ЧАСТЬ ВТОРАЯ ШАГ ЗА ШАГОМ
ПАРИ
– Ну, что, Левка? Профукал ты ее и на этот раз! Дала она ему, Левушка, дала! А ты говорил, что она не такая… Ну, что я тебе говорила? И, если девка красивая и ей об этом шептать на ушко по тысяче раз на день, а потом в опытных руках помять ее, как следует…
– Говорил и утверждаю… И это еще ничего не означает, раз она с ним пошла на свидание…. Откуда у тебя такая уверенность?
– Не удержалась она, слаба, оказалась на передок, как все бабы!
Он пробовал ей возражать, а со стороны, окружающим могло показаться, что они просто беседуют о чем-то важном и даже спорят, как будто бы обсуждая институтские проблемы, а на самом-то деле…
А мимо них, улыбаясь счастливо, катилась река студентов, между собой перекликаясь, мелькая красивенькими и молоденькими беззаботными лицами девушек и ладных парней. И из этой волны постоянно слышалось в их сторону:
– Здравствуйте! Здравствуйте, Лев Иванович! Здравствуйте, Екатерина Петровна!
И они, с кем здоровались студенты стояли и с удовольствием отвечали, понимая свою значимость и важность занимаемого ими своего нынешнего положения в институте.
Он и она, бывшие муж и жена, а еще ранее, лет пятнадцать назад, такие же, как и эти красивые и счастливые студенты, также беззаботно приветствовали ранее своих преподавателей. И вот, спустя годы напряженных стараний, отчаянного продвижения
– Ну, что, Левка? Профукал ты пари и на этот раз! —говорила ему бывшая, отвечая на приветствия студентов…
по служебной лестнице он – стал заместителем ректора по научной работе, она – старшим преподавателем кафедры, заместителем декана по учебной части… Сами они, даже не заметили, как за всей этой карьерной суетой, боями за покровительство, вербовку нужных людей, примыкания к разным кланам они отдалились, разошлись с идеалами своей юности. И еще, разошлись между собой во взглядах, отчего окончательно потеряли взаимопонимание, и они, и в самом деле, уже год, как разошлись.
Но при этом не прекращали общаться и даже изредка встречаться, но теперь уже, как вольные люди.
При этом он рассказывал ей о своих любовных похождениях, а она ему о своих партнерах по сексу. И так, как каждый старался другому доказать, что может прекрасно обходиться без секса с бывшим супругом, то они врали друг другу, приукрашивая свои сексуальные достижения, а потом спорили, делая ставки на влюбленные студенческие пары.
Вот и сейчас они обсуждали последствия сделанной ранее ими ставки в споре относительно новой институтской пары: Светки – красавицы и недотроги, студентки старшего курса, о которой по институту ходили легенды и невероятные расказни про ее недоступность. И Борьки – аспирант одной из кафедр, который, разве что только табуретку еще в институте не трахал, и то, потому, что не знал, как к ней подступиться, потому как, она о четырех ногах…
И это соединение Светки и Борьки в их университете, не было случайным просто наши бывшие муж и жена, делая свои ставки на разное…
Он, утверждал, что Света – приличная девушка и никогда не будет вступать с таким прохиндеем, тем более вступать в случайную связь с таким наглым, как Борька. А она, его бывшая жена, наоборот, все для того делал, чтобы Борька, как он умел, подкатился к недотроге Светке и.… В этом была суть разницы их ставок: в разных мнениях и понимании жизни. Он утверждал, что такая как Светка, что она никогда, а она, издеваясь над ним и подтрунивая, утверждала обратное, принижая его веру в порядочность женщин:
– Запомни, все женщины, Левочка, сделаны из одного теста и стоит только приложить к ним умелые ручки, как они сами отдадутся с радостью, потому, что они уже подошли к сексу, словно сдобное тесто и теперь готовы дать ему распробовать свой пирожок…
– Это ты так думаешь, и как думаешь, так и живешь! А я уверен, что она…
– Вот так – ты всегда! Идеалист ты, и до сих пор ничего не понимаешь в женщинах! Ведь она же об этом, так или иначе, думает, ей хочется попробовать, но, как говорится, ей мама не велит, а дать-то, ей, так хочется!
– Дать, дать! В конце-то концов, что ты несешь за похабщину? Неужели нельзя, как-то мягче об этом сказать…
– Сказать-то можно, а вот дать ей, все-таки придется! – жестко осадила его бывшая.
А он, ущемленный ее беспардонной циничностью и, не желая сдаваться…
– А что это у тебя за история с какой-то… как их фамилия, этой дочки нефтяного магната?
– Бараев!
– Во, во.…А давай, поспорим с тобой…
– Поспорим? Тебе уже снова не терпится отыграться?
– А что? Давай поспорим на всю мою за должность перед тобой, что ты обязательно с его дочкой.… И ты ей обязательно… Кажется, ты говорила, что им надо – дать?
– Вот, еще? Что ты придумал, любимый?
– Ага, боишься?
– Да ничего я не боюсь! Ты меня знаешь.
– Ну, что, спорим?
И они снова заключили пари. Разумеется, она даже не сомневалась, что в очередной раз она выиграет пари и тогда уже ему придется за все расплатиться сполна! А так как, у него денег теперь, отродясь не было, то выходило ему расплачиваться с ней своей близостью, как с женщиной, то есть, переспать – с ней! О, как она мечтала об этом! И даже вслух для себя проговорила негромко, отходя от него, как всегда не попрощавшись.
– Вот ты то мой милый, мне как раз и дашь, да так… – она взволнованно оглянулась, не увидел ли кто, как у нее вспыхнуло лицо, как она заволновалась, словно молоденькая девочка.
Она все еще любила его.… Любила и добивалась близости, а он, ссылаясь на развод и занятость, каждый раз все избегал ее. Потому это пари давало ей шанс предъявить ему иск, а так как у него за душой ни гроша, то она ему, как ультиматум: или деньги вперед, или?
И этот момент, она каждый раз представляла себе по-разному. То она его грубо толкает на кровать, опрокидывая его на спину, а сама сверху, как наездница, то она хватает его…
– Так! Что это, я? Бараев, Бараев… – повторила себе, даже не представляя, кто же это скрывается за такой фамилией.
Вспомнила только, как накануне делили деньги между нужными людьми, которые, по ее просьбе, проталкивали какую-то блатную девочку в институт. Да и деньги были не малые! Она, как всегда, большую часть себе, а остальные.… Да и не будем мы об этом, ведь это обычное дело, когда богатый отец за свою дочку не пожалеет никаких денег…
А у вас, что ли, так не бывает? Ну, если и у вас также, тогда читайте, что было у нее дальше…
ЧАСИКИ
– Ну что, опаздываем? Только поступили, а уже нарушаем… – говорила Екатерина Петровна назидательно, наслаждаясь мгновеньем своей неограниченной власти над опоздавшей студенткой.
– И ничего я не опаздываю! Это часы такие у кого-то неправильные! Выбросить надо такие часы!
И тут она сама вспомнила, как поставила время на пять минут раньше, боялась опоздать, то ли проспать. Ведь в этом году это ее первая лекция о введении в специальность…
Она тупо уставилась на циферблат своих стареньких часиков, пытаясь что-то там увидеть не так, а эта наглая девчонка уже стоит рядом и, протягивая руку, словно загипнотизировала своей правдой и уверенность…
– Снимайте, снимайте их…
И она, почему-то, поддаваясь ее просьбе, расстегнула браслетик часиков… видимо, желая подвести время.
Она и опомниться не успела, как эта наглая девка, выхватила ее любимые часики у нее из рук и, сделав два шага, с размаху вышвырнула ее часики на улицу в открытое окно триста семнадцатой аудитории, третьего этажа учебного корпуса.
Ох! – сразу же от ее выходки зашлась сотней выдохов студенческая аудитория.
А она, пораженная ее выходкой и еле сдерживая себя…
– Как, фамилия!
– Бараева…
– Как это, Бараева?
– А вот так! Бараева и все!
Секунды она стоит, напротив, пораженная ее наглой выходкой и уже решает ее…
0на и опомниться не успела как студентка Бараева выхватила ее часики и вышвырнула в окно их с третьего этажа триста семнадцатой аудитории…
– На, бери! Это настоящий Ролекс. Запомни, швейцарские часы никогда не спешат и не опаздывают… – преподнесенные ею часы, так и остаются у преподавательницы на ладони…
– Садитесь… – сказала ей тихо. А потом кашлянув и смотря ей вслед.
– Ну, что же, продолжим? А вы, после лекции – останьтесь! Бараева, кажется, я к вам обращаюсь? – Говорила ей уже в спину, замечая, как та садится, нагло залезая и расталкивая с занятых ранее мест за столами, во втором ряду аудитории, онемевших от ее выходки студенток, первокурсниц экономического факультета …кого института.
После лекции она так и остается стоять за кафедрой, наблюдая за тем, как покидают аудиторию первокурсницы, пытаясь, все время удержать Бараеву в поле зрения. Она смотрела на нее и удивлялась ей.
Вроде бы, прилично одета и макияж, и сама она, словно восточная красавица… Такая же, по-восточному легкокостная, гибкая и фигуристая почти с юношеской фигуркой и даже…
Она это сразу же невольно заметила в ней и обратила внимание на еле обозначенные на ее теле два нежных полушария… О, такие недоразвитые женские груди ее просто сводили с ума. Сводили ее всегда, но не сейчас.… Сейчас она стояла и решала, как с ней разговаривать дальше, с этой восточной красавицей, но так, чтобы ее могущественный отец…
– А ты куда? – чуть ли не ухватила ее за руку, – я же попросила тебя остаться?
– А зачем?
– А затем, чтобы с тобой переговорить и предупредить впредь подобные выходки!
Ну, куда ты? Бараева? Вернись! – крикнула ей вслед, прекрасно понимая, что не может ее никак удержать.
И уже подумала, что такое хорошее настроение, по случаю первой лекции, начала учебного года у нее испортила эта выскочка, как та взяла и проигнорировала ее. Взяла да и вышла! И потом, эта ее выходка с ее любимыми часиками?
Она еще не успела даже собрать свои вещи на столе, отворачиваясь и наклоняясь, как почувствовала за спиной ее присутствие. Обернулась…
Перед ней стоял мощный и крепкий, рослый черный парень, красивый и сильный мулат, заслоняя от нее Бараеву.
– Кто это? Зачем это? По-моему, я хотела только с тобой, а не с ним…
– Ты знаешь, когда на меня наезжают, он всегда меня защищает. Вот и теперь я защищаюсь. Что ты хотела сказать мне?
– Ну, во – первых, я не собираюсь на тебя нападать или как ты говоришь наезжать! А, во – вторых, обращаться к преподавателям надо не ты, а на вы!
– А как взятку от Бараева брать, так ты не просила себя на вы называть! Так? – и сразу же возникла нехорошая и довольно продолжительная пауза.
