5
Леха не шутил. На следующее утро он взялся за меня по-настоящему. По его словам, нас ждали в клинике, надо было принять душ перед отъездом, съесть хоть что-нибудь, выпить крепкого чаю и – если жизненно необходимо – рюмку водки.
Мне было так хреново, что никакая рюмка меня уже не радовала – наступила та самая жуткая стадия интоксикации, когда и пить едва возможно, и не пить – непонятно, как. Организм отторгает алкоголь, однако, это состояние настолько мучительно, настолько невыносимо, что избавиться от пытки можно только с помощью новых доз до полной отключки. Для этого одной рюмки – слишком мало, нужен, по меньшей мере, стакан с верхом, но такое – просить безнадежно, никто никогда еще добровольно не наливал мне столько на завершающем этапе; стакан нужно раздобыть самому, выманить обманом, украсть, а прежде – удрать от опекунов, усыпив их бдительность.
Вообще, клиника – лучший вариант из всех возможных. Медики обеспечивают самый быстрый и безболезненный выход из запоя. Ширяют снотворным. Из минусов – надо много денег, и еще потом меня каждый раз заметно «клинит» от лекарств. Однажды после серии капельниц я в течение двух недель на полном серьезе паковал вещи, чтобы переехать в Горный Алтай – по всему выходило, что мировой потоп – дело готовое. С жаром кидался вербовать единомышленников среди друзей, знакомых и даже соседей по многоэтажке, потом поостыл, но идею отбросил далеко не сразу, купил атлас Прибайкалья, планировал поступать в Аграрный университет, чтобы научиться вести подсобное фермерское хозяйство, заходил на сайт, интересовался экзаменами.
Второй способ остановиться – «спуск вручную», постепенное уменьшение дозы. Это когда нет достаточной суммы на «Бехтерев», но на пару-тройку поллитровок наскрести – вполне. Вариант не слишком надежный – плавно снижать уровень в стопке и увеличивать интервалы приема жидкости при абсолютном отсутствии силы воли – задача фантастически сложная. Если, конечно, контроль за процессом не возьмет на себя помощник. Но с этим последние годы у меня было не густо…
В клинику меня всегда везли – друзья, родственники, когда я достигал фазы трупа. Последней искорки жизни хватало лишь на один звонок. Теперь же Семенов насильно сбивал меня с орбиты, не дожидаясь моего согласия на прерывание полета, пусть и на последнем витке. Я – уже не человек, но еще не мертвец, именно так получаются зомби.
Мое тело переместили вниз, в студию, я лишь слабо шевелил ногами, чтобы они не бились по ступеням. Пытались влить в меня горячий кофе – мерзкие ощущения! Угасающим взглядом я шарил вокруг, пытаясь зацепиться за что-либо, пока не сфокусировал внимание на маленькой берестяной корзинке. В раскалывающейся голове встрепенулись и заработали еще не убитые этанолом нейроны, совсем крошечный отряд выживших клеток: потянулась ассоциативная цепочка, сначала слабенькая, потом – стала крепнуть, проступило нечто похожее на связную мысль: тайник! Тайник на кухне привел мою расстрелянную память к другому тайнику, наверху. Я вспомнил почти все – и отвертку, и стаканчик из-под щетки. Желание проверить схорон за душем стремительно заполнило все мое внутреннее пространство. Удачно, что наверху оставалась моя одежда – рубашка и брюки, может, еще и носки…
У плиты хлопотала незнакомая женщина восточного типа, Семенов загудел в телефон, вышел на веранду, а я собрал все остатки сил и, цепляясь за перила, полез обратно к себе на второй этаж. В ванной защелкнул за собой замок. Бутылка была на месте, не меньше половины. Я пил из горлышка, какую-то раритетную французскую хрень, не чувствуя вкуса, большими глотками, как дешевое пиво. Едва я закончил, как в дверь ломанулся Леха.
– Ты че заперся?! – ручка энергично заскрипела под натиском его железных пальцев. – У тебя там че, бля, заначка?!
– Слушай! – я, наверное, очень похоже изобразил раздражение. – Ну, в самом деле! Нет у меня ничего! Дай ты человеку посрать спокойно!
Однажды я часов двенадцать просидел в туалете, когда меня хотели сдать в «дурку». Благо, с собой было что злоупотребить, как и теперь…
Леха пробурчал что-то и затопал по лестнице. Я натянул брюки и рубашку. Бутылку закрыл и сунул за ремень. Коньяк как-то необычно резко ударил меня по глазам. Какое-то время я сидел на краешке унитаза, уронив голову, потом встал, выдавил из тюбика в рот немного пасты, посмотрел на себя в зеркало – нет, лучше бы я этого не делал! Но в целом – самочувствие на уровне «полутяжелого изумления», с таким час, а то и полтора протянуть можно.
Я вернулся на кухню и накинулся на бутерброды.
