Глава 7
– Итак, Татьяна Петровна, я слышал, вы родились где-то на Севере.
– Да, Коля. Родина моя называется деревня Кишма. Это там, где течет большая река Ангара и есть у нее много маленьких и совсем маленьких притоков. А один называется Алталук, что на местном наречии означает «Золотая речка», – уточнила моя мама. – Далековато отсюда, правда? – И моя мама загадочно улыбнулась.
– Да, неблизко. – Коля записал все услышанное и приготовился к пространному рассказу. Но его ожидания не оправдались.
– Значит так, родилась я в 1934 году. В школу пошла там же. После школы поработала пару лет в нашем сельсовете секретарем, а потом мой отец решил, что надо нам перебираться на большую землю, и мы переехали в Москву. Здесь я закончила институт. Педагогический. Вышла замуж, родила Лену. Всю жизнь проработала в одной школе, учителем начальных классов. Теперь, вот, на пенсии. Редиску сажаю. – Мама замолчала и удовлетворенно вздохнула. Коля все записал и поднял голову.
– И это все? – разочарованно спросил он.
– Все, – скромно сказала моя мама.
– Да. И здесь негусто. – Коля подумал еще около минуты. Я уже стала привыкать к тому, что он, прежде чем что-то спросить или сказать, всегда довольно долго о чем-то думает. А может, просто делает вид. Для солидности.
Но тут Коля задал вопрос, который все же свидетельствовал о том, что думать Коля умеет.
– Скажите, Татьяна Петровна, а тот факт, что вы и мама Лениной подруги, Маши, родились в одном и том же далеком поселке Кишма вас не настораживает?
Мама спокойно посмотрела на Колю.
– Во-первых, Маша, конечно, Лене подруга, но она же нам еще и родственница. А во-вторых, почему это меня должно настораживать? – так же спокойно спросила она.
– А потому, – в тон ей ответил Коля, – что стиральные машинки крадут только у членов вашей семьи, которые, как выясняется, имеют к вашему прошлому прямое отношение. – Коля был строг как никогда. Но моя мама была по-прежнему абсолютно безмятежна.
– Понимаете, Коленька, этот факт, на мой взгляд, вас, как следователя, конечно, мог бы очень заинтересовать. Но у меня для вас никакой дополнительной информации по этому вопросу нет.
Коля снова скис. Еще через пять минут размышлений он решил, что продолжать дальнейшие расспросы бессмысленно. Мама подсластила ему пилюлю.
– Коля, не расстраивайтесь. Да бог с ними, с этими машинками. Они же и не очень новые уже. Я думаю, надо действительно сменить нам всем бытовую технику и просто начать новую жизнь. Вон, берите пример с Олега. Он уже Лене машинку-то поменял. А чем Маша хуже, а? – При этих маминых словах Коля как-то подозрительно застеснялся и стушевался вовсе, когда мы все стали наперебой предлагать ему забыть про эти дурацкие машинки, а лучше съесть еще пирога со смородиной, своевременно принесенного тетей Ниной к нашему завтраку взамен уже съеденного пирога с малиной.
– Коля, а хотите, мы все свои заявления обратно заберем, а? Ну, правда, фиг с ним, с этим металлоломом. Такое утро замечательное. Сейчас пирогов с чаем поедим, а потом будем песни петь. Народные. Знаете, как моя мама умеет песни петь!
И все так и было. Мы пили чай с пирогами. Пели народные песни. Гуляли по деревне, и просто замечательно проводили время. А потом, уже когда на небе вовсю горели яркие звезды, Коля и Олег отвезли нас с Машкой домой, в Москву. Пора было и честь знать. Тем более, что у меня завтра была следующая репетиция, а я за эти два дня только и делала, что пила чай с пирогами, да плескалась в ледяной реке под дружное улюлюканье меня самой и моих друзей.
Олег проводил меня до двери моей квартиры, и мы все стояли и стояли, и нам совсем не хотелось расходиться по домам.
– А знаете что, Лена, давайте завтра сходим в ресторан. Как вам моя мысль? – Вдруг предложил Олег.
– Мысль замечательная. Только у меня завтра снова репетиция, и, боюсь, что если сходить в ресторан прямо с раннего утра, то потом я слабо буду разбираться в рояльных клавишах. А после репетиции у меня уже не будет никаких сил, и значит, удовольствие все пройдет мимо.
– А никаких проблем, – обрадовался Олег. – Тогда мы все перенесем на послезавтра, никакой репетиции, а только сплошные удовольствия. Согласны?
– Ладно, – согласилась я, – удовольствия так удовольствия.
И мы, наконец, расстались.
Завтра пролетело как один миг. Накануне я весь остаток вечера прилежно просидела за роялем, шлифуя моего Шостаковича до неописуемого блеска.
Я легла в одиннадцать, проснулась в семь, прекрасно выспалась, плотно позавтракала и поехала на репетицию. Я играла блестяще. Я упивалась звуками. Когда все закончилось, я, очень довольная собой, гордо взглянула на оркестрантов и стала складывать ноты.
Когда зал опустел, мой замечательный гениальный дирижер подошел ко мне, немного пожевал губами – это он обычно так тянул время, и сказал:
– М-да, м-да. Милочка, как бы вам это помягче сказать. В общем, сегодня вы были не совсем на высоте. Ваш Шостакович звучал как-то суховато, без лоска. Хочется больше красок. Вы меня понимаете? – Я обалдело кивнула. Дирижер сочувственно глянул на меня и продолжил: – Видимо, вы мало спали – вон какая бледненькая. – И он участливо покивал головой. – Ну, ничего, ничего. Я в вас верю. Вы обязательно справитесь. Только я вас умоляю – отдыхайте побольше! Вы, когда хорошо отдохнете, играете просто божественно, просто само совершенство.