Они стояли, напротив, она и ее студентка, внимательно и даже пристально друг дружку разглядывая. Она видела перед собой наглую девку, сбесившуюся от шальных денег отца, которая, себе, черте что позволяет и даже выбросила ее часики…
Старенькие часы ей – то чем не угодили?
А девочка видела в ней оборзевшую преподшу, преподавательницу института, которая не только берет взятки, но и пытается ее поучать! Кроме того…
Да, хоть она и тридцати пятилетняя и довольно хорошо сохранившаяся женщина, и, по-видимому, умная настолько, что залезла на кафедру и ее, да студентам, черте – что об экономике и финансах. Да знала бы она, что все это чистой воды болтовня! Потому что самые настоящие бабки делаются не от знаний, а так, как делает это ее отец! Кстати, и без всякого, на то, экономического образования!
И что, мне об этом ей тоже надо сказать, чтобы она на меня не особенно-то наезжала?
– Душно! Может, выйдем уже на улицу – первой находится преподавательница.
Бараева все еще, ей не доверяя и скептически рассматривая, поднимает, в некотором удивлении от ее предложения, свои густые и вовсе не ощипанные бровки.
– Ты знаешь, – переходит сама преподавательница к ней на Ты, – именно я и брала у твоего отца взятку для твоего поступления. Только, зачем же тогда ты взяла и вышвырнула на улицу мои любимые часики? Это что, твоя благодарность мне за свое поступление? Пойдем, поищем мои часики, может, они еще сохранились и тикают?
– Что, что? Тикают! А, знаешь, ты – прикольная! Да как же они могут тикать, когда я их с третьего этажа… – и засмеялась неожиданно, видя, как преподавательница также смотрит на нее и вроде бы без обиды.
– Ну а насчет швейцарского Ролекса, это что, теперь это, уже твой прикол? – задала преподавательница ей тут же, молниеносный вопрос, как укол.
– Точно! Прикол! Никакие это не швейцарские, а самые настоящие китайские часики, подделка они, так что бери и носи! На, забирай! – говорила, взяв ее за руку и тут же надела ей на руку красивый и затейливый браслетик этого поддельного Ролекса…
– Носи на здоровье! А насчет выходки с твоими часиками ты уже меня прости.… Понимаешь, с утра отец доставал, потом эти пробки на дорогах, Мерсом никак не проехать…
– О, как я тебя понимаю! – сказала с саркастической улыбкой преподавательница. – Только французы так говорят: у каждого своя беда; у одних – алмазы мелкие, а у других – суп жидкий…
– Прикольно! Надо обязательно запомнить и вечером рассказать папке! А, знаешь, что? – сказала и, обернувшись к охраннику, продолжила. – Так, Бой, как мы можем быстрее с моей новой подругой спокойно перекусить и выпить по бокалу шампанского? Надеюсь, ты не будешь возражать? Ты, училка – прикольная?
– Ну, я не знаю…
– Только давай мне, без этих своих интеллигентных выходок! Раз ты содействуешь мне и нашей фамилии, то, значит, ты в моей команде, так говорит мне папка. Людей, говорит он, надо видеть, а толковых – перетягивать на нашу сторону. Так что, считай, ты уже на моей стороне.
А потом обернувшись и к нему недовольно, с претензией:
– Бой, ну, что ты стоишь, давай, булками двигай, двигай! – и она его по попке, слегка и фамильярно хлопнула ладонью.…Обернулась и тут же:
– Ну как, помирились? Дружба? А хочешь… Бой, стой! Повернись спиной! Сейчас она твою попку попробует…
– Нет, что ты! Ты что?!
– А я что? Я, ничего! Видела бы ты сейчас свое лицо, когда я его хлопнула по попке? Так я говорю, Бой?
– Так, Маста! Так!
– Ну что, едем, Тик-так! Тик-так!
А потом Бараева, уже проходя вместе с ней по институтскому коридору и у Боя за спиной, близко наклоняясь к лицу своей новой подруге, зашептало ей такое… Что она, женщина и уже повидавшая кое-что, даже сбилась в шаге, от ее неожиданного откровенья о своем Бое. От ее обнаженных подробностей у взрослой женщины даже зашлось дыхание, тем более предмет ее откровений маячил своей огромной и сильной спиной и двигал предметами восхищения этой проказой девчонки…
Напротив центрального входа института стояла новенькая иномарка, и она сразу же почувствовала на себе внимание всех со стороны, когда вместе с ней подходила к этой сказочно красивой и дорогой машине. Ей даже стало неудобно, когда Бой, о котором она теперь уже узнала некоторые интимные подробности, вежливо улыбаясь, раскрыл перед ней заднюю дверцу машины, словно раскрывая и обнажая себя…
Мама! Что же я делаю? – только и успела подумать, залезая в комфортную и мягкую приглушенность салона. Ведь меня в институте просто заклюют! – говорила про се6я с удовольствием усаживаясь на мягкое, и такое нежно сиденье, обволакивающее ее сзади.
Я и Бараева! И потом, рядом с ней, этот сказочно сильный сексуальный мальчик.…Ну, какой же он мальчик? Посмотри на него… Мужчина! Нет, ты только посмотри на его руки? А если он завтра, да этими самыми руками, да что там, руками, да как за тебя возьмется?
Нет, я сумасшедшая, что же я делаю на глазах у всего института.…Нет, не сумасшедшая, а просто я так хочу всего этого! И секса хочу с этим гигантом и чтобы…
– Ну что, ты готова, едем? – сказала девчонка, усаживаясь рядом и бесстыдно высоко, оголила рядом с ней свои вызывающе красивые ноги…
Ну а часики ее как? Так, и остались лежать на улице? Так они тикали или уже?
Нет! Теперь уже на ее руке тикали бараевские часики и, оказывается, что они самые настоящие Ролексы, как потом она выяснила, и стоили они.…
Вот это и был ей подарок от ее папки, который, так поучал свою девочку, напутствуя ее, первый день в институт:
– Ты должна ей все это красиво и с шиком подарить! Чтобы все это увидели и запомнили! И пусть все знают, что Бараев не только умеет заставить, но и может щедро вознаградить того, кто на его семью работает…
Ну а вы, как считаете? Она красиво выступила с этими часиками? Красиво она их подарила и с выдумкой?
Но самый большой и желанный для нее подарок ждал ее еще впереди… Бараевы умели благодарить и потом, все у них с какой-то необыкновенной выдумкой…
Недаром, о Бараеве говорили, что он потому преуспел, что все у него не так, как у всех нормальных людей…
А вот, как и какой подарок, еще, да с бараевской выдумкой, ей вскоре преподнесли, о том читайте дальше…
РЕСТОРАН
Собственно, чтобы попасть в ресторан «Казбек» никуда им ехать было вовсе не надо, потому как этот ресторан, находился на той же улице, в каких-то трех сотнях метров от университета.
Это она так специально, догадалась преподавательница, чтобы показать свою силу и значимость, а может, это у нее в крови, как у ее отца. Ведь выпендриваться перед заумными интеллигентами, в последнее время для бизнесменов, стало, чуть ли не главным в их жизни развлечением.… И пусть эти заср… интеллигентишки, так они рассуждали хоть на голову становятся, в поисках справедливости, а мы, истинные хозяева теперешней жизни, будем делать, и делаем то, что сами посчитаем нужным! Они все воют и ноют о справедливости и совести, а того не понимают, что вся сила уже не у них, а у тех, у кого в руках бабки. В бабках вся сила! В бабках!
И она, преподаватель экономики это тоже прекрасно понимала. Потому и брала, потому и тащилась в ресторан с какой-то наглой дочкой местного олигарха.
А что, пусть он платит за все, если с мозгами у его дочки не в порядке, если сама даже не может на вступительных экзаменах ответить на такой простейший вопрос…
– А вот и приехали, выходим! – прервала ее размышления Бараева. – Иди за мной, сейчас ты увидишь фокус… – сразу перешла с ней на Ты.
– Какой еще фокус?
– А вот такой, смотри! Стоит мне только щелкнуть пальцами… – и она, широко шагая и нагло, входя в ресторан, поднимая руку над головой, громко щелкнула пальцами.
А ведь и вправду, фокус!
Ей навстречу вылетел управляющий, а за ним, вприпрыжку сразу же официант…
– Душа моя, – изгибаясь от угодливости, сладострастно запел управляющий, – вам накрывать в ВИП зале, или…
– Или… – говорила она, брезгливо отворачиваясь от него и лениво осматривая пустующий, в это время зал, явно наслаждаясь каким-то своим превосходством, а потом пальчиком ткнула в угол, на столик у окна и ему небрежно.
– Там! И давай быстрее, понял, ты, антрекот недожаренный…
– Понял, я мигом!
– Ну что, понравился тебе мой фокус? – говорила она, проходя и усаживаясь за свободный столик.
– Нет!
– А что, так? А, знаешь, в чем разгадка? – спрашивала, развалившись в кресле и нисколько не беспокоясь о том, что опять слишком высоко обнажает свою красивую ляжку, более чем приличия надо бы. – А весь секрет в том…
– Скажи мне, есть еще что-то в нашем городе, что не принадлежит твоему отцу? И ресторан этот и вообще…
– Прикольно! А как ты догадалась?
Потом они выпили по бокалу шампанского, от большего она сначала уклонилась, ссылаясь на занятость. Ведь ей еще надо было на кафедру, через час, примерно потом еще к декану с докладом о первом учебном дне в институте. А вот от мороженого, не отказалась и с удовольствием, отщипывая ложечкой, маленькие порции и неожиданно для нее спросила:
– А что с твоей мамой? Что с ней произошло?
– А ты что, знаешь, и об этом? Откуда?
– Да, нет просто догадалась, что ты осталась без мамы. Ты все время мне: вот я и папка и ни разу мне ничего не сказала о маме. А так в разговоре у девушек никогда не бывает. У них, обязательно что-то с их мамами связано, и они об этом постоянно рассказывают. То ли они, их куда-то не отпускают, то ли о чем-то им говорят назидательно и они об этом вспоминают в разговоре, но девочка всегда в разговоре с незнакомыми женщинами вспоминает о своей маме.…А ты мне даже ни разу…
– А это правда, что девочки в разговоре все время о своих мамах упоминают?
– Ну, по крайней мере, я на такое всегда обращаю внимание, когда с девочками в институте на кафедре разговариваю… Особенно когда они плохо учатся и прогуливают, а некоторые, даже на первом курсе умудряются забеременеть…
– Нет, я хоть и без мамы выросла, но я такой девчонкой никогда не буду, потому тебе расскажу немного о себе и о маме.
И она начала:
– Мы тут всего семь лет, как обосновались, а до этого все время по миру. Отец сделал деньги у нас, а потом, когда его стали доставать местные бандиты, он выехал с мамой в Аравийские страны. Ну и уже, как там принято, у состоятельных людей, купил себе дом, нанял прислугу, принял ислам…
– А что, твой отец?
