Глава III
Заседание приходского комитета
Приходский сторож шел очень быстро, и маленький Оливер еле поспевал за ним. Чтобы не отстать, мальчику все время приходилось бежать вприпрыжку, ухватившись за жесткий обшлаг рукава Бамбла, обшитый золотым галуном. Он попробовал заговорить со сторожем, но тот, смягчившийся было от рома, опять стал сердитым и неприступным.
Так они дошли до приходского приюта, где Бамбл сдал Оливера на попечение какой-то старухе. Не прошло и четверти часа, как сторож опять пришел за Оливером и повел его в комитет.
Через несколько минут Оливер очутился в большой комнате с выбеленными стенами, где за большим столом, покрытым зеленым сукном, сидело человек десять господ. Это и был комитет. Посредине, в высоком удобном кресле восседал какой-то очень толстый старый господин с круглым бритым лицом. Все называли его председателем, и он, как заметил Оливер, был у них самый главный.
Увидев столько важных господ, Оливер испугался. Он не знал, куда ему деваться от смущения, и стоял весь красный, уставившись глазами в пол и комкая в руках свою шапку.
– Поклонись комитету, – сказал ему Бамбл.
Оливер, не поднимая глаз от пола, поклонился столу комитета.
– Как тебя зовут, мальчик? – спросил его господин председатель.
Но Оливер не мог ничего ответить: слезы подступали к его глазам, и он только и думал о том, как бы не расплакаться.
– Какой дурак! – сердито проворчал один из сидящих за столом господ, а сторож Бамбл исподтишка пребольно стукнул мальчика палкой по спине.
Тут уж Оливер не мог сдержаться и, уткнувшись лицом в шапку, разрыдался.
Тогда толстяк заговорил с ним поласковее: видно было, что ему стало жаль мальчика и что он хочет его ободрить.
– Мальчик, послушай: ведь ты, конечно, знаешь, что ты сирота?
– А что это такое, сэр? – спросил Оливер.
– Нет, этот ребенок просто олух какой-то! – опять не выдержал сердитый господин.
Оливер заметил, что это сказал худой белокурый господин в белом жилете и с прыщами на лице.
– Тише! – остановил его председатель и снова обратился к Оливеру. – Ты ведь знаешь, мальчик, что у тебя нет ни отца, ни матери и что ты воспитываешься на счет прихода, не так ли?
– Да, сэр, – ответил Оливер сквозь слезы.
– О чем же ты плачешь, болван? – спросил его сердитый господин в белом жилете.
– Надеюсь, что ты молишься каждый вечер, – прибавил толстый председатель. – Молишься за тех, кто тебя кормит и заботится о тебе?
– Да, сэр, – прошептал мальчик, плохо понимая, что ему говорит толстяк, потому что никто никогда не учил его этому.
– Хорошо! Тебя привели сюда на воспитание: здесь добрые люди будут заботиться о тебе и научат полезному ремеслу, – сказал председатель.
– И поэтому ты начнешь завтра же с шести часов утра щипать пеньку[2]! – прибавил господин в белом жилете.
После этого сторож Бамбл приказал Оливеру отвесить комитету низкий поклон и отвел его в другую комнату, где стояло рядами много простых деревянных кроватей: здесь спали приютские дети. В этот вечер маленький Оливер долго ворочался с боку на бок и плакал, прежде чем заснул в своей жесткой постели.