Часть вторая
Скитания
Таверна называлась «Щит и копье», хотя ни один из ее посетителей сроду не держал в руках ни того, ни другого. Самым воинственным человеком в округе был Угл, отставной солдат на деревяшке. В былые времена его превосходила боевитостью матушка Регалар, жена трактирщика, но она вот уже три года как умерла, и с тех пор старик Регалар с племянницей управлялись вдвоем. Постояльцы в гостинице были редкостью, зато каждый вечер обеденный зал заполнялся окрестными фермерами – трактирщик давно бы разбогател, если бы не пагубная привычка давать в долг.
Было довольно рано, посетители едва начинали собираться, но старый Угл, завсегдатай, восседал уже на своем обычном месте, у стойки, и шумно приветствовал каждого нового гостя. Регалар гремел посудой на кухне, а его юная племянница бегала с кружками пива на маленьком подносе.
– А! – скрипел вояка Угл. – Вот и старина Крот! Самое время промочить глотку! – Или: – А вот и Виль, глядите-ка! – И через минуту: – Ага, и Крокус явился! Ну и денек сегодня выдался, верно? Лина, пива!
Розовощекая веснушчатая Лина бухнула перед ним на стол огромную, в белой шапке пены, янтарную кружку. Он привычным жестом потрепал девушку по щеке.
Трактирщик вышел, чтобы поприветствовать гостей, и снова вернулся к очагу. Зал наполнялся; голоса сливались в нестройный гул. Говорили в основном о видах на урожай да еще опасливо пересказывали слухи о банде разбойников, якобы объявившейся в округе. Подвыпивший Угл, подозвав Лину, туманно рассуждал о смотринах и женихах. Та слушала, залившись краской. В это время хлопнула дверь.
– А вот и… – привычно начал, обернувшись, Угл и вдруг запнулся. Он не мог опознать человека, стоящего у входа, а такое случалось с ним нечасто и само по себе уже было событием.
Будто уловив фальшивую ноту в слаженной песне, собравшиеся по очереди замолчали и обернулись к дверям.
Вошедший был молодой мужчина в простой запыленной одежде, с котомкой за плечами и широкополой шляпой в опущенной руке. Никто из сидящих в зале никогда его не видел.
– Вишь, как, – прервал наконец Угл неловкое молчание. – Входите, молодой господин, поскольку тут собралась достойная компания. Лина!
Шум возобновился, правда, несколько тише, чем до этого. Девушка усадила гостя за единственный свободный столик. Тот положил рядом котомку, сверху бросил шляпу и устало вытянул ноги.
Со всех сторон его изучали. Любопытные взгляды разгуливали по прохудившимся сапогам, видавшей виды куртке и дырявой котомке. В лицо незнакомцу, однако, смотреть избегали, будто стесняясь.
Ни о чем не спрашивая, Лина поставила перед посетителем тарелку бараньего жаркого и кружку пива.
– Спасибо, милая девушка, – проронил незнакомец.
Лина вернулась за стойку, так и сяк повторяя про себя его слова.
После того как пришелец был рассмотрен, изучен и перемыт по косточкам, разговоры за столами вернулись в обычное русло. Лина отправилась на кухню к трактирщику.
– Папаша, – так она обычно звала своего дядю, – папаша, там чужой человек. Одет по-простому, а лицо как у господина. Я подала ему, а он назвал меня «милой девушкой».
– Хм… А расплатиться он сумеет? – поинтересовался трактирщик и, влекомый любопытством, направился в обеденный зал.
Незнакомец расправился с содержимым тарелки и явно повеселел. Поднявшись навстречу Лине, он вдруг отвесил церемонный поклон, так что та смутилась.
– Милая девушка, вы спасли меня от голодной смерти. У вас не будет повода сомневаться в моей благодарности, – объявил он торжественно и вытрусил из тощего кошелька несколько медных монет.
«Ишь ты», – подумал старый Угл.
«Как он говорит!» – подумала Лина.
«Беден, как крыса», – подумал трактирщик и решительно шагнул вперед:
– А позвольте узнать, мой господин, какая такая надобность привела вас, человека нового, незнакомого, в наши заброшенные и ничем не примечательные края?
Незнакомец обнажил вдруг в улыбке два ряда блестящих зубов:
– Рад, что моя персона заинтересовала вас, добрый трактирщик… Я – путешественник и знаменитый охотник за бабочками, но иногда не прочь наняться на работу… Дрова колоть, воду носить, детей нянчить, шить, мастерить, играть на музыкальных инструментах… Не надо? – он вопросительным взглядом окинул примолкших гостей.
Кто-то удивленно фыркнул.
Трактирщик между тем вдруг отступил, потом снова приблизился, не сводя с гостя напряженного взгляда. Тот подмигнул Лине, взял со стола бутылочную пробку и вставил в глаз, подобно моноклю.
– Быть не может! – воскликнул тут трактирщик громко и радостно.
Он пританцовывал на месте и в восторге хлопал ладонями по коленям.
– Господин Руал Ильмарранен собственной персоной!
Пробка выпала из широко открывшегося глаза. Улыбка застыла на лице незнакомца.
– Видано ли! – причитал Регалар. – У меня, здесь, так запросто!
В трактире стояла удивленная, исполненная любопытства тишина.
– Вы не помните меня, господин Ильмарранен? Три года назад! На ярмарке в Ручьях! Мы еще в кегли играли… И студент этот… И кондитер… Вот компания! Помните? Лина! – Он порывисто обернулся к племяннице. – Да познакомься же с настоящим великим магом!
При слове «маг» все пришло в движение. Люди вставали, лезли на скамьи, возбужденно галдели, стараясь разглядеть нечто новое в таинственном посетителе.
– Вы меня не узнаете, господин Ильмарранен? – Трактирщик, казалось, готов был заплакать. – Вы угощали нас всю ночь… Студент под стол упал… А вы творили чудеса, помните? Помните, как перепугался ночной дозор?
И, вдохновленный, раскрасневшийся, он обернулся к восторженным зрителям:
– Почтеннейшие, это было немыслимо и потому незабываемо! Грубые стражники назвали нас дебоширами, представьте! Они даже хотели нас задержать, но господин Руал…
Трактирщик вдруг скорчился, сотрясаемый внезапным приступом смеха:
– Госпо… дин Руал… Одним махом превратил их в винные бутылки… А сам обернулся штопором… Смеху было! Бедняги перепугались до смерти… Получив обратно человеческий облик, бежали без оглядки, а пики побросали… А господин Руал превратил пики в… в…
Трактирщик окончательно зашелся смехом. Свидетели этой сцены, по-видимому, слышали его историю не впервые – оживление нарастало.