– А что тут такого? Вот ты, например, в какого веруешь бога?
Я ей, молча, несколько раз подряд щелкнула пальцами, изображая деньги.
– А, поняла! Ты так как все, сейчас.
– А ты, что, не так?
– Да так, так.… К тому же отец говорит, чтобы я выучилась, как следует и приняла от него потом все дела в свое управление.
– Вот как?
– А ты, как думала? Я для чего в твой институт поступила, чтобы пялиться на твои сиськи, да с тобой по ресторанам шляться?
– Знаешь, пойду я уже, пожалуй … – сказала преподавательница, засуетившись, и стала собираться.
– Ты что, обиделась? Ну, не обижайся, прошу тебя.… Давай еще поговорим, – удержала ее за руку с виноватым видом и усадила снова на место.
– Мне так и хочется поговорить с тобой о маме… – сказала и, отвернувшись к окну, надолго замолчала.
Преподавательница первая нарушила затянувшуюся паузу.
– Ты знаешь, а я ведь даже не знаю, как тебя зовут? Документы твои видела, а вот как зовут, не запомнила. Все Бараева, да Бараева. Давай, хоть сейчас, познакомимся! Я…
– Да знаю я, знаю, что ты Екатерина Петровна, а можно я так и буду тебя – на Ты? Можно мне тебя просто так называть?
– Да, как хочешь, так и называй, только не при посторонних. Знаешь, пойдут еще разговоры…
– А ты что, разговоров боишься, если нас вместе увидят или услышат, как я тебя Катькой назову? Прости, Катей, Катюшей, а лучше, наверное – Кэт. Хорошо, Кэт?
– Хорошо, Бараева…
– Вот и будем знакомы, я – Бараева Джулия, а полное имя – Джулиана, оно что-то такое обозначает, с длинной косой. А так как для многих непривычно, то все знают меня тут как Джулия, но можно звать и как-то иначе, а некоторым я позволяю себя называть мужским именем…
– Ну, тогда и я тебя буду звать – Джинн! Так, пойдет?
– Как пожелаешь, моя госпожа.…А, знаешь, прикольно, как в сказке об Аладдине…
Потом они еще часик очень мило посидели и тепло, да откровенно разговорились. К тому же и вторая бутылка вина, заботливо преподнесенная им от угодливого управляющего, приятно освежила им память, смягчая беседу на трудную тему.
Джинн рассказывала ей о себе…
– Я рано рассталась с мамой. Сначала она долго болела, потом отец возил ее по врачам, лечил в заграничных клиниках, а я оставалась одна с няньками. И как только отец уезжал, то некоторые из них довольно часто своевольничали и безобразничали. Пока была маленькая, я всего не замечала и считала, что так и должно было быть, а вот когда пошла в школу…
– А ты, в какую школу ходила? В русскую?
– Нет, меня папка определили в частный пансион во Франции…
– Ничего себе! Как это ты так из Аравии и во Франции оказалась?
– Отец привез маму во Францию на консультации по лечению, а я уже, к тому времени, подросла, к тому же мама уже не хотела оставатьс без меня. Она, как чувствовала, что нам еще недолго оставалось быть вместе. А тут врачи и ее снова положили в госпиталь. Меня, чтобы я не оставалась одна, отдали в пансион, где я училась и проживала до тех пор, пока была жива мама…
– Ну и как там, в пансионе? Тебя там сильно доставали? – спросила Кэт, стараясь немного ее отвлечь от невеселых воспоминаний.
– Еще бы! Я ведь такого понабралась в доме отца, что меня даже одно время хотели вернуть отцу! Он их еле-еле уговорил, чтобы меня оставили.… А тут еще, любовь навалилась…
– А что, в пансионе были мальчики?
– Нет, почему же?
– Ну, ты же сказала, что влюбилась…
– А что, не бывает любви среди девочек? Вот у тебя, например, что же, такого не было? Ну что ты отворачиваешься, расскажи? И я проверю, какая ты можешь быть честной подругой или врушей! Ну, я тебя внимательно слушаю, давай, рассказывай… Ну, не жмись, колись!
– А я и не жмусь совсем, с чего это мне?
– А я так и знала, я чувствовала… Я ведь к тебе со всей душой, а ты? Эх ты! А еще хочешь моей подругой называться? Я же…
– Так, хватит болтать, пора уже закругляться! Мне ведь еще надо в институт…
– Ну, хорошо, не хочешь сейчас со мной откровенничать, тогда давай так поступим! Ты, в котором часу освободишься? В четыре, в пять?
– Ну, зачем это тебе? Я и сама не знаю, как и когда все закончится. К тому же может и задержусь. Сама понимаешь, начало нового учебного года, надежды и все такое.…Нет, я обязательно задержусь! Либо на кафедре, или у ректора, но обязательно и куда-то я попаду сегодня на пьянку!
– А ты сможешь мне позвонить, как освободишься?
– Ну и зачем это тебе? У тебя своя жизнь, а у меня…
– Нет, ты мне скажи, ты сможешь? Тебе что, трудно ответить?
– Так, пора уже, спасибо за все и за мороженое и вообще… Батюшки! Что же я сижу?
– Не паникуй, успеешь! На вот мою визитку, позвони мне вечером, как только освободишься. Хорошо?
– Ну, я не знаю… – говорила Кэт, все еще не решаясь на что-то с ней… Она, собираясь пройти к выходу, крутилась с вещами и обдумывала сложившуюся ситуацию. Так, она поступала всегда, когда дело касалось какой-то для нее выгоды.
Она еще подумала, ну и зачем мне все это? Эта девица развязная, достаточно наглая и настырная! К тому же ко мне в друзья набивается и это неспроста. Конечно, это нерядовая девочка, и, знакомясь с ней ближе, я получаю еще, помимо всего, еще и финансовую поддержку, а то, что такая поддержка ей будет оказана, она и не сомневалась. Но она ждала чего-то еще. Возможно, за этим знакомством для нее кроется нечто большее? О чем она, невольно думает все время, с первых же минут знакомства с ней, и что ее так тревожно волнует, что ее соблазняет… А, может, и не стоит все вот так и сразу же, обрывать с ней, и с ее отцом?
– Ну, хорошо, позвоню! Только это может быть уже вечером…
– Ну вот и хорошо! Звони в любое время, Кэт, я буду ждать твоего звонка! Очень буду ждать! Не забудь!
И уже, шагая к институту Кэт, все прокручивала в голове ее слова, и этот взгляд, с которыми эта девчонка, казалось ей, лезла к ней прямо в самую душу!
И что она ко мне прицепилась? Что этой девчонке от меня еще надо? Ну, помогла я ей поступить и что? К тому же она сполна отблагодарила и даже, я бы сказала, щедро. Я что, ей осталась должна? По – моему мы квиты, вернее, каждая получила то, чего хотела. Ну и зачем, тогда я с ней?
Ах, да! Вспомнила о пари, которое только что заключила со своим бывшим. Ну, тогда, тем более!
Нет, проиграть пари мне никак нельзя! А я и не проиграю, пусть даже не надеется, я обязательно выиграю, потому что с ней спать не буду, это раз, а во-вторых, я так хочу с ним снова и опять, как это было у меня с ним раньше! А если я выиграю, то ему деваться будет никуда! И я ему так и скажу: плати или отдавайся натурой! А что, я, по-моему, неплохо придумала с этим пари? И не мытьем, так катаньем, но я его все равно под себя.… Ну и что, что мы разведены? Разве же нам это помешает? Еще бы! Я же ведь такой приз выиграю.… А что, я такая! Я выиграю обязательно, выиграю!
И зашагала уверенней убежденная в своей правоте и желании выиграть и это пари, к тому же… Ах, если бы я выиграла, то я бы уже с него уже не слезла бы…
И рассмеялась тому, как за игрой слов, разыгралось ее воображение.
Нет, я с него долго не слезу, точно! Пусть он только попробует мне отказать! Да я, как на него навалюсь…
– Ха… ха… ха! – рассмеялась, собой очень довольная и с хорошим настроением пошла наводить порядки на кафедре и в институте вообще!
ЭКСЦЕЛЕНТ
– Алло, Джинн! Эт – я!
– Вы уже закончили?
– А ты что, из бутылки голос своей хозяйки не узнаешь? Ну и какой же ты, тогда, Джин? А ну, марш ко мне, Джин, живо! Я хочу тебя видеть!
– Так, где ты находишься?
– Где, где? Да там, где ты мне показывала свои фокусы! А… ха… ха! – при этом она попыталась точно так же щелкнуть пальцами, но у нее ничего так и не получилось.
– Ты в ресторане «Казбек»?
– Казбек, Казбек.… Слушай, а ты точно приедешь? Я тебя буду ждать и потом, я так хочу увидеть главный твой фокус! Скажи, ты мне точно это покажешь? А… ха… ха!
После фуршета на кафедре, некоторые ее коллеги, как и она, теперь уже – одинокие, разведенные или просто отвергнутые своими любимыми, все такие они и уже вместе, догуливали потом в ресторане, заливая и зализывая свои любовные раны.
Кафедра хоть и экономическая называлась, но гулять на ней и тратить деньги умели, как самые заправские мотовки и кутилы. К тому же почему бы и не погулять, когда им так легко перепадали бабки: то – за экзамены, а то – подарки дорогие…
Потом, Кэт уже плохо помнила, как ее забирала Джинн, прямо из-за столика в ресторане, под недовольное ворчанье опьяневших ее подруг с кафедры
– А куда ты меня везешь? – спрашивала Кэт свою новую подругу. – Я с тобой спать не буду. Ты меня поняла? Ах, поняла? Тогда, дай я тебя поцелую!
И лезла к ней, этой красивой девчонке, своей новой подруге, совсем забывая, что ей с ней нельзя было не только целоваться, но даже и сидеть рядом. А иначе она проигрывала пари.
И она каждый раз вспомнила об этом, как только в ее голове несколько прояснялось. Но ее уже захватывало желание и она, тут же забывала, о своем запретном табу. К тому же и девочка эта, она сама тоже подставляла ей свое лицо, искала ее губы, так горячо обжигая ее своим горячим, сбивающимся от волнения, дыханием… На что она ей, все твердила, как заклинание…
– Мне с тобой нельзя! Нельзя, ты меня поняла? Ах, поняла? Ну, тогда, дай я тебя расцелую…
Как приехали, и что было потом, она не помнила.
Утро…
Кэт, с легким постаныванием, повернулась набок, открыла глаза и уставилась на молодое женское лицо рядом, пока что ею еще не узнаваемое. А затем, ощущая для себя незнакомую постель, поняла, что это лицо – Джинн. Она смотрела на спокойное и красивое лицо этой девушки и все силилась вспомнить, как же она оказалась с ней в одной постели?
Я что же, переспала с ней? – тревожно подумала.
