Приключения Конана-варвара. Путь к трону (сборник). Сокровища Гвалура (Р. И. Говард, 2012)

1. Тропой интриг

Отвесные скалы вздымались прямо из джунглей, словно неприступные крепостные стены, отливая черным и ярко-алым в лучах восходящего солнца. Изгибаясь, они тянулись к востоку и западу над колышущимся изумрудно-зеленым морем ветвей и листьев. Он казался непреодолимым, этот сплошной каменный частокол, и вкрапленные в него осколки кварца пускали ослепительные солнечные зайчики. Но мужчина, упрямо поднимавшийся наверх, преодолел уже половину пути.

Он принадлежал к народу горцев, привыкшему к безжалостным отвесным скалам, и был он человеком невероятной силы и ловкости. Из одежды на нем были лишь короткие штаны красного атласа, а сандалии он забросил за спину, чтобы не мешали. Там же висели его меч и кинжал.

Он был человеком мощного сложения, гибким и стремительным, как пантера. Кожа его потемнела от загара, а прямо подстриженную черную гриву перехватывал на висках серебряный обруч. Стальные мускулы, верный глаз и крепость ног сейчас очень ему пригодились, потому что смертельно опасный подъем и для него стал проверкой на прочность. В ста пятидесяти футах под ним колыхались джунгли. На таком же расстоянии сверху на фоне утреннего неба отчетливо прорисовывались иззубренные вершины утесов.

Ему нужно было спешить, но он был вынужден передвигаться по отвесной стене со скоростью улитки. Он без устали нащупывал крошечные выступы и впадинки, представлявшие собой крайне ненадежную опору, а иногда попросту повисал на кончиках пальцев. Тем не менее он упорно полз наверх, зубами и ногтями цепляясь за каждый фут. Время от времени он останавливался, давая отдых натруженным мышцам, и, стряхнув с глаз пот, вытягивал шею, окидывая внимательным взглядом джунгли, выискивая в безбрежных зеленых просторах малейшие признаки человеческого присутствия.

До вершины оставалось уже недалеко, когда в нескольких футах над головой он вдруг заметил щель в сплошной каменной стене. Мгновением позже он достиг ее – маленькой пещеры, притаившейся под самым гребнем гряды. Едва голова его приподнялась над краем пола, он удивленно фыркнул и замер, повиснув на локтях. Пещера оказалась настолько маленькой, что правильнее было бы назвать ее нишей, но она не пустовала. Коричневая мумия сидела подобрав ноги и скрестив руки на впалой груди, на которую свешивалась высохшая голова. Руки и ноги мумии были закреплены в таком положении сыромятными ремнями, от которых остались лишь невесомые полоски кожи. Одежда, если она и была, под грузом веков давно превратилась в прах. Но скрещенные руки прижимали ко впалой груди свиток пергамента, пожелтевший от времени и цветом напоминавший слоновую кость.

Мужчина, карабкавшийся наверх, протянул длинную руку и вырвал свиток из высохших пальцев мумии. Он, не разворачивая, сунул его за пояс, подтянулся на руках и встал в нише уже в полный рост. Подпрыгнув, он ухватился за верхний козырек пещеры и перемахнул через него одним слитным движением.

Там он остановился, переводя дыхание, и глянул вниз.

Ему показалось, что он смотрит в огромную чашу, огороженную каменной стеной. Дно чаши заросло деревьями и густым кустарником, хотя здешняя растительность и не могла тягаться с джунглями, оставшимися снаружи. Отвесные утесы тянулись по всему периметру, без разрывов и на одной высоте. Этому капризу природы не было равных на всем свете: колоссальный естественный амфитеатр, круглая, поросшая лесом равнина трех или четырех миль в диаметре, отрезанная от остального мира частоколом остроконечных вершин.

Но мужчине на утесе некогда было восторгаться столь выдающимся топографическим феноменом. Он напряженно вглядывался в густую зелень у себя под ногами и шумно выдохнул, заметив наконец блеск мраморных куполов в колышущемся море ветвей и листьев. Значит, древние легенды не врали; под ним лежал мифический и загадочный дворец Алкмеенон.

Конана по прозванию Киммериец, пожившего и на Барахских островах, что лежали у Черного побережья, и во многих других местах, где жизнь била ключом, привела в королевство Кешан древняя легенда о сказочных сокровищах, рядом с которыми меркли даже богатства туранских королей. Кешан считался варварским королевством, раскинувшимся на восточной окраине Куша, там, где поросшие травой бескрайние равнины сливаются с непроходимыми лесами, наступающими с юга. Населяла его смешанная раса, в которой смуглокожая знать правила населением, состоящим главным образом из чистокровных негров. Правители – принцы и верховные жрецы – вели родословную от белой расы, обладавшей в незапамятные времена властью в королевстве, столицей которого и был Алкмеенон. Легенды противоречили одна другой в том, что касалось причин упадка столь могущественной расы, вследствие чего Алкмеенон покинули его уцелевшие обитатели. Столь же смутными были и предания о Зубах Гвалура, сокровище Алкмеенона. Но этих старинных легенд оказалось вполне достаточно, чтобы привести Конана в Кешан, пусть для этого ему и пришлось пересечь огромные равнины, непроходимые джунгли, изрезанные реками, и горные массивы.

Он отыскал Кешан, существование которого многие северные и западные народы полагали мифом, и узнал достаточно, чтобы подтвердились слухи о сокровище, которое людская молва называла Зубами Гвалура. Но выяснить его точное местонахождение ему не удавалось; кроме того, Конан столкнулся с необходимостью объяснить свое присутствие в королевстве. Любопытных чужеземцев здесь не привечали.

Но это его не смутило. С холодной уверенностью он предложил свои услуги осанистым, украшенным перьями, исполненным подозрительности властителям отличающегося варварской пышностью двора. Он был профессиональным воином. Поиски работы (по его словам) и привели его в Кешан. За определенную плату он брался подготовить армию Кешана и повести ее войной на Пунт, их кровного и вечного врага, чьи недавние успехи на поле брани вызвали зависть у вспыльчивого и раздражительного короля Кешана.

Предложение это не было столь дерзким и безрассудным, как могло показаться на первый взгляд. Слава Конана бежала впереди него и достигла даже отдаленного Кешана; его подвиги в качестве вожака черных корсаров, этих волков южного побережья, принесли ему известность, восхищение и страх в черных королевствах. Он не стал отказываться от испытания, устроенного ему смуглокожими вельможами. Вооруженные стычки на границах происходили постоянно, предлагая киммерийцу массу возможностей продемонстрировать свои таланты в рукопашном бою. Его безудержная свирепость произвела должное впечатление на вельмож Кешана, которым уже была известна его репутация вожака, способного повести за собой других, так что перспективы перед ним открывались самые радужные. Но втайне Конан желал лишь иметь законную возможность пробыть в Кешане ровно столько, сколько потребуется, чтобы узнать местонахождение Зубов Гвалура. Однако случилось непредвиденное. В Кешан во главе посольства Зембабве прибыл Тутмекри.

Тутмекри был стигийцем, искателем приключений и мошенником, обманом сумевшим втереться в доверие к королям-близнецам большой торговой державы, которая лежала далеко на востоке. Они с киммерийцем были знакомы еще по прежним временам и не питали особой любви друг к другу. Тутмекри сделал аналогичное предложение королю Кешана, тоже предполагавшее покорение Пунта. Это королевство, лежащее к востоку от Кешана, к слову, совсем недавно изгнало со своей территории зембабвийских купцов и сожгло их укрепленные поселения.

И его предложение оказалось выгоднее сделанного Конаном. Тутмекри заявил, что вторгнется в Пунт с востока с армией черных копейщиков, шемитских лучников и мечников-наемников, а также поможет королю Кешана аннексировать недружественное королевство. Щедрые и великодушные короли Зембабве взамен желали получить всего лишь монопольное право на торговлю в самом Кешане и его доминионах – а также, в качестве жеста доброй воли, и малую толику Зубов Гвалура. Последние ни в коем случае не будут использованы по прямому назначению, поспешил заверить Тутмекри исполненных подозрений военных вождей. Их поместят в храм Зембабве рядом с сидящими на корточках золотыми идолами Дагона и Деркето, почетными гостями священной усыпальницы королевства, в знак вечной и нерушимой дружбы между Кешаном и Зембабве. Подобное заявление вызвало у Конана язвительную усмешку.

Киммериец не стал тягаться в острословии и умении плести интриги с Тутмекри и его шемитским приспешником Зархебой. Он знал, что если Тутмекри добьется своего, то первым делом потребует немедленного изгнания своего соперника. Конану оставалось только одно: отыскать сокровища до того, как король Кешана примет окончательное решение, и скрыться уже вместе с ними. К этому времени он уже не сомневался в том, что они спрятаны не в Кешии, столичном городе, представлявшем собой хаотичное скопление крытых соломой хижин вокруг земляного вала, огораживающего дворец, выстроенный из камня, земли и бамбука.

Пока он терзался нервным ожиданием, верховный жрец Горулга объявил, что перед тем, как принимать какое-либо решение, следует узнать волю богов относительно предполагаемого союза с Зембабве и притязаний на предметы, с давних пор считающиеся священными и неоскверненными. Для этого необходимо обратиться к оракулу Алкмеенона.

Его заявление вызвало благоговейный трепет, и досужие языки принялись вовсю обсуждать его как во дворце, так и в глинобитных хижинах. Вот уже добрую сотню лет жрецы не навещали мертвый город. Говорили, что оракулом является принцесса Елайя, последняя правительница Алкмеенона, умершая в самом расцвете красоты и молодости, тело которой чудесным образом сохранилось на протяжении многих веков. В прежние времена жрецы наведывались в заброшенный город, и она делилась с ними древними знаниями. Последний из жрецов, обращавшийся за советом к оракулу, оказался презренным негодяем, возжелавшим присвоить драгоценные камни необычной огранки, которые молва именовала Зубами Гвалура. Но в мертвом городе его настигла страшная смерть, и его ученики, в панике бежавшие из проклятого места, рассказывали невероятные и жуткие истории о тамошних ужасах, на сотню лет отвратившие жрецов от посещения города и оракула.

Но Горулга, нынешний верховный жрец, переполненный веры в собственные силы, объявил, что вместе с дюжиной последователей отправится в город, дабы возродить древний обычай. И вновь досужие языки принялись болтать вовсю, и в руки Конана попала путеводная ниточка, которую он тщетно искал на протяжении многих недель: он подслушал неосторожный шепот одного из жрецов пониже саном, и в ночь того дня, когда жрецы должны были отправиться в путь, тайком выскользнул из города.

Не слезая с седла ночь, день и еще одну ночь, на рассвете он добрался до скал, охранявших проход в Алкмеенон, который раскинулся в юго-западном углу королевства, посреди непроходимых и необитаемых джунглей, куда избегали забредать обычные люди. И только жрецы осмеливались приблизиться к проклятому городу. А в сам Алкмеенон вот уже сто лет не ступала нога даже жреца.

Если верить легендам, эти скалы не покорялись еще ни одному человеку, а тайный проход в долину был известен одним лишь жрецам. Конан даже не стал терять времени на его поиски. Отвесные стены, отпугнувшие чернокожих, всадников и обитателей равнин и лесов, не могли стать непреодолимым препятствием для воина, рожденного среди голых скал Киммерии.

И вот теперь, стоя на гребне гряды, он напряженно всматривался в концентрическую долину, спрашивая себя, какая эпидемия, война или предрассудок вынудили древнюю белую расу покинуть этот уголок и раствориться в черных племенах, обитавших за его пределами.

Эта долина некогда была их цитаделью. Здесь располагался дворец, в котором жили только члены королевской фамилии вместе со своим двором. А настоящий город оставался по ту сторону скал. Сейчас его руины скрывала вот эта колышущаяся масса зеленых джунглей. Но купола, блестевшие в просветах зарослей внизу, венчали собой уцелевшие башенки королевского дворца Алкмеенона, сумевшие выстоять под разрушительным бременем веков. Перебросив ногу через гребень, он принялся быстро спускаться вниз. Внутренняя сторона скальной гряды была не такой гладкой и отвесной, как наружная. Чтобы спуститься на поросшее густой травой дно долины, ему потребовалось вполовину меньше времени, чем подняться на гребень.

Опустив руку на эфес меча, Конан настороженно оглядывался по сторонам. Не было никаких причин полагать, что легенды лгали, утверждая, что Алкмеенон пуст и заброшен и что теперь его населяют лишь призраки прошлого. Но подозрительность и настороженность давно стали второй натурой Конана. Вокруг царила первозданная тишина; на ветках не шелохнулся ни единый листик. Наклонившись, чтобы заглянуть под деревья, он не увидел ничего, кроме шеренги стволов, убегающих в чащу леса и теряющихся в голубоватой дымке. Тем не менее он ступал очень осторожно и совершенно бесшумно, сжимая в руке меч и без устали обшаривая взглядом скопления теней. Повсюду на глаза ему попадались следы древней цивилизации: мраморные фонтаны, безголосые и осыпающиеся, окружали стройные деревья, которые были высажены в слишком правильном порядке, чтобы это можно было приписать природе. Подлесок и кустарник поглотили некогда строго распланированные посадки, но их общий рисунок еще прослеживался. Среди деревьев терялись широкие пешеходные дорожки из потрескавшихся каменных плит, в щели между которыми пробивалась трава. Чуть в стороне виднелись стены с фигурными парапетными плитами и каменные резные решетки, некогда, должно быть, служившие внешними перегородками беседок и павильонов для отдыха и развлечений.

