Вы здесь

Приматы с планеты Земля. Что в нас особенного? (С. В. Борзых, 2017)

Что в нас особенного?

Сразу же отвечу – ничего. Понятно, что подобная безапелляционность не должна и не может быть бездоказательной, а потому я посвящу целую главу тому, чтобы подтвердить свою столь откровенную категоричность целым рядом соображений. В любом случае тем, кто не желает, не в состоянии или не способен взглянуть на себя со стороны или хотя бы просто пересмотреть некоторые общепринятые воззрения на человека – которые, кстати, им же и созданы – читать эту главу не стоит. Все остальные, я надеюсь, найдут для себя ниже много интересного и пищу для размышлений.

В других своих работах я уже описывал те наши свойства, которые обычно заявляются в качестве того, что выделяет нас на фоне всех прочих животных, и последовательно отвергал их претензии на статус особенного. Здесь же мне бы хотелось несколько изменить ракурс и представить вам три перспективы, последовательно переходя от наиболее общего и фундаментального к более частному, но всё-таки достаточно широкому. Подобный подход позволит нам понять, что ничего такого уж интересного в нас нет, однако прежде чем приступить мне нужно сделать два замечания.

Первое, концептуальное. Я прекрасно осведомлён о множестве проблем, связанных с таксономией и классификацией. Это и сомнительность выделения видов только на основании их внешнего различия или сходства, которая сегодня отчасти разрешается генетическим секвестированием, но, конечно, не снимается полностью. И груз прошлого, который лежит на них, протаскивая с собой то, что давно уже не актуально. И общую сложность постулирования каких бы то ни было по жёсткости границ, а также не в последнюю очередь трудности, связанные с тем, что живое постоянно меняется, а потому любые наши категории в лучшем случае временны, а в худшем – бессодержательны.

Несмотря на всё это я всё-таки буду использовать те понятия и термины, которые у нас есть. С одной стороны, выдумывать какую-то альтернативную систему не входит в мои задачи и планы, а, кроме того, является уделом соответствующих специалистов, коим я не являюсь и быть не хочу. С другой стороны, эти проблемы мне даже на руку, потому что они хорошо демонстрируют то, что наш вид не слишком, если в принципе хоть как-то, отстоит от всех прочих, а потому и не заслуживает той – обычно, естественно, высокой – оценки, которую мы ему приписываем.

И второе, указывающее на мою собственную прихоть, хотя и отчасти обоснованную. Ниже я обращусь – в порядке изложения – к жизни в её целостности, к млекопитающим, а завершу своё рассмотрение приматами. Я понимаю, что, выделяя именно эти категории, я упускаю, скажем, стадию многоклеточности, хордовых, эукариотов. Тем не менее я вынужден поступить так сразу по многим причинам, но я назову лишь несколько.

Во-первых, это не учебник по биологии, а потому мне нет нужды перечислять и препарировать решительно все этапы развития живого, которые, как это нередко и совершенно безосновательно считают, ведут к человеку. Во-вторых, если бы, например, я включил в круг рассматриваемого тех же хордовых, то я бы не получил желаемого эффекта, потому что найдётся мало людей, которые бы стали спорить со мной о том, что мы ими не являемся, это слишком очевидно. В-третьих, вопросы возникают только по отношению класса млекопитающие, но дело в том, что его представители – включая и нас – анатомически довольно сильно похожи друг на друга – так, скажем, новые медикаменты нередко тестируются на мышах просто из-за того, что мы так похожи – а потому, как мне представляется, вполне заслуживают выделения среди прочих. И ещё одною. Мы все субъективны, так что позвольте мне быть человеком. Имея всё это в виду, продолжим.