Нет, такого не было! Не было! Да и как такое, возможно, вообще? Ведь я, старший преподаватель кафедры и я…
Да? И что же? Нельзя, даже старшим преподавателям институтской кафедры по своему усмотрению заниматься любовью? Ах, потом все, а вот сейчас мне уже, срочно бы надо…
– Так, настоящий дурдом! – говорила себе, неуверенно вставая, стараясь прикрыться хоть чем-то и торопясь найти так ей сейчас нужную комнату. Замешкалась…
– Слышишь, родненькая, подскажи мне, где тут у вас… – зашептала, наклоняясь над спящей красавицей, понимая, что без ее помощи она, может, и опозорится. Особенно если еще минутку не найдет так нужную для нее сейчас комнатку…
– Там, слева, сразу же вторая дверь… – прохрипела та спросонья и с трудом, не меняя положения, размякшего в неге тела, махнув вяло рукой куда-то туда, за спину…
Катька тут же —туда…
Но и красавица, сразу же открыла глаза, проснулась, повернулась на спину, подтянув одеяло, под самое горло и стала ждать ее возращение, тревожно и напряженно смотреть на дверь…
– Кто тебе разрешил?! Я убью тебя… —закричала Кэт, хватая Бараеву на горло….
– Что это?! Что это такое, я тебя спрашиваю? – сразу же – после недолгого своего отсутствия, не проходя даже и нескольких шагов от двери в комнату, закричала Кэт с истеричными фальцетными перепадами в голосе.
– Как ты посмела! – теперь уже, она просто завизжала. – Я убью тебя!
И тут же бросилась к ней на постель обнаженная, совсем забывая прикрыться, с перекошенным от гнева лицом.
– Сука! – орала она, наваливаясь на нее и стараясь ухватить за горло и придушить девушку своими дрожащими руками…
Но оттого, что Джинн никак не отреагировала и даже не пробовала сопротивляться ей, она, уже ухватив ее за горло, постепенно ослабела сдавливания…
– Кто тебе разрешил?! Как ты посмела?! – задыхаясь от гнева и брызгаясь слюной, изрыгнула ей эту фразу, словно выстреливала ей прямо в лицо.
– Ты! Ты разрешила! Пусти, ты мне делаешь больно!
– Я? – неуверенно и ничего не понимая, спросила Кэт, ослабевая захваты рук на ее горле.
– Да, ты! Пусти… – Джинн села, отвернувшись от нее, и говорила ей с упреком, растирая руками покрасневшее горло. – Я так и знала, что ты сегодня так и отреагируешь. Я предупреждала!
– Предупреждала что?
– И не что, а кого? Тебя вчера предупреждала, вот что!
– Меня?!
– Да, тебя! Неужели ты и этого не помнишь?
Неожиданно наступившая тишина, казалось, эхом повторяла в ушах у обоих ее истошные крики и слова упреков в адрес Джинн.
Джинн сидела на кровати, подтянув ноги к груди, согнутые в коленях, и все трогала руками свое горло, слегка покручивая головой. А Кэт, стояла перед ней голая, глупо и напряженно выпрямившись. Стояла на коленях, всей массой своего обнаженного тела придавливая глубоко мягкую постель возле их тел. Руки ее, которыми она только что, чуть не придушила подругу, сейчас безвольно и беспомощно болтались вдоль ее тела, не находя своего привычного положения и почему-то были обращены ладонями кверху.
Кэт уставилась на свои раскрытые ладони, словно все еще не веря тому, что только вот что, она этими самыми руками чуть не придушила ее. Она еще не успокоилась и часто дышала, руки ее все еще слегка дрожали. В ее голове все перемешалось. Наконец, она, плохо еще соображая, перевела взгляд на подругу, потом снова на свои руки и так несколько раз подряд, все еще не веря в свою выходку с покушением на ее удушение.
Это не осталось не замеченным Джинн, которая, словно над ней издеваясь, с насмешкой сказала ей.
– Если ты все еще хочешь меня придушить, то действуй! У тебя это, кажется, довольно, неплохо получается.
– Ну, хорошо, – наконец-то произнесла, словно обреченная Кэт, окончательно взяв себя в руки, – ты мне только скажи, как это ты со мной все проделала, как ты управилась? Ведь не могла же я сама тебе помогать, я же ведь была такой пьяной…
– Ну, не такой уж и пьяной, как мне показалось…
– Нет, я была сильно пьяной! если даже сейчас ничего не помню! – стала настаивать Кэт, пытаясь себя оправдать. – Ну, а ты, в таком случае, что ты со мной делала и, главное, – как?
– Да никак! – ответила Джинн, раздражая ее еще больше своими отрицательными ответами, и, как показалось Кэт, что она так специально ей отвечала, как бы над ней издеваясь… – Ты сначала целовалась, а потом сама попросилась в сауну.
– Куда?
– Сказала, что тебе надо вымыться и что лучше всего это сделать в сауне.
– Нет, ты соображаешь, что ты мне говоришь? А если бы меня там хватил сердечный удар от выпитого и разогрева в сауне?
– А что я могла с тобой поделать, ведь ты уже стала раздеваться и тащить меня к этой самой сауне.
– Я? Да откуда же я знала, где она тут у тебя? Ну и где же она, эта твоя знаменитая сауна, давай, уже, показывай, – сказала и встала, снова, кутаясь в простыню. – Пожалуй, я сейчас, сама бы от сауны не отказалась…
Джинн, также нехотя и прикрываясь, встала, потянувшись демонстративно перед ней и пошла впереди, показывая ей дорогу.
Спустя минуту…
– И это сауна? – спрашивала Кэт, окидывая взглядом теплое и чистое, округлое помещение почти с точно таким же бассейном посередине небольшего зала с застекленным куполом над ним.
– Вот это домашний хамам, Турецкая баня, как у вас говорят.
– А здесь приятно, тепло, особенно, какой-то теплый пол. А это что, можно тут полежать, – спросила, обнажаясь, скидывая простыню и, сначала уселась на каменный лежак, а потом растянулась, на животе во всю длину.
– Это разогретые каменные лежанки чебек-таши. На них ложатся для подогрева и процедур: пилинга и массажа.
– Пилинга?
– Да, пилинга, скраба. Только сначала надо разогреться, как следует в сауне, потом вымыться с душистым мылом, лечь сюда и потом.…А хочешь, чтобы тебя обслужили, как в настоящем хамам?
– Нет, подожди! Ты опять меня уводишь в сторону. Я же хотела узнать, как я дошла до такой жизни, – сказала Кэт, переворачиваясь на спину и выставляя ей на обозрение, обсуждаемое ими – ее оголенное место.
– Я вот об этом хотела спросить, – сказала и, приложив ладонь на оголенный лобок, несколько раз его нежно погладила. – А ты знаешь, прикольно и потом, это какие-то новые и приятные ощущения….
– А ты что же, никогда раньше не ходила с обритым лобком? – спросила Джинн и сама стала укладываться рядом на соседнюю лежанку.
Кэт повернулась в ее сторону и стала рассматривать ее обнаженную, и распластанную фигуру сзади, потому, как она легла на живот.
Отметила ее стройную фигурку: аппетитную и крепкую попку, которая, даже в расслабленном состоянии, выглядела упругой. Заметила, не широкую девичью спинку с проступающими сквозь тонкую и белоснежную кожу косточками лопатки и ребер. Запомнила кости, довольно развитого таза и удивительно нежную, тонкую шейку, на которой покоилась ее черноволосая головка. Лицо ее было повернуто в сторону, а обе ее руки она уложила под подбородок.
– А ты красивая…, – сказала Кэт, после небольшой паузы, немного загадочно, – у тебя очень красивое тело. Наверное, мама твоя была очень красивой? Расскажи мне еще о ней, какой была она?
Джинн лежала, не шевельнувшись, а потом неожиданно для нее…
Кэт сначала даже не поняла, почему у девушки задрожали плечики, почему она стала тихонечко всхлипывать, а потом она догадалась.
– Ты плачешь? Ты все еще ее любишь? – спросила и потянулась к ней рукой.
Кэт села к ней сбоку и стала нежно поглаживать спинку и плечики Джинн…
Постепенно девушка перестала всхлипывать, успокоилась и, казалось, заснула. Кэт поглаживала верхнюю половину ее обнаженного девичьего тела и чувствовала в себе какое-то неясное волнение.
Странно, подумала, как она так быстро изменилась. Вот, только что была такой взрослой и уверенной почти со мной равной, но стоило только мне заговорить с ней о маме, как она расстроилась и затихла просто на глазах превратилась в хорошенькую девочку…
А она и, правда, хорошенькая. Хорошенькая, взрослая девочка, да и тело у нее такое…
– Пожалей меня, пожалуйста, – внезапно, из-под рук, услышала ее просьбу.
Кэт, выждав нерешительно секундную паузу, чуть прикасаясь самыми кончиками пальцев начала ее нежно поглаживать.
Сначала, все на тех же местах, а потом, захваченная ее покорностью и своими неожиданными желаниями, стала потихонечку заезжать на ее оголенные кверху места. При этом она, сначала касалась ее осторожно и только самыми кончиками пальчиков, а потом, уже, осмелев – стала поглаживать, касаясь тела, уже всей ладонью.
Гладила, понимая, что по своему поведению эта девочка такая же, какой была раньше она. Она ведь тоже рано осталась только с мамой и без отца, с которым ее мать опрометчиво развелась…
Отец работал на том же заводе с мамой, она – в бухгалтерии, он – инженером конструктором. И видимо, неплохим, раз потом уже, после развода и создав новую семью, стал ведущим конструктором. А она, потеряв всякий контакт с матерью, из-за отца, которого безумно любила, скоро попала в дворовую компанию. И как-то раз, когда она оказалась в милиции, она в отчаянии назвала новый адрес отца.
Он приехал за ней, отпросил и, как только остался с ней наедине, так сразу же спросил:
– Дочка, ты чего?
– Так, я, все-таки дочка? Твоя?
– Ну, да! Моя, любимая…
С этого времени у нее все пошло по-другому. Она ушла жить к отцу и вскоре снова стала успевать в школе, потом, успешное поступление в институт…
На свадьбу отца приперлась ее мать и чуть было все не испортила. Она выпивала и уже нигде не работала. Она вспомнила, как к ней осторожно и бережно отнесся ее бывший муж и ее отец. А мать пьяная, вырываясь, все кричала в злобе: то ему, то дочке, то его жене.…Эх, да что там говорить, чего хорошее она могла, уставшая от постылой и распутной жизни, ее, вечно пьяная мать?
И вот сейчас, сидя рядом и поглаживая свою новую подругу, почти девочку, она ощущала к ней нечто большее, чем жалость.
Может, это нежность? А, может, все-таки жалость? Смутилась оттого, что, так и не разобравшись, сама потянулась к ней снова…
Наклонилась и легонечко поцеловала в ее обнаженное, мокрое и горячее плечико. Потом, слегка сдерживаясь, привалилась к ее телу сбоку, ощущая тепло и невероятно приятное естество молодого тела.
Джинн, казалось, не реагировала.