– Да, дружище… – пробормотал странный гость. – Не очень-то удачно… А дело, собственно, в том…
– О! – Отсмеявшись, трактирщик перешел на оглушительный шепот. – Вы путешествуете инкогнито, понимаю! Прошу прощения, но здесь ведь все милейшие, достойные люди – все свои! Это – Лина, моя племянница…
– Вот что, – хмуро сказал молодой человек и встал. Взялся за котомку. Шагнул вперед… И встретился взглядом с двумя восторженными васильками. Зрачки у Лины были неправдоподобно широкими – давно, очень давно на Руала Ильмарранена так никто не смотрел.
– Вы правда… Настоящий? Всамделишный волшебник? Да?
Он перевел дыхание.
– Конечно… – И добавил, по-прежнему глядя на девушку: – Конечно, я узнал вас, дружище Регалар.
…Тысячи людей из разных селений и городов могли похвастаться личным знакомством с Руалом Ильмарраненом. Гордый, иногда надменный до чванства, он мог вместе с тем кутить в одной компании с лавочниками, портными, студентами – все одинаково его боготворили.
Однажды в городе Мурре он на спор превратил белую мышь в оперную певицу, и та весь вечер блистала на сцене местного театра, чтобы ровно в полночь юркнуть в норку на потеху честной компании.
В тот же день он спьяну наделил даром речи башенные часы на ратуше, чем причинил жителям множество неудобств, так как у часов обнаружился оглушительный бас вдобавок к скверному характеру.
В поселке Мокрый Лес господин Руал повздорил со старостой и сгоряча превратил его в мула; одумавшись, задумал обратное превращение, да только мул-староста уже затерялся в общем стаде, и господин Руал, махнув рукой, превратил в старосту первое попавшееся животное. Никто из сельчан не заметил подмены.
Выходка, о которой вспомнил трактирщик, была лишь звеном в длинной и славной цепи. Однако неудивительно, что добрейший Регалар запомнил этот случай на всю жизнь.
…Руала окружили, засыпали вопросами, старались незаметно потрогать. Кто-то засомневался и поспорил, кто-то намекнул на то, что неплохо бы, мол, своими глазами увидеть подобное чудо. Трактирщик рявкнул на маловерных: он-де, Регалар, чудеса-то видывал! Он бы не рискнул на месте некоторых раздражать господина Руала – худо будет! Толпа тут же отхлынула, а трактирщик потащил Ильмарранена в собственную комнату, где чествование продолжалось. В дверь то и дело просовывались чьи-то любопытные носы. Широкий дубовый стол ломился от яств и кувшинов.
Далеко за полночь, когда гости давно разошлись, а Лина тихонько прикорнула на сундуке в углу, трактирщик, сжимая Руалову руку и с трудом ворочая языком, горячо убеждал:
– Оставайтесь, господин Руал. Смею заверить, милейший господин… Очень нуждаемся в вас… Вдруг засуха… Или потоп там… Заболеет кто или расшибется… Оставайтесь! Дом вам всем миром… Отблагодарим, не обидим… Смею заверить…
Руал тупо смотрел в пол и, тоже с трудом произнося слова, отвечал все одно и то же:
– Дело необы… необычайной важности призывает меня в дорогу.
Из угла сонными, влюбленными глазами смотрела осоловевшая Лина.
В эту ночь, впервые за много ночей, Руал Ильмарранен засыпал на пуховой перине. Он был совершенно пьян – не столько от терпкого вина, лившегося рекой за обильным ужином, сколько от всеобщего восторженного поклонения. Переживший тяжелые времена, истосковавшийся по вниманию к собственной персоне, Марран засыпал со счастливой улыбкой на потрескавшихся губах.
Сладко кружилась голова; чистые простыни пахли свежескошенной травой, а за окном бледнело небо, гасли звезды. Марран глубоко, умиротворенно вздохнул, закрыл усталые глаза и повернулся на бок, ткнувшись щекой в согнутый локоть.
…Онемевшие руки, деревянные колени, спертый запах мокрых плащей и курток, ленивая муха, ползущая по щеке… По месту, где должна быть щека… Открывается входная дверь, промозглым холодом тянет по сведенным судорогой ногам, и шуба, ненавистная шуба свинцовой тяжестью наваливается на пальцы, пригибает к земле…
Руал вскочил, хватая воздух ртом, мокрый, дрожащий, раздавленный ужасным воспоминанием.
За окном вставало солнце.
…Был вечер. Ларт сидел за клавесином.
У него был старинный, изящный инструмент работы великого мастера, хрупкое произведение искусства с чудесным звуком. И он не умел на нем играть.
Конечно, он мог заставить клавесин играть самостоятельно, и тогда в библиотеке, где тот помещался, звучали дивные концерты.
Но когда хозяина охватывало романтическое настроение, он зажигал свечи, ставил на пюпитр первые подвернувшиеся ноты, садился на вертящийся стул и задумчиво колотил то по одной, то по другой клавише, внимательно вслушиваясь в резкие, немузыкальные звуки, которые при этом получались.
Эти звуки явственно доносились в соседнюю с библиотекой гостиную, где я перетирал бархатной тряпкой золотой столовый сервиз на сто четыре персоны.
Гостиная, обширное помещение со сводчатым потолком, утопала в полумраке. Посреди нее помещался стол, дальний конец которого терялся из виду. С портретов на стенах презрительно щурились Легиаровы предки; все, как один, они походили на Ларта – Ларта, с которым случился крупный карточный проигрыш. Узкие окна были наглухо завешаны красными бархатными портьерами – тяжелыми, громоздкими, снабженными золотыми кистями. Кисти эти жили своей обособленной жизнью – подергивались, вздрагивали, сложно шевелились, как водоросли на дне. Однажды я видел своими глазами, как одна такая кисть поймала муху и съела.
Жалобно вскрикивал истязаемый Лартом инструмент. Я задумчиво водил тряпкой по тусклому зеркалу большого плоского блюда. Вычищенная перед этим посуда была уже водворена обратно в шкаф и тихонько возилась там, устраиваясь поудобнее.
Ларт нажал на несколько клавиш сразу – я увидел, как болезненно сморщилось мое отражение на матовой поверхности блюда. Развлекаясь, я показал себе язык. Потом скорчил гримасу отвращения, которая, бывало, часами не сходила у Ларта с физиономии. Получилось на удивление похоже.
Раздухарившись, я придал своему лицу выражение мрачной мечтательности, с которой Ларт сидел за клавесином, – и покатился со смеху, чтобы через секунду угрожающе сдвинуть брови. Тут вышла заминка, потому что у Ларта одна бровь была выше другой. Старательно гримасничая, я поднес зеркальное блюдо к лицу, вгляделся в отражение – и отпрянул.
