II
Многократно чья-то доброжелательная воля вторгалась в жизнь Нламинера. За свои тридцать шесть лет он испытывал это вторжение весьма явственно. Начать с того, что в одно прекрасное утро он возник, плачущий и дрожащий, на пороге дома Унхара, жреца Тиерха, местного бога города Анлавен.
Жрец, восьмидесятилетний старик, едва увидев странного нечеловеческого младенца, заметил крохотный медальон, одетый на шею подкидыша. Рунами одного из северных диалектов Тален там было выгравировано одно лишь слово «сернхе», или, на местном языке, «судьба». Унхар воззвал к Тиерху и ответ божества был скор и ясен.
«Оберегать и обучать».
Его супруга, Анвес, посвятила себя воспитанию необычного ребёнка. Ни меха, которым он частично был покрыт, ни длинных клыков, ничего не замечала она: двое сыновей погибли, защищая город от пиратов, и неожиданный дар провидения вернул её к жизни.
Невелик город Анлавен. Некогда был он знаменитым портом, через который шли многие морские караваны. Но вот уже четыре сотни лет, как почти не осталось судов – иные средства путешествия употребляются на Ралионе и далеко не всем пошло это на пользу.
Соседство с древним подземным городом, разрушенным однажды извержением вулкана, также не добавляло Анлавену доброй славы. Немало искателей приключений сгинуло, пытаясь добраться до легендарных подземных сокровищ, и вскоре поток желающих сильно уменьшился.
Одним словом, стал Анлавен из метрополии провинцией. Хотя и не впал в запустение, не пришёл полностью в упадок, но таяло его население, разъезжались люди. Кто – на соседние острова Архипелага, кто – вовсе на Большую Землю. А с нечеловеческими народами у людей издавна отношения не самые добрые.
Долго сидел в тот вечер Унхар, раздумывая над словом «судьба». Любят боги облекать свою волю в туманные фразы. Виделось ему великое полотно, что ткёт Интуар, не смертный и не бог. Сотни, миллионы нитей переплетаются под его чуткими пальцами и сходит с золотого станка серн, полотно, взглянув на которое всякий сможет сказать, что ждёт каждую отдельную ниточку – каждую смертную или бессмертную жизнь. Сможет, если допустит к себе Ткач. Ибо существует он вне стихий, которыми повелевают боги, вне страстей, которыми боги являются, вне времени, вне всего. Лишь два-три божества, которым подвластно время, могут иногда уговорить вечно занятого Интуара позволить им взглянуть на серн.
Тянется сернхе, причудливая нить жизни разумного существа, меняясь от перевоплощения к перевоплощению. Изредка теряется она совсем, когда суждено существу исчезнуть навсегда, и иногда новые нити вплетаются в серн – те, у которых не было ещё перевоплощений. Незримы такие нити для богов и много удивительного доступно живущим в первый раз, – если, конечно, осознают они себя.
Чаще всего не успевают они постичь свою суть и втягиваются, как и все, в изобилующий страданиями и радостями круговорот.
…Он вполз в неожиданно просторную пещеру, освещённую зыбкой фосфоресценцией стен. Лишь несколько секунд спустя глаза Нламинера привыкли и он увидел груду костей и черепов, аккуратно собранную у одной из стен. Над останками слабо светилась руна Нааты, божества смерти и перерождений. Несколько толстых поленьев лежало у противоположной стены; посреди чернело пятно давно не зажигавшегося костра.
Нламинер поднял руку ладонью вверх и прикрыл глаза. Когда он вновь открыл их, новый свет наполнял пещеру, смывая нависшие тени и оживляя полутьму красками. Прямо перед ним воздух задрожал и сгустился в низенькую фигуру. Шарик света, который Нламинер подвесил над собой, вздрогнул и поднялся к потолку пещеры. В узком отверстии, что служило, видимо, дымоходом, тихонько шелестел и стонал ветер.
Нламинер оглянулся. Никого больше.
Некоторое время они рассматривали друг друга…
– В другом мире и в другой раз, – произнёс он и уселся на поленья. – Это другой раз, Рисса, но мир всё тот же.
Рептилия кивнула и уселась прямо на пол.
– Тебя попросили узнать, что происходит на острове, – продолжал Нламинер, по привычке потянувшись за фляжкой. – Затем корабль высадил тебя и растворился в воздухе.
