам нравится «Космополитен»? – И, не дожидаясь ответа: – Мне – очень, мой любимый журнал. Значит, вы журналистка? Здорово! А я училась на менеджера, но бросила, потому что решила стать певицей, и Веня обещал мне помочь. У меня хорошие голос и слух, так моя учительница музыки говорила. А вы умеете петь? А кто вам больше нравится, Валерия или Нюша?
Тут она, наконец, сделала паузу, чтобы и я могла вставить словечко. Но пока я соображала, что ответить, Анжела узрела новых персонажей, входивших в зал, – солидную даму в сопровождении тощего юноши, – и, потеряв ко мне всякий интерес, упорхнула к ним.
Вот и отлично, значит, теперь можно безо всяких помех перекусить. Я взяла из стопки на столе тарелку и поискала глазами фуа-гра, о которой вчера твердила Ольга. Не нашла ничего похожего и положила на свою тарелку канапку с красной рыбой, маслиной и еще чем-то не очень понятным. Затем взяла с блюда тарталетку с красной икрой, но не успела поднести ее ко рту, как в сумочке ожил давно молчавший мобильник.
Звонила моя бывшая классная, математичка Наталья Сергеевна Петрушина. Голос ее, в котором всегда звенел металл, действующий на школьных охламонов, замученных знаниями, как ушат холодной воды, сегодня звучал глухо и безрадостно:
– Танечка, милая, ты сейчас очень занята?
– Есть немного, – ответила я. – Но говорить могу, Наталья Сергеевна.
– У нас беда.
– Что случилось? – спросила я, начиная догадываться, что дело, скорее всего, в Ниночке, дочке Натальи Сергеевны, с которой вечно приключались всякие крупные казусы и мелкие неприятности.
– Не по телефону, Танечка. Не могла бы ты ко мне приехать?
– Сегодня? – я посмотрела на часы и не поверила своим глазам: уже почти девять!
И куда это запропастился Олег? Неужели до сих пор ищет камеру, которую кто-то скоммуниздил? Но кто? В этом доме не бывает случайных людей. А те, кого я вижу здесь, вряд ли польстятся на фотоаппарат, даже такой навороченный. Хотя кто знает… Попала же сюда мнимая Оля Боброва, она же Таня Иванова!
– Если можно, то сегодня, – мягко, но настойчиво попросила бывшая классная. – У нас с Ниночкой большие проблемы. Все очень, очень плохо.
Ну конечно, дело в Ниночке, чутье меня не подвело.
– Хорошо, Наталья Николаевна, я скоро приеду к вам, – сказала я и отключилась.
Услышавший эти слова желудок возмущенно запротестовал. Я с сожалением посмотрела на тарталетку с икрой, быстро огляделась по сторонам и втиснула в сумочку большую грушу, выуженную из вазы с фруктами.
В холле было пусто. Ни Юры, ни Олега, ни вообще кого бы то ни было. Ну и черт с ним, с Олегом! Бегать за ним не собираюсь, пусть добирается до города как хочет.
Открывая дверь, я едва не столкнулась лбом с Юрой.
– Уже уходите? – спросил он.
– Да, у меня дела. Приехала министр?
– Ждем. На трассе громадная пробка. Три легковушки столкнулись с «КамАЗом».
– Жуть! – произнесла я, соображая, сколько времени потребуется мне, чтобы добраться до дома Натальи Сергеевны, которая живет в Трубном районе. – Юрий Николаевич, если увидите моего фотографа, передайте ему, что меня срочно вызвало к себе начальство.
Он пообещал, и я направилась к своей «девятке». Кивнула на прощанье охраннику, уселась в машину и вынула из сумочки грушу. Съела ее, приоткрыла окно и выстрелила огрызком в темнеющие на обочине кусты. Желудок, радостно принявший эту маленькую жертву, перестал роптать. Порядок, теперь можно ехать.
Всю дорогу, которая оказалась очень долгой, я думала о своей любимой учительнице и ее дочери и пыталась понять, почему у такой умной мамы вырос такой бестолковый ребенок. За свою долгую учительскую карьеру Наталья Сергеевна направила на путь истинный не один десяток балбесов, многие ее питомцы достигли в жизни тех или иных высот. А вот с собственной дочерью у нашей математички вышел сбой.