Как известно на сегодняшний момент, жизнь на Земле появилась что-то около четырёх миллиардов лет назад – одни называют цифру меньше, другие чуть больше, но это не критично. Как конкретно это произошло нас здесь не волнует, хотя, безусловно, это очень интересная тема, но нам важно лишь то, что, как полагают учёные, какое-то время спустя существовал так называемый последний общий универсальный предок, т.е. такой организм, основные принципы функционирования и строения которого мы все – действительно все – унаследовали. По сути, можно говорить о том, что базовые конструкции у нас всех одинаковые, вне зависимости от того, к какой именно категории мы принадлежим. Разумеется, не стоит думать, будто, скажем, эукариоты и прокариоты ничем не отличаются друг от друга. Разница, бесспорно, есть, но опять же для наших целей это не играет особой роли. Что нас и вправду должно заботить – это характеристики живого как такового.

Никто не станет спорить с тем, что человек представляет собой один вид из многих. У нас также есть ДНК с её четырьмя «буквами», те кодируют ровно двадцать аминокислот, благодаря чему выстраивается весь организм, а, кроме того, мы должны питаться, избегать опасностей, размножаться и однажды умираем. Вопрос, однако, заключается в том, что именно мы должны считать живым, а что – нет, а тут как раз согласия и не наблюдается.

В качестве ответа предлагались следующие варианты. Это и уменьшение энтропии внутри с её увеличением вовне, и репликация, и автономность. Впрочем, что бы ни выдвигалось в качестве основного – или их несколько – принципа «живости», в основном брались они глядя именно на человека, хотя это редко признаётся. Как бы то ни было, но это не столь плохой подход, как можно было бы подумать. И всё-таки, что позволяет материи называться именно живой?

Существует небезынтересная дискуссия о том, в какую категорию отнести вирусы. Дело в том, что они не способны размножаться сами, а, кроме того, им требуется хозяин для того, чтобы функционировать в принципе. Из этого зачастую делается вывод о том, что живыми они не являются, но представляют собой своеобразную промежуточную стадию или что-то иное. Другие исследователи, напротив, не видят в этом никакой проблемы и спокойно включают их в тот же разряд, к которому принадлежат они сами. Однако давайте рассмотрим озвученные выше предположения по порядку.

Второй закон термодинамики гласит – со временем градиент хаоса возрастает. Т.е. мера беспорядка становится больше с каждым мгновением. Это однажды должно привести Вселенную к так называемой тепловой смерти, под которой подразумевается выравнивание температуры до одинакового значения по всему её объёму. Замечу, кстати, что несмотря на довольно невинную формулировку для нас – да и вообще для всего живого – это тоже означает гибель, ведь звёзды-то потухнут.

Жизнь вроде как опровергает этот закон. Мы наблюдаем порядок, который со временем никуда не исчезает и которого меньше не становится. Наоборот, мы видим высоко организованную систему, которая потребляет энергию извне для того, чтобы существовать. Снаружи, может быть, хаос возрастает, но здесь, на Земле, ничего такого нет. И всё-таки стоит присмотреться ко всему этому внимательнее.

Я уже писал в первой главе о том, что мы нередко называем случаем то, что не способны объяснить или понять. Вселенная столь колоссальна по своим размерам, что мы не в состоянии учесть каждую её составляющую для того, чтобы предсказать очень многие исходы – что, вообще говоря, и требуется от науки. Цепочка событий невероятно огромна, и переменных в ней так много, что легче признать, что прогноз неосуществим, а потому и появляется хаос. Я не претендую здесь на какую-то новую физическую теорию, но нельзя не отметить следующее.

Во-первых, ещё со времён Древней Греции, а именно с Гераклита и его сторонников мы упорно препарируем материю на части. Вначале это были атомы – буквально «неделимый» – потом элементарные частицы, а во второй половине двадцатого века возникли кварки. И сдаётся мне, что это не конец. Смысл такого дискретного взгляда на вещи довольно прозрачен и, по сути, всё ещё отсылает нас к тем давним временам. Его суть состоит в том, что мы разрезаем – мысленно или актуально – что-то целое на, как нам кажется, его составляющие. В итоге на каком-то этапе мы упираемся в предел и заявляем о том, что добрались до финиша, отыскав то, что больше подобной операции не подлежит. Не знаю, как вам, а мне тут многое представляется, мягко говоря, неудобоваримым.