– Молодец! – сказал Леха. – Вишь, на хавчик пробило. Спустя неделю. Курнуть хочешь? Я разрешаю.
– Ничего, что у меня крыша, как бы, едет?
– Вот мы ее и поправим. Надо б «коксом», но я его не жалую. Хочу пыхнуть, а один не люблю. Давай, тебе веселее будет.
И Леха поднял со стола уже готовый «косяк». Я сделал две небольшие затяжки, потом еще две – поглубже, на третьем круге добил «пятку».
Прислушался. Кажется, меня догонял товарный поезд. Надо было успеть…
– А где рюмка? – спросил я.
– Сука, не забыл! – восхитился Семенов.
Он вытащил из брюк небольшую фляжку с шотландским тартаном и щедро плеснул в стакан.
– Абсент, – сказал он, – семьдесят градусов. Старик, глотай аккуратнее.
Я взял кусок яблока, жахнул напиток – абсент, так абсент, зажевал.
Леха протянул мне второй «косяк»:
– Взрывай!.. И не парься. Покайфуешь недельку в тепле.… Кстати, жара сегодня – мама не горюй. Я весь мокрый, давно так не потел. А там кондишн имеется, санаторий – пять звезд, больше не бывает. Я тебя навещать буду… Помню, помню, как ты ко мне на Костюшко приходил, со спиртягой. Ночевал на свободной шконке. Во порядки-то были! А план-то каков, а? Шама пригнал из Голландии! Я тебе еще привезу, покурим там… Че, поплыл уже?
Я и правда, «поплыл». Голова свалилась с шеи, я схватил ее обеими руками, но она потекла между пальцев… Черт, это же губы… Голова твердая. Не твердая – надутая, как стеклянный шар. Кейвор, а где наш шар? Yes indeed, where is it? Держать, нельзя ронять, разобьется. Как арбуз. Как контрабас…
– У тебя в корне ошибочное отношение к кайфу, – сказал Семенов.
Его голос был резким, свистящим, высокочастотным, и звучал, казалось, одновременно со всех сторон. «Стерео», – подумал я.
– Я имею в виду – кайфу не надо сопротивляться, – продолжал вещать Лехин голос, – пусть тащит, куда надо, следуй за ним с полным доверием, без страха и лишних вопросов.
«Леха – Дон Хуан хренов», – решил я про себя.
– А я тут захватил бумажки. Это тебе с собой, чтоб тебе не скучно было. Это по твоему профилю: чувак один, нефиговый олигарх, накропал про свое житие невъе… енное, а ты знаешь, вообще-то прикольную такую лабуду. Но вот слогом владеет – как бензопилой. Перепиши там, нормально, чтоб ему понравилось – считай, на «Королу» -трехлетку уже заработал. И заказы тогда повалятся – только евло оттопыривай! Знаешь, грамотные люди везде нужны. Их мало уже, большинство перебили. Только без рекомендаций – хуй кто с ними базарить будет. К телефону даже не подойдут. Ты меня правильно встретил. Я ж – ходячая рекомендация, понял ты, чудак-человек?
Лехин голос стал еще суше, еще объемнее, я воспринимал его не ушами – уши я крепко прижимал к голове, мой слух отделился от меня и превратился в маленькую точку, крошечное устройство, которое сходу, заодно с функцией приема, преобразовывало звуковые волны прямо в цифру. Штука эта казалась такой легкой и хрупкой, что я всерьез испугался, что ее могут случайно прихлопнуть, как муху. «Действительно, блядь, кастанедовщина какая-то», – сказал Лехин голос. Сейчас я услышал его напрямую, прямо в голове. А кто же тогда продолжал говорить на кухне? Нет, голос не Лехин, похож, но не его. Типа, какой-то олигофрен отдаст мне корову-трехлетку. Мне. Корову. Зачем?
«Это же кино!» – осенило меня. Леху играет артист! Я же еще раньше заметил – что-то произошло: это Семенов включил телевизор! Голоса похожи… ба, да это ж Гармаш!
– Четверть десятого, – сказал Гармаш. – Тебе полежать, надо полежать. Вот это план, даже меня торкнуло!
Меня разбирал смех…
Меня взяли под мышки, кто-то второй – сколько же их там – за ноги – и понесли куда-то, руками я по-прежнему крепко давил на свой череп – чтобы меня не убили децибелы… имбецилы…
Меня положили на что-то жесткое и горячее, граната за поясом пребольно уперлась в манипуру. Я схватил ее рукой и дернул, неприятно прищемив кожу. Нет, рука не моя, мои – на ушах…
Глаза по-прежнему зажмурены, я знал – все фигня, все трын-трава, божественный танец, только ни за что, ни при каких обстоятельствах нельзя их открывать!
– О! А у тебя фляжка побольше! – хохотнул Гармаш. – Во растащило-то тебя! Во растащило.… А где твои шнурки? А где мой телефон, моя «лопата»? Во накрыло… Ладно, лежи, я прямо сюда катафалк пригоню.