Глава 12
Алексей Куприн, оставшись в кабинете, сидел за столом, что-то записывая в блокноте. Вскоре появился полковник Лихно. Одетый в темно-серый модный костюм, яркий шелковый галстук, он выглядел так, будто явился сюда с дипломатического приема. Он сел на угол стола, одна нога упиралась в пол, другая оставалась на весу, – и стал просматривать записи, сделанные Куприным. Переворачивая страницы блокнота, он болтал ногой и мурлыкал под нос какую-то мелодию.
– Разрешите вопрос? – Куприн встал и прошелся по кабинету. – Мне кажется, – мы попусту теряем время. Тратим время на болтовню. У нас есть эта Джейн. Возможно, уже завтра мы получим ребенка. Нам больше ничего не надо, – только эта женщина и еще мальчик, сирота по имени Коля. Мы выиграли партию. Ну, почти выиграли.
– Вы так считаете? – Лихно листал блокнот.
– Разумеется. Интересная история, на ее основе можно написать потрясающую любовную драму. Читатели будут обливаться слезами. Бизнесмен Аносов, одинокий баснословно богатый человек, любит Джейн. Возможно, это его последняя, самая сильная, глубокая любовь. А мальчик – его единственный сын от женщины, которую он любил когда-то, некоей Елены Степановой. Мальчик волею обстоятельств был разлучен с отцом. Коля был рожден в тюрьме, получил инвалидность, лишившись руки.
– Хватит, а то я заплачу…
– Семь лет своей жизни он мыкался по детским домам, может быть, он никогда в жизни до сыта не ел. О существовании сына Аносов до недавнего времени ничего не знал. А как только получил информацию, что Коля жив, бросил своих людей на его поиски. Но мы оказались быстрей. Ребенок которого Аносов долго не мог найти, скоро будет у нас. Джейн уже здесь. Это драматическая история может иметь счастливый финал. Аносов прижмет к груди единственного сына и любимую женщину. Но расстанется с деньгами, которые ему, ему, по совести говоря, не очень нужны. Которыми он не дорожит.
– Не знаю, кого он там прижмет и к какому месту, – проворчал Лихно. – Но у вас неплохо получается истории рассказывать. Я сам готов заплакать.
– Дело почти сделано. Остается предъявить Аносову его любимую женщину и его сына… А нам надо будет пересчитать деньги.
– Эх, молодость, – вздохнул Лихно. – Вы очень торопитесь… В молодые годы я сам был нетерпеливым человеком. Хотелось получить все и сразу. Только с годами понял: так не бывает. Хороший урожай приносит лишь возделанная, политая потом земля. Урожая не соберешь без труда.
– Но задача решена на девяносто процентов. Скоро Аносова можно будет брать голыми руками. А вместо этого я сижу в этом вонючем подвале, рассказываю Джейн сказки, будто Аносов террорист…. Господи, эта дамочка мне не верит. Я сам себе не верю, – настолько все это фальшиво, неубедительно.
– Мой друг, вам не хватает выдержки, умения ждать, – печально улыбнулся Лихно. – Да, да… Терпения не хватает. А это часть, важная часть, нашей профессии. Разговаривая с Джейн, вы не просто языком шевелите. Вы проводите психологическую обработку этой женщины. Сейчас она энергична, легко возбудима, у нее есть принципы, высокие идеалы. Она знает, что такое плохо и что такое хорошо. Она боится нас, не доверяет нам. И правильно делает. В таком состоянии тащить ее за тридевять земель, делать участником нашей игры, – весьма опасно. Она будет стараться помочь Аносову и помешать нам, будет врать, попробует бежать, даже покончить с собой… Все, что угодно. Чет знает, что у нее на уме.
– Чего мы достигнем после ее психологической обработки?
– Человеческая сущность Джейн будет деформирована. Она превратится в сломленного человека. Сейчас она стала сомневаться в Аносове. А вдруг он и вправду плохой парень? Вдруг он действительно связал с преступниками, террористами. И это как раз то, что нам нужно. Вы сами увидите, как совсем скоро она предаст Аносова. А после этого станет терзаться виной за свой подлый поступок. Она постоянно, днем и ночью, станет испытывать страх за свою жизнь, за жизнь своего ребенка, оставленного в Америке. Психологическое давление надо продолжить, усилить. Возможно, Джейн испачкает руки кровью, убьет или тяжело ранит человека…
– Убьет человека? – переспросил Куприн. – Испачкается кровью?