Нина Петрушина – жизнерадостная и добрая девушка двадцати двух лет от роду. Ее симпатичная мордашка почти всегда лучится улыбкой. Она была бы обычной девчонкой, ничуть не хуже других, если бы не одно «но». Точнее, этих «но» оказалось целых три. Ниночка поразительно легкомысленна, беспредельно доверчива и невероятно бестолкова. Я знаю Нину и ее маму не один год, и все это время меня мучает вопрос: почему у такой женщины, как Наталья Сергеевна, выросло столь неразумное дитя?
Нина была поздним ребенком. Наталья Сергеевна растила ее в одиночку, если, конечно, не брать во внимание некоторую помощь со стороны старой и больной бабушки – Натальиной матери. Муж Петрушиной, Ниночкин отец, покончил с собой вскоре после рождения дочери. Один из моих одноклассников, сын нашей русички, по секрету поведал нам, что до самоубийства беднягу довели то ли кредиты, то ли финансовые пирамиды, а может, то и другое сразу.
Как и большинство поздних детей, Нина была долгожданным и любимым ребенком, и Наталья Сергеевна из шкуры готова была вылезти, чтобы ее дитя ни в чем не нуждалось. Она, конечно же, мечтала, что дочь получит хорошее образование. Но этой мечте не суждено было сбыться: Нина оказалась туповатой, четверки в школе ей ставили исключительно из уважения к матери. Несколько лет назад она с трудом окончила медучилище и теперь маялась в физиотерапевтическом кабинете районной поликлиники, страстно мечтая о достатке и принце на белом коне. Хотя и не на конях, но принцы иногда галопом врывались в Ниночкину жизнь, и она пылко в них влюблялась. Очень влюбчивая оказалась дочка у моей учительницы. Но до свадьбы дело ни разу не дошло, обычно через пару месяцев, а иногда и пару недель наступало отрезвление. Иногда разочаровывалась Нина, но чаще первыми с ее горизонта исчезали принцы. Случалось, что вместе с ними из дома Петрушиных пропадали деньги и ценные вещи.
Наталья Сергеевна очень переживала за дочь и надеялась, что та в конце концов поумнеет – остепенится и найдет себе хорошего человека, за которого не стыдно выйти замуж. Но я бы на месте Петрушиной на это сильно не рассчитывала.
Жили мать и дочь небогато, да и как разбогатеть на доходы школьной учительницы и крошечную зарплату медсестры, которую Ниночка, любившая яркие тряпочки и веселые развлечения, не всегда успевала донести до дома. Жалея девушку, я пристроила ее к своей пожилой соседке Аделаиде Амвросиевне, когда той потребовалась медсестра, умеющая делать уколы.
Теперь я ехала и гадала, что же такого могла натворить Нина, если ее мать попросила меня приехать к ней практически ночью?
Когда я подошла в двери Петрушиных, шел уже одиннадцатый час.
Перемена, произошедшая с Натальей Сергеевной, меня поразила. Осунувшееся лицо, запавшие глаза, потухший взгляд, губы, сжатые в узкую скорбную линию. Пару месяцев назад, когда я последний раз видела ее, это была цветущая моложавая дама, теперь же передо мной стояла замученная жизнью старуха.
– Проходи в комнату, Танечка, я сейчас, – сказала Наталья Сергеевна и, сгорбившись и шаркая домашними шлепанцами, ушла на кухню.
Я вошла и осмотрелась. Ничего вроде бы не изменилось с тех пор, когда я была здесь в последний раз. Та же старенькая полированная стенка, те же книги на полках. Я присела на диван. Из кухни донесся резкий свист чайника и голос Натальи Сергеевны:
– Чай будешь, Таня?
– Не откажусь, – согласилась я, с тоской вспоминая жучкинский особняк и столы, ломившиеся от закусок.
– Тогда иди на кухню.
Наталья Сергеевна поставила передо мной чашку, налила в нее чай, вынула из шкафчика сахарницу и вазочку с печеньем и села напротив.
– А где Нина? – спросила я, удивленная отсутствием Натальиной дочки.