Впереди, прямо за деревьями, сверкали купола, и по мере приближения стали заметны и сооружения, поддерживавшие их. Наконец, продравшись сквозь заплетенный виноградной лозой кустарник, Конан вышел на относительно открытое место, где деревья росли привольно, не отягощенные подлеском, и увидел перед собой широкую открытую галерею дворца с колоннами. Поднимаясь по широким каменным ступеням, Конан отметил, что это здание сохранилось намного лучше виденных им ранее. Толстые стены и массивные колонны казались слишком мощными, чтобы разрушиться и пасть под напором времени и стихии. Но и здесь его встретила зачарованная тишина. Кошачья поступь его ног, обутых в сандалии, казалась оглушительной среди гнетущей немоты.

И где-то в этом дворце находилась статуя или изображение, в прошедшие века служившие оракулом жрецам Кешана. И где-то здесь, если верить болтливому жрецу, было спрятано сокровище забытых королей Алкмеенона.

Конан вышел в широкий коридор с высоким потолком и колоннами вдоль стен, в промежутках между которыми зияли арочные проходы с давно сгнившими дверями. В коридоре царил полумрак, и, пройдя по нему, Конан вышел в двойные бронзовые двери, одна половинка которых оставалась полуоткрытой в течение, наверное, многих столетий. Киммериец оказался в просторной комнате со сводчатым потолком, наверняка служившей королям Алкмеенона залом для аудиенций.

Она была восьмиугольной, накрытой высоким куполом, в котором явно были искусно проделаны скрытые отверстия, потому что комната эта была освещена намного лучше коридора, через который он попал в нее. У дальней стены виднелось возвышение, к которому вели широкие ступени из лазурита. На этом возвышении стоял массивный трон с резными подлокотниками и высокой спинкой, к которой в древности наверняка крепился балдахин из золотой парчи. Конан одобрительно фыркнул, и у него загорелись глаза. Перед ним был воспетый в старинных легендах золотой трон Алкмеенона! Опытным глазом он прикинул его вес. Трон сам по себе принесет ему целое состояние, если только ему удастся увезти его отсюда. Богатство его отделки распалило воображение Конана и заставило задрожать от нетерпения. У него зачесались руки от желания запустить их в груды самоцветов, о которых рассказывали сказители на базарных площадях Кешана, повторяя предания, передаваемые из уст в уста на протяжении многих поколений: о драгоценных камнях, равных которым не сыскать было во всем подлунном мире, рубинах, изумрудах, гелиотропах, опалах, сапфирах и прочих сокровищах древнего мира.

Он ожидал увидеть на троне статую оракула, но, раз ее здесь нет, значит, она находится где-нибудь в другой части дворца, если вообще существует в действительности. Впрочем, за время его пребывания в Кешане столько мифов стало реальностью, что он не сомневался – рано или поздно он найдет какое-нибудь изображение или статую бога.

За троном обнаружился неширокий арочный проем, который в прежние времена, когда Алкмеенон был еще жив, несомненно, закрывали гобелены. Конан заглянул внутрь и увидел пустой альков, в правой стене которого открылся узкий коридор. Отвернувшись, он заметил еще одну арку, слева от возвышения, причем эту, в отличие от остальных, закрывала дверь. Дверь эта была очень необычной. Изготовленная из того же материала, что и трон, она была украшена многочисленными резными арабесками.

Едва Конан коснулся двери, как она распахнулась с такой легкостью, словно петли были смазаны совсем недавно. Перешагнув порог, он замер, оказавшись в небольшой квадратной комнате, мраморные стены которой поднимались к украшенному лепниной потолку с золотыми вставками. Позолоченный бордюр тянулся по верху и низу стен, и другой двери, кроме той, через которую он вошел, в комнате не было. Но все эти детали Конан подметил машинально. Все его внимание приковала к себе фигура, лежащая прямо перед ним на помосте слоновой кости.

Он ожидал увидеть нечто вроде статуи, вырезанной с давно забытым древним искусством. Но никакое искусство не было способно передать ощущение совершенства, возникавшее при взгляде на неподвижную фигуру.

Это была отнюдь не статуя, сделанная из камня, металла или слоновой кости. Перед ним лежало настоящее женское тело, и Конан не мог представить, с помощью какого темного искусства древние сумели сохранить его живым на протяжении стольких веков. Даже одежда на ней осталась целой – и Конан недоуменно нахмурился, где-то в подсознании у него зашевелились смутные подозрения. Искусство, сохранившее тело, не могло проделать того же с одеждой. Тем не менее она уцелела – золотые нагрудные пластинки с концентрическими кругами из небольших драгоценных камней, расшитые золотом сандалии и короткая атласная юбка, которую поддерживал украшенный самоцветами пояс. Ни на ткани, ни на металле не было заметно ни малейших признаков порчи. Даже в смерти Елайя сохранила холодную красоту. Тело ее было словно вылеплено из алебастра, стройное, но возбуждающее; в темной пене волос, уложенных в высокую прическу, сверкал кроваво-красный рубин.

Конан, нахмурившись, глядел на нее, а потом постучал по возвышению рукоятью меча. В нем могли оказаться пустоты, но звук получился звонким. Развернувшись, он в некоторой растерянности принялся мерить шагами комнату. С чего следует начинать поиски, учитывая ограниченное время, имеющееся в его распоряжении? Жрец, болтовню которого с куртизанкой он подслушал, уверял, что сокровища спрятаны во дворце. Но дворец был слишком огромен. Конан даже подумал, а не переждать ли ему где-нибудь, пока жрецы не придут и не уйдут, чтобы потом без помехи возобновить поиски, однако они ведь могли унести драгоценности с собой, обратно в Кешию. Он был уверен, что Тутмекри подкупил Горулгу.

Конан прекрасно представлял себе, что задумал Тутмекри, потому что хорошо знал этого пройдоху. Он знал, что именно Тутмекри предложил завоевание Пунта королям Зембабве, и это станет лишь первым шагом к достижению ими конечной цели – завладению Зубами Гвалура. Это были очень осторожные правители, пожелавшие получить надежные доказательства того, что сокровище действительно существует, прежде чем начать действовать. И та часть драгоценностей, которые Тутмекри просил передать ему на хранение, должна была стать этим доказательством.

Тогда, убедившись в реальности существования сокровищ, короли Зембабве сделают свой ход. Пунт подвергнется одновременному вторжению с востока и запада, но зембабвийцы позаботятся о том, чтобы все тяготы сражений выпали на долю кешанцев. А потом, когда и Пунт, и Кешан ослабеют, зембабвийы покорят оба народа, разграбят Кешан и заберут сокровища силой, даже если для этого им придется разрушить все здания до единого и подвергнуть пыткам каждого жителя королевства.

Но существовала и иная возможность: если Тутмекри сумеет наложить лапу на сокровища, он может попробовать обмануть своих нанимателей, присвоить драгоценности и скрыться, оставив зембабвийских эмиссаров с носом. Конан полагал, что испрашивание совета у оракула – ловкий трюк, призванный убедить короля Кешана согласиться на условия Тутмекри, поскольку киммериец ни секунды не сомневался в том, что Горулга – такой же ловкач и хитрец, как и все остальные, замешанные в этой грандиозной афере. Конан не пробовал договориться с верховным жрецом, поскольку понимал, что у него нет шансов против Тутмекри, а сделать такую попытку – значит, сыграть стигийцу на руку. Горулга мог разоблачить киммерийца перед всем народом, приобретя таким образом репутацию честного и неподкупного человека, и одним ударом избавить Тутмекри от соперника. Конан мельком подумал о том, каким же образом Тутмекри все-таки удалось подкупить верховного жреца и что вообще можно предложить в качестве взятки человеку, который владеет величайшим сокровищем на свете.

Как бы то ни было, Конан не сомневался, что оракул скажет, будто боги желают, чтобы Кешан принял предложение Тутмекри, как был уверен и в том, что тот отпустит несколько критических замечаний в его адрес. После этого дальнейшее пребывание в Кешии станет для киммерийца смертельно опасным; впрочем, уезжая под покровом ночи, он не имел ни малейшего намерения возвращаться туда.

В комнате оракула ключа к разгадке не обнаружилось. Конан вернулся в большой тронный зал и подошел к трону. Тот оказался тяжелым, но ему все-таки удалось сдвинуть его с места. Лежавшая под ним толстая мраморная плита тоже была цельной. Он возобновил поиски в алькове, подозревая наличие подземной часовни или тайника в комнате оракула. Киммериец принялся тщательно выстукивать стены и вскоре услышал глухой звук в месте прямо напротив узкого выхода из коридора. Приглядевшись повнимательнее, он заметил, что щель между соседними мраморными плитами чуточку шире обычного. Сунув в нее острие кинжала, он осторожно нажал на него.

Панель медленно распахнулась. За нею обнаружилась ниша в стене, но она была пуста. Конан с чувством выругался. Непохоже, чтобы в ней когда-либо хранилось сокровище. Сунув голову в нишу, он вдруг заметил в стене ряд маленьких отверстий, как раз на уровне рта. Он пригляделся к ним и удовлетворенно фыркнул. Оказывается, эта стена служила перегородкой между альковом и комнатой оракула, и со стороны последней отверстия не были видны. Конан ухмыльнулся. Тайна оракула открылась, хотя и оказалась грубее, чем он предполагал. Должно быть, в эту нишу залезал сам Горулга или кто-нибудь из его приспешников, а потом вещал через отверстия, и легковерные аколиты[7], сплошь чернокожие, принимали его голос за подлинный глас самой Елайи.

Вспомнив кое-что, Конан извлек из-за пояса свиток пергамента, который он забрал у мумии, развернул его, очень осторожно, поскольку тот уже готов был рассыпаться в прах от старости, и хмуро уставился на едва видимые значки, покрывавшие его. Во время своих скитаний по свету гигант-киммериец нахватался кое-каких отрывочных знаний, в особенности тех, что касались умения читать и говорить на разных языках. Многие из почтенных схоластов поразились бы лингвистическим способностям киммерийца, поскольку в его жизни нередко бывали случаи, когда знание чужого языка спасало его от смерти.

Значки эти озадачили его. Они казались знакомыми и непонятными одновременно, и вскоре он понял почему. Это были символы архаичного Пелиштима, сильно отличающиеся от современного начертания букв, с которыми он был знаком и которые триста лет назад претерпели изменения после завоевания страны кочевыми племенами. И вот этот древний, изначальный шрифт привел его в смущение. Однако Конан вскоре заметил повторяющееся сочетание букв, в котором узнал имя собственное: Бит-Якин. Он решил, что так звали того, кто написал этот свиток.

Нахмурившись и шевеля губами, он принялся продираться сквозь текст, бóльшая часть которого ему была попросту непонятна, а значение остального оставалось смутным.

Но Конан сумел-таки уяснить, что этот загадочный Бит-Якин, написавший манускрипт, пришел издалека вместе со своими слугами и проник в долину Алкмеенона. Дальнейшие каракули показались киммерийцу бессмысленными, поскольку фразы и символы были ему по большей части незнакомы. Из того немногого, что он сумел перевести, следовало, что прошло очень много времени. Часто встречалось имя Елайи, а ближе к концу рукописи стало очевидно, что Бит-Якин почуял близость смерти. С содроганием Конан сообразил, что мумия в пещере и есть останки того, кто составил этот манускрипт, таинственного пелиштимца по имени Бит-Якин. Тот скончался, как и предсказывал, а его слуги, очевидно, поместили его в открытую пещеру под гребнем гряды, в полном соответствии с указаниями, которые он оставил перед смертью.

Странно, но об этом самом Бит-Якине не упоминалось ни в одной легенде Алкмеенона. Очевидно, он прибыл в долину уже после того, как ее покинули первые обитатели, – но тогда почему жрецы, приходившие сюда в древние времена, чтобы получить совет оракула, не упомянули ни о нем самом, ни о его слугах? Конан был уверен, что мумии и свитку пергамента исполнилось намного больше ста лет. Бит-Якин, несомненно, уже обосновался в долине в те времена, когда древние жрецы приходили сюда поклониться мертвой Елайе. Но легенды хранили странное молчание на его счет, повествуя только о заброшенном городе, в котором жили одни лишь духи мертвых.

Почему этот человек вообще поселился в столь безлюдном месте и куда подевались его слуги после того, как избавились от тела своего господина?