Рептилия замерла, не завершив движения и удивлённо мигнула.
– Откуда ты знаешь?
В ответ Нламинер пересказал ей историю своего прибытия на остров.
– И я хочу сначала выбраться отсюда, – заключил он, – а затем найти того шутника, что дал мне поручение.
– Высокий человек или ольт, со смуглой кожей, слегка сутулится и говорит с небольшим акцентом, – произнесла Рисса, чуть прищурив глаза.
– Откуда ты… – начал Нламинер и рассмеялся, не закончив. – Всё понятно. Давно здесь сидишь?
– С утра.
Нламинер с завистью посмотрел на её пояс. Ажурная конструкция из полосок кожи казалась хрупкой и недолговечной, но служила своей хозяйке сразу рюкзаком, кольчугой и мало ли чем ещё. Оружия при ней не было, но Нламинер знал, что полутора метров ростом, хилая на вид рептилия представляла собой нешуточную военную силу.
– Нда-а, – вздохнул он, – и вся моя поклажа тоже уехала. Нашла что-нибудь интересное?
– Самое интересное должно быть наверху, на маяке, – Рисса извлекла откуда-то большую рыбину, ещё слегка подрагивавшую и протянула Нламинеру. – Но туда мне одной не пройти. В посёлке я тоже ничего не нашла… Правда, в этой пещере есть кое-что.
Нламинер подошёл к стене, на которую ему указали и присмотрелся. Камень как камень, ничего особенного… но затем словно кто-то смахнул пелену с глаз. Массивная дверь, не ниже двух метров, была тщательно замаскирована под скалу.
– Так ты намерена всё здесь исследовать?
Рисса кивнула и принялась задумчиво поедать свою рыбину. Нламинеру, воспитанному людьми и привыкшему к человеческой пище, было немного не по себе. Одновременно стало понятно, что с немедленным отплытием придётся повременить. Коль скоро Рисса что-то задумала, то постарается довести до конца. Нламинер мрачно смотрел на живую ещё рыбу и гадал, сколько он протянет на таком пайке.
Тут его осенило. Ведь он же сидит на дровах! Нламинер схватил ближайшее полено, и попытался ножом расщепить его.
Проще было бы вогнать соломинку в стальной слиток.
Он вращал полено и так и этак, поражаясь его небольшому весу и невероятной прочности. Ну да, ведь деревья на острове не растут. Значит, всё это привезено с материка. Где же он встречал такое дерево раньше?
– Сиарх, каменный дуб, – пояснила наблюдавшая за ним Рисса. – Должно быть, этим поленьям несколько столетий.
– Они разводили костёр из каменного дуба? – не поверил своим ушам Нламинер. – Да любой алхимик отдал бы полжизни за такое брёвнышко!
– Скорее всего, они схватили первое, что попалось под руку, – ответила Рисса. – Попытались укрыться в этой потайной пещере и умерли от голода. – Она указала на кости.
В пещере воцарилось молчание.
– И это тоже странно, – продолжала Рисса. – Я попыталась спросить эти кости, что с ними случилось, но они молчат. Словно им уже несколько тысячелетий… или же кто-то следит за мной.
Мурашки побежали по спине Нламинера.
В глазах её блеснул зелёный огонёк, – признак испуга. Те моменты, когда испуг светился в её глазах, всякий раз казались последними мгновениями жизни.
Ветер над их головой застонал жалобнее.
После смерти своих приёмных родителей (они умерли в одну и ту же ночь, во сне, со спокойной улыбкой на губах) Нламинер, или Марркес – «клыкастый», как звали его сверстники – остался один на один со всем миром.
Ни новый жрец, ни соседи Унхара не питали к нему особой приязни. Проработав у городского кузнеца пару лет, Нламинер счёл, что пора искать новое пристанище. Весь известный ему мир до той поры помещался внутри стен Анлавена.
Только годы спустя, вспоминая своих приёмных родителей, он удивлялся – как можно прожить без малого сотню лет, не выходя за стены крохотного городка?
А пока же перед ним расстилалась неизвестность, и древние стены города, в котором он вырос, казались крохотными и ничтожными, стоило отойти от них на пару километров.