– Почему бы и нет? Можно попробовать и такой вариант. Кровь и смерть – это старый проверенный практикой способ психологического давления. Тогда к сомнениям и страхам добавятся новые фобии. Страх ответственности перед законом. Боязнь получить здесь, в России, долгий тюремный срок. Возможно, умереть в тюрьме, никогда не увидеть свою дочку… Угнетенное психологическое состояние. Я не завидую этой женщине. Сейчас ей трудно, но будет еще труднее.
– Не понимаю, о чем вы? – Куприн был заинтригован.
Лихно встал, отошел в угол комнаты, к рукомойнику. Наклонился, пустил воду и стал мыть руки, тщательно натирая ладони дешевым темным мылом.
– Терпение, мой друг, – сказал он. – Терпение… Скоро вы все увидите сами. Джейн будет жить в плену страха, потеряет сон, потеряет способность к сопротивлению, к самостоятельному мышлению. Из нее можно будет веревки вить. Сейчас она видит в нас врагов, а вскоре мы станем ей почти друзьями, единомышленниками, ее защитниками. Конечно, если в течение ближайшего времени она не сойдет с ума… Можете мне поверить: психологические перегрузки порой тяжелее, гораздо тяжелее физических пыток.
– Интересно…
– И вот тогда мы придем к Аносову вместе с дамой его сердца, вместе с его ребенком. И скажем: а теперь, друг любезный, – плати. И он отдаст все. Не раздумывая. Без всяких условий, без лишних слов. А вы говорите: пустая трата времени, болтовня…
Лихно вытер руки, повесил полотенце на вбитый в стену гвоздь и, резко обернувшись, поймал на себе восхищенный взгляд Куприна.
Услышал телефонный звонок, Радченко взглянул на часы: без пяти одиннадцать. И подумал, что в это позднее время приличные люди уже не звонят, а если все же беспокоят, то исключительно по срочному делу. Дима услышал голос Лайзы, подруги Джейн, что приехала с мужем из Канзаса.
– Прости, что я не вовремя, – сказала она по-английски. – Но творятся какие-то странные дела. После исчезновения Джейн нам со Стивом не к кому обратиться. Кроме тебя.
– Что случилось?
– Не хочу говорить по телефону, – ответила Лайза. – Ты не мог бы заехать к нам прямо сейчас? Или встретимся на полдороге?
– Лучше последний вариант, – ответил Дима и объяснил, как добраться до пивного бара «Раритет». – Это хорошее место. Мы сможем спокойно пошептаться.
Он положил трубку, вышел из кабинета, завернул в ванную комнат. Вода сочилась тонкой струйкой, Радченко успел вымыть руки и сполоснуть лицо, еще до того момента, когда вода совсем перестала течь. Он подумал, что за те бешенные деньги, что платит за аренду дома на Рублевском шоссе, мог бы получить исправную канализацию и воду. Но унитаз среди ночи извергал воздушные пузыри, издавал странные звуки, похожие на бормотание проснувшегося гейзера или подземной реки.
Радченко вернулся в свою спальню, покопавшись в стенном шкафу, выбрал видавшую виды кожаную куртку с косой молнией и протертыми локтями, башмаки из грубой кожи и джинсы. Уже одетый в коридоре он столкнулся с женой. В длинном стеганом халате она шла навстречу.
– Я думал, ты спишь, – сказал Дима. – Появилось пустяковое дело, скоро вернусь. Но ты меня не жди. Ложись.
– Я все-таки дождусь тебя, – Галя положила руки на плечи Димы и поцеловала его в щеку и в подбородок. – Не спрашивать: куда ты собрался? Или все-таки поинтересоваться?
Радченко врал легко и был готов к любому вопросу.
– Ответ тебя разочарует. В деле, которым я занят, нет ни роковых женщин, ни опасности, ни риска. Даже банальной интриги нет. Сплошная рутина и бумажная пыль. Сутяжный спор двух бизнесменов, которые делят, но не могут поделить бизнес. Несколько общих бензоколонок.
– До утра бензоколонки не подождут?
– Чем раньше закончу эту бодягу, тем скорее получу отпуск. И мы на две недели улетим в теплые края.
– Тогда езжай на машине. Ночью носиться на мотоцикле…
Радченко упрямо покачал головой:
– На машине ездит тот, у кого нет мотоцикла.
Через пару минут он вывел из гаража черный «Харлей», переключил передачу и рванул с места. Накрапывал мелкий дождь. В свете фонарей мокрый асфальт отливал золотом. Через полчаса он тормознул возле пивной «Раритет», установил мотоцикл на подставку и, сдернув с головы промокшую бандану, взобрался на высокое крыльцо. В заведении собирались байкеры, их подруги и все те, кто не равнодушен к жизни на двух колесах.