Конан передернул плечами и решительно сунул свиток обратно за пояс – а потом вздрогнул, и по спине у него пробежали мурашки. В зловещей сонной тишине дворца вдруг раскатилось гулкое эхо большого гонга!

Он резко развернулся и присел, как большая кошка, сжимая в руке меч и пристально вглядываясь в узкий коридор, из которого, похоже, и долетел звук. Неужели прибыли жрецы Кешии? Он знал, что это невозможно; они никак не могли успеть добраться до долины. Но хриплый звук гонга безошибочно обозначал присутствие живых людей.

Конан был человеком действия. Утонченное коварство, которым он обладал, было благополучно приобретено им после контактов с более хитроумными народами. И, захваченный врасплох каким-либо неожиданным событием, он повиновался инстинктам, а не разуму. Поэтому сейчас, вместо того чтобы спрятаться или скрыться в противоположном направлении, как поступил бы на его месте обычный человек, он побежал по коридору в сторону источника звуков. Его ноги в сандалиях производили не больше шума, чем лапы крадущейся пантеры; он прищурился, а губы его непроизвольно раздвинулись в зловещем оскале. Паника лишь на мгновение коснулась его души, когда по дворцу столь неожиданно раскатилось хриплое эхо гонга, но теперь его охватила первобытная слепая ярость, что всегда дремала под тонким налетом цивилизации. Вскоре он выскочил из извилистого коридора в небольшой открытый дворик. Внимание его привлек какой-то блеск. Это оказался гонг, большой золотой диск, свисавший с золотой перекладины, которая торчала из полуразрушенной стены. Рядом лежало бронзовое било, а вот людей нигде не было видно. На него слепо смотрели пустые глазницы арок. Конан присел в дверном проеме и замер. В огромном дворце не раздавалось ни звука. Терпение его истощилось, и он двинулся вдоль внутреннего изгиба дворика, поочередно заглядывая в арочные проемы, готовый или отпрыгнуть в сторону, или нанести разящий удар своим мечом.

Подойдя к гонгу, он внимательно осмотрел ближайший арочный проем. Взору его предстало тускло освещенное помещение, заваленное гниющими обломками. На полированных мраморных плитах под гонгом не осталось никаких следов, зато в воздухе ощущался еле уловимый запах – аромат разложения, определить происхождение которого он затруднялся; расширенными ноздрями, словно дикий зверь, он вбирал в себя воздух, пытаясь распознать его, но тщетно.

Конан повернулся к арке – и вдруг с пугающей быстротой кажущиеся прочными плиты выскользнули у него из-под ног. Падая, он успел расставить руки и повис на локтях над зияющим проемом. Но тут края осыпались, и он полетел в темноту, а потом его с головой накрыла ледяная вода и помчала прочь с ужасающей быстротой.

2. Богиня просыпается

Поначалу киммериец даже не пытался сопротивляться течению, которое несло его в полной темноте. Он лишь изредка загребал руками, чтобы удержаться на плаву, зажав в зубах меч, который не выпустил из рук даже во время падения. Мысль о том, какая участь его ожидает, даже не пришла ему в голову. Но вдруг мрак впереди прорезал луч света. Он увидел черную поверхность воды, которая бурлила так, словно из глубин поднимался неведомый монстр, и отвесные стены по бокам, которые впереди смыкались в арочный туннель. Вдоль каждой стены под самым сводом тянулись узкие уступы, но они были расположены слишком высоко. В одном месте крыша провалилась, и в дыру струился свет. Ниже по течению царила кромешная тьма, и Конана вновь охватила паника, когда он представил себе, как его уносит мимо этого столба света в полную неизвестность.

А потом он увидел кое-что еще: с уступов к воде через равные промежутки сбегали бронзовые лестницы, и одна виднелась как раз впереди. Не раздумывая, он рванулся к ней, борясь с течением, которое стремилось удержать его на середине потока. Вода, как живая, цеплялась за него скользкими холодными пальцами, но он отчаянно сражался с ней за каждый дюйм. Вот он оказался напротив лестницы и последним усилием преодолел разделявшее их расстояние, вцепился в нижнюю ступеньку и повис на ней, переводя дыхание.

Еще через несколько минут он вылез из злобно шипящей воды, с опаской ступая по позеленевшим ступенькам. Они скрипели и гнулись под его весом, но держали, и он вскарабкался на узкий уступ, ширина которого не превышала пары ладоней. Высокому киммерийцу пришлось пригнуть голову, когда он попробовал выпрямиться во весь рост. Он разжал зубы и сунул меч обратно в ножны, сплевывая кровь – острые края поранили ему губы в отчаянном сражении с подземной рекой, – и перенес все внимание на провалившуюся крышу.

Он поднял руки над головой и осторожно ощупал края пролома, дабы убедиться, что они выдержат вес его тела. Мгновением позже он пролез в дыру и оказался в широкой комнате, практически разрушенной. Большая часть крыши обвалилась, равно как и значительная часть пола, настеленного поверх сводчатого туннеля, по которому текла подземная река. Полузасыпанные арочные проемы выводили в соседние комнаты и коридоры, и Конан решил, что по-прежнему находится в пределах огромного дворца. Он с беспокойством спросил себя, под полом скольких комнат здесь течет подземная река и когда древние плиты могут вновь выскользнуть у него из-под ног, обрушив его обратно в поток, из которого он только что выбрался. И еще он раздумывал над тем, насколько случайным было его падение. Действительно ли прогнившие от времени плиты сами по себе рухнули под тяжестью его тела, или же случившееся имело более зловещее объяснение? Но, по крайней мере, одно было ясно: он был не единственным живым существом во дворце. Гонг не мог зазвонить сам по себе, независимо от того, должен ли был его рев заманить его в смертельную ловушку или нет. Тишина во дворце внезапно показалась ему гнетущей и угрожающей, полной скрытых и неведомых опасностей.

Быть может, кого-то еще привела сюда погоня за сокровищами? И вдруг воспоминание о Бит-Якине навело его на весьма интересную мысль. Не могло ли случиться так, что за время своего долгого пребывания в Алкмееноне он отыскал Зубы Гвалура, а его слуги унесли их с собой после его кончины? Возможность того, что он гоняется за призрачной мечтой, привела киммерийца в ярость.

Выбрав коридор, который, по его разумению, вел обратно в ту часть дворца, в которую он вошел с самого начала, Конан поспешил по нему, ступая с превеликой осторожностью, поскольку помнил о черной реке, бурлящей и пенящейся где-то у него под ногами.

Мыслями он то и дело возвращался к комнате оракула и ее загадочной обитательнице. Где-то там таилась разгадка тайны сокровища, если предположить, что оно до сих пор остается в своем безымянном тайнике.

В огромном дворце по-прежнему царила тишина, нарушаемая лишь легким шорохом его обутых в сандалии ног. Комнаты и залы, через которые он проходил, пребывали в запустении, но по мере приближения к цели завалов и разрушений становилось все меньше. Он на мгновение задумался над тем, кто и зачем проложил лестницы от уступов над подземной рекой, но потом пожал плечами и выбросил мысли об этом из головы. Его не занимали бесплодные размышления о загадках древности.

Конан не был уверен в том, что идет в правильном направлении, но вскоре он вышел в коридор, который привел его в просторный тронный зал под одной из арок. Он принял решение: наугад блуждать по помещениям дворца в поисках сокровищ не имело смысла. Он спрячется где-нибудь поблизости и дождется появления кешанских жрецов, а потом, после того как они разыграют фарс обращения к оракулу за советом, он последует за ними к тайнику, в котором лежат сокровища. В том, что они пойдут туда, он не сомневался. Не исключено, что они не станут забирать с собой все драгоценности. В таком случае он удовлетворится тем, что останется после них.

Испытывая неодолимое болезненное влечение, он вернулся в комнату оракула и уставился на неподвижную принцессу, которую почитали за богиню, очарованный ее застывшей красотой. Какие жуткие тайны были сокрыты в этом по-прежнему великолепном теле?

Он вздрогнул и с шумом втянул воздух сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как волосы встали дыбом у него на затылке. Тело по-прежнему лежало в той же позе, в какой он увидел его в первый раз, молчаливое и неподвижное, в золотых нагрудных пластинках, инкрустированных самоцветами, расшитых золотом сандалиях и атласной юбке. И все-таки в нем произошла некая едва заметная перемена. Изящные руки и стройные ноги утратили оцепенение, на щеках заиграл слабый персиковый румянец, а губы отливали пурпуром. Охваченный паникой, Конан выругался и выхватил меч.

– Клянусь Кромом! Да она жива!

При этих его словах длинные темные ресницы затрепетали и поднялись; глаза открылись и вперили в него непроницаемый взор – темные, светящиеся, загадочные. Он в немом удивлении смотрел на принцессу.

С изяществом сытой кошки она села, по-прежнему глядя ему в глаза.

Конан облизнул пересохшие губы и наконец обрел голос.

– Ты… ты… ты и есть Елайя? – запинаясь, пробормотал он.

– Да, я – Елайя! – Голос у девушки оказался звучным и музыкальным, и он с новым удивлением воззрился на нее. – Не бойся. Я не причиню тебе вреда, если ты выполнишь мою просьбу.

– Как может умершая женщина ожить спустя столько веков? – пожелал узнать он, словно не веря своим глазам и ушам, а в глазах у него появился опасный блеск.

Она сделала загадочный жест.

– Я – богиня. Тысячу лет назад могущественные боги, боги тьмы за границей света, обрушили на меня свое проклятие. Женщина во мне умерла, но богиня не может умереть. Поэтому я лежу здесь уже много столетий, но каждый вечер на закате оживаю и устраиваю прием, как в прежние времена, на который приходят призраки теней прошлого. Человек, если ты боишься зрелища, что навеки погубит твою душу, беги отсюда прочь! Я приказываю тебе! Уходи! – Голос стал властным, и гибкая рука поднялась в повелительном указующем жесте.

Конан, глаза которого превратились в горящие огнем щелочки, медленно сунул меч в ножны, но и не подумал повиноваться. Он шагнул к ней, словно влекомый неодолимой силой, – а потом безо всякого предупреждения цепко ухватил ее за руку. Она завизжала так, как не подобает богине, и послышался треск раздираемого атласа, когда он свободной рукой грубо сорвал с нее юбку.

– Богиня! Ха! – В его лающем смехе прозвучало презрение. Он не обращал ни малейшего внимания на отчаянные попытки пленницы освободиться. – Мне сразу показалось странным, что принцесса Алкмеенона разговаривает с коринтийским акцентом! И как только я опомнился, то понял, что где-то уже видел тебя. Ты – Муриэла, коринтийская танцовщица Зархебы. Доказательство тому – родимое пятно в форме полумесяца у тебя на бедре. Я видел его однажды, когда Зархеба порол тебя хлыстом. Богиня! Ба! – Он звучно и презрительно шлепнул ее по злополучному бедру открытой ладонью, и девушка жалобно ойкнула.

Куда-то подевалась ее напускная властность. Она мгновенно перестала быть загадочной древней принцессой, превратившись в насмерть перепуганную и униженную девчонку-танцовщицу, какую можно купить едва ли не на каждом шемитском базаре. А потом она без стеснения заплакала навзрыд.

Ее разоблачитель хмуро смотрел на нее.

– Богиня! Ха! Значит, ты была одной из тех девиц с закрытыми вуалью лицами, которых Зархеба привел с собой в Кешан. И ты решила, что сможешь обмануть меня, маленькая дурочка? В прошлом году я видел тебя вместе с этой свиньей Зархебой, а у меня хорошая память на лица – и женские фигуры. Пожалуй, я…

Оставив попытки освободиться от его железной хватки, она в страхе закинула тонкие руки ему на шею. Слезы заструились у нее по щекам, а в плаче зазвучали истерические нотки.

– Пожалуйста, не бей меня! Не надо! Меня заставили! Зархеба привел меня сюда, чтобы я выступила в роли оракула!

– Ах ты, маленькая богохульница! – громыхнул Конан. – Или ты не страшишься гнева богов? Кром, да осталась ли честность в этом мире?

– Пожалуйста! – взмолилась девушка. Ее била крупная дрожь. – Я не могу выказать неповиновение Зархебе. О, что же мне делать? Эти языческие боги проклянут меня!

– Что, по-твоему, сделают с тобой жрецы, если узнают, что ты – самозванка? – пожелал узнать он.

При этих его словах ноги отказались держать девушку, и она мешком осела на пол, содрогаясь от рыданий. Обхватив колени Конана, она принялась умолять его о прощении, клятвенно уверяя в своей невиновности и отсутствии злого умысла. Она уже не изображала древнюю принцессу, и перемена в ее поведении, хоть и разительная, ничуть не удивила его. Страх, который раньше придавал ей сил, теперь лишил ее остатков самообладания.

– Где Зархеба? – требовательно вопросил Конан. – Прекрати стенать и нести всякий вздор и отвечай внятно.

– Вне дворца, – прохныкала она, – следит за жрецами.