В свои шестнадцать лет он знал язык людей и венлор, лесного народа; люди звали их «ольты». Позже Нламинер осознал, что ольтами также называют любую вредоносную нечисть и впервые задумался, почему мир настолько сложнее, чем кажется.
Разумеется, Унхар обучил его Тален – тем двум диалектам, которыми владел сам. Грамотность по-прежнему была хорошей традицией, несмотря на то, что «мир катится к хаосу», как частенько говорили старейшие обитатели города.
Спустя два дня, когда Нламинер порядком углубился в лес, он случайно набрёл на старинное святилище. По преданиям, некогда боги настолько хорошо ладили друг с другом, что алтари их стояли совсем рядом, и ни одного верующего не задевало близкое присутствие чужеродных стихий.
Зная по опыту, что подобные истории зачастую основаны на предрассудках, Нламинер не был склонен доверять им. Если уж жрецы нынче не могут терпеть чужих культов, что уж говорить об обычных людях! – но когда столетние деревья расступились перед ним, открывая каменную плиту, он не поверил своим глазам.
Десятки каменных изваяний соседствовали там – все ухоженные, вычищенные и украшенные подобающим образом. Не сразу понял Нламинер, что это за статуи, но потом заметил улыбающегося Тиерха с сосновой ветвью в руке и холодок пробежал по спине. Боги!
Он расслышал голоса и решил подкрасться поближе. Тиерх следил за ним полуприкрытыми глазами, сработанными из изумрудов и, казалось, благосклонно кивал своему подопечному.
– Эй, старик, – хриплый голос раздался неожиданно и Хранитель чуть вздрогнул. Плоды дикой яблони едва не высыпались с подноса. Не оборачиваясь, он аккуратно сложил душистые яблоки у мраморных ног богини и лишь затем повернулся.
Трое путников, – по виду воины – с насмешкой взирали на него, положив руки на истёртые рукояти коротких мечей. Три лошади стояли поодаль, привязанные к молоденькой сосне.
– Ты, я вижу, заботишься о богах?
Двое уселись на валуны, что в старину служили скамейками для пилигримов. Некогда бескрайняя пустыня окружала исполинскую плиту, и боги так же улыбались бесплодному песку, как нынче – могучему лесу.
– Да, путник, – голос старика был неожиданно сильным. – У святилища всегда должен быть хранитель, иначе боги отвернутся от смертных.
– Присядь, старик, – воин повелительно махнул рукой. – Я повидал немало так называемых жрецов и богов, и мне не терпится хотя бы раз увидеть что-нибудь настоящее.
Его спутники усмехнулись и принялись расстёгивать свои сумки. Снаряжены они были основательно – перед ними вскоре появились несколько головок сыра, изрядный ломоть вяленого мяса и толстая бутыль с янтарной жидкостью. Тот, кто говорил с Хранителем, некоторое время смотрел, как содержимое бутыли играет и переливается под солнцем.
– Садись, садись, – уже более дружелюбно повторил путник и извлёк четыре медные кружки, украшенные крохотными опалами. – Но знай, старик, что я чрезвычайно любопытен и мне не терпится получить у тебя ответ на свой вопрос.
Его спутники довольно заржали, что, впрочем, не помешало их трапезе.
Хранитель степенно опустился на соседний валун и добавил к приготовленной снеди каравай хлеба и несколько терпких лесных груш. Его собеседники переглянулись, но не произнесли ни слова.
– А вопрос мой таков, – произнёс путник, разливая вино по кружкам. Старик отметил, что вкус у вина должен быть неплох. – Скажи, старик, живы ли твои боги?
Хранитель не шелохнулся.
– Пока смертные верят в богов, боги живы.
– Видят ли они людей, слышат ли их?
– Боги видят лишь тени людей, – ответил старик обвёл рукой святилище. – Но слышат они всё, что хотят.
– Здесь, – путник взмахнул рукой, обводя святилище, – стоят десятки богов. О многих из них никто уже не помнит. Они что, тоже живы?
– Достаточно того, что я забочусь о них, – старик пригубил вино. Действительно, один из лучших сортов.
– Защитят ли тебя они, окажись ты в опасности? – последовал новый вопрос и Хранитель заметил огонёк, блеснувший в глазах незнакомца. Его спутники перестали пить и молча следили за происходящим.
– Понятия не имею, – пожал он плечами. – Я не жрец, чтобы знать волю богов, я лишь Хранитель их святилища.