Обычно она выходила из своей комнаты, едва заслышав мой голос. Гостей Нина обожала с детства. Будучи еще совсем малявкой, она выскакивала, как черт из табакерки, когда мы, необузданная стая старшеклассников, вваливались в квартиру нашей классной, и, жизнерадостно повизгивая, путалась у всех под ногами.
Услышав мой вопрос, Наталья Сергеевна заплакала. Плакала она молча, слезы медленно текли по ее лицу, покрытому сеточкой морщин. Я молчала, в ужасе глядя на нее. Такой нашу математичку я никогда не видела. Наконец она взяла себя в руки, достала из кармана носовой платок, высморкалась и произнесла чуть дрожащим голосом:
– Извини, Танечка, что-то я совсем распустилась. В полиции моя Ниночка. Арестовали ее. Поэтому-то я и попросила тебя приехать.
– Как в полиции? За что? – не поверила я.
– За убийство.
Не может быть! Да, дочь Натальи Сергеевны – глупая и легкомысленная девица, в этом и сомневаться не приходится. Да, иногда она всех раздражает своими поступками. Но чтобы убить кого-то… Нет, на такое Ниночка не способна, она и мухи не обидит.
– Но как же так… Ваша дочь не могла никого убить.
– Вот и я так говорю! Только они не верят. Таня, я очень тебя прошу, – она схватила меня за руку и заглянула в глаза. – Ниночка – это все, что у меня есть! Я знаю, ты можешь… я заплачу. Сколько ты обычно берешь за час расследования?
– Ну что вы, Наталья Сергеевна! О чем вы говорите! Конечно же, я постараюсь вам помочь. Бесплатно. Все силы приложу. Но мне нужно знать все, всю информацию. И тогда я вам скажу, смогу ли что-то сделать или нет. Расскажите, что произошло.
– Они считают, что Нина убила твою соседку, Таня.
Я не верила своим ушам. Мою соседку? Эту мадам с британской кошкой, у которой ревнивый муж, загнавший Олега на мой балкон? Но при чем тут Нина? Что она делала в их квартире?
Я с изумлением посмотрела на свою бывшую классную.
– Твою соседку, эту… с необычным именем, – пояснила она. – Адель…
– Аделаиду Амвросиевну? – догадалась я. – Она умерла? Быть того не может. Я видела ее живой и здоровой.
В глазах Натальи Сергеевны загорелся огонек надежды:
– Когда?
– Вчера. Или позавчера. Не помню.
Плечи Петрушиной опустились, огонек в глазах потух.
– Ее убили сегодня утром. Так мне сказали полицейские, которые приехали за Ниной.
– Расскажите мне все по порядку, Наталья Сергеевна, – попросила я, – и постарайтесь ничего не упустить.
Петрушина рассказала все, что ей было известно. Убитую обнаружил социальный работник. Полицейский особо не распространялся о деталях, но, когда Наталья Сергеевна горой встала на защиту дочери, он обмолвился, что старушке проломили голову хрустальной вазой, причем именно в то время, когда там была Нина, приехавшая делать Аделаиде два укола – внутримышечный и внутривенный. Нина все отрицала, говорила, что действительно должна была сегодня приехать к Аделаиде Амвросиевне, но отменила свой визит.
– Почему отменила? – спросила я.
Учительница досадливо всплеснула рукой:
– Говорит, из-за свидания.
– Но это же алиби! – обрадовалась я. – Если, конечно, она в самом деле была на свидании. А с кем, вы знаете?
– В том-то все и дело! Нина пыталась этому парню звонить при полицейских, но номер оказался недоступен. Адреса его она не знает. Она не знает даже его фамилии. Только имя – Рома.
– А вы? Вы его когда-нибудь видели, Наталья Сергеевна?
– Нет. Ниночка познакомилась с ним недавно, дней пять назад. Ну, ты же знаешь, Таня, как моей дочери не везет с молодыми людьми. Господи, какой позор! Хорошо, что эти, из полиции, были в штатском. Бедная моя девочка, она погибнет там!
Я попыталась утешить несчастную мать:
– Не нужно отчаиваться, Наталья Сергеевна, милая! Выпустят вашу Нину, обязательно выпустят. Если ее там сегодня не было… Значит, был кто-то другой. И он наверняка оставил следы. Невозможно не оставить на месте преступления никаких следов, это я вам как профессионал говорю. Наверняка преступника кто-то видел.