– Сколько с ним человек?

– Ни одного. Мы пришли вдвоем.

– Ха! – Возглас напоминал довольное рычание сытого льва. – Должно быть, вы вышли из Кешии через несколько часов после меня. Вы взобрались на скалы?

Она покачала головой. Слезы душили ее, и говорить она не могла. Нетерпеливо выругавшись, он схватил ее за изящные плечи и встряхнул с такой силой, что у нее лязгнули зубы.

– Перестань ныть и отвечай! Как вы попали в долину?

– Зархеба знает тайный проход, – всхлипнула девушка. – О нем ему рассказали жрец Гварунга и Тутмекри. На южной стороне долины у подножия утесов есть широкое озеро. А под водой – вход в пещеру, который нельзя заметить, если не искать его специально. Мы нырнули под воду и вошли в него. Пол пещеры круто поднимается из воды и проходит через горную гряду насквозь. Выход по эту сторону закрывает густой подлесок.

– Я поднялся на утесы с восточной стороны, – пробормотал Конан. – Ладно, и что было дальше?

– Мы подошли к дворцу, и Зархеба спрятал меня за деревьями, а сам отправился на поиски комнаты оракула. Мне кажется, он не до конца доверяет Гварунге. Пока его не было, мне вдруг показалось, что я слышала звук гонга. Вскоре пришел Зархеба и отвел меня во дворец, в эту комнату, где на возвышении лежала принцесса Елайя. Он снял с нее вещи и украшения и приказал мне их надеть. А потом он ушел, чтобы спрятать тело и следить за жрецами. Мне стало страшно. Когда ты вошел, мне захотелось вскочить и умолять забрать меня отсюда, но я боялась Зархебы. А когда ты понял, что я живая, я понадеялась, что смогу напугать тебя.

– И что же ты должна была сказать как оракул? – спросил он.

– Я должна была приказать жрецам забрать Зубы Гвалура и отдать часть сокровищ Тутмекри в качестве залога, как он и хотел, а остальное поместить во дворец в Кешии. Я должна была поведать им о том, что Кешану грозит страшная гибель, если они не согласятся на предложение Тутмекри. А еще я должна была сказать им, что с тебя следует немедленно содрать живьем кожу.

– Тутмекри желает, чтобы сокровища находились там, где он – или зембабвийцы – могут легко прибрать их к рукам, – пробормотал Конан, пропустив мимо ушей последние слова о собственной участи. – Но я еще вырву ему печень. Горулга тоже участвует в этой авантюре, разумеется?

– Нет. Он верит в своих богов, и его нельзя подкупить. Он ничего не знает об обмане. Он сделает так, как скажет оракул. Весь план придумал Тутмекри. Зная, что кешанцы захотят посоветоваться с оракулом, он приказал Зархебе включить меня в состав посольства Зембабве и не спускать с меня глаз.

– Будь я проклят! – проворчал Конан. – Жрец, который искренне верит своему оракулу и которого нельзя подкупить. Кром! Интересно, уж не Зархеба ли бил в гонг? Мог ли он знать о том, что я здесь? А заодно и о тех прогнивших плитах под ногами? Где он сейчас, девочка?

– Прячется в зарослях лотоса неподалеку от старинной аллеи, что ведет от южной стороны утесов до дворца, – ответила она и вновь запричитала: – Конан, сжалься надо мной! Мне страшно. В этом месте живет зло. Я слышала чьи-то мягкие крадущиеся шаги у себя за спиной – умоляю, возьми меня с собой! Я знаю, Зархеба убьет меня после того, как я сыграю свою роль, – знаю! И жрецы тоже убьют меня, если узнают об обмане. Зархеба – настоящий дьявол. Он купил меня у работорговца, который похитил меня из каравана, направлявшегося в Южный Котх, после чего превратил в инструмент своих интриг. Спаси меня от него! Ты не можешь быть таким же жестоким, как он. Не бросай меня здесь на верную смерть! Пожалуйста! Пожалуйста!

Она стояла перед ним на коленях, истерически цепляясь за него, запрокинув к нему залитое слезами прекрасное лицо, и роскошные темные волосы шелковым облаком окутали ее белые плечи. Конан поднял ее и усадил к себе на колени.

– Слушай меня. Я не отдам тебя Зархебе. Жрецы не узнают о твоем вероломстве. Но тебе придется сделать так, как я скажу.

Она принялась лепетать, что в точности выполнит его приказания, крепко обнимая его за шею и словно ища спасения в физической близости.

– Хорошо. Когда придут жрецы, ты сыграешь роль Елайи, как и планировал Зархеба, – будет темно, а в свете факелов они не заметят подмены. Но вот что ты им скажешь: «Боги повелевают изгнать стигийских и шемитских собак из Кешана. Они – воры и предатели, намеревающиеся обокрасть богов. А Зубы Гвалура нужно передать на попечение генералу Конану. Пусть он станет главнокомандующим армиями Кешана. Он – любимец богов».

Муриэла содрогнулась всем телом, но покорно согласилась.

– А Зархеба? – взмолилась она. – Он убьет меня!

– Не беспокойся насчет Зархебы, – проворчал он. – Я позабочусь об этой собаке. А ты пока уложи волосы, а то они рассыпались у тебя по плечам, и рубин выпал из твоей прически.

Он сам вернул сверкающий самоцвет на место и одобрительно кивнул.

– Если продать один этот камень, можно купить столько рабов, что вся эта комната будет битком забита ими. Вот, надевай опять свою юбку. Она немного порвалась на боку, но жрецы этого не заметят. Вытри лицо. Богиня не плачет, как ученица, которую высекли за непослушание. Клянусь Кромом, ты и впрямь похожа на Елайю – лицом, прической, фигурой и прочим. Если ты сыграешь роль богини для жрецов так же ловко, как и для меня, то легко обманешь их.

– Я попробую, – отозвалась девушка.

– Хорошо. А я пойду поищу Зархебу.

Муриэла вновь запаниковала.

– Нет! Не оставляй меня одну! Здесь водятся привидения!

– Тебе ничто не грозит, – нетерпеливо прервал он ее. – Ничто и никто, кроме Зархебы, а о нем я позабочусь. Я скоро вернусь. Я буду поблизости на тот случай, если что-нибудь пойдет не так во время церемонии; но если ты хорошо сыграешь свою роль, ничего плохого не случится.

Повернувшись, он поспешил прочь из комнаты оракула; глядя ему вслед, Муриэла жалобно всхлипнула. Сгустились сумерки. В углах больших комнат и залов притаился полумрак, очертания предметов стали смутными и неразличимыми, и лишь медные бордюры тускло светились в темноте. Подобно огромному призраку, Конан неслышно шагал по величественным залам, и его не покидало стойкое ощущение, что из прячущихся в тени арок и альковов за ним незримо наблюдают духи прошлого. Неудивительно, что девчонка разнервничалась – в таком-то окружении.

Словно пантера, вышедшая на охоту, он легко сбежал по мраморным ступеням, держа в руке меч. Над долиной повисла тишина, а над краем гряды уже весело перемигивались звезды. Если жрецы Кешии и вошли в долину, то не выдали себя ни единым звуком или движением в зеленой листве. Он двинулся по старинной аллее, выложенной потрескавшимися каменными плитами, которая постепенно отклонялась к югу, и вскоре заросли пальм и густого подлеска скрыли его из виду. Конан осторожно крался по самому краю осыпавшегося каменного тротуара, там, где тени от растительности были особенно черными, и вскоре увидел впереди смутно различимые кусты лотоса. Здесь они встречались довольно редко, а вот в черных землях Куша были обычным явлением. Где-то здесь, если верить девушке, и затаился Зархеба. Конан весь обратился в слух и неслышной тенью растаял в зарослях.

Он заложил широкий круг, подкрадываясь к кустам лотоса с обратной стороны, и ни один листок не шелохнулся, отмечая его продвижение. На краю рощи он вдруг замер и присел, словно изготовившаяся к прыжку пантера. Прямо впереди среди густой листвы в неверном свете звезд тускло выделялся мертвенно-бледный овал. Он вполне мог оказаться одним из больших белых цветков, во множестве растущих на ветках. Но Конан уже знал, что это человеческое лицо. И оно было обращено к нему. Он быстро скользнул обратно в заросли, где темнота была гуще. Увидел ли его Зархеба? Мужчина смотрел прямо на него. Шли секунды. Бледное лицо не двигалось. Чуть ниже Конан разглядел темную поросль, которая была короткой черной бородкой.

И вдруг Конан понял: здесь что-то не так. Он знал, что Зархеба не отличается высоким ростом. Головой он едва доставал Конану до плеча. Но сейчас его лицо находилось на одном уровне с глазами Конана. Получается, он стоит на чем-нибудь? Конан пригнулся и стал вглядываться туда, где должны были находиться ноги, но ему мешали густые кусты и толстые стволы деревьев. Но вот он разглядел кое-что еще и оцепенел. Сквозь просвет в кустах он увидел ствол дерева, под которым стоял Зархеба. Ниже должно было располагаться туловище Зархебы, а не ствол дерева – но вот туловища-то и не было.

Насторожившись, словно тигр, выслеживающий добычу, Конан скользнул в самую гущу зарослей и мгновением позже отвел в сторону ветку и взглянул на лицо, на котором так и не дрогнул ни один мускул. Больше и никогда не дрогнет, во всяком случае по своей воле. Он смотрел на отрубленную голову Зархебы, подвешенную за волосы к нижней ветке дерева.

3. Возвращение оракула

Конан стремительно обернулся и окинул взглядом кустарник. Убийцы нигде не было видно; чуть поодаль высокая трава была примята и влажно отблескивала чем-то темным. Затаив дыхание, он напряженно вслушивался в тишину. Деревья и кусты, усеянные крупными мертвенно-бледными цветками, были темными, неподвижными и зловещими, отчетливо вырисовываясь на фоне сгущающихся сумерек.

На задворках сознания у Конана проснулись и зашевелились первобытные страхи. Неужели к случившемуся приложили руку жрецы Кешана? Если так, то где же они сами? И сам ли Зархеба, в конце концов, бил в гонг? Он снова вспомнил Бит-Якина и его загадочных слуг. Но Бит-Якин мертв и давно превратился в скелет, обтянутый ссохшейся кожей, обреченный вечно приветствовать восходящее солнце из своей крошечной пещеры. А вот куда подевались его слуги, можно было только гадать. Ведь доказательств того, что они покинули долину, у него не было.

Конан вдруг подумал о Муриэле, оставшейся в одиночестве и без защиты в огромном дворце, населенном тенями. Он повернулся и побежал обратно по темной аллее; но даже бежал он так, как бежит настороженная пантера, замирая в прыжке и успевая посмотреть по сторонам, в любой миг готовясь нанести смертельный удар.

Громада дворца мрачно высилась за деревьями, но сейчас он заметил и кое-что еще – красноватые отблески костра, пляшущие на полированном мраморе. Он растворился в кустах, окаймлявших древнюю аллею, скользнул между стволами и подобрался к кромке открытого пространства перед входом. До него долетели голоса; трещали факелы, и свет их плясал на эбеновой блестящей коже. Жрецы Кешана прибыли.

Они пришли не по заросшей травой и кустами аллее, как рассчитывал Зархеба. Очевидно, в долину Алкмеенона вел далеко не единственный тайный проход.

Они столпились на широких мраморных ступенях, подняв над головами факелы. Во главе процессии он заметил Горулгу, чей профиль, подсвеченный отблесками пламени, казался высеченным из бронзы. Остальные были его аколитами, черными гигантами, на коже которых острыми искорками и блестками отражался свет факелов. В самом хвосте виднелся гигант-негр исключительно свирепой наружности, при виде которого Конан поморщился. Это был Гварунга, тот самый человек, который, по словам Муриэлы, и открыл тайну подводного входа Зархебе. Интересно бы знать, насколько глубоко он погряз в интригах стигийца?

Конан поспешил к открытой галерее, стараясь держаться в тени кустов. Жрецы не оставили часового охранять вход. Факелы постепенно удалялись по длинному темному коридору. Прежде чем они добрались до двустворчатой двери в дальнем конце, Конан взбежал по ступенькам и пристроился сзади. Бесшумно перебегая вдоль стены от одной колонны к другой, он достиг большой двери в тот момент, когда они уже почти пересекли огромный тронный зал. Свет их факелов разогнал темноту. Они не оглядывались. Страусовые перья кивали в такт шагам, туники из шкуры леопарда странным образом контрастировали с мрамором и металлическими украшениями старинного дворца. Жрецы гуськом пересекли просторную комнату и на мгновение остановились перед золотой дверью слева от тронного помоста.

В огромном помещении зловещим эхом раскатился звучный голос Горулги, выговаривающий высокопарные фразы, непонятные притаившемуся слушателю; затем верховный жрец распахнул золотую дверь и вошел, непрестанно кланяясь в пояс, а за его спиной факелы опускались и взмывали вверх, разбрасывая шипящие искры, когда аколиты последовали примеру своего наставника. Дверь закрылась за ними, отрезая все звуки, и Конан устремился через тронный зал к алькову позади трона. Ветер, гуляющий по залу, и то производил больше шума, чем он.