И тогда Кэт просто в каком-то безумстве, теряя голову от близости и ее покорности, не удержалась, и, налезая на нее ногой, следом, всем телом, завела свою руку к ней под ее горячий и мягкий живот…
Потом Кэт запомнила, как сама Джинн ухватила ее за кисть руки, затянула и сжала ее у себя между ног. То ли – тепло, то ли – новое ощущение от всего и Кэт, внезапно вспыхнула!
Она лезла к ней…
Это от того у меня, что так долго не было никакого секса, – говорила сама себе, пытаясь, оправдать свои развратные действия и снова тянулась к ней…
Ее пальцы ощущали мягкую и нежную влажную плоть, невероятно теплую, девичью. Ей так захотелось ее всю расцеловать, она взялась за ее плечо и несильно придавив, повернула ее тело на спину…
Лицо Джинн приняло выжидательное выражение, а покрасневшие глаза смотрели ей прямо в глаза. И хоть, она и молчала, лишь приоткрыла ротик и часто дышала, но Кэт ощущала это ее выжидание…
Выжидание чего? только и успело мелькнуть у нее в голове.
Так, она что, хочет или мне так только кажется?
Ну а ты? Ты хочешь ее? Неужели ты так скучаешь по сексу, что и на такое способна? А как же все остальное? – мгновенно пронеслись в голове такие сейчас нужные и спасительные мысли. Следом в ней, словно окрик, ее внутренний голос – нет!
А что, нет? Да и как это, столько дней обходится совсем без секса?!
И ты готова уже с ней?! Смотри, какая она.… И ты еще раздумываешь?
Несколькими секундами они, сверяя свои ощущения и желания, взволнованно и напряженно переглядывались…
Кэт, все еще оставалась в замешательстве: ведь она старше и ей за все отвечать. Наконец, после секундной паузы, она услышала ее взволнованный голосок почти как шепот:
– Поцелуй меня… – Катерина на мгновенье опешила!
Секундами она все еще колебалась.…
Но, эта красавица, кто уже лежала под ней, неожиданно обхватила ее за шею и, пересиливая застенчивость и нерешительность Катерины, притянула ее к своему лицу…
Катерина в полуобморочном состоянии ощутила сначала на щеке, ее горячее и прерывистое дыхание, следом, чуть ощутимое прикосновенье губами где-то в районе ее дрожащих губ и следом…
О господи! Такие горячие, такие податливые, нежные и необыкновенно мягкие губы девушки прижались к ее губам… Она ощутила запредельный вкус ее нежных губ, запах ее молодого лица…
И она, теряя всякий стыд и разум, сцепилась с ней в запретном поцелуе…
Боже, что же я делаю?! – промелькнуло в ее голове в последнее мгновение. А следом в нее, сминая всякие запреты и сомнения, навалились страшные, беспощадные ощущения близости с первой в своей жизни – женщиной…
После ее губ и расцелованного ею лица, ненасытные губы Кэт, наконец-то, коснулись ее груди и такого маленького у нее, нежного, девичьего соска…
– О! – сразу же застонала сама и тут же, перемещая лицо в поцелуях тела, одной груди, она перескочила на маленький и нежный другой бугорок. Эх, знали бы вы, чем были для нее эти нежные и маленькие девичьи соски?! Они были ее – запретной страстью!
И она принялась их, как с той соседской девчонкой в юности, облизывать, покусывать и целовать взасос, захватывая их с силой, губами…
Она все проделывала с Джинн точно так же, как когда-то впервые проделывала в темном подвале с Лилькой, той самой соседской девчонкой.
О том времени и тех ощущениях она не забывала и долгое время, когда сама чувствовала неудовлетворение, перебирала руками свои соски, мечтая о тех недоразвитых грудях и маленьких сосках, которые один раз взяла и распробовала. Один раз и, как оказалось – на всю оставшуюся жизнь…
И видимо, эта ее непомерно болезненная страсть низошла и на Джулиану. Которая уже тяжело дышала и, изгибаясь всем телом, то подставляла, то убирала ей свою зацелованную грудь, а Кэт все никак не могла оторвать от нее своих губ. И она эти маленькие соски все тянула, покусывая, и никак не могла отпустить…
Наконец, Джинн, задыхаясь в волнении, попросила:
– Мне достаточно, ты мне делаешь уже немножечко больно. Отпусти их…
Попросила и неожиданно двумя руками обхватила ее голову и стала сама надавливать, стараясь столкнуть ее голову книзу.
Кэт сразу не поняла, чего же она хочет? Пересиливая давление ее рук, приподняла лицо, старясь увидеть ее глаза…
На нее, чуть ли не в упор, смотрели два уголька, безумных от страсти…
– Поцелуй меня ниже, – услышала то, что как приговор восприняла для себя.
– Прости, милая, но я… Я не могу, – прошептала, замерев и не поднимая глаз.
– Почему? Я что, противная?
– Нет, что ты! Дай мне обвыкнуться, хорошо? – приподняв голову, начала оправдываться Кэт и следом села, виновато сжимаясь всем телом.
– Понимаешь, я не могу…
– Ты не хочешь меня?
– Хочу! Но…
Ну и как она ей могла объяснить, что однажды уже, у нее была такая же неудачно закончившаяся попытка.
Лилька, та самая ее подруга, в том же темном подвале, однажды решила заставить ее насильно себя там поцеловать. Но, то ли она еще не была к тому подготовлена, то ли ее запахи, давно не мытого женского тела или что-то еще…
Вообще, ее тогда сразу же стошнило. Ее вырвало, и она это помнила, потому и сейчас отказывалась от предложенного ей угощения…
Это потом она уже узнала, что так иногда бывает у женщин и девушек, оттого, когда они долго не соблюдают правила личной гигиены…
Но откуда же, девочки могли это знать тогда, когда, даже само напоминание о таком естественной женском поведении, как обсудить тему о том, как надо подмыться, считалось немыслимой нескромностью и вопиющем распутством? Но об этом она, почему-то, сейчас не вспомнила, а даже наоборот, отказалась вот…
Неловкое положение затягивалось… Неожиданно, сама Джинн его разредила, игриво и с иронией в голосе спросила:
– Эй, кафедра?! – пошутила Джинн, лежа и откинувшись, трогая ее за руку, – о чем задумались, уважаемая Екатерина Петровна?
Кэт бросила на нее тревожный взгляд и виновато промолчала. Тогда Джинн снова, разряжая паузу.
– Надеюсь, вы, Катерина Петровна, не поставите мне неуд на первый раз за этот урок!
– Ну, что ты?! Пять! Отлично! Эксцелент!
– А этот ваш эксцелент, куда надо его применять?
– Дурочка! Да ведь ты же совсем еще – дурочка! Это значит, что превосходно, восхитительно, вот, что это обозначает!
– А я-то думала, – играясь и все еще стараясь развеселить ее, говорила Джинн, – я думала, что эксцелент надо вставлять куда-то туда!
– Вот я тебе, задам! Вот я тебе, сейчас!
Подруги вскочили и стали вертеться вокруг лежаков чебек-таши, стараясь догнать, друг дружку.
– Ну, все, Джинн, я сдаюсь! – первой, запыхавшись, попросила пощады Кэт, – тебя не поймать!
Сказала, снова усаживаясь на теплый лежак, слегка раздвигая свои разгоряченные и вспотевшие голые ноги.
– А вот и нет! Я первой сдаюсь! – сказала Джинн и встала перед Кэт на колени. Потом, приподнимая кверху свое разгоряченное, такое милое личико добавила, – прости меня, моя эксцелент!
У нее были такие красивые и просто бездонные глаза, что Кэт, невольно, потянулась к ней и, неожиданно для самой себя, еще шире раздвинув колени, притянула и приложила к себе ее голову между своими ногами.
Джинн тут же зарылась к ней куда-то лицом туда, обдавая ее между ногами своим горячим дыханием и вовсе нестерпимыми прикасаниями….
Кэт гладила ее мокрые волосы, и когда Джинн, каждый раз поднимая лицо, набирая воздух, смотрела на нее своими прекрасными глазками, она успевала погладить ее личико уже ставшее потным, а потом снова, направляла руками ее лицо к себе, между своих ног, начинавших уже так предательски дрожать.
Джинн целовала у нее что-то, лезла к ней куда-то туда пальцами, а Кэт все еще никак не позволяла ей добиться того, к чему ее нежная подруга так пробивалась. Наконец, и она, почувствовала, как возбуждаясь сама, настраиваясь с ней на близость, потянулась всем телом назад…
Отодвинувшись глубоко на лежак, она, неожиданно для самой себя, опрокинулась на спину, раздвигая перед ней свои дрожащие от нетерпения и смущения ноги…
Кэт только и успела отметить, какие у нее теплые и нетерпеливые руки, которыми Джинн обхватила ее ноги, подтягиваясь вперед лицом между ее ног и утопая в ее прелестях…
Господи! Что же я делаю?! Успела подумать, как неудержимая страсть, сметая в ней всякую скромность и гордость, прорвалась к ее естеству, сокрушая все ее представления о приличии и сдержанности порядочных женщин в сексе.
Господи! Почему я это позволяю? Почему, господи..и…и! – А…а….а! Мама, мамочки!
РАСКАЯНИЕ
– И что, ты все же дала? – спрашивала Лилька, к которой Катя пришла за советом.
– Да.
– И что, никаких иных вариантов у тебя не было?
– Не было, да и как-то так все само получилось… О чем я, конечно же, сейчас сожалею. Не надо мне было, не надо! Понимаешь, я и фамилия Бараева не очень-то сочетаются, тем более в институте, а тут еще пойдут слухи… – начала пояснять ей Катя, но на половине высказывания ее тут, же перебила Лилька.
– Ничего себе! Ты и Бараев! И она еще о чем-то сожалеет! – восклицала в недоумении Лилька решительно не понимая причину ее раскаяния. – Мне кто сказал бы, так я с таким, как Бараев, с радостью…
– С каким Бараевым?
– Как это, с каким? Ты же мне только что говорила, что ты с Бараевым и о том сожалеешь…
– Да нет, же! не с Бараевым…
– Ничего не понимаю? Тогда, с кем же?
Катя молчала и только тяжело вздыхала, опуская каждый раз плечи и, сложив на коленях руки, потому и вопрос Лильки так и повис в воздухе, оставшись без ответа. В разговоре наступила очередная пауза.
Наконец, Лилька, первая не выдержала.
– Ну, не хочешь рассказывать и ладно… Только ты уже не сожалей. Ну, дала и дала! С кем не бывает… Главное, это сразу же не залететь, – сказала и уставилась на Катьку, мол, а, может, ты уже залетела?
– Да, нет же, нет! Ну, не могла я никак залететь!
– Это почему же ты так уверенна? Знаешь, бывает, что даже с резинками залетают…
– Да не было у нас никаких резинок!