За моей спиной, там, в глубине гостиной, маячила в полумраке темная человеческая фигура.
Я оглянулся – и никого, конечно, не увидел. Тусклая лампа едва освещала ближайших ко мне Лартовых предков.
Уняв дрожь, я решился снова заглянуть в свое зеркало.
Тот, который там отражался, преодолел уже половину пути и находился теперь где-то у середины стола.
Я взвыл. Ларт, умолкнув было, через секунду возобновил свои упражнения. Тогда я бросился вон из гостиной и поспешно захлопнул за собой дверь.
За дверью осталась забытая мною лампа. К счастью, мой хозяин играл не переставая и этим дал мне возможность ориентироваться в темноте.
Вломившись в библиотеку, я несколько успокоился. Ларт бросил на меня невнимательный взгляд и извлек из инструмента длинную резкую трель. Горели свечи по сторонам пюпитра, да поблескивали золотом корешки массивных волшебных книг.
– Ммм… – начал я. И опять увидел того, что отражался. На этот раз в крышке клавесина, отполированной до блеска. Я замер с открытым ртом.
– Почему ты не докладываешь? – поинтересовался Ларт.
Он захлопнул ноты и резко повернулся ко мне на своем вращающемся стуле.
– Почему ты не докладываешь о посетителе?
Я молчал, не в силах выдавить из себя ни звука.
– Здравствуй, Легиар, – сказали у меня за спиной.
Мой хозяин поднялся.
– Здравствуй, Орвин, – сказал он со вздохом. – Я уж отчаялся тебя увидеть.
Орвин, он же Прорицатель, имел привычку сидеть прямо, как шест, и постоянно потирать кончики пальцев. Ларт любил глубокие кресла и разваливался в них, как хотел.
– Он ржавеет, Легиар, – двадцать пятый раз повторил Орвин. Голос у него был напряженный, какой-то жалкий, будто речь шла о чьей-то неизлечимой болезни.
– Ты не узнал ничего нового, – безжалостно констатировал мой хозяин.
– Ты не веришь мне…
– Нет, верю – и чрезмерно. Достаточно того, что я не уехал на острова, а сижу и жду от тебя вестей. И, клянусь канарейкой, это бесплодное ожидание…
– Я принес тебе весть, Легиар! – почти выкрикнул Орвин.
Ларт поднял бровь:
– «Он ржавеет» – это ты хочешь сказать?
Орвин подался вперед и заработал пальцами вдвое быстрее.
– Ты не веришь мне, Легиар… Ты раскаешься. Вот уже три дня меня мучит прорицание. Оно во мне, оно рвется наружу.
И Орвин вскочил. Я, наблюдавший эту сцену из-за прикрытой двери, опасливо подался назад.
– Зажги огонь, Легиар! – вдохновенно потребовал Орвин. – Я буду прорицать!
– Сейчас? – желчно осведомился мой хозяин.
– Сейчас! – твердо заявил наш гость.
Ларт сбросил скатерть с низкого круглого стола, помещавшегося в его кабинете. Под скатертью поверхность столешницы была покрыта резной вязью полуразличимых символов. В центре стола торжественно водружены были три толстых свечи.
Обо мне забыли. Я спрятался за Лартовым креслом.
Орвина трясло, как в лихорадке, и лихорадка эта усиливалась. Глаза его не могли, казалось, задержаться ни на одном предмете. Пальцы сплетались и расплетались самым причудливым образом.
Ларт искоса взглянул на свечи – и они вспыхнули, все три разом, причем пламя их через некоторое время странно изогнулось, и все три язычка встретились в одной точке над центром стола.
Орвин дрожащими руками извлек нечто из-под рубашки – это был злосчастный медальон. Я глядел во все глаза, но разобрал только, что наполовину медальон золотой, а наполовину коричневый, ржавый.
Свечи пылали, как ритуальный костер. На стенах плясали тени.
– Давай, – сказал мой хозяин.
Орвин, как бы через силу, поднял Амулет к своему лицу и посмотрел на пламя сквозь необычной формы прорезь. На его лицо упала изломанная полоска света. Ларт отрывисто каркнул заклинание. Свечи вспыхнули синим. Орвин издал низкий металлический звук, потом заговорил быстро, но четко и внятно:
– Идут беды, о, идут! Вот зеленая равнина и путник на зеленой равнине. Огонь, загляни мне в глаза! Горе, ты обречен. Земля твоя присосется, как клещ, к твоим подошвам и втянет во чрево свое… Чужой смотрит в твое окно и стоит у твоей двери. Умоляю, не отпирай! Огонь, загляни мне в глаза! С неба содрали кожу… Где путник на зеленой равнине? Леса простирают корни к рваной дыре, где было солнце… Она на твоем пороге, ее дыхание… Загляни в глаза. Я вижу. Я вижу! Среди нас ее дыхание. Посмотри, вода загустела, как черная кровь… Посмотри, лезвие исходит слезами. Петля тумана на мертвой шее. Дыхание среди нас. Среди нас. Она… Она… Грядет!
Орвин запнулся, со свистом втянул воздух и выдохнул:
– Спроси.
– Кто она? – в ту же секунду подал голос мой хозяин.
– Третья Сила, – почти сразу отозвался Орвин. Я похолодел.
– Чего она хочет? – продолжал спрашивать Ларт.
– Земля твоя… присосется, как клещ, к твоим подошвам…
– Знаю, – раздраженно прервал его Легиар. – Чего она хочет сейчас, там, на пороге?
– Она ищет, – Орвин запнулся, – Привратника…
– Для чего?
– Чтобы открыть дверь…
– Какую дверь?
– Открыть дверь… С неба содрали кожу… Посмотри, вода загустела, как черная…
Ларт решительно прервал эту череду ужасов:
– Кто – Привратник?
Орвин хватал воздух ртом:
– Он между… Он не… Он маг, который не маг…
– Что это значит?
– Он… – начал было Орвин. И вдруг замолчал.
– Ну?! – выкрикнул Легиар.
В тот же момент свечи погасли. Комната погрузилась во тьму. Прорицание, по-видимому, закончилось.
На заднем дворе Регаларова трактира было солнечно и безлюдно. Руал Ильмарранен валялся на траве в тени забора. Прямо над ним в горячем полуденном небе неподвижно висел коршун.
Руал лежал, раскинув руки; временами на него накатывали волны сладкого дремотного головокружения, и тогда начинало казаться, что это он, Марран, парит неподвижно в зеленом небе, а коршун лежит, раскинув крылья, на голубой траве в тени забора.
– Тихо, ты! Разбудишь!
Руал вздрогнул и очнулся.