Начать следует с того, что не совсем понятно, а почему мы выбрали анализ, а не синтез. Отчего бы не объединять, а не разделять? При таком подходе мы могли бы оттолкнуться от себя, затем вывести наличие тех же приматов, после получить жизнь, потом планету и далее по списку. В конце концов, согласно нынешним космологическим представлениям вначале был Большой Взрыв, и несколько странно, что первородное единство вдруг разнимается на части без каких бы то ни было к тому предпосылок. Отказались же мы от геоцентрической модели мира, так отчего мы до сих пор верим атомистам, которые жили в допотопные времена.

Это в принципе беда всей современной науки. Она только и занимается тем, что постоянно режет, пилит, разрывает, разнимает, раскурочивает. Несмотря на равный в теории статус анализа и синтеза первый очевидно и слишком безапелляционно доминирует, вообще можно сказать подминает под себя второй. Разумеется, есть смысл в том, чтобы порой понять, как именно работают части с тем, чтобы выяснить, как функционирует целое, но слишком часто свойства составляющих вообще ничего не говорят о характеристиках того, что получается при их сложении. Даже в математике это не всегда работает, потому что в некоторых случаях перемена мест слагаемых сказывается на сумме.

Если мы всё-таки воздадим богу богово, а цезарю то, что по праву принадлежит ему, то мы получим – я не настаиваю, и всё же – одно целое. В своей небольшой работе по физике – я и вправду лезу везде – я предложил считать частицы локальным искажением общего пространства-времени. Такой подход позволяет понять очень многое и решает огромное количество проблем. Все четыре типа взаимодействия оказываются видами искажения, что, в сущности, порождает столь желанную ныне теорию всего. Чёрные дыры объединяют их в себе, возможно порождая пятый тип или являясь непростой их суммой. Чёрные материя и энергия больше не нужны, потому что при таком взгляде волны от любой ряби сразу же оказываются везде. И, кстати, второму закону термодинамики это тоже не противоречит.

Как бы то ни было, но нужно понимать, что анализ не единственный способ осмысления мира, но существуют и другие. Хаос возникает потому, что мы привыкли смотреть на него как на сумму частей, и если их много – а так оно и есть – то совершенно естественно, что учесть воздействие каждой на конечный исход попросту не представляется возможным, а потому нужен случай.

Во-вторых, я отказываюсь понимать, почему мы упорно продолжаем верить в непогрешимость и истинность своего взгляда на реальность – вопреки даже тому, что очень многое знаем и о своей физиологии, и о своих психологических эвристиках. Те же фазовые переходы, о которых также речь шла в первой главе, видны нам, но они не обязательно будут заметны, например, бактериям, да и к тому же занимают какое-то время, а не случаются внезапно. Закон перехода количества в качество ложен. Есть лишь континуум возможностей, на котором мы довольно произвольно выбираем точки – а на самом деле отрезки – и затем объявляем их порогом, сингулярностью, пиком. Ничего подобного в природе нет, да и не в состоянии быть, потому что всё происходит постепенно, хотя и с разной скоростью.

Все наши теории, гипотезы и аксиомы верны лишь до той степени, до которой мы способны добраться. Мы только тешим себя иллюзией того, что отыскали законы мироздания, но в действительности просто объяснили и описали его человеческим языком, не больше, но и не меньше. Я не говорю о том, что мы малого достигли – впрочем, это как посмотреть – но о том, что не стоит обольщаться на собственный счёт.

Тот факт – который обычно приводят в качестве обоснования успеха науки – что наши конструкции подтверждаются опытным образом, сам по себе мало что значит и почти ничего не сообщает в абсолютном виде. С одной стороны, у нас было слишком мало времени, чтобы проверить их на по-настоящему внушительном – а не на том, что мы актуально и провели, вообще говоря, Вселенная-то бесконечна, и запросто может быть так, что где-то наши якобы законы не работают – количестве случаев, а с другой – вполне вероятно, что мы лишь частично правы, но не в состоянии ни понять этого, ни, самое главное, принять. Помимо прочего, мы строим модели, а не имеем дело с реальностью, а последняя куда более комплексна, чем нам представляется.