Тоненькие лучики света ударили из отверстий в стене, когда он отодвинул потайную панель. Скользнув в нишу, он приник к ней лицом. Муриэла сидела на помосте, сложив руки перед грудью, опираясь затылком о стену, в нескольких дюймах от его глаз. Он ощутил нежный аромат ее духов. Разумеется, Конан не мог видеть ее лица, но по ее позе можно было заключить, что она невозмутимо устремила взгляд в неведомые дали, глядя поверх бритых голов коленопреклоненных чернокожих гигантов. Конан одобрительно улыбнулся. «Маленькая шлюха – настоящая актриса», – сказал он себе. Он знал, что внутри она вся трепещет от ужаса, но внешне ничего не было заметно. В неверном свете факелов она выглядела в точности так, как та богиня, которую он видел лежащей на этом возвышении, если только можно было вообразить себе богиню, буквально излучающую жизненную силу.

Горулга тем временем монотонно декламировал что-то на незнакомом Конану наречии, скорее всего, какое-нибудь заклинание на древнем языке Алкмеенона, передаваемое жрецами из поколения в поколение. Оно казалось бесконечным, и Конан начал терять терпение. Чем дольше продлится это представление, тем тяжелее придется Муриэле. Если она не выдержит и сломается… Он поправил пояс, чтобы меч и кинжал были под рукой. Мысль о том, что маленькую распутницу будут мучить и пытать чернокожие воины, была ему невыносима. Но вот речитатив – глубокий и явно зловещий – наконец оборвался, и аколиты ответили верховному жрецу криками согласия. Подняв голову и простирая руки к неподвижной фигуре на возвышении, Горулга вскричал звучным голосом в манере, свойственной кешанским жрецам:

– О великая богиня, обитательница неведомых пределов, отвори свое сердце и разомкни уста внемлющему рабу твоему, склонившему голову к праху у твоих ног! Говори, великая богиня священной долины! Тебе ведомы пути, которыми нам только предстоит пройти. Тьма, ослепляющая нас, – все равно что сияние полуденного солнца для тебя. Пролей свет своей мудрости на путь слуг твоих! Глашатай богов, поведай нам, как они желают, чтобы мы поступили с Тутмекри из Стигии?

Уложенные в высокую прическу блестящие волосы, отливающие бронзовым в свете факелов, дрогнули. Чернокожие дружно ахнули от страха и священного трепета. В полной тишине до ушей Конана отчетливо донесся голос Муриэлы, зазвучавший холодно и отстраненно, хотя коринтийский акцент заставил его поморщиться.

– Боги повелевают вам изгнать стигийца и его шемитских псов прочь из Кешана! – Она в точности повторяла его слова. – Они – воры и предатели, злоумышляющие ограбить богов. Зубы же Гвалура необходимо вверить попечению генерала Конана. Он должен стать главнокомандующим армий Кешана. Он – любимец богов! – На последней ноте голос девушки предательски дрогнул, и лоб Конана покрылся холодным потом – он решил, что Муриэла находится на грани нервного срыва.

Но чернокожие ничего не заметили, равно как не обратили внимания и на ее коринтийский акцент, о котором даже не подозревали. Они негромко хлопнули в ладоши и забормотали в священном страхе и изумлении. Глаза Горулги вспыхнули фанатичным блеском в свете факелов.

– Елайя заговорила! – восторженно вскричал он. – Такова воля богов! Давным-давно, во времена наших предков, на это сокровище был наложено проклятие, и оно было спрятано по велению богов, вырвавших его из зубов Гвалура, Князя Тьмы, при рождении мира. По велению богов Зубы Гвалура были сокрыты; по их же велению они вновь придут в мир. О богиня, рожденная среди звезд, позволь нам удалиться в тайное место, где ждут своего часа Зубы Гвалура, чтобы вручить их тому, кого боги отметили своей благосклонностью!

– Я позволяю вам удалиться! – ответствовала мнимая богиня, сопроводив свои слова столь повелительным жестом, что Конан вновь заулыбался во весь рот, а жрецы попятились, и страусовые перья и факелы снова закивали в такт их почтительным телодвижениям.

Золотая дверь затворилась, и богиня со стоном повалилась на возвышение.

– Конан! – едва слышно всхлипнула она. – Конан!

– Тише! – прошипел он сквозь отверстия и, повернувшись, выскользнул из ниши и задвинул панель на место.

Бросив взгляд в дверной проем, он увидел удаляющуюся вереницу факелов, но в то же время заметил и отблески света от другого источника. Впрочем, Конан не успел толком удивиться, как тому нашлось объяснение. Взошла луна, и ее лучи косо падали сквозь проемы в куполе, которые каким-то странным образом усиливали свет. Значит, сверкающий купол Алкмеенона не был досужей выдумкой. Похоже, внутреннюю его сторону облицевали необычным хрусталем, который горел белым пламенем и встречался только в горах на черном континенте. Свет залил тронный зал, проникая даже в соседние комнаты. Но, направившись к двери в тронный зал, Конан вдруг резко обернулся – его внимание привлек шум, доносившийся, как ему показалось, из коридора, отходящего от алькова. Он присел у его начала, вглядываясь в темноту и вспоминая звук гонга, который завлек его в смертельно опасную ловушку. Свет из купола падал лишь на небольшой участок узкого коридора, но там никого не было. Тем не менее Конан готов был поклясться, что расслышал чью-то крадущуюся поступь как раз за пределами круга лунного света.

Пока он колебался, за его спиной вдруг раздался сдавленный женский крик. Влетев в дверь, расположенную за троном, он замер, пораженный открывшимся ему невероятным зрелищем.

Факелы жрецов исчезли из большого зала – но один из жрецов оставался на месте: Гварунга. Злобные черты его лица исказились яростью, и он держал перепуганную Муриэлу за горло, не давая ей криком позвать на помощь, и грубо тряс ее.

– Предательница! – С его толстых красных губ срывалось шипение кобры. – Что за игры ты затеяла? Разве Зархеба не объяснил тебе, что ты должна сказать? Да, Тутмекри рассказал мне все! Ты предала своего хозяина или это он с твоей помощью решил обмануть своих друзей? Шлюха! Я сверну тебе твою лживую башку – но сначала…

Расширившиеся глаза пленницы, которыми она уставилась куда-то поверх его плеча, подсказали гиганту-чернокожему, что творится неладное. Он отпустил ее и резко развернулся, и в это мгновение меч Конана обрушился на него. От удара он рухнул ничком на мраморные плиты пола и застыл. Из жуткой раны на голове у него толчками хлестала кровь.

Конан шагнул вперед, чтобы добить раненого, – он знал, что, поскольку чернокожий неожиданно дернулся, клинок лишь скользнул по его черепу, – но Муриэла с отчаянием вцепилась в него.

– Я сделала так, как ты велел! – истерически всхлипывала она. – Забери меня отсюда! Пожалуйста, забери меня отсюда!

– Мы пока не можем уйти, – проворчал он. – Я хочу проследить за жрецами, чтобы узнать, где они прячут сокровища. Может, после них там еще останется что-нибудь. Где тот рубин, что ты носила в волосах?

– Наверное, он упал на помост, – запинаясь, пробормотала девушка и принялась шарить руками по возвышению. – Я очень испугалась – когда жрецы ушли, я побежала искать тебя, но это животное где-то спряталось и потом схватило меня…

– Ладно, поищи его, пока я избавлюсь от тела, – распорядился он. – Ну, давай же! Этот камень сам по себе стоит целое состояние.

Она заколебалась, словно ей очень не хотелось возвращаться в загадочную комнату, но потом, когда он ухватил Гварунгу за пояс и потащил его в альков, она повернулась и вошла в комнату оракула. Конан свалил бесчувственного чернокожего на пол и поднял меч. Киммериец слишком много времени провел в диких местах земного шара, чтобы питать какие-либо иллюзии насчет милосердия. Единственный безопасный враг – это мертвый враг. Но, прежде чем он успел нанести последний удар, отчаянный крик остановил уже занесенный клинок. Он донесся из комнаты оракула.

– Конан! Конан! Она вернулась! – Крик внезапно оборвался, сменившись непонятным бульканьем и шарканьем.

Конан, ругаясь, выскочил из алькова, одним прыжком перемахнул возвышение для трона и влетел в комнату оракула еще до того, как крик смолк окончательно, но замер на пороге, ошеломленно глядя прямо перед собой. Муриэла мирно лежала на возвышении, смежив веки, и как будто спала.

– Какого дьявола ты тут разлеглась? – ледяным тоном осведомился он. – Сейчас не самое подходящее время для шуток…

Он оборвал себя на полуслове, скользнув взглядом по бедру цвета слоновой кости, обтянутому атласом юбки, на которой должна была зиять прореха от пояса до подола. Он помнил о ней, потому что сам разорвал ее, когда безжалостно сдирал легкую ткань с сопротивляющейся танцовщицы. Но эта юбка была совершенно целой. В мгновение ока Конан оказался на помосте и приложил ладонь к телу – и тут же отдернул ее, словно обжегшись, ощутив под пальцами ледяную мраморную неподвижность смерти.

– Кром! – пробормотал он, и глаза его превратились в щелочки яростного синего пламени. – Это не Муриэла! Это – Елайя!

Теперь-то он понял, что означал тот отчаянный вскрик, что сорвался с губ Муриэлы, когда она вошла в комнату. Богиня вернулась. Зархеба раздел ее, чтобы обрядить в ее одеяние самозванку. Тем не менее сейчас богиня была облачена в расшитый драгоценными камнями атлас, то есть выглядела совершенно так же, как тогда, когда Конан увидел ее в первый раз. Он вдруг ощутил, как волосы дыбом встали у него на затылке.

– Муриэла! – вдруг закричал он. – Муриэла! Где ты, дьявол тебя забери?

Стены насмешливо отразили его голос. На первый взгляд, в комнате не было другого выхода, кроме золотой двери, и никто не мог войти или выйти из нее без его ведома. Но невозможное произошло: Елайя вернулась на помост за те несколько минут, что прошли с того момента, как Муриэла вышла из комнаты и угодила в лапы Гварунге; в ушах у него все еще звенел крик Муриэлы, но коринтийка как сквозь землю провалилась. Тому могло быть только одно объяснение, если отбросить в сторону темные домыслы, предполагавшие сверхъестественное вмешательство: где-то в комнате имелась другая – потайная – дверь. И еще не успев додумать эту мысль до конца, Конан уже увидел ее.

В том, что казалось сплошной мраморной стеной, появилась тонкая перпендикулярная щель, в которой застрял клочок шелка. В следующее мгновение Конан склонился над ним. Это был кусок ткани от юбки Муриэлы. Догадаться о том, как он здесь оказался, было несложно. Юбку прищемила закрывающаяся дверь, и кусок оторвался, когда ее уволокли похитители, кем бы они ни были. И этот жалкий лоскут выдал наличие двери, не позволив ей закрыться полностью.

Сунув в щель кончик кинжала, Конан всем телом налег на него. Лезвие согнулось, но, сделанное из прочной акбитанской стали, не сломалось. Мраморная дверь распахнулась. Держа меч наготове, Конан осторожно заглянул в приоткрывшуюся щель, но не заметил ничего угрожающего. Свет, падавший из комнаты оракула, озарил короткий пролет лестницы с высеченными из мрамора ступенями. Распахнув дверь во всю ширь, он сунул кинжал в щель в полу, чтобы не дать ей закрыться, а потом без колебаний стал спускаться по мраморным ступеням. Он ничего не увидел и не услышал. Через дюжину ступеней лестница закончилась узким коридором, дальний конец которого терялся в непроглядной тьме.

Он вдруг замер на нижней ступеньке, превратившись в статую, глядя на мозаичные фрески, покрывавшие стены, смутно различимые в тусклом свете, просачивающемся сверху. Искусство явно было пелиштимским; он сам видел похожие фрески на стенах Асгалуна. Но здешние сюжеты не имели ничего общего с Пелиштимом, за исключением одной человеческой фигуры, часто встречающейся на фресках: худощавого белобородого старика, на лице которого безошибочно читались соответствующие расовые признаки. Похоже, здесь были изображены разные части дворца. На нескольких фресках изображалось помещение, в котором он узнал комнату оракула с фигурой Елайи, простершейся на помосте слоновой кости, и чернокожими гигантами, стоящими перед ней на коленях. А за стеной, в нише, виднелся и древний пелиштимец. Впрочем, здесь были и другие фигуры – они ходили по дворцу, выполняли приказания пелиштимца и вытаскивали невообразимых созданий из подземной реки. Конан несколько мгновений рассматривал их, словно зачарованный, и дотоле непонятные фразы из пергаментного свитка вдруг обрели смысл. Разрозненные кусочки головоломки встали на место. Тайна Бит-Якина и его слуг перестала быть тайной.

