5
За едой время, как известно, летит незаметно. Особенно за хорошей. Это за плохой, невкусной едой оно, кажется, едва-едва идет. Тик-так, тик-так… А за хорошей едой оно просто летит. Можно сказать, несется. Причем так, что за ушами трещит. То есть в ушах свистит. Ну, как-то так. Иногда и помнишь только, как открыл дверку холодильника. Потом очнулся – а уже утро.
Мерлин прекрасно понимал, что за едой забывать о времени недопустимо. «Memento tempori durante il pasta» (Помни о времени за едой) – это, кажется, еще Вергилий сказал. Ну, или кто-то из них. На латыни, в общем, кто-то сказал. Неважно. В любом случае, Мерлин первым почувствовал, что ночь в музее летит почему-то гораздо быстрее, чем снаружи. Он решительно отодвинул от себя остатки форели и сказал: «Ну, все, хватит. Пора в галерею».
Наскоро умывшись, все трое поднялись по лестнице на второй этаж. Перед ними был длинный просторный коридор, уставленный стеклянными этажерками с экспонатами. «Наверное, стекло бронированное да еще и под напряжением», – подумал Мерлин. На стенах коридора висели особо ценные экспонаты современной живописи. «Каждая на сигнализации», – отметил про себя Мерлин. Прохор сделал шаг вперед.
– Стой! Не двигайся, – скомандовал Мерлин, на всякий случай придерживая Прохора лапой.
– А что?
– А то, что надо проверить, не пересекают ли коридор лазерные лучи сигнализации.
– Что? – снова спросил Прохор.
– Ну, красненькие такие лучи… Лазерные, понимаешь? Засечет твою миниатюрную фигурку такой лазерный луч, и сразу сигнализация сработает. Яркий свет, сирена, двери заблокируются, окна забронируются, сверху сетка упадет, спецназ приедет.
– Как в тот раз что ли? – усмехнулся Прохор. – Видел я твой спецназ, – и он снова шагнул вперед.
– Стой! – на этот раз Прохора остановила Ванесса. – Насчет лазерных лучей не знаю, но сигнализация здесь точно есть. Ее надо отключить, – и она указала пушистой лапкой на незаметный серый шкафчик у входа.
– А вот и кодовый замок, – сказал Мерлин, открыв маленькую дверцу. – Надо знать комбинацию цифр.
– Ее знает только Директор, – ответила Ванесса, – и меняет комбинацию каждый день.
– Понятно. Значит можно и не пытаться. Дальше этого порога мы никуда не уйдем, – уныло произнес Прохор.
– Подождите… Откуда этот неприятный запах? – Мерлин принюхался. Запах шел прямо из кодового замка. – Как такое может быть? Кажется, будто замок пахнет этой… слово забыл… Такая штука, которой Хозяйка любит холодец приправлять. Я ей еще всегда говорю, чтобы мне без этой желтой подливки… Как же ее?
– Горчица! – сказал Прохор и даже поморщился. Однажды в «Кошачьем концерте» он на спор съел остатки холодца с горчицей. Потом долго не мог оправиться. Даже усы какие-то вялые стали. Как будто вареные. Но ничего, потом отошли.
Некоторые кнопки замка, действительно пахли горчицей.
– Скажи-ка, Ванесса, что Директор ел сегодня на завтрак? – спросил Мерлин.
– Хот-дог с горчицей, – ответила Ванесса.
– Прекрасно, просто великолепно, – говорил Мерлин, внимательно обнюхивая кнопки. – Кажется, вот так: три, пять, два, семь, ноль, девять.
В шкафчике что-то запищало. «Доступ подтвержден», – высветилось на экране над замком.
– Путь свободен! – торжественно произнес Мерлин, и все трое отправились вглубь коридора.
Готовясь к проникновению, Мерлин внимательно изучил план музея. Он знал, что кабинет Директора находился на втором этаже. Чтобы в него попасть, надо было пройти через всю галерею, повернуть налево, миновать три ненужных кабинета и зайти в четвертый, нужный. Там Мерлин надеялся получить ответы на все волнующие его вопросы: на каких условиях проводятся выставки, почему картины не возвращаются домой и как во всем этом замешан Директор.