– Ты что же, первый раз с ним и уже жила в открытую? Ну хотя бы сразу же подмылась…
– Ну, все было не так! Все! Понимаешь, сначала я праздновала на кафедре, потому была немного пьяная, а потом в ресторане, а потом уже мы сначала попали в сауну, а потом, потом.… Ах, да ничего я не помню! Только проснулась, уже в чужой постели и мне захотелось по – маленькому, ну спросила и мне туда, за дверь, мол, там туалетная комната. Ну, я, как только туда, так сразу же все и увидела…
– Ну и что ты увидела, где? Катька, ну что ты тянешь резину…
– Вот, скажи мне, что означают обритые женские гениталии?
– Что? Слушай, Катька, что ты мне хочешь этим сказать, что пока ты вырубилась и спала, ничего не помнила, то тебя обрили там все на лысо?
– Да, именно так! Ну и что это обозначает?
– Само собой, ничего особенного, просто так многие поступают и все там гладенькой оставляют. Это они для того чтобы там лишняя волосня не мешала и потом, с возрастом, седина и она там тоже бывает, и она наш возраст выдает с головой. А что в этом такого особенного? Не знаю, но я, например…
– Нет, ты мне скажи, что это обозначает, когда это делают женщине помимо ее желания?
А Лилька, словно, не услышав и не разобравшись, продолжала рассуждать, так и не врубаясь, по сути, с ее повторным вопросом.
– Да ничего особенного, говорю тебе, наоборот, даже это и гигиенично, и даже приятно, ну и эротично, конечно же! Особенно – для взрослой женщины… Постой, постой, так ты говоришь, – наконец-то начинает до нее доходить смысл вопросов Катьки… – А вот, когда так поступают, то это обозначает… – задумывается только на секунды, а потом с какой-то нелепой ухмылкой выпаливает!
– А скажи мне подруга, с каких это пор ты в лесбиянки записалась?
От ее слов Катя сразу же покраснела.
– Я не.… С чего это ты так решила?
– А с того, моя дорогая подруга, что тебя для того обрили, чтобы приятнее было подобраться к твоему пирожку и, чтобы ее ласковый язычок не запутался…
– Ну, при чем тут ее язычок? Ты лучше скажи мне, что все это обозначает – обритый лобок женщины?
– И ее приятные, нежные губки, и ее теплый, мокренький язычок.… Ну и как, ты ее заботу о твоем лобке оценила? Надеюсь, ты ее от души угостила?!
– Иди ты к черту, Лилька!
– Вот именно! Меня ты в свое время туда и послала. А ведь мы с тобой, так прекрасно могли бы жить вместе! Верно, я говорю, моя милая? А, может, снова попробуем, я же все помню: и твои мягкие губки и твой ласковый язычок у меня между сладеньких складочек моих ног…
– Лилька! Отцепись! Или, тебя послать куда подальше? Я же тебе уже говорила, что меня, после всего, что было с тобой, стошнило! Понимаешь, стошнило! Только ты не обижайся, я ведь знаю, что ты меня всегда понимаешь правильно и стараешься мне помочь. Ну и что ты об этом скажешь? – спросила и, покраснев лицом, на нее уставилась.
Лильку так и подмывало еще долго подтрунивать над подругой, но, потому, что она увидела на лице и по состоянию подруги поняла, что лучше, сейчас, ее не трогать, а что-то дельное посоветовать.
Она сначала отвернулась, неспешно закурила, думая о чем-то своем, а потом, обернувшись, проговорила с тревогой в голосе за свою подругу.
– Значит, так, это выходит, что ты с дочкой Бараева спуталась. А не боишься, что ее отец узнает и тебе наизнанку одно место вывернет, а заодно и голову скрутит…
– Вот именно! Понимаешь, я ведь не сама, а это она и потом, ну зачем мне этот обритый лобок? Ведь мой бывший, как только об этом узнает, так меня сразу же от себя оттолкнет. А ведь я, как ты знаешь, до сих пор, иногда с ним встречаюсь, ведь я так рассчитывала на скорую встречу с ним.
Ну и скажи мне, что этот обритый лобок обозначает, скажи? Что мне ему, если он спросит, сказать? Это что, как печать и как принадлежность моей звезды к ней? Ты же дока во всем, что касается секса и потом, у тебя же такой опыт…
– Ага, как что, так сразу же потребовался мой опыт? А если я не скажу и даже обижусь! Ведь могу же я на тебя обидеться? Могу?
– Да, можешь. И потом, я ведь к тебе не только за советами прихожу…
– Ну и зачем же еще? Неужели же ты все еще меня…
– Нет! Это было когда-то в детстве и все! Теперь у тебя своя, а у меня моя жизнь. Мне кажется, мы уже без того как-нибудь обойдемся… Ты согласна? Ну, что ты молчишь? Обиделась? Я тебя понимаю.… Но и ты меня пойми правильно!
Я ведь по-пьянке спуталась с этой девчонкой Бараевой, а теперь уже сама не знаю, как мне выкрутиться и избежать неприятностей. Ведь, если ее отец узнает, а он обязательно все разузнает, ведь он не может ничего не узнать, тем более – о своей дочке! И что же мне теперь делать? Ну, Лиличка, подскажи, миленькая!
– Конечно, мне бы следовало тебя наказать, как следует, а может и заставить себя облизать, как ты там делала это с Бараевой? – сказала зло и с обидой, но потом, глядя на ее растерянность, продолжила смягчаясь…
– Я, конечно, могу помочь и переговорить с кем надо, но и ты мне должна обо всем рассказать с подробностями. Оттого будет зависеть, как надо дальше с ней поступать и с Бараевым тоже. Ты меня поняла? Ты, профессорская глядь! – последнюю фразу выкрикнула. А потом с обидой и укором в голосе продолжая ее громить…
– И что вам только вбивают в голову в ваших институтах? Вроде бы и умные бабы, а в жизни нихе… не понимаете и лезете между ног к дочкам богачей! Думаете, у них там все медом намазано? И у вас, после того, всего тоже будет все в шоколаде? Ага, сейчас! Ей – то как раз ничего не будет, а вот тебе? – спросила, уже отходя и выговариваясь.
Потом затянулась глубоко, наконец-то успокаиваясь и, включая электрический чайник, отходчиво, но еще довольно грубо спросила.
– Так, ну теперь уж, давай, выкладывай свои подробности, кто там из вас был инициатором первой у баб между ног подлизывать, – ворчала Лилька и пока наливала ей чай все о том же и унизительно откровенно выспрашивала.
Наконец-то она все выяснила и, посидев с минуту задумчиво, закурив еще раз, сказала.
– Ну вот что! О том, что ты дура, тебе, надеюсь, понятно?! И что ты на роль лесби никак не вытягиваешь, ты это тоже должна себе усвоить. Спросишь почему? А потому! Потому что.…А впрочем, тебе все равно не понять.
– Это почему же? Мне кажется, что после всего, что у меня с ней произошло…
– Да ничего у тебя с ней не было! Это тебе, институтская курица, понятно! – внезапно снова взорвалась Лилька. – Дала себя полизать и уже возомнила из себя великую глядь! Запомни! Раз ты к ней первая не лезла, то ты с ней и не спала! Тебе это, надеюсь, понятно? Это она сама к тебе и потом, это хорошо, что она так с тобой поступила, это все ее инициатива! Запомни это, ты курица, безмозглая! Все это она: обрила, и тебя к себе домой пьяной уволокла, и в постель она тоже тебя уложила сама, а ты была в стельку пьяная…
– А ничего у нас с ней в постели не было…
– Вот и это тоже аргумент в нашу пользу, – продолжала она, в запальчивости, а потом резко, так как до нее дошло это ее высказывание, и она, закипая от злости, а, может, и ревности…
– А ты что же хотела, еще с ней и в постели? Ну, что ты молчишь? А ну-ка, все мне, как на духу, выкладывай!
И Катька, как это случалось не раз между ними, принялась ей рассказывать о своих невероятно сексуальных похождениях и фантазиях.
Лилька внимательно ее слушала, и временами, когда сильно затягивалась сигаретой, комментировала ее рассказ, со знанием дела, давая свои советы.
– А вот этого делать никогда с ними не надо. Сама не проявляй инициативу. Раз, она лезет к тебе, потому ты в выигрышном положении и тебе решать, что и как ей давать. Надеюсь, ты не давала ей в себя пальцами? Нет? Ну и хорошо! А то и сама не заметишь, как она уже к тебе залезет всей пятерней…
– Фу, какая гадость! Лилька, ну какая же ты, можешь быть, противная! Это что, у вас, как экзамен на зрелость? Неужели же и ты на такое отважилась?
– Так, хватит болтать, как ты говоришь, что это гадость?
– А что, разве не гадость? Я, вообще, не понимаю, как это и, главное, – зачем?
– Ты хоть и взрослая баба, а ничего еще в бабских штучках не понимаешь! Это хорошо, что ты не рожала и что, ни в мужиках и ни в бабах, как я сейчас понимаю, ты так ничего и не соображаешь! Думаю, что это у тебя все скоро пройдет, и пусть так и останутся у тебя одни твои фантазии. Пусть так и будет для тебя – все это гадость.
Так, а теперь вот что, давай уже, что-то решать, а то я с тобой засиделась. Девки мои слабину почувствуют и начнут мне потом такие же, как и ты сказки рассказывать, да клиентские бабки прятать.
– А ты что же вроде бы как у них за старшую?
– А ты будто не знаешь?! Знаешь, Катюха, ты, вообще, обо мне мало что уже знаешь. Обидно мне, что ты меня совсем стала забывать и ко мне только тогда приходишь, когда тебя кто-то за яйца прихватит. А раньше ты ко мне частенько наведывалась! Может, уже выберешь время, и мы с тобой посидим где-то, как две нормальные подруги и бабы! Да, под рюмочку, вспомним нашу молодость?! Ты, как?
– А вот и не знаю? Теперь уже, ничего не знаю! И может, меня завтра Бараев уже где-то живьем закапает? А что, знаешь, как у них, у крутых? Все точно так же, как и у бандитов!
– Сильно ты, понимаешь! Ну вот что? Иди себе с миром и больше не суйся, нет, не лезь уже между ее ног, к этой твоей Бараевой, а я, как-нибудь, и с кем надо, переговорю. Пусть они шепнут, что надо, твоему Бараеву. Так, и будем ему утверждать, что это она сама.… Так?
– Ну, хорошо? Пусть хоть, вот, так. А что мне ей-то сказать?
– А это ты уже сама решай! Надеюсь, что сегодня у тебя были не крокодиловы слезы, и ты не полезешь к ней снова…
– Нет! Что ты? Мне этого хватило на всю оставшуюся жизнь! А главное, я искренне раскаиваюсь, что так опрометчиво с ней оступилась…
– Вот это и скажи ей! Ну, все, целуй и пока!
– Пока! Спасибо тебе, подруга, за все. Эх и грешница, я!
