Глава IV
Жизнь Оливера в приюте
С этого дня для Оливера началась новая жизнь в приюте, – и какая плохая жизнь! Бедные дети не знали там ни игр, ни ласки, – они весь день должны были работать. Сироты сами мыли и прибирали в приюте, носили воду, мели двор, а в остальное время их заставляли щипать пеньку или выполнять еще какую-нибудь работу.
Никто никогда не ласкал их, никто не заговаривал с ними, не жалел их. Если вдруг их посылали погулять во двор, они не знали, что там делать, и ходили как потерянные. Эти дети не знали игр и смеха. Забитые, запуганные, полубольные, они стояли толпой где-нибудь в углу двора и робко посматривали по сторонам, словно не смея прямо взглянуть на свет Божий.
Но хуже всего было то, что их очень плохо кормили. Еды было так мало, что бедные ребятишки ни когда не могли наесться досыта и вечно голодали. Их собирали два раза в день в огромной пустой комнате с кирпичным полом. В одном конце комнаты был вделан в пол большой котел, из которого детям раздавали жидкую похлебку. Она и составляла весь обед и ужин бедных сирот – больше им ничего не полагалось, только по большим праздникам к этому прибавлялся кусочек хлеба.
Приютский надзиратель стоял возле котла с большой ложкой в руках, и дети поочередно подходили к нему со своими крошечными мисочками. Надзиратель зачерпывал ложкой похлебку из котла и наливал из нее в первую подставленную миску, потом во вторую, в третью. Получившие еду отходили в сторону и принимались за обед.
Вечно голодные дети набрасывались на еду с жадностью, и через несколько минут в их мисочках ничего уже не оставалось. Они выскабливали свои мисочки так чисто, что их никогда не приходилось мыть: посуда и без того блестела, как вычищенная. Потом дети принимались облизывать ложку и свои пальцы, чтобы не потерять хоть каплю драгоценной пищи.
Не успевала последняя капля похлебки исчезнуть в их желудках, как несчастные сироты к своему ужасу обнаруживали, что они по-прежнему голодны. И когда надзиратель приказывал им уходить, они подолгу еще топтались на одном месте, словно не веря, что все уже кончено, и в каком-то тупом отчаянии поглядывая на котел.
Через час после обеда начинались настоящие муки голода, и дети пускались на всевозможные уловки, чтобы только уменьшить свои страдания: туго перетягивали поясами животы, сосали одежду, грызли что попадало под руку. Но ничего не помогало, и они еле могли дождаться вечерней похлебки.
Сироты постоянно жили впроголодь и от этого точно одичали. Ужасно было видеть их худые, обтянутые кожей личики, эти слабенькие, иссохшие тельца, тоненькие руки и ноги, жадные голодные глаза!
И однажды один из старших мальчиков заявил детям, что больше не может выносить этого, и если ему не дадут хоть раз поесть хорошенько, то он ночью съест кого-нибудь из своих маленьких товарищей. И так страшно сверкнул глазами и так стиснул зубы, что остальных детей охватил ужас.
Они поверили в страшную угрозу и теперь не находили себе места. Почти обезумев от страха, они собирались кучками, долго совещались и наконец решили во что бы то ни стало выпросить у надзирателя второй паек похлебки и отдать его старшему товарищу. Но кто решится заговорить с надзирателем? Бросили жребий, и жребий этот пал на Оливера…
Наступил вечер, и детей собрали в большой комнате на ужин. Приютский надзиратель стоял в переднике возле котла с большой ложкой в руках, и две старухи, его помощницы, хлопотали около детей, раздавая им миски. Потом прочли молитву и начали раздавать еду.
Пока все обстояло благополучно: дети проворно подъедали похлебку и точно мыши скреблись в своих мисочках. Но вот последние остатки пищи исчезли в желудках сирот, и одна из помощниц скомандовала детям уходить из комнаты. Однако ребятишки не тронулись с места. Они топтались, перешептывались, толкали друг друга и делали знаки Оливеру, а соседние мальчики подталкивали его сзади.
Хотя Оливер был еще совсем ребенком, робким и застенчивым, но голод довел его до отчаяния. Он стиснул зубы, обдернул на себе курточку, страшно побледнел и, собравшись с духом, вышел из рядов и пошел прямо к надзирателю.
– Позвольте мне, сэр, еще немного похлебки, – сказал он прерывающимся от волнения голосом и протянул свою миску.
Если бы над головами присутствующих в этот миг разразился страшный удар грома, то и он не произвел бы, пожалуй, такого действия, как эти слова Оливера.
Толстый здоровяк надзиратель побледнел как полотно, выпучил глаза, уставился на Оливера, да так и замер со своей огромной ложкой в руках. Две старухи, его помощницы, вскрикнули и остолбенели от изумления с поднятыми вверх руками. Дети побледнели и замерли на своих местах. Все глаза были устремлены на Оливера.
– Что-о? – проговорил наконец надзиратель, опомнившись от первого изумления.
– Позвольте мне, сэр, добавки. Я голоден, – с отчаянной храбростью, громко и отчетливо повторил Оливер, крепко сжимая в руках свою мисочку и глядя прямо в глаза надзирателю.
Но тут надзиратель кинулся на мальчика, ударил его ложкой по голове, схватил за шиворот и неистово завопил, призывая приходского сторожа. Старухи вторили ему отчаянным криком. Дети взвизгнули в один голос и вне себя от ужаса кинулись вон из комнаты.
В это самое время неподалеку от той комнаты, где все это случилось, происходило заседание комитета. Городские чиновники важно и степенно рассуждали о каких-то приходских делах, как вдруг в комнату ворвался взъерошенный Бамбл с перепуганным лицом и обратился к толстому председателю:
– Осмелюсь просить извинения, ваша милость, но сирота Оливер Твист взбунтовался и потребовал еще похлебки!
Его слова повергли членов комитета в полнейшее смятение, на лицах отцов города отразился ужас: в приюте бунт!
– Он потребовал еще похлебки?! – председатель не поверил своим ушам. – Придите в себя, Бамбл, и отвечайте толком. Должен ли я заключить из ваших слов, что сирота Оливер Твист потребовал добавки после того, как он съел свой паек, установленный правилами?
– Точно так, сэр, – подтвердил Бамбл.
Растерянные члены комитета с недоумением посматривали друг на друга. Да это неслыханная дерзость! С основания приюта не было ничего подобного!
– Я уже говорил и еще раз повторяю: этот мальчик дурак и плут! – произнес наконец с торжествующим видом прыщеватый господин в белом жилете. – Рано или поздно он кончит свою жизнь на виселице!
Немножко оправившись от изумления, чиновники принялись совещаться. Что им делать с бунтовщиком Оливером?
После долгих дебатов было решено посадить мальчишку под замок. А на следующий день к воротам приюта прибили объявление, в котором было написано, что приходское начальство заплатит приличное вознаграждение всякому, кто захочет взять к себе в ученики сироту Оливера Твиста «для торговли, ремесла или другого какого-нибудь занятия».