Воин расхохотался.
– Наконец-то я вижу кого-то, кто не угрожает мне карами небесными! – он смахнул с подбородка крошки и потянулся. – Поверишь ли, старик, но все жрецы оказывались шарлатанами. Сначала они читают вдохновенные проповеди, затем запугивают чудовищными карами. Стоит, однако, приставить им нож к горлу, как всё божественное вдохновение тут же проходит.
Хранитель молчал. Слабая усмешка блуждала по его губам.
– А потому только справедливо, что мы отнимаем у таких шарлатанов все сокровища, которые они обманом уводят у честных людей. Не так ли?
– Если боги вмешаются, путник, – возразил Хранитель мягко, – у тебя может не остаться времени, чтобы раскаяться. Ибо боги живы, несмотря ни на что. Даже если от их имени выступают проходимцы.
Путник побагровел и вскочил на ноги.
– Посмотрим, – ответил он сухо. – Я намерен забрать отсюда всё, что мне сможет пригодиться. И если ты скажешь хоть слово, старик, которого я не пойму, твоя служба богам закончится.
Один из его спутников неуловимым движением направил на Хранителя арбалет. Тот даже не пошевелился. Ни следа гнева или испуга не появилось в его глазах, к немалому удивлению грабителей.
Главарь неторопливо подошёл к святилищу и вздохнул.
– Как обычно, – проронил он. – Наивные люди одевают истуканов в золотые ожерелья, в надежде, что те исцелят им пару прыщиков.
Он протянул руку к золотому ожерелью, украшавшему грудь улыбающейся статуи бога с флейтой в руках.
Что-то звонко щёлкнуло по стальному шлему.
Главарь развернулся, стремительно выхватывая свой меч.
Худенький юноша стоял поодаль и наслаждался дикими вишнями, которые брал прямо с блюда для подношений. На глазах опешившего главаря он съел ещё одну ягоду и вновь запустил в него косточкой.
На юноше из ценностей был лишь потрёпанный походный плащ. Главарь выдержал взгляд тёмных насмешливых глаз незнакомца и криво усмехнулся в ответ.
– Старик-то нам наврал, – объявил он громко. – Что, хранитель, нанял-таки себе защитника? Да только он меня не впечатляет. – Свободной рукой он вновь потянулся к ожерелью.
Косточка попала ему в глаз, и бандит озверел.
– Ладно, малец, – он сплюнул на каменные ноги божества. – Так и быть, начнём с тебя. – Не спеша, держа меч наготове, он принялся подходить к наглецу. Тот спокойно отступал, держась на прежнем расстоянии и направляясь к выходу из святилища.
– Ребята, не давайте ему уйти, – крикнул главарь, не спуская с юноши глаз.
Некоторое время все беззвучно и медленно двигались, словно во сне. Один лишь Хранитель, под прицелом тяжёлой стрелы, сидел неподвижно и загадочно улыбался. В конце концов третий бандит, также с арбалетом наготове, преградил юноше выход.
– Ещё не поздно извиниться, – ухмыльнулся главарь. Противник был в ловушке.
– Посмотрим, – нарушил молчание его новый противник и, не подавая признаков испуга, тихонько хлопнул в ладоши. Все три лошади, дико заржав, пустились безумным галопом куда-то в глубь леса. Тот, кто держал старика на прицеле, едва не выронил оружие. Чертыхаясь, он кинулся вдогонку и остановился, одумавшись.
– Похоже, что извинения тебе не помогут, – рявкнул главарь и замахнулся.
Его клинок разрубил пустоту и грабитель покатился прямо под ноги своему спутнику. Он вскочил, глаза его пылали яростью. Юноша стоял в четырёх шагах от него, но улыбка его стала недоброй.
– Пристрели старика, – произнёс главарь, не оборачиваясь, и вновь замахнулся.
Юноша повторно хлопнул в ладоши.
Бандит спустил тетиву арбалета, но какая-то тварь ужалила его в предплечье. Стрела рассекла воздух сверкающей молнией и пробила насквозь ладонь главаря.
Тот выронил меч и посмотрел на окровавленную руку, не веря своим глазам. Затем с воплем кинулся на юнца – задушить его голыми руками, разорвать на куски!