– И это ты мне говоришь? Давай уже, двигай скорей, да не сс…, ты, не по понятиям это! Надеюсь, я ему докажу! Только ты уже ей все…
– Я все поняла! Все! Пока! Если мне в ближайшее время что-то не оторвут, то за мной так и будет должок, и я с тобой обязательно посижу, за мой счет, разумеется…
Всю дорогу домой от Лилии Катя представляла себе, как у нее произойдет встреча с Джулианой Бараевой и что она ей в первый момент скажет, и что потом будет ей говорить, сжигая все мосты за собой.
И в своих размышлениях, больше похожих на ее фантазии она и не заметила, как чуть было не столкнулась нос к носу с предметом своих размышлений.
За поворотом соседнего дома, рядом с дворовой площадкой перед ее квартирой, она неожиданно увидела все сразу. И ту самую красивую новую машину, и Джулиану Бараеву, которая стояла, у приоткрытой дверцы автомашины и еще издалека приветливо махала ей рукой, высоко поднятой над ее головой.
У нее даже перехватило дыхание от волнения и она, себя не помня, шла навстречу к ней уже как – бы по инерции.
– Ну, и где же ты пропадаешь? Я уже, тебя, заждалась! – издалека еще стала ее с легкой иронией укорять Джинн, при этом она выступила из-за машины, и сделала ей навстречу несколько нетерпеливых шагов.
– Привет, красавица! – говорила и шла к ней навстречу Джинн, явно стараясь ее сразу же обнять.
Кэт невольно стала замедлять шаги и…
Она не смогла ничего с собой поделать и невольно уткнулась лицом ей в плечико, окунулась в ее запахи, тепло, мягкие ощущения чего-то такого, как будто бы чего-то близкого и родного…
– Привет, – только и сумела ей глухо ответить, утопая в ее искренних, теплых объятиях.
Все, о чем она обещала сказать ей и что думала ей высказать, все это куда-то у нее сразу же бесследно пропало, словно следы на песке, смываемые волнами ласкового и теплого моря в волнительном блаженстве. И она снова, невольно погрузилась в это теплое море ее тела и запахов.
Боже, что же я делаю? – только и успела подумать, а затем, чуть ли не теряя сознание, ослабела сразу же от ласковых слов, ее признания…
– Господи, как же я хочу тебя, – шептала ей Джинн возле самого ее ушка, – какая же ты мягкая и какая ты любимая женщина…
От последнего слова и упоминания, что в ней признают любимую, Кэт забыла все окончательно, и чуть было сразу же, сама не поцеловала ее в губы.
С трудом совладав с искушением, она, как-то неловко освободилась от ее объятий.
– Ты, что же, мне и не рада? – услышала тревожный вопрос Джинн и не смогла сдержаться, ответила, запинаясь от волнения, которое ее тут же, после ее теплого объятия так захватило.
– Ну что ты, я рада… Рада тоже, только не надо при всех и на улице…
– А, понимаю, конспирация! – сразу же восприняла в шутку ее просьбу Джинн, увлекая ее следом за собой на заднее сиденье такой красивой и новой машины…
Боже! Ну что же ты? Помоги, я вся горю! – метались у нее в голове такие спасительные мысли.
Но она, ни секундой более не задержавшись, за ней следом, за ее аппетитной попкой, обтянутой такой красивой и сексуальной кожаной юбкой. Потом неожиданно с ней столкнувшись телами, замерла оттого, что увидела, как Бараева, задирая, высоко, коротенькую и такую сексуальную юбку.… А она быстро и ловко развернулась на таком малюсеньком пространстве и уселась на сиденье, широко раздвигая ноги, притянула ее к себе, прижала и так ее поцеловала, что Кэт сразу же усомнилась, а, верно, ли она с ней так поступает, ведь такая Бараева ее, наверное, так сейчас растерзает! Да и ее отец, он ведь тоже за нее….
Но, с каждым ее поцелуем, все эти мысли слабели и гасли… Они стремительно угасали.… А уже им на смену, следом – за ощущениями ее губ и ее рук, которые уже блуждали по ее телу, упиваясь ее нерешительностью и слабостью, врывались ощущениями приятного возбуждения податливого женского тела. Возбуждение, от соединения двух женских тел, одного молодого и девичьего, словно тела мальчика, и другого, мягкого и покатого, женского. К тому же она уже, как-то удивительно ловко завалила ее на спину, на ноги, согнутые в коленях и уже расстегивала у нее на груди пуговички ее кофточки, а следом залезали к ней ее пальцы, нетерпеливые и теплые…
– Ах, милая, – только и успевали шептать губы Кэт в ответ на ее ласки, – как ты приятно мне все это делаешь! Ну, что ты, что? Зачем же ты пытаешься меня раздеть? А если нас кто-то увидит?
– Ну и пусть! Неужели, ты боишься меня?
– Нет… тебя, нет, что ты, хотя я должна….
– Ну что ты, что ты, кому ты должна? Я ведь не больно.…А можно, я их осторожно и самым кончиком своего язычка? – упрашивала ее Джинн и сама уже обнажала ее груди из-под раскрытых одежд и растерзанного ею лифчика.
И если кто смог заглянуть к ним в салон такой новой и красивой машины, то увидел бы…
– Так, стоп! – наконец-то взмолилась Кэт, – еще немножечко и я с тобой кончу.…Ну, я прошу тебя, милая, ну, пожалуйста.…Пощади меня…
Потом она судорожно и немного, и как бы с обидой, а более – от неудовлетворенности и своей нерешительности, как она поняла, принялась восстанавливать свой гардероб. Джин ей не мешала, а даже, наоборот, подальше отсела к двери, старалась ей как-то помочь, рассматривая ее всю…
– Я тебе обязательно куплю новое белье, – говорила ей Джинн, поправляя на ее обнаженном плечике бретельку лифчика. – Ты любишь красивое белье? Да, что же я, спрашиваю? Я подарю тебе что-то из бюстгальтеров Фете от Шантелле или Пюлате от Симоне. Ты, что больше хочешь? Может тебе подарить что-то от Версаче или Гуччи?
– Я не знаю… – шептала Кэт, словно оправдывалась, страшно стесняясь своего полуобнажения.
– Нет, нет, нет! – перебивала ее Джин. – Я хочу для моей любимой, самое лучшее белье! Я куплю и сама буду тебя одевать в него, а потом…
– Потом все остальное, родная, хорошо? Прости, но мне надо уже домой. Там меня ждет мама.
– Мама? А ты меня с ней познакомишь? Да, кстати, чего я к тебе заезжала! Чуть совсем не забыла, вот девичья память? Папка ждет тебя в гости к нам. Нет, даже не думай возражать! Это даже не обсуждается! Жду твоего звонка, а потом Бой заедет за тобой, ты выйди, и он тебя подвезет, и не беспокойся, домой ты уже к себе сегодня точно не попадешь! Ха..ха..ха! Вспомнила, как мы с тобой и как ты…
Не затягивай со звонком, моя милая женщина…
Машина быстро исчезла за поворотом, а Катя стояла на месте и все никак не могла прийти в себя.
Она все еще поправляла на себе одежду и ее руки тряслись, впрочем, как и ее ноги в коленях…
– Это я так раскаялась? – спросила себя вслух, как бы осуждая.
Эх, ну и что я могу поделать? Ведь я все еще слабая женщина, – попыталась себя оправдать.
Но, как же приятно, это слышать! Особенно когда ты и милая и, к тому же еще, и чья-то любимая женщина!
Сказала и весело зашагала, легко перепрыгивая через небольшие лужицы, словно девчонка, возвращающаяся домой со свидания…
А как же ее раскаяние?
Как, как? Да так бывает у нас – всегда! Раз, нет боли, то, нет и раскаяния!
ФОКУС-ПОКУСЫ
Конечно же, у Катерины никакой мамы уже в живых не было, только – в помине! И это она так специально о ней сказала, чтобы вырваться наконец-то из ее сладких и уже нестерпимых объятий. Не кончать же ей было прямо в машине? И пока она дома, постепенно отходила от пережитого возбуждения, неспешно переодевалась, то неожиданно и с волнением стала рассматривать свои мокрые трусики на самом интересном месте и все же потом, сама, не удержалась.…К тому же этот вызывающе выступающий гладкий и мягкий лобок, он ее так и притягивал, потому ей все время хотелось его потрогать. Он, просто сводил ее с ума!
Сводил ее и она сама, как вдруг на самом интересном для нее месте неожиданно зазвонил телефон…
– Да, я слушаю, – спросила с придыханием и все еще находясь под впечатлением от своих шаловливых пальчиков…
– Что делаешь? – неожиданно слышала ее голосок и такой, как ей показалось простенький и незатейливый вопрос.
– Ну, как, что? Потихонечку… – сказала и тут же запнулась, почему-то стыдливо освобождая свои пальцы из-под ноги, уже мокрых от вожделения…
– Мастурбируешь? – неожиданно, словно обожгла ее откровенным прозрением. – Ты знаешь, я тоже!
– Ну, о чем ты? Джинн, что ты такое говоришь? Я дома, вот, убираюсь.…И, вообще, как можно о таком по телефону.…Нет, я просто не понимаю…
– Так, и я просто! Вот тебя, моя милая вспоминаю. Уселась в кресле, ножки расставила в стороны и губками своими балуюсь … – ты меня слушаешь?
– Да… – уже выдавливая из себя, шептала ей Катерина, снова вспыхнув от страсти…
– А ты губками или туда пальчики запускаешь? Постой, я угадаю! Ты, наверное, кнопочкой своей играешься! Так?
– Джинн, ну также нельзя! И потом, о чем ты говоришь по телефону? Разве же так можно? А если кто-то услышит?
– Ну и что, пусть все слышат и знают, что я без тебя не могу уже и часа! Потому сейчас говорю с тобой, да губками своими играюсь и представляю, как будто – бы это ты у меня там своими пальчиками…
– Джинн прекрати! Прекрати немедленно! Слышишь? Ты меня, слышишь? Ну, что ты замолчала? Не хочешь мне отвечать? – и следом, неожиданно услышала по телефону ее негромкое и учащенное дыхание…
Этого мне еще не хватало! Подумала, как бы себя, осуждая, но трубку ни отложила, а с нарастающим волнением и нетерпением стала прислушиваться.…Слушала и невольно снова к себе сама пальчиками, да так, как она ей приговорила…
– Пошепчи мне, как ты меня любишь… – услышала снова ее волнующий голосок, – отчего у Кэт, почему-то, сразу же запершило в горле и она, следом за ней, и также, учащенно стала дышать перед трубкой телефона…
– А давай вместе… Я своими пальчиками буду водить, а ты говори, куда мне по ней? А потом я тебе буду говорить…
– Джинн! Родная моя, девочка, остановись! Ну, также нельзя! Прошу тебя, прекрати этот секс по телефону…
– Я уже не могу и не хочу. Мне того, что было в машине – мало! Я так хочу – тебя!
Кэт от испуга, что такое могут услышать, медленно положила трубку на телефонный аппарат.