Я ни в коем случае не призываю отказаться от науки. Она гораздо лучше того, что было до неё или что предлагается в качестве её альтернативы. Однако мы должны набраться смелости для того, чтобы, наконец, признать её ограниченный, а не абсолютный характер, и, помимо прочего перестать слепо ей верить. К тому же учёные тоже люди, а потому им свойственны все наши коллективные и индивидуальные недостатки. Опять же случай возникает не из-за того, что он реально существует – этого попросту неизвестно – а вследствие нашей слабости.

И, в-третьих, хотя подчеркну, как я это обычно делаю, что я мог и почти наверняка что-то упустил. У математиков, а вместе с ними и у тех, кто устраивает различного рода лотереи, есть проблема построения действительно случайного набора цифр и чисел – но не исключено, что вторым это и не нужно. Нельзя – априори и по определению – создать такой алгоритм, который бы был в состоянии генерировать совершенно непредсказуемые исходы, потому что он именно алгоритм – и в принципе это означает, что кто-то способен взломать код и выиграть джек-пот, пишут-то их люди, ну, или создают какие-то механизмы.

С одной стороны, это означает, что учёные противоречат сами себе, раз пытаются понять что-то по-настоящему случайное. Та же теория хаоса – как и вообще любая подобная мыслительная структура – постулирует, по крайней мере некоторые, степень и меру организованности мира несмотря на то, что предмет их интереса таким процедурам не поддаётся по принципиальным причинам.

С другой стороны, мы можем попросту ошибаться или заблуждаться, и никакого случая нет, но, напротив, всё не только закономерно, но и вполне ожидаемо, а мы не настолько умны, сообразительны или талантливы, чтобы это понять, увидеть или вывести. Все научные теории и стремятся к тому, чтобы уложить наблюдаемое разнообразие в прокрустово ложе тех или иных моделей или их набора, и, как знать, вероятно так оно всё и устроено. Но какое отношение всё это имеет к жизни, вирусам и энтропии? На самом деле самое непосредственное.

Не знаю, как вам, но мне довольно странно слышать о том, что, во-первых, всё живое строго упорядочено, а, во-вторых, что может быть нечто, что не нуждается в никакой подпитке извне. Обвиняя вирусы в том, что им нужен хозяин для того, чтобы обрести столь, по всей видимости, желанный для них статус, мы забываем о том, что сами мы столь же зависимы, как и они, и без поддержки извне просто не состоялись бы. Кроме того, мы тоже являемся частью целого, и несколько непонятно, на каком основании или по какому-то критерию мы должны изымать себя из него – как, впрочем, и любой иной вид. Рассмотрим эти возражения в обратном порядке.

Вне зависимости от того, есть ли случай и энтропия, совершенно очевидно то, что ничто и никто в этом мире не существует изолированно от всего остального. Скажем, медведь находящийся в спячке, тоже, как и вирус, в каком-то смысле дремлет, пока на улице не потеплеет. Хотя он и умрёт, если ему не предоставят после сна еду, а его коллега продержится сколь угодно долго, всё-таки сходство ситуаций налицо. Может быть косолапому и нужно окружение побольше, но это не меняет сути происходящего.

Кроме того, живое, в конечном счёте, состоит из неживого. Углерод, который является основой всех нас, вообще-то сам по себе не дышит, не размножается, не кушает. Его электроны и протоны – по шесть каждого – просто есть, и это всё. Только будучи собранными в определённом порядке химические элементы начинают демонстрировать эмерджентные свойства, не характерные для них самих по отдельности. И в этом отношении и вирусы, и медведи одинаковы. Т.е. и у тех, и у других должны быть определённая организация, которая бы и позволила им обладать или показывать всё то, что обычно называется в качестве признаков жизни.