Я поехала домой и сразу легла спать.
На следующий день Олег зашел за мной около семи часов вечера, как мы и договаривались. Я была готова: в полной боевой раскраске и вечернем платье я была неотразима. И на этот раз никакой дирижер не смог бы меня в этом разубедить.
Олег выбрал маленький китайский ресторанчик. Обожаю восточную кухню! Мне все равно, что есть: суши или мясо в кисло-сладком соусе. Но это фантастически вкусно!
И еще в таких ресторанчиках всегда есть одно преимущество перед другими – в них нет музыки. Вернее, не то чтобы совсем нет, есть какие-то булькающие и мурлыкающие звуки, от которых хочется иногда впасть в транс. Но зато там нет этих жутких бахающих звуков, которые современные мне люди почему-то называют музыкой. Какая же это музыка? Музыка – это красивая мелодия, а здесь только дикий грохот безумных ритмов. Понимаете разницу? Голый облезлый ритм. И все!
В ресторанчике был красноватый полумрак. Это происходило оттого, что вокруг нас были только традиционные китайские красные фонари. Мне это очень понравилось. Здесь было спокойно и умиротворенно, как и повсюду на настоящем Востоке. Сейчас много подделок, но этот Восток, похоже, был настоящим. Узкоглазые и темноволосые официанты знали по-русски только два слова: спасибо и пожалуйста. Причем произносили они это на свой, восточный, манер, и я сначала вообще не поняла, чего они от меня хотят. Зато их «сасиба» и «сазаласта» звучали примерно каждые десять секунд. А я очень ценю в официантах именно вежливость. Это же лицо конторы! А еще улыбка официанта сильно отражается на его чаевых.
Чтобы заказать себе что-нибудь съедобное, надо было просто ткнуть пальцем в предложенное меню. Что касается скорости исполнения заказа, то здесь Восток оказался на недосягаемой высоте. Блюда появлялись перед нами со скоростью изготовления фаст-фуда, дымящиеся и вкусно пахнущие, на блестящих тарелочках под блестящими крышечками. И при этом все подряд официанты не забывали мне вышколенно улыбаться. Мне даже показалось, что их улыбки были искренними. Не то что в каком-нибудь мак-дональдсе. Там улыбки выдрессированы годами обучения у профессиональных стервозных менеджеров. Но, черт возьми, это все равно приятней неулыбчивого совкового общепита.
Мы заказали целую кучу всякой восточной всячины и наслаждались пищей долго и со знанием дела. Мы болтали обо всем на свете – сначала, как водится, о погоде. Потом об изменчивости моды. И здесь Олег неожиданно оказался докой. Я уже почти забыла о том, что он археолог. А археологи, оказывается, уделяют большое значение тому, во что одевались наши свежераскопанные предки. Из этой информации, к моему крайнему изумлению, они извлекают много далекоидущих гипотез. Может, конечно, и не все археологи разбираются в моде, но Олег как раз был таким экземпляром. Мода была его коньком, а для меня, как для вполне нормальной женщины, эта тема была неиссякаемой и вечной. Мы проговорили часа три – и когда сидели в ресторане, и когда шли домой, и даже когда стояли около моей квартиры. Олег все рассказывал и рассказывал мне о своих замечательных находках и умозаключениях, которые из них следовали. Я слушала его, открыв рот, и думала: «И такой золотой мужик жил у меня буквально над головой, а я ничегошеньки об этом не знала». И это открытие было моей самой главной археологической находкой.
В первом часу ночи мы, наконец, расстались, пообещав друг другу, что назавтра обязательно созвонимся. Я легла спать абсолютно счастливой. Наверное, когда в человеке есть предчувствие любви, то это всегда делает его счастливым. У меня даже походка изменилась, я теперь не ходила по земле, а ступала по ней легко и почти воздушно. А голова моя была заполнена дивной музыкой сфер, ангелы пели мне свои гимны, а сама я теперь могла дни напролет проводить за роялем, сочиняя невероятной красоты мелодии, которые и записывала мгновенно в свою нотную тетрадь.
Говорят, свои лучшие стихи Пушкин написал, когда был влюблен. А поскольку он был влюблен практически постоянно, то и стихи у него всегда были просто супер! Видимо, я понемногу двигалась в том же направлении. Олег мне нравился все больше и больше, пока я, наконец, не осознала, что влюбилась в него по уши.
Мы теперь гуляли по вечерам каждый день. Лето было замечательным, в меру теплым и почти без дождей. Я видела, что и моя персона Олегу отнюдь не противна, и это обстоятельство радовало меня, как давно уже ничто не радовало в этом мире. Так прошло около двух недель. Машку я категорически забросила, и она, разобиженная, даже не звонила мне.
В один из таких дней Олег сказал мне, что пытался дозвониться до Кольки, а абонент почему-то оказался недоступен. И это продолжается уже третий день.
– Слушай, может, ты знаешь, куда они все подевались? – Я задумалась и честно созналась Олегу, что тоже понятия об это не имею.
– А давай Машке позвоним! Она-то наверняка знает, куда он подевался. – Олег заглянул мне в глаза и чмокнул меня в кончик носа – наши отношения зашли уже в ту стадию, когда кончик носа – это самое безобидное место, в которое я позволяла ему себя чмокать.
Конец ознакомительного фрагмента.