Тень, покрывавшая раньше его с ногами, укоротилась теперь до колен. Коршун исчез, зато за забором кипела, по-видимому, бурная жизнь – возбужденно шептались тонкие голоса, да мигали круглые глаза в дырочках на месте сучков.
– Да тихо же! – повторил голос, который, собственно, и разбудил Руала.
За верхний край забора уцепилась маленькая рука, и сразу же после этого прямо на грудь Руалу шлепнулся небольшой темный предмет. Ильмарранен незаметно скосил глаза – на его рубашке лежал кверху лапами большой бронзовый жук, от изумления и ужаса прикинувшийся дохлым.
За забором послышался приглушенный ликующий визг.
«Ну-ка», – подумал Руал.
Он мысленно сосчитал до пяти, по-прежнему лежа с прикрытыми глазами, потом медленно, чтобы не спугнуть зрителей, поднял голову и, будто спросонья, огляделся. За забором затаили дыхание.
– Кто меня звал? – громко и значительно спросил господин волшебник. Жук скатился с его груди и свалился в траву. Глаза в щелках часто замигали.
Руал замер, будто прислушиваясь. Потом испустил вдруг негодующий вопль и, встав на колени, склонился над местом, куда упал жук.
– Отзовитесь! – бормотал он тревожно. – Отзовитесь, господин Жук!
Осторожно, двумя пальцами, он выловил наконец несчастное насекомое и усадил к себе на ладонь. Жук по-прежнему не желал подавать признаков жизни.
«Оживай, дружок», – весело подумал Руал. Он поднес жука к самому уху:
– Что? Говорите громче!
– Ухх! – забыв об осторожности, громко сказали за забором. – Волшебник… Ух, волшебник!
Руал тем временем нахмурился:
– Как? Да это же возмутительно! Говорите, схватили вас и посадили в душный карман?!
С улицы донесся перепуганный топот – видно, жук мог рассказать много чего нехорошего.
Еле сдерживая смех, Руал заглянул в щель со своей стороны забора. Ребятишки – с полдюжины – сгрудились на противоположной стороне улицы, прячась друг за друга и готовые в любую секунду снова задать стрекача.
– Идемте! – громогласно предложил Ильмарранен зажатому в кулаке жуку. – Я доставлю вас туда, куда вы сами пожелаете. Ведите же!
И Руал широкими шагами направился к калитке.
Он шагал по главной улице поселка, держа перед собой жука на вытянутой ладони. Все живущие по соседству девчонки, девицы и даже солидные хозяйки ринулись поливать цветы в палисадниках или развешивать во дворах чистое белье, а те, что были попроще или просто ничего не успели придумать, прилипли к окнам, грозя их выдавить.
Ребятишки трусили следом на порядочном расстоянии. Их стало почти вдвое больше.
На околице, где вдоль дороги лежало старое поваленное дерево, процессия остановилась. Жук, выпущенный на трухлявый ствол, тут же скрылся в какой-то щели. Руал проводил его напутственным словом. Маленькие свидетели этой сцены были до того потрясены, что потеряли осторожность и подошли совсем близко. Руал обернулся – зрители шарахнулись с воплями ужаса.
…Спустя полчаса все вместе мирно беседовали, сидя на поваленном стволе.
– И вы со всеми-всеми зверями можете говорить? – в восторге спрашивал конопатый мальчишка по имени Ферти, являвшийся, по-видимому, заводилой.
Руал значительно кивнул.
– А за морем вы бывали? – поинтересовался другой мальчишка, с царапиной на щеке.
– А как ты думаешь? – серьезно отозвался Ильмарранен. – Неужели я похож на волшебника, который и за морем-то не побывал?
– Не похожи… – смутился тот.
– А правда, – вступил в разговор щуплый парень по имени Финди, – правда, что там живут люди с песьими головами?
– Правда, – подтвердил Руал. – Но очень далеко.
– А драконы? Вы летали когда-нибудь на драконах?
– На драконах нельзя летать, – объявил Руал твердо. – Драконы – страшные и кровожадные существа. И очень коварные. Их взгляд обращает в камень, а из пасти вырываются столбы огня, сжигающие все дотла!
Слушатели опасливо огляделись, желая удостовериться, что дракона поблизости нет.
– Значит, с ними не справиться? – шепотом спросил робкий Финди.
Руал улыбнулся широко и победоносно.
– Существуют люди, посвятившие всю жизнь борьбе с драконами! Однажды я… – И Ильмарранен вдруг ощутил невиданный прилив вдохновения.
Ребятишки вскрикивали, закрывали от ужаса глаза; в самом страшном месте Финди даже зажал уши ладонями. Когда Руал победил-таки чудовище и рассказ закончился, все вместе некоторое время приходили в себя, обессиленные страшным приключением.
– А… великаны? – спросил, отдышавшись, неуемный Ферти.
– Случалось мне встречаться и с великанами, – охотно отозвался Руал.
– Не надо! – в панике закричал Финди.
Руал, рассмеявшись, положил ему руку на плечо:
– Да их-то бояться нечего! На случай встречи с великаном надо иметь при себе немного табака – великаны не переносят табачного запаха.
– Ух ты…
– Если кто и опасен, – продолжал Руал, посерьезнев, – так это свой же брат волшебник… Многие маги жестоки и завистливы. Они боятся соперников и всем жертвуют, чтобы сжить их со свету… Жили однажды два могущественных колдуна, жили рядом и враждовали между собою. Случилось так, что в тех краях объявился третий волшебник – молодой, веселый, превосходящий магической силой любого из них. Думали-думали колдуны, как избавиться от юного соперника, – даже вражду свою позабыли на время. И придумали они хитрость – напали на него внезапно и превратили в каменного льва…
Руал перевел дыхание. Ему вспомнился нож, воткнутый в столешницу широкого стола: «Заключается пари между Ильмарраненом и Хантом… в том, что вышеупомянутый Ильмарранен избавит мельницу Ханта от притязаний как господина Легиара, так и господина Эста… Причем вышеупомянутый Ильмарранен оставляет за собой право действовать как магическим мастерством, так и хитростью… Разбейте руки!»
– А дальше? – шепотом спросил мальчишка с поцарапанной щекой.
– Дальше… – протянул Руал. – Дальше молодой маг освободился от чар и страшно отомстил этим колдунам… Они жалко просили пощады, но он все же отомстил.
Слушатели сидели тихо, как мыши. Ильмарранен яростно тер переносицу, стараясь избавиться от ненужного, неприятного воспоминания – Бальтазарр Эст сжимает в щелочку холодные, высасывающие волю глаза: «На две стороны смотришь, Марран? В два гнезда червячков носишь? Стравил двух старых дураков, как бойцовых крыс на ярмарке, и в ладоши плещешь?»