Впрочем, сама конфигурация или структура тоже вызывает некоторые вопросы. Я понимаю, что многого не знаю, но смотря иногда на своё тело, на отдельные его части я нередко обнаруживаю просто скопления клеток, а не порядок – ну, или очень сильно разреженную его версию. Конечно, какие-то закономерности соблюдаются, но они не столь жёстко заданы, как это постулируется нашими теориями. К тому же благодаря эпигенетике нам теперь известно, что многие процессы, происходящие в и с нашим организмом, носят вероятностный, а не детерминированный характер, а потому об организованности речь может идти только в сильно ослабленном её виде. Но в таком случае возникает проблема определения какого-то порога или хотя бы отрезка, до которого жизни нет, а после уже есть. По всей видимости вирус находится в начале данного диапазона, а медведь – и мы, и всё остальное – расположился ближе к концу, но всё-таки все мы умещаемся на нём.

Это, разумеется, не может не поднимать вопроса о некоей степени «живости», потому что получается так, что вирусы менее, а медведи более преуспели в том, чтобы считаться или быть в данной группе. Сомнительно, чтобы я или кто-то другой смогли решить его, но нужно заметить следующее. Существует ли диапазон или нет не так уж и важно. Куда критичнее понять, имеет ли энтропия какое-то отношение к живому.

Как должно было стать ясно из вышеизложенного ответить на этот вопрос однозначно нельзя. Тепловая смерть Вселенной означает полное отсутствие движения. Т.е. абсолютно всё на свете должно однажды застыть на месте. В это довольно легко поверить, учитывая то, что, как сегодня считается, мироздание расширяется со всё возрастающей скоростью, есть чёрные дыры, а некоторые галактики сближаются друг с другом. С жизнью дела обстоят ещё проще, потому что не столь тяжело представить себе, как однажды всё это кончится.

Как бы то ни было, но живое вряд ли увеличивает энтропию и, как зеркальное тому отражение, создаёт какой-то внутренний порядок, т.е. уменьшает её в себе. Когда мы смотрим на себя или вокруг мы нередко забываем о том, насколько всё-таки топорно и как попало работает эволюция. Если какая-то структурированность и порождается, то она имеет в лучшем случае неполный, а в худшем – почти отсутствующий характер. Поясню, что я имею в виду.

В другой своей книге я приводил пример с домом, который, как обычно и совершенно несправедливо считается, якобы создаёт порядок там, где его прежде не было. Проблема с таким взглядом состоит в том, что, с одной стороны, любое подобное сооружение заменяет собой куда более сложную и отлаженную систему, состоящую из тысяч не просто особей, но видов самых разных организмов – т.е. почву с её обитателями – а, с другой – само оно не столь организованно, потому что если мы спустимся на микроуровень, то обнаружим скорее хаос, нежели его противоположность.

То же самое можно сказать и в отношении живого. Планета даже свободная от него не является мёртвой в том смысле, что там нет никакого движения или что последнее никак не структурированно. Существуют геологические процессы, радиация, движение галактик, чёрные дыры, и всё это некоторым образом упорядочивает Вселенную и всё её содержимое. Кроме того, нередко забывается о том, что очень многие вещи и в нашем, и в любом ином теле имеют вероятностный, а не обязательный характер, полагаются на случай. Т.е., с одной стороны, энтропия не обязательно сопутствует материи и её развитию, а с другой нередко является частью жизни. В силу того, что я не пытаюсь здесь создать новую физическую теорию, мне интересно только второе.

После того, как была открыта спираль ДНК, многие заговорили о том, что гены и есть наша судьба, что, мол, есть какая-то заранее написанная программа, которая и определяет то, каким будет соответствующий организм, причём от мала до велика. Предполагалось, что вовне нет ничего такого, что могло бы повлиять на то, какими мы – или кто-то другой – будем. До того господствовал взгляд, согласно которому, по крайней мере люди, появляются на свет чистыми досками – или сосудами по словам С. Рушди – и на них можно написать абсолютно всё, что захочется, оттого что дети достаточно долгое время не способны противостоять влиянию взрослых, а потому пропитываются их идеями, воззрениями, ценностями. Всё это известно как дихотомия природа-культура, и есть веские причины присмотреться к ней внимательнее.

Конец ознакомительного фрагмента.