Играла музыка в стиле кантри, по стенам развесили постеры легендарных старых мотоциклов, под потолком слоился табачный дым, с которым не справлялась хилая вытяжка. Пиво лилось рекой. Бармен Борис Иванович, для своих просто Бор, высокий мужчина с длинными седыми волосами, выглядел усталым. Он сдвинул ковбойскую шляпу на затылок. Верный признак, что посетителей сегодня больше, чем обычно, а работы до утра будет много.
– Чего тебе? – спросил Бор вместо приветствия.
– Чего покрепче, на твое усмотрение, – ответил Радченко.
До появления Лайзы и Стива Дима успел многое. У барной стойки он влил в горло две порции водки с лимонным соком. За столиком в углу переложился парой кружек красного ирландского пива и съел куриную грудку под томатным соусом. Довольный собой, Радченко чувствовал, как тепло расходится в крови, наполняя душу энергией жизни. А легкое раздражение, оставшееся после разговора с женой, без остатка растворилось в этом тепле. Лайза и Стив появились в сопровождении адвоката Ильи Земского, унылого парня с портфелем из свиной кожи, распухшим до невероятных размеров.
Стив опустился на стул у окна, вытянул ноги и задал Диме несколько вопросов о судьбе Джейн. Ничего вразумительного Радченко ответить не смог, он позвал официантку в короткой кожаной юбке и прозрачной рубашке, завязанной узлом на пупке. И спросил четыре пива.
– Что случилось? – спросил Дима по-английски.
– Плохие новости, – ответила Лайза. Она смотрела на противоположную стену, но, кажется, ничего не видела. – Колю, мальчика, которого мы хотели усыновить, позавчера вдруг увезли из детского дома. Еще с ним было трое ребят. Сказали, что детей отправили в областной центр на медицинское обследование. В тот же день обратно вернулись только три ребенка. Я звонила Джейн, но ее мобильный телефон не отвечает.
– Да, ее нигде нет, – кивнул Радченко.
– Куда делась Джейн, я догадываюсь, – сказал Стив. – Она как-то говорила, что отпросится с работы, чтобы съездить в Санкт-Петербург на несколько дней. А мобильный телефон отключит, чтобы никто ее не беспокоил. Она давно хотела сходить в какие-то музеи, в Эрмитаж. И вот сейчас, в самое неподходящее время, она уехала и…
– Если бы она поехала в Санкт-Петербург, то предупредила бы начальника, – сказал Радченко. – На работе не знают, где Джейн. Никто не видел ее с прошлой пятницы.
– Джейн женщина молодая, – сказал Стив. – А где молодость, там безумства, увлечения, любовь и страсть. Уверен, что совсем скоро она найдется. И расскажет о своих приключениях.
– Я не хотел говорить об этом, чтобы вас не расстраивать, – сказал Радченко. – Но полиция подозревает, что какие-то негодяи похитили Джейн. Больше ничего сказать не могу. И не задавайте вопросов. У меня нет ни одного грамма информации.
– Может быть, Джейн похитил горячий и нетерпеливый любовник? – Стив рассмеялся. – В это я готов поверить.
– Удалось выяснить, куда отвезли мальчика? – спросил Радченко.
– Вот адрес, – Земский держал в руке мятый листок. – Онкологическое отделение областной больницы. Я звонил туда. Есть подозрение, будто у него опухоль мозга. Врач сказал, что мальчика задержат там на неделю. Если все будет нормально, привезут обратно. Ну, в интернат. Вчера я снова позвонил в больницу. Мне сказали, что Коли там уже нет. Его куда-то увезли, а куда – неизвестно.
– Думаю, возникла какая-то путаница, – Радченко улыбнулся через силу. Он чувствовал, что тревога за судьбу ребенка передалась и ему. – Мальчик по-прежнему в больнице, но куда-то потерялись его документы, бумаги. Такое иногда случается. Теряют бумаги, а человек на месте.
– Мы думали, ты сможешь помочь, – процедил Стив. – Мы не слишком богатые люди. Но готовы потратить деньги, что скопили на старость. Лишь бы усыновить мальчика. Он любит нас. А мы любим его. Помоги…
– Хорошо, – кивнул Радченко. – Постараюсь что-нибудь придумать.
Он подумал, что ехать в Калугу следует прямо сейчас. Ранним утром он будет в городе, а в первой половине дня, если повезет, закруглит все дела. И вернется назад.