В том, что он как-то был замешан, Мерлин уже не сомневался. Как только он ступил на порог музея, все его сомнения по поводу личности Директора развеялись сами собой. Мерлин теперь даже не надеялся на то, что Директор окажется добропорядочным директором. Внутреннее чутье подсказывало ему, что тут дело нечисто.
И причина вовсе не в том, что все кошки циники. Сам Мерлин, например, себя циником не считал. Иногда что-то говорило ему: верь, Мерлин! Верь в мечту, верь в людей, в доброту, просто верь!.. Особенно часто такие мысли посещали его на сытый желудок, и тогда Мерлин чувствовал себя романтиком. В такие моменты он любил ходить вокруг Хозяйки и мурлыкать ей романсы: Спускалась ночная прохлада, Пур-р-рирода в затишьи др-р-ремала… Как-то так.
Но в случае Директора все инстинкты Мерлина говорили ему: будь циником и не верь ни единому слову. Недаром Директора всюду сопровождал запах горчицы. Запах горчицы для кота все равно что запах серы для праведника. Надо было что-то предпринять, чтобы раз и навсегда изгнать Директора из их с Хозяйкой совместной жизни. Конечно, предварительно надо было вернуть всю коллекцию живописи и полностью деморализовать противника.
– Что это? – вопрос Прохора внезапно прервал размышления Мерлина.
– Где?
– Да вон там, на стене, – сказал Прохор, указывая лапой на один натюрморт. – Что это там нарисовано?
На картине была изображена окружность и вписанный в нее треугольник. Мерлин, несмотря на свои познания в искусстве, был не силен в абстракции, поэтому, прежде чем ответить на вопрос, он незаметно посмотрел на название.
– Ну, как же.. Здесь все понятно, – ответил он. – Это окорок на блюде. Разве не видно?
– Честно сказать, не видно, – ответил Прохор. – Вот у тебя дома на одной картине окорок очень хорошо нарисован. Прямо-таки, от настоящего не отличишь. А здесь просто треугольник и круг. Я такой циркулем запросто проведу.
– Прохор, это же абстракция, – произнес Мерлин, как ему самому показалось, очень убедительно.
– Абстракция-не абстракция, а на окорок точно не похоже, – упрямился Прохор. – Вот на нормальный натюрморт посмотришь…
– На реалистичный, – поправил Мерлин.
– Ага, на реалистичный, – продолжал Прохор, – и сразу аж слюнки текут. Не хуже, чем у собаки Павлова, – и Прохор улыбнулся своей незабываемой улыбкой.
– Правильно, – сказал Мерлин, – конечно текут, потому что тебе кажется, как будто все это прямо перед тобой на столе лежит – стоит только лапу протянуть.
– Вот, вот, – энергично закивал головой Прохор, – я как раз это и хотел сказать. Лапы так и тянутся. Ты, Мерлин, просто мысли мои читаешь.
– Прекрасно! А абстракция – это тот же самый натюрморт, только не на столе, а в холодильнике. Понятно, Прохор?
– Нет, не понятно, – упрямо заявил Прохор. – Все равно не понятно.
– Ну, как же… Реалистичный натюрморт, он как будто прямо перед тобой на столе. Согласен?
– Угу, – кивнул Прохор.
– Слюнки текут?
– Текут.
– Абстрактный натюрморт – то же самое, только в холодильнике. Как будто Хозяйка его в холодильник убрала. Понятно? Только что перед тобой был, стоило только лапу протянуть, и вдруг, раз – и убрала. И ни кусочка не дала. Бывает же такое?
– Конечно, – с пониманием подтвердил Прохор.
– Ни кусочка не дала, мимо носа пронесла и в холодильник заперла, – продолжал Мерлин. – Но ты-то знаешь, что он там, в холодильнике. И сидишь перед холодильником, как перед вот этим холстом, – здесь Мерлин ткнул указательным коготком в треугольник, – сидишь с утра до ночи и думаешь о нем!
Конец ознакомительного фрагмента.