От чудовищного удара в глазах его засверкали искры. Пошатываясь, главарь отпустил дерево, неожиданно вставшее у него на пути, и мешком свалился на землю.
В этот миг второй сообщник выстрелил в юношу.
Тот лишь взмахнул рукой и поймал снаряд. Стрела в ладони его разгорелась нестерпимым голубым сиянием и юноша небрежно швырнул её обратно.
Громовой удар потряс землю. Перед грабителем сверкнула молния, опаляя ему лицо и превращая арбалет в пригоршню праха.
Этого было достаточно. С побледневшими от страха лицами бандиты пустились наутёк.
…Когда главарь, шатаясь, поднялся на ноги, старик вновь ходил по святилищу, стирая пыль, раскладывая дары леса и что-то тихонько напевал. Юноша сидел на ступенях и играл на флейте. Даже сквозь туман в голове главарь осознал, насколько виртуозной была игра. А когда в глазах перестало двоиться, разглядел тонкую изящную золотую цепочку, обвивавшую шею музыканта. Рядом на ступени лежала сверкающая арбалетная стрела.
Прижимая окровавленную руку к животу, главарь поплёлся прочь. Никто не обратил на него ни малейшего внимания.
– … так что оставаться здесь безопасно, – завершила Рисса. – Ты меня слушаешь?
Нламинер стряхнул с себя видение.
– Не вполне, – ответил он. – Извини. Повтори ещё раз.
– Судя по всему, – пояснила Рисса, обводя рукой стены пещеры, – никто сюда не заглядывает. Не стоит останавливаться в других местах, пока не выясним, что к чему.
– Понятно. – Впервые он ощутил усталость. Она накатила волной и неожиданно не осталось сил, даже чтобы подняться на ноги. – Завтра и начнём, – промолвил он невпопад и свалился рядом с поленницей.
Рептилия постояла над ним, вслушиваясь в дыхание, и села у «порога». Ветер гудел уже совсем сердито, но в укрытие ему было не попасть.
Постепенно сон сморил и её.
Тучи разошлись и солнце засияло над притихшим океаном.
Нламинер стоял на мраморной лестнице. Только теперь она простиралась не на полсотни метров, а на тысячу. Величественное здание возвышалось над ним; незнакомый изящный город расстилался внизу. Множество рептилиеобразных существ чинно шествовали по лестнице по-двое – по-трое.
Они не обращали на него внимания. Все они были по грудь Нламинеру, но держались так, словно он был песчинкой у ног великанов. У тех, кто поднимался к зданию («храму», решил Нламинер), в руках были подношения – гроздья незнакомых ему мелких ягод, резные фигурки, и многое другое.
Пожав плечами, Нламинер направился наверх. Он не ощущал своих шагов – словно плыл по воздуху. Тут только до него дошло, что это – видение, сон. Он усмехнулся. Нечасто ему доводилось видеть столь яркие и правдоподобные сны.
«Поклонись статуе, когда войдёшь с храм», шепнул ему чей-то голос и Нламинеру немедленно показалось, что где-то он уже его слышал. Двигаясь вверх, он достиг массивных распахнутых дверей сооружения и вошёл внутрь.
Красивые мозаики, воздух, прохладный и исполненный необычной свежести, огромная фигура улыбающегося божества в дальнем конце зала. И сотни существ. Как по команде, они повернулись в его сторону. Под взглядом немигающих глаз с сузившимися вертикальными зрачками Нламинеру стало не по себе. Он медленно поклонился статуе и все сразу же перестали им интересоваться.
«Положи подношение к его ногам», вновь шепнул голос и Нламинер опустил глаза. В руках он нёс свой меч, Покровитель, и края клинка едва заметно поблёскивали сиреневым отливом.
Сквозь туман, клубившийся в голове, проползла мысль: «Что-то здесь не так! Остановись немедленно и подумай!»
Он замер и поднял глаза на статую. Множество предметов украшало ниши и постаменты поблизости от неё – вазы, статуэтки, ягоды, множество вполне повседневной утвари… Что случилось, почему его так беспокоит меч, который он должен положить к ногам изваяния?
Слабый стон пронёсся по залу и всё вокруг стало таять, терять материальность и прочность. Затем сияющий сгусток света пронизал пространство и взорвался перед ним, расплескивая свет и смывая вялость и неторопливость, с которой он шествовал по видению.