Конан повернулся, всматриваясь в темноту и чувствуя, как ледяная сороконожка пробежала у него по спине, а потом с кошачьей осторожностью, но без колебаний двинулся вперед, все дальше и дальше уходя в темноту. Слабо освещенная лестница осталась позади. В воздухе висел тот же самый аромат, который он уловил во дворе с гонгом.

Теперь из темноты впереди до него доносились отчетливые звуки – то ли шарканье босых ног, то ли шуршание ткани о камень, он не мог разобрать в точности. Но мгновением позже его вытянутая рука уперлась в преграду, в которой он распознал металлическую дверь, покрытую резными узорами. Он нажал на нее, но безуспешно, и острие его меча тщетно искало какую-либо щель. Она настолько плотно прилегала к дверному косяку и порогу, что слилась с ними в единое целое. Конан навалился на нее всем телом, так что ступни его заскользили по полу, а на висках вздулись жилы. Все было напрасно; пожалуй, такую преграду не одолело бы и стало бешеных слонов.

Пытаясь открыть дверь, он вдруг услышал другой звук, который мгновенно распознал, – скрежет ржавого железа, какой производит опускающийся рычаг. Он отреагировал мгновенно, так что звук, реакция на него и действие почти совпали. Он изо всех сил прыгнул назад, а сверху ударила волна воздуха, и оглушительный грохот потряс подземный туннель. Его поранили мелкие осколки – огромная каменная глыба, как он сразу угадал по звуку, рухнула на то место, где он только что стоял. Промедли он хотя бы долю секунды, и она раздавила бы его, как муравья.

Конан вернулся назад. Где-то за этой железной дверью осталась попавшая в плен Муриэла, если она до сих пор жива, конечно. Но пройти сквозь эту дверь он был не в состоянии, а если останется здесь, то сверху может обрушиться еще одна глыба и похоронить его под собой. Он ничем не поможет девушке, превратившись в кровавое месиво. Продолжать поиски в этом направлении не было никакого смысла. Он должен вернуться наверх и придумать обходной вариант.

Конан повернулся и поспешил к лестнице. Оказавшись в круге тусклого света, он с облегчением вздохнул. Но, едва он ступил на лестницу, как свет померк и мраморная дверь наверху захлопнулась с гулким стоном. На мгновение Конана захлестнула паника. Запертый в черном туннеле, он резко развернулся на ступенях, сжимая в руке обнаженный меч и яростно вглядываясь в темноту, ожидая нападения кого угодно, хоть самих призраков. Но из туннеля не доносилось ни звука, ни движения. Или люди за дверью – если это были люди – решили, что раздавили его, обрушив сверху каменную глыбу, что, без сомнения, было осуществлено с помощью какого-то скрытого механизма? Тогда почему дверь наверху тоже захлопнулась? Конан на ощупь двинулся вверх по лестнице, каждый миг ожидая удара ножом в спину и стремясь поскорее утопить панику в бешенстве кровавой схватки.

Навалившись всем телом на дверь на верхней ступеньке, он выругался, обнаружив, что она не поддается его усилиям. И вот, когда он занес правую руку с зажатым в ней мечом, чтобы нанести удар по мрамору, левая его ладонь вдруг наткнулась на металлический засов, который явно встал на место после того, как дверь закрылась. В мгновение ока он отодвинул его, и дверь уступила перед его натиском. Он ворвался в комнату, прищурив глаза, словно живое олицетворение бешеной ярости, страстно желая сразиться с врагом, кем бы он ни оказался.

Торчавший в полу кинжал исчез. Комната была пуста, и помост тоже. Елайя пропала.

– Будь я проклят! – пробормотал киммериец. – Значит, она жива, в конце концов?

Раздосадованный, он уже направился было к тронному залу, как вдруг, словно по наитию, шагнул за трон и заглянул в альков. На мраморном полу, на том месте, где он сбросил бездыханное тело Гварунги, виднелась кровь – но и только. Чернокожий исчез бесследно, как и Елайя.

4. Храм Зубов Гвалура

Глаза ему застлала слепая ярость. Он понятия не имел, где искать Муриэлу и с чего начинать поиски Зубов Гвалура. И тут Конан сообразил, что должен проследить за жрецами. Не исключено, что в том месте, где хранятся сокровища, он наткнется на какую-нибудь ниточку, которая приведет его к девушке. Шанс казался ничтожным, но все-таки это было лучше, чем бесцельно бродить по дворцу.

Торопливо шагая по полутемному огромному коридору, выходящему на галерею, он почти ожидал, что вот сейчас оживут жуткие тени и набросятся на него, сверкая клыками и когтями. Но лишь учащенный стук собственного сердца сопровождал его, когда он ступил на залитые лунным светом мраморные ступени.

У подножия широкой лестницы он огляделся, пытаясь по неуловимым признакам понять, в какую же сторону идти. И нашел то, что искал, – лепестки, упавшие на траву, подсказали ему, что здесь рука или край одежды зацепили цветущую ветку. Под тяжелыми шагами примялась трава. Конан, выслеживавший волков в родных горах, не встретил непреодолимых трудностей, разыскивая следы кешанских жрецов.

Они уходили в сторону от дворца и вели через клумбы, заросшие экзотическими растениями с большими неяркими цветками с переливчатыми лепестками, углубляясь в зеленое переплетение кустарника, ветки которого при малейшем прикосновении роняли цветки. Наконец он вышел к скальному массиву, который, подобно замку сказочного великана, выдавался из горной гряды, приближаясь едва ли не вплотную ко дворцу, который тем не менее почти скрылся из виду за деревьями, увитыми виноградными лозами. Очевидно, чересчур разговорчивый жрец в Кешии ошибался, когда уверял, будто Зубы спрятаны во дворце. Следы уводили его в сторону от того места, где исчезла Муриэла, но в Конане крепла убежденность в том, что каждая часть долины соединяется с дворцом подземными переходами.

Присев в бархатно-черной тени кустов, он принялся изучать скальный массив, который гордо вздымался впереди, залитый лунным светом. Его покрывали необычные, гротескные резные рисунки, изображавшие людей, животных и звероподобных существ, которые могли быть богами или демонами. Здешний художественный стиль настолько отличался от принятого в остальных частях долины, что Конан мельком подумал, уж не принадлежит ли он другой расе или времени и не является ли он сам осколком забытой цивилизации, следы которой затерялись в глубине веков еще в ту пору, когда люди Алкмеенона впервые пришли в долину.

В скальном массиве виднелась распахнутая настежь дверь, и над нею в камне была вырублена гигантская голова дракона, так что дверной проем казался разинутой пастью твари. Сама дверь была сделана из резной бронзы и, судя по виду, весила несколько тонн. Замка он не заметил, но несколько штырей, торчащих из массивного торца, свидетельствовали о наличии какого-то запорного механизма, известного, без сомнения, лишь жрецам Кешана.

Следы показывали, что Горулга и его приспешники вошли в эту дверь. Но Конан колебался. Если дождаться, пока они выйдут оттуда, то дверь, скорее всего, попросту захлопнется у него перед носом, а он может и не открыть ее снова. С другой стороны, если он пойдет туда за ними, они могут выйти и запереть его внутри.

Наконец, решившись, он проскользнул в широкий проход. Где-то здесь находились жрецы, Зубы Гвалура и, возможно, ключ к разгадке похищения Муриэлы. А непосредственная угроза жизни до сих пор не мешала ему добиваться своей цели.

Лунный свет на несколько ярдов освещал широкий туннель, в котором он оказался. Прямо впереди Конан разглядел слабое свечение и расслышал эхо непривычных песнопений. Выходит, жрецы ушли совсем недалеко. Перед тем как лунный свет померк окончательно, туннель привел его в просторную комнату, не слишком, впрочем, большую, но с высоким сводчатым потолком, инкрустация которого испускала слабый фосфоресцирующий свет. Конан знал, что в этой части света подобные явления – в порядке вещей. Освещение получилось призрачным и жутковатым, но он разглядел каменное изваяние в образе животного, сидящее на гробнице, и черные провалы шести или семи туннелей, выходящих из комнаты. В самом широком из них – расположенном сразу за неведомой тварью, которая сидела мордой к выходу, – он заметил дрожащие отблески факелов, тогда как фосфоресцирующее свечение оставалось ровным, и услышал, что речитатив стал громче.

Он бесстрашно шагнул в туннель и вскоре уже осторожно заглядывал в пещеру, размерами превосходящую ту, которую он только что покинул. Здесь фосфора на потолке не было, зато свет факелов освещал большой алтарь, на котором бесстыдно восседала омерзительная тварь, отдаленно похожая на жабу. Перед этим отвратительным божеством стоял на коленях сам Горулга с десятком своих аколитов, отвешивая земные поклоны и напевая что-то непонятное. Конан понял, почему они ушли так недалеко. Было совершенно очевидно, что вступление в тайное хранилище Зубов Гвалура представляло собой сложный и неспешный ритуал.

Он уже начал терять терпение, когда монотонный речитатив наконец смолк, жрецы поднялись с колен и вошли в туннель, открывающийся за спиной идола. Покачиваясь, факелы втянулись в черную, как ночь, сводчатую комнату, и Конан поспешил за ними. Особой опасности быть обнаруженным не было. Он скользил в тени, как истинное порождение ночи, а чернокожие жрецы были полностью поглощены своим церемониальным маскарадом. Похоже, они даже не заметили отсутствия Гварунги. Прошествовав в огромную пещеру, вдоль стен которой своеобразными галереями тянулись уступы, они вновь предались молитвенному песнопению перед очередным алтарем, на котором восседала тварь – еще более отвратительная тварь, чем прежде.

Конан притаился в черном зеве туннеля, оглядывая стены, отражающие мрачный свет факелов. Он заметил резную лестницу, ведущую наверх с одного уступа на другой; свод пещеры полностью терялся в темноте.

Он судорожно вздрогнул, когда песнопения резко оборвались, и коленопреклоненные чернокожие вскинули головы. Они замерли в этом положении, запрокинув лица кверху, а на высоком своде вдруг вспыхнуло призрачное голубоватое сияние, поначалу ослепительно яркое, а потом ставшее болезненно-пульсирующим. Сияние осветило галерею, и верховный жрец пронзительно вскрикнул, а аколиты послушно подхватили его возглас. Очередная вспышка высветила стройную белую фигуру в атласном одеянии и золотых украшениях, инкрустированных самоцветами. Тут свечение стало прерывистым, сменившись короткими вспышками, в которых нельзя было разглядеть вообще ничего, а белая фигурка превратилась в размытый силуэт цвета слоновой кости.

– Елайя! – вскричал Горулга, и его коричневое лицо посерело. – Почему ты последовала за нами? Что тебе нужно?

В ответ раздался нечеловеческий голос, эхом отразившийся от сводчатого потолка, многократно усилившийся и ставший совершенно неузнаваемым.

– Горе неверующим! Горе лживым детям Кешии! Смерть тем, кто предал свою богиню!

Жрецы завопили от ужаса. В свете факелов Горулга походил на опешившего стервятника.

– Ничего не понимаю! – запинаясь, пробормотал он. – Мы – верные дети твои. В комнате оракула ты сказала нам…

– Забудьте о том, что слышали в комнате оракула! – прокатился по пещере жуткий голос, многократно усиленный эхом, создавая впечатление громоподобного рева сотен глоток. – Опасайтесь мнимых пророков и ложных богов! Демон в моем обличье говорил с вами во дворце, изрекая лживые пророчества. А теперь слушайте и повинуйтесь, потому что только я – подлинная богиня, и я даю вам последний шанс избежать ужасной судьбы, уготованной вам. Достаньте Зубы Гвалура из крипты, куда они были помещены много веков назад. Алкмеенон утратил прежнюю святость, потому что его осквернили хулители. Передайте Зубы Гвалура в руки Тутмекри, стигийца, дабы он поместил их в святилище Дагона и Деркето. Только так можно спасти Кешан от участи, уготованной ему демонами ночи. Возьмите Зубы Гвалура и уходите; немедленно возвращайтесь в Кешию; там отдайте сокровища Тутмекри и схватите чужеземного дьявола, именующего себя Конаном, и сдерите с него кожу живьем на главной площади.

Жрецы повиновались без колебаний. Стуча зубами от страха, они поспешно вскочили на ноги и ринулись к двери, видневшейся за спиной звероподобного божка. Процессию возглавлял Горулга. Они на мгновение столпились в проеме, повизгивая от боли, когда пылающие факелы роняли капли горячей смолы на черные тела; наконец они протиснулись сквозь дверь, и затихающий топот их ног стал удаляться по туннелю.