Руал тряхнул головой. Ребятишки нетерпеливо ерзали на стволе поваленного дерева, не понимая, почему господин волшебник вдруг замолчал.
Стараясь овладеть собой, Ильмарранен поднял голову. Коршун опять висел в зените.
– А у кого в поселке рыжие чубатые куры? – озабоченно спросил вдруг Руал.
Мальчишки обескураженно переглянулись.
– У нас, – протянул обладатель поцарапанной щеки. – И у дядьки Крокуса…
– Скажи матери – пусть проследит… Коршун рыжую курицу давно себе наметил, того и гляди – унесет…
– Вы читаете мысли коршуна?! – поразился сын пекаря по имени Пач.
– Конечно, – благожелательно подтвердил Руал. – Только надо, чтоб было тихо…
– Тихо все! – завопил Ферти.
И в наступившей тишине до них вдруг донесся отчаянный плач. Плач накрыли потоки ругани, изрыгаемые другим голосом. Хлопнула дверь дома, что-то тяжелое упало и покатилось в глубине крайнего, на отшибе, двора. Мальчишки вскочили.
– Это Нил, – испуганно сообщил Финди. – Его опять хозяин лупит!..
…Ильмарранен ногой распахнул ворота. Сапожник удивленно обернулся.
– Оставь ребенка! – это было даже не приказание, а повеление.
Рука с ремнем неуверенно опустилась. Из-за поленницы показалась растрепанная темная голова с красными от слез глазами.
Волшебник, стоящий в воротах, был страшен.
– Я превращу тебя в крысу, сапожник.
– А… ня… – промямлил в ужасе верзила.
– Я наверняка сделаю это, если ты еще хоть раз тронешь мальчишку!
Ремень выпал из трясущейся руки. Но в проеме ворот уже никого не было.
– А я б его превратил! – раздухарился Ферти.
Остальные возбужденно галдели.
– В крысу! – горячо поддержал Пач. – Вы ведь не знаете, господин волшебник, а он Нила каждый день лупит почем зря!
– Теперь перестанет, – пообещал Руал.
– Еще бы… – вздохнул кто-то. И добавил вожделенно: – Вот бы школьного учителя так…
Все ахнули – такой замечательной показалась эта мысль.
– Вы не останетесь у нас до осени? – осторожно спросил Финди.
– Я ухожу, – с сожалением сказал Руал. – Послезавтра. Или через два дня.
В толпе мальчишек он был похож на одинокую мачту среди бурного моря.
– А если я вам что-то дам? – Это нахально торговался Ферти.
Руал усмехнулся:
– Что, например?
– Свисток, – Ферти рылся в карманах, – и вот еще, подкова.
Очевидно, по значимости подарок равнялся для мальчишки половине царства.
– Ну… – Руал, раздумывая, поднял брови.
– А если я тоже что-то подарю? – несмело вмешался Пач.
– И я…
– И я…
Они без сожаления вытаскивали из карманов гвозди, свистульки и цветные стеклышки. Явились на свет лягушачья лапка, гладкий камушек с дыркой, ржавая часовая цепочка и живая ящерица.
Руал внезапно помрачнел:
– А вот это нельзя. Это никогда нельзя. Дай сюда!
Он бережно принял ящерицу в раскрытые ладони. Несколько секунд они смотрели друг на друга – глаза в глаза. Потом Ильмарранен наклонился и выпустил пленницу в придорожную траву. Мальчишки благоговейно на него таращились.
– Ящериц нельзя трогать, – сказал Руал глухо. – Никогда-никогда. Не вздумайте.
Все согласно закивали головами.
– За подарки спасибо, – продолжал Руал, поворачивая обратно в поселок. – Но я ничего, к сожалению, не возьму. Мне все равно придется уйти. – Тут он подмигнул Финди, у которого на глазах выступили слезы.
Тот отвернулся, сопя, запустил руку глубоко в карман и извлек со дна его нечто, представляющее, по-видимому, огромную ценность.
– Это хрустальный шарик… – прошептал он, заглядывая Руалу в глаза. – Возьмите, господин волшебник… Ни за что, просто так… Возьмите!
Финди разжал кулак – солнце заиграло в толще большого, действительно красивого стеклянного шара.
– Дурной, отдает… – громко сказали у Руала за спиной.
Руал хотел отодвинуть руку с шариком, но встретился с мальчишкой глазами и не отодвинул.
– Возьмите… – повторил Финди.
– Спасибо, – вздохнул Марран.
Показался трактир. На пороге стояла Лина, прикрыв глаза ладонью.
– Спасибо… – повторил Руал, машинально опуская шарик в карман, и, улыбаясь, зашагал ей навстречу.
Но она уже не смотрела на него. Она увидела что-то в конце улицы, и лицо ее вдруг странно изменилось.
– Вставайте… Люди… Беда!
Повсюду распахивались окна и двери.
– Напасть! Разбойники!
Кто-то громко ахнул у Руала за спиной. К трактиру, задыхаясь, подбегал молодой работник с отдаленной фермы. Его перепуганное лицо было залито потом и покрыто копотью.
– Грабители… Ферму подожгли… Будут здесь… – Он давился словами.
– Светлое небо… – прошептала в ужасе Лина.
– Воды, – выдохнул вестник.
Ему дали напиться. Улица перед трактиром быстро наполнялась смятенными, растерянными людьми. Матери в панике звали детей. Финди, Ферти, Пач и прочие пропали в толпе. Кто-то заплакал. На крыльцо выскочил Регалар с поварешкой в руке. С поварешки скапывал красный соус.
– Прятаться надо… В погреб… – бормотал бледными губами лавочник, Регаларов сосед.
– Сожгут ведь… – тонко причитала щуплая старушка, его жена.
– Топоры взять – и на них! – это взвился вдруг старый Угл. На него шикнули сразу несколько голосов:
– Заткнись…
– Молчи, вояка…
– Топоры взять… – не сдавался отставной солдат. – У меня самострел в сарае!
– Самострел у него… Не смей! Из-за тебя всех нас убьют! – плачущим голосом выкрикнул староста – толстый глупый человек, чей авторитет был давно и безнадежно погублен.
– Бежать в лес, быстро! – метнулся долговязый подмастерье.
– Нет, откупиться…
– Откупишься от них, как же… Глядите, дым!
Все позадирали головы. Черные клубы повергли толпу в еще больший ужас. Люди метались, потеряв рассудок; Лина, по-прежнему неподвижно стоящая на крыльце, деревянно сказала:
– Хутор горит… Звери.
– Молиться надо, – хватал всех за руки сапожник, здоровенный верзила. – Вместе помолимся…
– Тихо! – закричал вдруг Регалар. – Замолчите все! И уймите глупых баб. С нами волшебник, он защитит нас!