Нет! Это какой-то сексуальный террор, ей-богу! Ну, как такое можно по телефону? Ну, ладно она, а я? Я тоже хороша. Не могла, что ли, сказать ей, что так ведь открыто нельзя, потому, что так унизительно могут подслушать, а потом еще и узнать, кто это? Нет, теперь я даже не буду подходить к телефону и пусть она хоть по сто раз на день…
Неожиданно новый звонок резко оборвал ее рассуждения, и она, вопреки только что произнесенным словам, с волнением, немедленно схватила трубку…
– Да! Джин, дорогая, я тебя внимательно слушаю,…
– Дорогая? Снова дорогая? А как же то, о чем мы с тобой говорили? – услышала взволнованный голос Лильки с какой-то издевкой.
– Нет, это не то, что ты подумала! – пыталась тут же перед ней оправдаться Катерина.
– Ты с ней уже встретилась? – напористо наседала Лилька, не давая ей выговориться, – ты ей все сказала, как мы договорились? Ну, что ты молчишь, ответь мне! Ах, ну, да! И как это я не догадалась? Знаешь, что Катька…
– Встречалась… – наконец-то пролепетала Катька, все еще не оправившись от неожиданного вмешательства Лильки в ее переговоры с фантазиями.
– Ну и? Ну, не молчи, говори? Неужели ты, снова…
И Катя, неожиданно для себя, снова опустила трубку телефона.
Потом аппарат разрывался долгими звонками еще целые полчаса, но она не поднимала трубку и боялась даже к нему подойти и все поглядывала на него, словно гадала, кто это ей так настойчиво названивал.
Настроение сразу же испортилось и она, как делала это в последнее время всегда, залезла с ногами на диван и, закутавшись в плед, бездумно уставилась на голую стену.
Уставилась и замерла, а телефон еще несколько раз звонил с перерывами, которые, каждый раз все растягивались и она, наконец-то отметила, что аппарат замолчал…
Ну вот и хорошо! Подумала Катерина. Пусть телефон уже не верещит, да не раздражает меня. А то я уже не выдержу!
Она нахохлилась, еще плотнее закуталась и принялась рассуждать.…
Итак, с одной стороны, я вроде бы все понимаю, да и как не понять, связался черт с младенцем? А с другой стороны, что? Вот так, взять и все разорвать? А с чем я тогда останусь? Кому я еще буду нужна, баба тридцати пятилетняя.…Ведь годы – идут! Я старею, подумала, и слезы невольно навернулись у нее на глазах, ей себя так стало жалко!
Вот так, жила и жила себе, училась, тянулась, вышла замуж.…Вроде бы все было как надо. А что, сейчас? Мне уже тридцать пять, считай старуха и одна, нет ни мужа, ни детей, только и одна была радость, вымаливать близость у своего бывшего.… Но это же так унизительно и непростительно для самостоятельной женщины!
Вспомнилось почему-то, что секса у нее уже так давно не было. Последний раз почти три месяца назад, перед самым разводом. Они уже тогда с мужем перешли на такой режим: днем грызлись, спорили, а ночью она сама прибегала к нему.…Ведь все равно, любила его! Да еще как! Не могла без секса с ним и двух дней прожить. А, ведь ей хотелось всегда! И почему-то, именно в последние месяцы она просто с него не слазила. Да, да! Непонятно почему, но она его, вроде бы, как имела в таком положении, а вот под него уже не хотела ложиться, допускала его, если он только к ней, со стороны спины и то, между ее раздвинутых ног…
На мгновенье ее словно обдало кипятком от мысли, что теперь уже – все! Все! Состоялся развод и он ушел к другой, а у нее уже с ним никогда и ничего не будет…
Она этих мыслей боялась больше всего и никогда не позволяла себе об этом подолгу думать и на этот раз, встряхнув головой, переключилась…
Ну и на кого, о чем бы думали вы? Конечно же – на нее, ту, с кем он, на кого он ее променял…
Нет, я все же убью ее! Снова мелькнуло назойливо у нее. Об этом она первые недели только и думала, и даже представляла себе, как все это будет происходить, но потом, понимая, что не сможет справиться сама, остывала, отходила и так, до следующего одинокого вечера в холодной постели, одной…
Ну, как я такое смогла допустить, корила себя, как я не разглядела сразу же эту змею рядом и даже смешно ведь сказать, сама ее к мужу своему подсунула?
ПРОВОРОНИЛА
А все началось со смены руководящей команды института, ректор ушел по болезни, и начальство прислало нового. Ничего вроде бы, по крайней мере – относительно молодого, женатого и даже со взрослой двадцатипятилетней дочкой… И ректор новый, вроде бы, демократ и все коллективно решал, многое стали разрешать и позволять, но не всем эти новшества в институте понравились. Ей и мужу он импонировал, к тому же, как она заметила, он к мужу совсем по-другому относился, чем прежнее руководство. Ценил, и по возрасту у них была небольшая разница. Муж, даже несколько раз, побывал с ним в сауне и потом приходил домой окрыленный и шептал ей о том, что у него снова появился шанс, и он его не упустит.
Потом состоялась эта дурацкая поездка на пикник, с нее-то все и началось.
Профорг кафедры, Людка, прискакала и стала ее упрашивать выехать всей кафедрой на пикник в лес. И Катерина, особенно не вникая в детали, согласилась, да и муж, неожиданно тоже изъявил желание, чего отродясь уже не было. Наука засасывает, так он говорил в последнее время, оправдываясь и уклоняясь от частых супружеских обязанностей. А тут вроде бы – шанс! Так, она решила. Почему-то ей так захотелось с ним наедине, и на природе любовью заняться… Она еще подумала, что эта поезда для нее – хороший повод забеременеть. Но, сразу же, все пошло – не так.
Перед самым отъездом, рано утром, к институту, откуда отправлялся заказной автобус, подкатила Волга ректора, и он всунул к ним в автобус свою двадцатипятилетнюю дочку.
С вида симпатичная девица, но долговязая и как-то так получилось, что муж, вышел и некоторое время, переговаривался с ректором, стоя рядом с автобусом, а эта девочка, великовозрастная, осталась стоять в проходе, не зная, куда ей сесть. Все места были заранее заняты. Вот тут она сама, желая мужу своему угодить, потому и пригласила ее сесть рядом с собой.
Эх, знала она тогда, что она наделала, то удавила бы себя своими же руками! Н, да!
Поехали, муж старший, мотается по автобусу, шутит, но чаще всего около них стоит и вроде бы с ней, но, на самом деле, общается с дочкой ректора.
На вынужденной остановке, как только отошли за кустики, и присели, ей Надька, подруга с кафедры, говорит:
– Смотри Катерина, мужа своего не прогляди! Что-то твой больно веселый какой-то стал, в институте шутки не услышишь, а тут сыпет, не умолкает и все около дочки профессорской продолжает крутиться, принимай срочно меры! За мужа своего не боишься?
– Ну, что ты! – вспомнила, как ей небрежно ответила и еще пошутила, – куда он денется? Он у меня, вот где сидит… – сказала и подтерлась бумажкой в том самом месте.
Приехали и сразу же накрыли стол. Опять эта дочка с ними рядом, а муж между ними. И уже тогда ей надо было скандал ему закатить, а она, вместо того, как эта дочурка, тоже протянула стаканчик пластиковый к бутылке с водкой.
– И мне налейте!
Само по себе это было новостью – для нее самой. Она водку сроду не пила, только вино, а тут что на нее нашло? Может, ревность заиграла, а, может, гордыня вылезала, и ей захотелось перед мужем и Доченькой, как ее тут же коллеги прозвали, выставить себя, как более взрослую и опытную женщину?
Само собой, она быстро и сразу же захмелела, к тому же поздно легла накануне, все вещи и еду собирала для пикника и ее сморило.
– Просыпайся, Катька! а то мужа своего проворонишь…. – пытается разбудить ее Надька с кафедры.
Надька ее толкает, вставай, смотри, мужа теряешь. – А Катя ей.
– Давай, лучше мы выпьем с тобой, подруга моя ненаглядная, … А муж, он объелся груш! Ему тоже захотелось молоденькую и сладенькую малинку…
– Катерина, возьми себя в руки! Вставай! Ты мужа своего можешь проворонить!
Но Катя, наоборот, улеглась и неожиданно провалилась в глубоком сне.
Она тот сон хорошо запомнила, хотя и была пьяная.
Ей снилось, что муж увел ее в лес и они, скрываясь от всех за какой-то корягой… Итак он с ней, и так ей было приятно… Она еще подумала, тогда во сне, что, вот, сейчас, она уже точно от своего любимого забеременеет и потому к нему со всей страстью.… Это выразилось наяву в форме волнительного мычания: М…м…м!
– Катя! Катя! Ты чего? Проснись! – тормошила ее подруга, а потом неожиданно плеснула ей на лицо газированной водой.
Катька встрепенулась и…
Все, что потом происходило, больше походило на самый кошмарный сон…
Потом она бегала по лесу и звала мужа, потом уже все вместе, затем долго ждали его с Доченькой, искали. А те пришли и как-то невпопад поясняли, что заблудились в лесу и долго блуждали, пока не вышли на их голоса…
В автобусе Катька сделал первую глупость, и демонстративно уселась с подругой, всю дорогу домой молчала и только провожала глазами фигуру мужа скакавшего на цырлах перед Доченькой…
Потом последовала череда ее непростительных ошибок…
Она растерялась, не зная, что предпринять, стала ему выговаривать и даже отталкивать от себя… Он и ушел, стал спать на диване, а она все ночи напролет вздыхала и никак не могла в себе сломить гордыню, и с ним поговорить по душам. Считала, что раз он виноват, то пусть первый перед ней извиняется.
За неделю так себя накрутила, а, может, от бессонницы, что устроила ему грандиозный скандал и впервые выставила его вещи на лестничную площадку, да еще и кричала ему:
– Иди к своей Доченьке! Убирайся! – и еще что-то такое же…
А потом уже… Сама не могла понять, почему не могла с собой совладать и никак не могла взять себя в руки, и даже, когда неожиданно встретилась в институте с Доченькой, папочка устроил ее лаборанткой на одну из соседних кафедр, то все, что она хотела ей выговорить, не сказала, а только по-глупому, пошутила:
– Мужа моего заберите к себе, пожалуйста, а то я его задушу, как Отелло Дездемону… – и неожиданно громко и нервно засмеялась…
Потом, какое-то время их отношения с мужем перешли в этот необычайный режим. Днем и даже в институтской столовой переругивались, а ночью она каждый раз лезла к нему и такое вытворяла… Того, что она ему делала, то из нее как-то вылезало, само собой, и все это было какое-то гадкое, грубое! Сказывались дворовые университеты с детства и то, что сама не прошла, но теперь уже для него вытворяла, теряя совесть и голову. Даже не буду рассказывать, что она на нем проделывала! И видимо, этим его еще больше от себя отталкивала.
Конец ознакомительного фрагмента.