Конан не последовал за ними. Его охватило неуемное желание разобраться в том, чему он только что стал свидетелем. Действительно ли это была Елайя, как подсказывал ему выступивший на лбу холодный пот, или же это опять оказалась маленькая вздорная Муриэла, предавшая его в конце концов? Если так…

Прежде чем в туннеле исчез отблеск последнего факела, Конан уже несся вверх по каменной лестнице. Голубоватое свечение угасало, но он по-прежнему мог видеть призрачно-белую фигурку, неподвижно замершую на галерее. Кровь застыла у него в жилах, когда он приблизился к ней, но Конан и не подумал остановиться. Он подошел к ней вплотную, сжимая в руке обнаженный меч и возвышаясь, подобно воплощению самой смерти, над застывшей фигуркой.

– Елайя! – прорычал он. – Мертва, как и тысячу лет тому назад! Ха!

Из темной пасти туннеля позади него вынырнул темный силуэт. Но внезапный быстрый топот босых ног достиг ушей киммерийца. Он развернулся, стремительный, как кошка, и успел уклониться от удара, нацеленного ему в спину. Когда сверкающая полоса чужого клинка просвистела рядом, он нанес ответный удар с силой и яростью разъяренного питона, и длинное прямое лезвие насквозь продырявило нападавшего, на добрых полтора фута высунув кончик у него между лопаток.

– Готово! – Конан выдернул меч, и человек повалился на пол, хрипя и содрогаясь в конвульсиях.

Но вот мужчина дернулся в последний раз и замер. В меркнущем свете Конан разглядел черное тело и эбеновое лицо, жуткое в голубоватом сиянии. Он только что убил Гварунгу.

Конан перевел взгляд с трупа на богиню. Сыромятные ремни под коленями и грудью поддерживали ее в вертикальном положении. Она стояла, прижатая к каменному выступу, и ее густые волосы, прикрепленные к колонне, не давали голове упасть на грудь. С расстояния в несколько ярдов ремешки были уже совершенно незаметны в неверном свете.

– Похоже, он пришел в себя после того, как я спустился в туннель, – пробормотал Конан. – Скорее всего, он заподозрил, что я ушел вниз. И тогда он выдернул кинжал, – Конан нагнулся и вырвал оружие из немеющих пальцев, окинул его быстрым взглядом и вернул на прежнее место у себя за поясом, – и захлопнул дверь. Потом он притащил сюда Елайю, чтобы обмануть своих легковерных братьев. Это ведь он кричал совсем недавно. Под этой резонирующей крышей узнать его голос было решительно невозможно. А это пульсирующее голубое пламя – оно сразу показалось мне знакомым. Это обычный фокус стигийских жрецов. Должно быть, Тутмекри научил его этому трюку.

Гварунга легко мог попасть в пещеру раньше своих собратьев. Будучи явно знакомым с расположением подземных каверн – по картам или по слухам, значения не имеет, – он вошел в пещеру позже остальных с богиней на руках. Он двинулся обходным путем по туннелям и переходам, пока не оказался вместе со своей ношей на балконе, в то время как Горулга и его аколиты совершали свои бесконечные ритуалы.

Голубоватое сияние погасло, но Конан уже заметил другое свечение, исходящее из одного из коридоров, который выходил на уступ. Чуть дальше по этому коридору, очевидно, находилась еще одна россыпь фосфора, потому что он узнал его ровное слабое сияние. Коридор вел туда же, куда ушли жрецы, и он решил пойти по нему, а не спускаться вниз, в темноту огромной пещеры. Вне всякого сомнения, он соединялся с другой галереей в какой-нибудь комнате, которая и могла быть конечной целью жрецов. Он быстро зашагал по нему, и по мере продвижения свет становился ярче, пока Конан не начал различать пол и стены туннеля. Впереди и чуть ниже вновь раздавалось хоровое пение жрецов.

И вдруг дверной проем по левую руку от него осветился фосфоресцирующим сиянием, и до его слуха донеслись негромкие истерические всхлипы. Конан резко развернулся и заглянул в дверь.

Взору его предстала комната, вырубленная в скале, а не пещера естественного происхождения, как прочие. Сводчатый потолок издавал фосфоресцирующее свечение, а стены почти сплошь покрывали арабески чеканного золота.

У дальней стены на гранитном троне, застывшим навеки взглядом взирая на арочный дверной проем, в непристойной позе сидел отвратительный Птеор, бог Пелиштима, изваянный из бронзы, чрезмерно раздутые атрибуты мужественности которого отражали примитивную грубость его культа. А на его коленях простерлась белая фигурка…

– Будь я проклят! – проворчал Конан.

Он окинул комнату подозрительным взглядом, не обнаружил второго выхода или других обитателей, после чего бесшумно подошел к девушке, белоснежные плечи которой содрогались от рыданий. Лицо она закрывала руками. С толстых золотых кандалов на ручищах идола сбегали золотые цепочки, прикованные к тонким браслетам на ее запястьях. Конан опустил руку на ее обнаженное плечо, и она вздрогнула, вскрикнула и обратила к нему залитое слезами лицо.

– Конан! – Она рванулась к нему, чтобы по привычке припасть к его груди, но цепочки удержали ее на месте.

Он разрубил золотые путы как можно ближе к запястьям и проворчал:

– Тебе придется походить с этими украшениями, пока я не отыщу подходящее зубило. Отпусти меня, дьявол тебя забери! Вы, актрисы, слишком уж эмоциональны. Кстати, что с тобой стряслось?

– Когда я вернулась обратно в комнату оракула, – всхлипывая, начала она, – я увидела, что богиня лежит на возвышении в том же положении, в каком я впервые увидела ее. Я окликнула тебя и даже повернулась, чтобы бежать к двери, но тут кто-то схватил меня сзади. Чья-то рука зажала мне рот, и меня потащили к панели в стене, а потом вниз по ступенькам и темному коридору. Я не видела, кто держит меня, пока мы не прошли через большую металлическую дверь и не оказались в тоннеле, свод которого светился, как в этой комнате. Вот только я едва не лишилась чувств, когда увидела своих похитителей! Они не были людьми! Это были серые, заросшие волосами дьяволы; они ходят как люди, но разговаривают на тарабарском языке, который невозможно понять. Они просто стояли и, кажется, ждали чего-то, а один раз мне даже показалось, будто кто-то пытается открыть дверь. Тогда одно из этих существ потянуло металлический рычаг в стене, и по другую сторону двери что-то с грохотом обрушилось на землю. Потом они опять потащили меня по бесконечным извилистым коридорам и каменным лестницам, пока не приволокли в эту комнату, где приковали к коленям этого гадкого идола, после чего ушли. Ох, Конан, кто они такие?

– Слуги Бит-Якина, – пробормотал он. – Сперва я нашел манускрипт, из которого кое-что уразумел, а потом наткнулся на фрески, которые рассказали мне остальное. Бит-Якин был пелиштимцем, который случайно забрел в эту долину со своими слугами уже после того, как народ Алкмеенона покинул ее. Он нашел тело принцессы Елайи и обнаружил, что жрецы время от времени возвращаются сюда, чтобы принести ей подношения, потому что уже тогда ее почитали как богиню. Он сделал из нее оракула, а сам стал голосом этого оракула, стоя в нише, которую вырубил в стене позади помоста слоновой кости. Жрецы так ничего и не заподозрили, поскольку ни разу не видели ни его самого, ни его слуг, потому что они неизменно прятались, когда сюда приходили люди. Бит-Якин жил и умер здесь, о чем жрецы так никогда и не узнали. Одному Крому известно, как долго он обитал тут, но никак не меньше нескольких веков. Мудрецы Пелиштима знают, как растянуть свою жизнь на несколько столетий. Я сам видел некоторых из них. Почему он жил здесь один и почему решил сыграть роль оракула – об этом мы уже никогда не узнаем, но, полагаю, оракул ему потребовался для того, чтобы сохранить за городом статус священного и неприкосновенного, дабы ему никто не докучал. Он кормился тем, что жрецы приносили в качестве подношений Елайе, а его слуги ели все остальное – я всегда знал о том, что из озера, в которое горцы Пунта сбрасывают своих мертвецов, вытекает подземная река. Эта же река протекает и под дворцом. Там, внизу, к ней спускаются лестницы, с которых можно выловить трупы, которые несет вода. Бит-Якин записал все это на пергаменте и изобразил на настенных фресках. Но в конце концов он умер, слуги мумифицировали его тело в полном соответствии с указаниями, которые он им оставил перед смертью, и сунули в пещеру в скалах. Об остальном догадаться несложно. Слуги, наверняка более живучие, нежели он, остались здесь, но когда следующий верховный жрец пришел говорить с оракулом, они попросту разорвали его на куски, лишившись хозяина, который мог бы удержать их. Так что с тех пор – пока не появился Горулга – за советом к оракулу не приходил больше никто. Совершенно очевидно, что они подновляли одеяние и украшения богини точно так же, как это делал Бит-Якин. Нет сомнений и в том, что где-нибудь неподалеку имеется потайная запертая комната, в которой хранятся шелка, чтобы не сгнили раньше времени. Они одели богиню и принесли ее обратно в комнату оракула после того, как ее похитил Зархеба. Да, кстати, они отрубили Зархебе голову и подвесили ее на дереве.

Девушка вздрогнула, но потом вздохнула с облегчением.

– Значит, он больше никогда не ударит меня.

– Да, по эту сторону ада, – согласился Конан. – Ну, ладно, идем дальше. Гварунга со своей похищенной богиней все мне испортил. Я намерен проследить за жрецами и попробовать украсть у них добычу после того, как они добудут ее. А ты держись ко мне поближе. Я не могу терять времени, разыскивая тебя повсюду.

– А как же слуги Бит-Якина? – со страхом прошептала девушка.

– Придется рискнуть, – проворчал Конан. – Не знаю, что у них на уме, но до сих пор они не продемонстрировали желания выйти на свет и сразиться лицом к лицу. Идем.

Взяв ее за руку, он вывел ее из комнаты, и они зашагали по коридору. По мере продвижения они стали различать монотонный речитатив жрецов и негромкий зловещий шум воды, временами заглушавший их голоса. Свет стал ярче, когда они вышли на высокую галерею в огромной пещере и посмотрели вниз. Их глазам предстало фантастическое и завораживающее зрелище.

Над головами у них сиял фосфоресцирующий свод; в ста футах ниже тянулся гладкий пол пещеры. Из противоположной стены вырывался глубокий и бурный поток, пенящийся в каменном русле. Он, резвясь и играя, пересекал пещеру и вновь терялся во тьме. Поверхность его отражала падающий сверху свет; темные бурлящие воды сверкали, словно усыпанные живыми самоцветами всех цветов радуги – морозно-голубыми, кроваво-красными, искристо-зелеными.

Конан со своей спутницей остановились на одном из уступов, что тянулись вдоль всей стены наподобие галерей. От их уступа каменный мост, представлявший собой природную арку, пересекал огромное внутреннее пространство пещеры, соединяясь с узким уступом на той стороне, за рекой. В десяти футах под ним пещеру пересекала еще одна, более широкая арка. По обеим сторонам эти летящие над пропастью пролеты заканчивались резными лестницами.

Взгляд Конана, следуя прихотливым изгибам пролета моста, начинавшегося у подножия утеса, на котором они стояли, вдруг уловил какой-то блеск, отличавшийся от мертвенного свечения фосфора. На маленьком уступе напротив них в стене пещеры зияло отверстие, в которое заглядывали звезды.

Но его внимание приковало разворачивающееся внизу действо. Жрецы достигли места своего назначения. К стене пещеры примыкал каменный алтарь, но идола на нем не было. Стояло ли изваяние позади него, Конан разглядеть не мог, потому что благодаря то ли игре света, то ли изгибу стены пространство позади алтаря было погружено в кромешную тьму. Жрецы воткнули свои факелы в отверстия в каменном полу, образуя полукруг света перед алтарем на расстоянии нескольких ярдов от него. Потом они и сами встали на колени, образуя еще один полукруг, теперь уже внутри полумесяца факелов, и Горулга, воздев руки над головой и воззвав к богам, наклонился к алтарю и возложил на него ладони. Тот приподнялся и откинулся набок, словно крышка шкатулки, обнажив под собой небольшую крипту.

Сунув в нее длинную руку, Горулга вытащил оттуда маленький медный сундучок. Вновь опустив алтарь на прежнее место, он поставил сундучок сверху и откинул крышку. Зрителям, жадно взиравшим на происходящее с верхней галереи, вдруг показалось, что оттуда вырвался сноп живого ослепительного света, который окутал сундучок дрожащим ярким сиянием. Сердце замерло у Конана в груди, и он машинально схватился за рукоять меча. Наконец-то он добрался до Зубов Гвалура! До сокровища, которое сделает его обладателя самым богатым человеком в мире! Он со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

А потом он заметил, что пламя факелов и сияние фосфоресцирующего потолка начинают меркнуть. Алтарь окутала чернильная темнота, если не считать пятна яркого света, отбрасываемого Зубами Гвалура, которое все увеличивалось в размерах. Чернокожие превратились в базальтовые статуи, и за спиной у каждого змеились гигантские гротескные тени.