Все посмотрели на Руала.
Руал стоял под крыльцом, прижавшись к стене лопатками. Одна-единственная мысль заслонила от него свет: ушел бы утром – был бы спасен.
На секунду стало очень тихо. Потом зашелестели голоса:
– Волшебник…
– Великий маг…
– …спасти нас…
– Волшебник…
И толпа, секунду назад охваченная паникой, вдруг вздохнула единым вздохом облегчения. Надежда завладела людьми так же внезапно, как до того ужас.
Руал обвел взглядом обращенные к нему лица. В глазах у него стояло выражение, какое бывает при сильной боли.
– Вы защитите нас, господин Руал? – ломким голосом спросила бледная Лина.
Ильмарранен пошевелил пересохшими губами.
– Я, – сказал он чужим голосом. – Я…
И на глазах у всей деревни лицо его внезапно и страшно изменилось, будто обуглившись. Люди отпрянули.
– Конечно, – бесцветным голосом сказал Ильмарранен.
И двинулся сквозь толпу. Взгляд его не отрывался от черных клубов дыма, зависших над полем.
…Разбойники не спешили. Растянувшись цепью, они ехали проселочной дорогой – десятка два плотных сытых головорезов. Хутор они сожгли походя – основная работа впереди.
Поселок будто вымер – это их не удивило. Удивительным было то, что по той же дороге навстречу им шагал человек.
Они могли бы проскакать мимо него. Они могли бы проскакать и по нему. Могли зарубить на ходу, не сходя с седла.
Шумела едва заколосившаяся пшеница. Черный дым клубами пятнал солнечный день. Человек шел. Он тоже не спешил.
Атаман, ехавший впереди, посмотрел на него из-под ладони. Не привыкший задавать себе вопросы, он почему-то смутился: очень уж дико выглядел безоружный пешеход, спокойно идущий навстречу вооруженному отряду. Разбойник придержал коня.
– Чего это, а? – спросил его подручный, который ехал чуть позади.
Атаман – хлипкий с виду, но осиного нрава молодчик – хмыкнул. Расстояние между всадниками и одиночкой сокращалось стремительно.
Копыта лошадей поднимали белые облачка пыли. Человек не менял ритма шагов, будто его толкала мощная невиданная сила. Он приблизился настолько, что ясно можно было разглядеть его лицо.
Атаман свирепо сощурился и потянул из ножен саблю. Идущий на него смотрел ему прямо в глаза.
Разбойником овладело смутное беспокойство. У идущего было пугающее, застывшее лицо и тяжелый сверлящий взгляд.
– Чего это, а? – спросил подручный, но уже испуганно.
Всадники остановились, сбившись в кучу. Человек шел, пока до кавалькады не осталось всего несколько метров.
Тогда остановился и он. Лицо его казалось грязно-серой маской, но глаза горели такой несокрушимой силой, таким бешеным напором, что разбойники пришли в замешательство.
– Чего тебе надо, негодяй? – крикнул атаман.
– Прочь, – холодно бросил человек. И добавил несколько странных, гортанного произношения слов, зловещих своей непонятностью: – Заккуррак… Кхари! Акхорой!
Испуганно заржали кони.
– Колдун! – ахнул кто-то.
– Молчать! – рявкнул атаман. Но за его спиной уже не умолкал шепот: «Колдун… Волшебник…»
– Считаю до трех, – так же холодно сказал незнакомец. – Даю вам время убраться! Раз!
Смятение возросло. Атаман свирепо оглянулся, едва сдерживая лошадь.
– Два, – спокойно отсчитывал незнакомец.
Атаман не верил, что безоружный человек может вступить с ним в единоборство. Явного оружия у пришельца не было – значит, было тайное. Иначе откуда эта холодная сила?
– Два с половиной, – объявил странный человек.
Смятение переросло в панику. Разбойникам казалось, что в глазах незнакомца зловеще пляшет пламя.
– Три! – прозвучало, как удар хлыста. И пламя это вспыхнуло у страшного человека на ладони. Он выхватил из кармана яркую, как солнце, шаровую молнию и угрожающе вскинул над головой.
И атаман отступил. Он любил легкую добычу и боялся колдовства; вбросив саблю в ножны, он повернул лошадь и поспешил прочь. За ним ринулись остальные.
Человек на дороге смотрел им вслед. Глаза его погасли, лицо заливал пот. Из поселка бежали люди; ветер доносил их восторженные крики.
Руал Ильмарранен посмотрел, не мигая, на солнце и опустился на дорогу. Выпал из мокрой руки стеклянный шарик – подарок мальчика Финди.
Выпал и утонул в пыли.
…Далеко-далеко отсюда черноволосая женщина не сводила глаз с капелек крови на белой салфетке.
Капли вспыхивали и гасли, как угли в прогоревшем костре.
Карета грузно подпрыгивала на колдобинах. Для дальних странствий это был слишком роскошный экипаж. Обитый внутри шелком и бархатом, он был щедро позолочен снаружи, и позолота эта наверняка блестела за версту.
Ларту зачем-то нужна была именно такая карета – массивная и золотая, и именно шестерка вороных сытых лошадей – никак не меньше.
В карете восседал я, разодетый в пух и прах. Мой черный бархатный костюм был отделан серебряной парчой – ничего подобного мне сроду не приходилось надевать. Рядом на сиденье лежали шляпа с ворохом перьев и шпага в дорогих ножнах.
Ларт же в некоем подобии ливреи сидел на козлах и правил лошадьми. Мне строго-настрого запрещалось звать его хозяином или упоминать по имени. Отныне странствующим магом был я, а он – моим слугой.
Таким порядком мы тронулись в путь спустя день после памятного визита Орвина-Прорицателя.
Чудесная метаморфоза нравилась мне целую неделю. Потом я почувствовал непереносимую скуку.
Ларт становился самим болтливым слугой в мире, едва нам стоило заехать на постоялый двор или встретить попутчиков. Однажды он в течение часа любезничал с хорошенькой крестьянкой, которую взялся подвезти на козлах. Я сидел в карете, слушал их милую болтовню и кусал локти. Они успели переговорить обо всех цветочках, губках и глазках, вспомнить всех ее дружков и подружек и между делом выяснить, что волшебников, наверное, не бывает – все это сказки. Когда он высадил ее и помахал вслед, я высунулся из кареты по пояс и мрачно осведомился, какие, собственно, преимущества дает нам эта игра с переодеванием. Ларт задумчиво велел мне заткнуться и потом всю дорогу мертво молчал.