– Вот и этот, в штатском, мне сказал…
– Что сказал?
– Что кто-то из жильцов видел сегодня Нину.
– Но ведь ее там не было!
Наталья Сергеевна молчала, и мне вдруг стало ясно: она сама не знает, была ли ее дочь сегодня у Аделаиды или нет. Она верит и не верит. Нина ездит к старушке уже вторую неделю, и кто-то из соседей наверняка ее запомнил. Но убить… Нет, Нина не могла этого сделать! И потом, зачем ей убивать Аделаиду? Ну да, характер у пожилой дамы не сахар, в сердцах она может сказать любую гадость, но зачем ей говорить гадости милой и улыбчивой девочке Ниночке, которая делает ей полезные для здоровья уколы? Да и Нина не стала бы обижаться на вредную старушенцию: она работает в поликлинике и капризных бабушек и злобных дедушек повидала уже немало. Зачем ей убивать Аделаиду Амвросиевну?
– Наталья Сергеевна, если Нина никого не убивала, а мы с вами знаем, что она никого не убивала, следователи разберутся и ее отпустят. Зачем им сажать невиновного человека?
– А зачем им искать преступника, если есть Нина? Ее видели на месте преступления, у нее нет алиби, – резонно заметила Петрушина. – Зачем им напрягаться и кого-то искать, когда можно быстро засадить в тюрьму невиновного и отчитаться о проделанной работе. Ты же знаешь нашу полицию и наше правосудие. Танечка, я видела их! Я видела, что они ей не верят. Они считают, что она врет. Думают, что это она убила и ограбила твою соседку, а теперь пытается вывернуться.
– Ее ограбили?
Наталья Сергеевна лишь плечами пожала:
– Так сказал один из полицейских.
– Может, этот Рома еще проявится, – предположила я. – Мало ли, почему телефон недоступен. А у вас нет его номера?
Она покачала головой и пояснила, что мобильник Ниночки полицейские забрали с собой. Они забрали также одежду и обувь, в которой она вчера выходила из дома.
Было ясно, что Наталья Сергеевна рассказала все, что знала. Теперь добывать информацию мне придется в других местах.
За окном давно стояла ночь, глаза у меня слипались. Попрощавшись с учительницей и пообещав ей сделать все возможное и невозможное для освобождения Ниночки, я поехала домой.
В машине я изо всех сил старалась не уснуть, в лифте тихо дремала.
Сон пропал, как только я вставила ключ в замочную скважину и попыталась открыть замок. Проклятый ключ никак не желал поворачиваться. Я терзала его до тех пор, пока до меня не дошло: дверь открыта, потому-то ключ и не идет в нужную сторону.
Приоткрыв дверь, я осталась стоять на пороге, раздумывая: войти или сначала позвонить в полицию? А вдруг за дверью грабители с дубиной и пистолетом? Может, это я сама, отправляясь к Жучкину, забыла закрыть дверь на ключ? Заболталась с Олегом и забыла.
Нет, этого не может быть, прежде со мной такого никогда не случалось!
Послышался скрип поднимающегося лифта, и это решило дело. Я толкнула входную дверь, шагнула внутрь, пошарила рукой на стене в поисках выключателя, зажгла свет и застыла на пороге.
Все, что сегодня утром висело в прихожей, теперь валялась на полу в ужасающем беспорядке. Вещи не просто снимали, их яростно срывали с крючков и в бешенстве швыряли на пол. Не удивлюсь, если он (или это была она?) топтался по моей шубе, дубленке и курткам. Но кто, кто мог так надругаться над моим имуществом?
Я перевела взгляд на дверь, ведущую в единственную комнату моего скромного жилища. Она была распахнута, и взору открылась еще более страшная картина. На полу были разбросаны мои платья, юбки, колготки, нижнее белье, документы, книги… Нет, это какой-то кошмар! Какой мерзавец все это сотворил?
Я стояла в прихожей, как соляной столб, ничего не понимая. Хлопнули двери лифта, и на мое плечо опустилась тяжелая рука.