Теперь уже весь алтарь окутало зловещее пламя, высветившее профиль оцепеневшего Горулги. А потом вдруг загадочное пространство за алтарем стало видимым. Медленно, не отставая от расширяющегося круга света, из тени одна за другой выступали молчаливые зловещие фигуры.

Поначалу они походили на огромные каменные статуи, мохнатые и отвратительно похожие на людей; но глаза их были живыми и горели ледяным яростным огнем. А когда мертвенное дрожащее сияние осветило их лица, Горулга закричал и отшатнулся, вскинув руки, словно пытаясь защититься от вселенского ужаса.

Но чья-то длинная рука метнулась через алтарь, и огромная бесформенная лапища сомкнулась у него на горле. Вопящего и барахтающегося верховного жреца поволокли на алтарь; на голову ему обрушился кулак размером с внушительный валун, и крики Горулги стихли. Сломанной безжизненной куклой он обмяк на алтаре, а из расколотого черепа наружу потекли мозги. А затем слуги Бит-Якина, подобно приливной волне, вырвавшейся из ада, захлестнули чернокожих жрецов, оцепеневших от ужаса.

И началась бойня, жестокая и беспощадная.

Конан увидел, как черные тела, словно снопы соломы, мелькают в нечеловеческих руках убийц, жуткой силе и стремительности которых не могли противостоять мечи и кинжалы жрецов. Он видел, как людей вздергивали за ноги и с размаху ударяли головами о каменный алтарь. Он видел, как пылающий факел, поднятый рукой одного из чудовищ, вонзился в глотку какого-то бедняги, который извивался в руках монстров, державших его, тщетно пытаясь вырваться. Он видел, как другого человека разорвали на две части, как цыпленка, и отшвырнули их в разные стороны. Бойня оказалась недолгой и разрушительной, как свирепый ураган. Последовала вспышка кровавой жестокости, и вот уже все было кончено, и лишь один несчастный с криками бросился обратно в туннель, по которому жрецы пришли сюда. За ним в погоню устремились забрызганные кровью фигуры, похожие на демонов ада, тянущих к нему окровавленные руки.

Беглец и его преследователи исчезли за поворотом погруженного во тьму туннеля, и крики человека замерли вдали.

Муриэла упала на колени, обхватив ноги Конана; она уткнулась в них лицом и крепко зажмурилась. Она превратилась во всхлипывающий и дрожащий комок плоти, объятый ужасом. А вот Конан не растерялся. Бросив быстрый взгляд на проем, в котором светили звезды, и еще один – на сундучок, который по-прежнему стоял на алтаре, заливая все вокруг зловещим светом, он вступил в отчаянную игру со смертью.

– Я спущусь за сундучком! – крикнул он. – Оставайся здесь!

– О Митра, нет! – Она в страхе повалилась на пол и ухватила его за сандалии. – Не уходи! Не уходи! Не оставляй меня!

– Лежи смирно и помалкивай! – коротко бросил он, высвобождаясь из ее цепких объятий.

Он не стал спускаться по винтовой лестнице и в безумной спешке принялся перепрыгивать с уступа на уступ. Когда его ступни коснулись пола, монстров нигде не было видно. Несколько горящих факелов все еще торчали в своих гнездах, фосфоресцирующий свет дрожал и дробился на стенах, а бегущая рядом река бормотала совсем по-человечески, искрясь невообразимым свечением. Тьма, возвестившая о появлении слуг, исчезла вместе с ними. И только трепещущий блеск сокровищ в медном сундучке остался неизменным.

Он схватил его, жадным взглядом окинув его содержимое: незнакомые камни непривычной огранки, горевшие ледяным неземным огнем. Конан захлопнул крышку, сунул сундучок под мышку и помчался вверх по ступенькам. У него не было никакого желания встречаться с дьявольскими слугами Бит-Якина. Одного взгляда на них ему хватило, чтобы расстаться с любыми иллюзиями относительно их бойцовских качеств. Он затруднился бы сказать, почему они выжидали так долго, прежде чем напасть на непрошеных гостей. Да и вообще, что мог знать человек о мотивах или мыслях этих чудовищ? То, что они обладали разумом и ловкостью, сопоставимыми с человеческими, было ясно и так. И здесь, на каменном полу пещеры, валялись кровавые свидетельства их дьявольской жестокости.

Коринтийка по-прежнему лежала на галерее, где он и оставил ее. Конан схватил ее за руку и рывком поднял на ноги, проворчав:

– По-моему, нам самое время уходить!

Девушка была ошеломлена настолько, что явно не отдавала себе отчета в происходящем; она безропотно позволила увлечь себя на мостик, повисший над бездной. И только когда они оказались над бурлящим потоком, она посмотрела вниз, испуганно ахнула и наверняка бы упала, если бы Конан не поддержал ее. Грубо прикрикнув на нее, он подхватил ее свободной рукой под мышку и понес, нелепо размахивающую руками и ногами, по горбатому мостику к проему, призывно манящему их на другой стороне. Даже не поставив девушку на ноги, он устремился в короткий туннель, начинавшийся сразу за проемом. Мгновением позже они оказались на уступе по другую сторону скал, кольцом окаймлявших долину. В каких-нибудь ста футах под ними волновалось в свете звезд море джунглей.

Глянув вниз, Конан шумно выдохнул с облегчением. Он не сомневался, что сумеет спуститься вниз, пусть вместе с сундучком и девушкой; а вот в том, что сумел бы подняться сюда, даже без поклажи, он отнюдь не был уверен. Он опустил сундучок, все еще перепачканный кровью Горулги и его мозгами, на уступ и уже собрался снять пояс, чтобы привязать его себе на спину, когда раздавшиеся позади неожиданные звуки, зловещие и безошибочно узнаваемые, заставили его резко обернуться.

– Стой на месте! – крикнул он потрясенной коринтийке. – Не двигайся! – И, выхватив из ножен меч, он скользнул обратно в туннель, вглядываясь в темноту впереди.

Примерно на середине верхней арки он увидел серую бесформенную фигуру. Один из слуг Бит-Якина шел по его следу. Не было сомнений в том, что тварь заметила их и пустилась в погоню. Конан не колебался. Пожалуй, ему будет легче оборонять вход в туннель – но схватку следует закончить как можно скорее, пока не вернулись остальные слуги.

Он взбежал на мостик, прямо навстречу приближающемуся монстру. Это была не обезьяна, но и не человек. Ему противостояло неуклюжее жуткое чудовище, вышедшее из загадочных и безымянных джунглей юга, где под сводами деревьев кишела жизнь, не знавшая владычества человека, и барабаны грохотали в храмах, куда никогда не ступала нога смертного. Как древний пелиштимец умудрился обрести над ними власть – и при этом отправиться в вечную ссылку – оставалось мрачной загадкой, ломать голову над которой у Конана не было ни желания, ни возможности.

Человек и монстр встретились на самой середине пролета, а в ста футах под ними ревела и пенилась черная река. Когда чудовище с лицом каменного идола, тело которого покрывали мелкие чешуйки, нависло над ним, Конан атаковал его с бешенством раненого тигра, вложив в удар всю свою силу и ярость. Человека это удар развалил бы пополам, но кости слуги Бит-Якина крепостью не уступали закаленной стали. Однако даже закаленная сталь не смогла бы вынести столь яростный удар. Ребра и ключица треснули, и из рваной раны ручьем хлынула кровь.

Времени, чтобы добить монстра, у Конана уже не осталось. Прежде чем киммериец успел занести меч во второй раз или хотя бы отпрыгнуть, взмах гигантской лапы смахнул его с мостика, как муху со стены. Он рухнул вниз, и рев летящей ему навстречу реки похоронным звоном зазвучал у него в ушах, но он исхитрился изогнуться в полете и упасть на второй, нижний мостик. На мгновение он беспомощно повис на нем и едва не сорвался, а потом его скрюченные пальцы вцепились в дальний край, и он вскарабкался на арку, по-прежнему сжимая в другой руке меч.

Вскочив на ноги, Конан увидел, как монстр, из страшной раны которого ручьем хлестала кровь, спешит к скалистому уступу, явно намереваясь спуститься по лестнице к нему и продолжить схватку. На самом краю галереи чудовище вдруг замерло на полушаге – и Конан тоже увидел это: Муриэла, держа под мышкой сундучок с сокровищами, стояла, широко распахнутыми глазами глядя в жерло туннеля.

С торжествующим ревом тварь одной рукой сграбастала девушку, а другой выхватила у нее сундучок с драгоценностями, когда Муриэла выронила его, развернулась и заковыляла обратно по мосту. Конан от души выругался и тоже побежал на другую сторону. Он не верил, что успеет подняться на верхний мостик и настигнет монстра до того, как тот углубится в хитросплетения туннелей на противоположной стороне пещеры.

Но тварь двигалась все медленнее. У нее как будто заканчивался часовой завод. Кровь фонтаном хлестала из жуткой раны на груди, и она пьяно покачивалась из стороны в сторону. Внезапно монстр споткнулся, покачнулся и повалился набок – и полетел головой вниз с мостика. Девушка и сундучок выпали из его потерявших чувствительность пальцев, и дикий крик Муриэлы раскатился над поверхностью черной реки.

Конан стоял почти прямо под тем самым местом, с которого сорвалась вниз тварь. Она ударилась об арку по касательной и отлетела в сторону, а вот девушка сумела уцепиться за край моста и повиснуть на нем. Рядом упал сундучок. Получилось так, что по одну сторону от Конана находился упавший предмет, а по другую – девушка. Оба раскачивались на расстоянии вытянутой руки от него. Еще какую-то долю секунды сундучок балансировал на краю моста, а Муриэла висела на одной руке, в отчаянии обратив лицо к Конану, и глаза ее затопил страх смерти, а с губ сорвался крик о помощи.

Конан не колебался и не раздумывал, он даже не взглянул на сундучок, в котором лежали сокровища, каких еще не знал мир. Со стремительностью, которая посрамила бы голодного ягуара, он прыгнул вперед, схватил девушку за запястье в тот самый миг, когда ее ослабевшие пальцы соскользнули с гладкого камня, и одним мощным рывком подтянул ее к себе. Сундучок же перевалился через край и упал в воду в девяноста футах внизу, где уже исчезло тело слуги Бит-Якина. Громкий всплеск и пенный ободок отметили место, в котором навсегда скрылись от глаз человеческих Зубы Гвалура.

Конан едва удостоил сундучок мимолетным взглядом. Он рванулся вперед и помчался по мосту к скалистой стене, подобно большой кошке, неся на руках обмякшую девушку с такой легкостью, словно она была маленьким ребенком. Жуткий вой, раздавшийся за спиной, заставил его обернуться, когда он достиг верхнего пролета. В пещеру внизу вбегали остальные слуги Бит-Якина, и с их обнаженных клыков капала кровь. Они устремились вверх по лестнице, которая вела с уступа на уступ, мстительно завывая, но он лишь бесцеремонно взвалил девушку на плечо, промчался по туннелю и принялся спускаться по обрыву с ловкостью обезьяны, перепрыгивая с камня на камень с безумной небрежностью. И когда злобные лица преследователей свесились над краем обрыва, они увидели лишь то, как Конан с девушкой исчезают в лесу, окружающем горную гряду.

– Что ж, – сказал Конан, опуская девушку на ноги под прикрытием зеленого шатра из веток и листьев, – теперь можно и перевести дух. Не думаю, что эти твари решатся преследовать нас за пределами долины. Кроме того, здесь неподалеку, у родника, привязан мой конь, если только его не сожрали львы. Дьяволы Крома! Чего ты ревешь?

Она закрыла заплаканное лицо руками, а ее изящные плечики вздрагивали от рыданий.

– Я потеряла твои сокровища, – всхлипнула Муриэла. – Это моя вина. Если бы я послушалась тебя и осталась на уступе, это чудовище не увидело бы меня. Ты должен был поймать драгоценности, а мне позволить утонуть!

– Да, пожалуй, ты права, – согласился он. – Но можешь забыть об этом. Нет смысла беспокоиться о прошлом. И перестань реветь, хорошо? Вот так-то лучше. Идем.

– Ты хочешь сказать, что не бросишь меня здесь? Возьмешь меня с собой? – с надеждой спросила она.

– А что еще мне остается делать? – Окинув одобрительным взглядом ее чувственную фигурку, он широко улыбнулся при виде порванной юбки, из разреза которой соблазнительно выглядывало тело цвета слоновой кости. – Такая актриса, как ты, может мне пригодиться. Возвращаться в Кешию нет смысла. В Кешане не осталось ничего такого, что мне было бы нужно. Мы отправимся в Пунт. Жители Пунта поклоняются женщине с матовой кожей, и они моют золото в реке с помощью ивовых корзин. Я скажу им, что Кешан плетет интриги, замышляя вместе с Тутмекри поработить их – что является истинной правдой, – и боги послали меня защитить их за пригоршню золота. Если я смогу тайком пронести тебя в их храм, а потом подменить тобой их богиню с телом цвета слоновой кости, мы обдерем их до нитки, не успеют они и глазом моргнуть!