На постоялых дворах нас ожидало одно и то же: я водворялся в лучшую комнату, где и сидел безвыходно, окруженный всеобщим любопытством и опаской, а Ларт, как мощный насос, выкачивал из хозяина, слуг и постояльцев все новости, слухи и сплетни, взамен щедро одаряя их россказнями о своем премноговолшебном хозяине. Весть о нашем путешествии расходилась, как круги по воде, будоража округу и рождая во мне неясное беспокойство.
…Карета подпрыгнула так, что я стукнулся головой о потолок. Ларт нахлестывал лошадей, желая пораньше добраться до очередной гостиницы. Мы ехали полем, кругом не было ни души. Я смертельно устал от дорожной тряски, пыли и духоты, но мысль о постоялом дворе была мне противна.
– Хозяин! – крикнул я, высунувшись в окно. – Хозяин!
Он придержал лошадей, а я, рискуя попасть под колеса, перебрался к нему на козлы. Он молча подвинулся.
– Мы что же, ищем Третью Силу? – спросил я нахально.
Он уже открыл рот, чтобы одернуть меня, – и вместо этого сильно ударил по лошадям.
– Дыхание среди нас… – пробормотал он сквозь зубы. – Клянусь канарейкой… «Ее дыхание гуляет среди нас».
Руал ушел затемно, тайком, не попрощавшись ни с кем. Он шагал прочь от поселка, а день поднимался ясный, как и вчера, и, как вчера, вставало солнце. Коровы и козы на пастбищах, сторожившие их собаки – все повалилось на росистую траву, ловя боками первые солнечные лучи, спеша согреться и не обращая на чужака ни малейшего внимания.
Впереди темнел лес. Руалу зачем-то хотелось спрятаться. Он шел все быстрее и быстрее, а перед глазами у него назойливо повторялись картины вчерашнего дня, повторялись медленно, будто участники их увязли в толще воды.
Бежит вестник с хутора, рот разинут, а крика не слышно. У бледной Лины выступили капельки пота над верхней губой. Капает соус с поварешки…
Надвигается широкая грудь вороной атамановой лошади, закрывает небо… Огромное копыто едва не наступает на короткую полуденную тень безоружного, беспомощного человека… Лучше околеть, чем прилюдно признаться в своей беспомощности. Я маг и сдохну магом.
Руал замедлил шаг и вытащил из кармана стеклянный шарик. Покатал на ладони, сощурился на играющие в нем солнечные блики. Нет, полное сумасшествие. Банда головорезов шарахнулась от отчаянной наглости и детской игрушки.
Ильмарранен спрятал шарик и сейчас только заметил, что идет по лесу, идет, по-видимому, не первый час, потому что лес стоит густой, нетронутый. Столбы солнечного света пронизывали его насквозь, и глубоко внутри Руала вдруг вспыхнула безумная надежда на чудо. Не может быть, чтобы случившееся вчера было глупостью и случайностью. Не может быть.
И со всей силой этой надежды Ильмарранен призвал к себе былое могущество.
Сначала он захотел расшевелить неподвижные кроны над головой, запустив в них ветер. Тишина и полное безветрие были ему ответом.
Он позвал ползавшую по стволу пичугу – та, не обратив на его зов никакого внимания, пропала в путанице ветвей.
Руал остановился. Он был искалечен, навсегда лишен части самого себя, и черная удушливая тоска, которую он так долго гнал прочь, вдруг обрушилась на него всей своей силой. У него подкосились ноги, он сел прямо на траву.
…Старый звездочет, обитатель башни с толстыми стенами и стрельчатыми окнами, всю жизнь собирал волшебные книги. Ни разу ни одно заклинание не подчинилось ему.
У старика была библиотека, сплошь состоящая из древних фолиантов неслыханной ценности, армия реторт для приготовления противоядий и подзорная труба, чтобы наблюдать за звездами. У старика не было одного – волшебного дара.
– Поразительно! – говорил он, глядя на Руала с благоговейной завистью.
А Руал небрежно листал страницы, беззвучно шевелил губами – и чахлое растеньице в деревянной кадке расцветало вдруг немыслимым образом, приносило похожие на дикие яблоки плоды, которые превращались внезапно в золотые монеты и со звоном раскатывались по каменному полу, образуя карту звездного неба. Старик потрясенно качал головой:
– Поразительно…
Маррану нравилось посещать звездочета в его башне, ему был симпатичен старик со всеми своими книгами, подзорной трубой и цветком в кадке. Звездочет же блаженствовал, принимая Руала, и почитал его визиты за большую честь.
– Скажите, Ильмарранен, – спросил он однажды, смущаясь, – когда вы впервые осознали себя магом?
Марран задумался.
В его жизни не было момента, когда он впервые ощутил бы свой дар. Был день, когда Руал-ребенок понял, что другие этого дара лишены.
Ему было лет шесть; холодной дождливой весной тяжело груженная телега застряла в размытой глине. Хозяин телеги, угольщик, немолодой уже человек, надрывался вместе со своей тощей лошадью, тщетно пытаясь освободить колеса из цепкой жижи.
– Что ты делаешь? – удивленно спросил его маленький Руал.
Тот хмуро взглянул на глупого мальчишку и ничего не ответил.
Руал обошел телегу кругом, остановился перед лошадью – та беспокойно на него косилась – и, встав на цыпочки, дотянулся до повода:
– Ну, пошли…
Лошадь двинулась вперед и сразу, без усилия вытянула телегу на твердую дорогу.
Марран на всю жизнь запомнил взгляд, которым наградил его угольщик.
Старик-звездочет просто не в состоянии был этого понять.
…Лес не кончался, наоборот – становился все гуще и темней. Руал шел уже много часов. Сначала над головой у него радостно болтали птицы, потом на смену их щебетанию пришла тишина, нарушаемая иногда скрипом сосен да стуком дятла, а теперь вот в лесу завывали охотничьи рога – ближе и ближе.
Он шагал размеренно, бездумно, не поднимая глаз и стиснув зубы. Все равно.
Рог хрипло рявкнул совсем рядом, и, ломая ветки, на дорогу вылетели всадники. Руал остановился, ожидая, что охотники двинутся своей дорогой. Однако те резко свернули, и через секунду он стоял в кольце копий.
– Кто такой?
– Странник, – осторожно ответил Руал.
– Бродяга, – определил один из егерей.
– Браконьер! – не согласился другой.
Неспешно подъехал еще один всадник – по-видимому, вельможа.
– Снова наглый оборванец! – заметил он брезгливо. – Знаешь, негодяй, что бывает за потраву моих лесных угодий?
Руал ощутил гадкий привкус во рту: светлое небо, еще и это.
Шесть острых копий смотрели ему в грудь. Скалились егеря.
– Владения господина священны, – сказал он наугад и сжался, ожидая удара.
Вельможа нахмурился:
– Ты знаешь, мерзавец, кто я?
Руал жалко улыбнулся и перевел дыхание:
– Вы – могучий властитель, ваше сиятельство… А я… я – скромный… предсказатель судьбы. Мог ли я не узнать… господина?
Копья неуверенно отодвинулись, чтобы через мгновение снова угрожающе сомкнуться:
– Ты мне зубы не заговаривай! Какой еще предсказатель?
«Небо, помоги мне!» – взмолился Руал и вдруг заговорил быстро и убедительно:
– Гадатель, знахарь, заклинатель духов, заглядывающий в будущее. Прибыл во владения господина, прослышав о его… трудностях…
И Руал запнулся, ужаснувшись собственным словам.
А вельможа вдруг напряженно подался вперед, испытующе вглядываясь в лицо своей жертвы; спросил медленно, подозрительно:
– О КАКИХ трудностях ты мог прослышать, бродяга?
В его настороженных круглых глазах Руал прочитал вдруг, что случайно угодил прямо в цель. В этот момент он кожей ощутил возможное спасение и всем телом бросился в открывшуюся лазейку.
– Господину лучше знать, – сказал он значительно и показал глазами на егерей.
Вельможа заколебался. Ильмарранен ждал, переступая ослабевшими ногами.
– Поедешь с нами, – бросил вельможа и развернул лошадь.
Кабинет герцога в его большом помпезном замке сочетал в себе приметы охотничьего музея и парфюмерной лавки. С увешанных оружием стен стеклянно пялились полдюжины оленьих голов, между ними то и дело обнаруживались лубочные картинки, где сладко целовались голубки над головами прелестных пастушек. Маленький стол у камина был уставлен множеством сильно пахнущих скляночек, и Руалу то и дело становилось дурно от густого запаха духов.
Он проделал долгий путь, привязанный за пояс к седлу, – то пешком, то бегом; потом бесконечно долго дожидался приема в вонючей людской, откуда совершенно невозможно было сбежать, а теперь немеющими руками тасовал тяжелую колоду карт и лихорадочно искал путь к спасению. Пути не было.
Герцог восседал в кресле напротив; над его головой свирепо торчали клыки трофейного дикого кабана, который тоже нашел свой приют на стене кабинета. Кабан и вельможа были похожи, как братья.
У Руала взмокли ладони, а спасительная мысль все не приходила. В отчаянии он швырнул карты на стол:
– Это нехорошая колода, ваша светлость… На нее падал свет полной луны.
Герцог засопел, но возражать не стал. По его знаку лакей принес другую колоду.
У Руала перед глазами слились в одно пятно лицо вельможи и морда кабана. Тянуть дальше было невозможно, и он начал неровным голосом:
– Множество трудностей и опасностей окружает вашу благородную светлость…
Герцог насупился еще больше.
– Воинственные соседи зарятся на земли и угодья вашей благородной светлости…
Герцог окаменел лицом. «Не то», – в панике подумал Руал. Карты ложились на стол как попало; трефовая дама нагло щурилась, а червовый валет, казалось, издевательски ухмылялся.
– Кошелек вашей благородной светлости истощился за последнее время…
Ни один мускул не дрогнул на лице вельможи. Руал судорожно сглотнул и, смахивая пот со лба, затравленно огляделся.
И тогда он увидел ее.
Маленькая золотая фигурка – безделушка, украшение туалетного столика. Золотая ящерица с изумрудными глазами. Руалу показалось даже, что он ощущает на себе зеленый взгляд.
Спохватившись, он продолжил поспешно:
– Главная же трудность, главная беда заключается в другом… Она, эта беда, завладела всеми помыслами вашей благородной…
И тут ему показалось, что в маленьких свирепых глазках герцога мелькнуло нечто, напоминающее заинтересованность. Воодушевившись, Руал принялся тянуть слова, надеясь наткнуться-таки на то единственное, что доказало бы его право называться гадальщиком и тем самым спасло от виселицы.
– Она, эта беда, не дает вам покоя ни днем, ни ночью…
Да, герцог мигнул. Быстро и как бы воровато, что совсем не вязалось с его манерами. Мигнул и весь подался вперед, будто желая перехватить слова собеседника раньше, чем они слетят с его губ.
– Ни днем… – повторил значительно Руал, который никак не мог нащупать верный путь, – ни… ночью…
И вельможа покраснел! Внезапно, мучительно, как невеста на пороге спальни; покраснел и отпрянул, хмурясь и стараясь взять себя в руки.
Руал понял. Эта разгадка сулила спасение. Карты замелькали в его руках, как спицы бешено несущегося колеса.
– Знаю! – объявил он громогласно. – Знаю, как тяжко вашей светлости в минуту, когда после многих трудов и стараний горячий любовный порыв вашей благородной светлости заканчивается горьким разочарованием! Знаю, как недовольна герцогиня и какими обидными словами она огорчает вашу светлость! Знаю, что самый вид супружеской постели…
– Тс-с-с! – зашипел герцог, брызгая слюной.
Трясущимися руками он сгреб со стола карты, опасаясь, по-видимому, что они еще не то могут рассказать.
Руал обессиленно откинулся на спинку стула и с трудом улыбнулся. Это было слабое подобие той особенной победной улыбки, которой блистал когда-то великолепный маг Ильмарранен.
Герцог вскочил, чуть не снеся со стены кабанью голову, и навалился животом на стол, дыша Руалу в лицо:
– Это ужасная тайна, гадальщик! Я запер жену… Ей прислуживает глухонемая старуха… Но жена ненавидит меня, гадальщик! Она издевается надо мной, когда я… я собираюсь… Хочу… Я пытаюсь… Проклятие!
И в порыве чувств вельможа заметался по кабинету. Руал наблюдал за ним, почесывая переносицу.
Обессилев, герцог снова рухнул в кресло, являя собой воплощенное отчаяние. Кабан над его головой потерял значительную часть своей свирепости и, по-видимому, впал в уныние.
– Итак, я явился вовремя, – веско сказал Руал, выдержав паузу.
Герцог, угнетенный позором, поднял на него мутные глаза:
– Проси, что хочешь, ты, ведун… Любые деньги… Если уж карты рассказали тебе о моем горе, то уж, наверно, они знают, как ему помочь!
– Карты знают, – тонко улыбнулся Ильмарранен.
Сейчас этот опасный самодур был в его власти – ненадолго, но зато крепко и полностью.
– Картам ведомо многое, – Руал встал, не собираясь попусту тратить отпущенное ему время. – О плате договоримся вперед.
Герцог закивал, а Ильмарранен быстро взглянул на туалетный столик, вдруг испугавшись, что ящерица была всего лишь наваждением. Но нет – на него так же внимательно смотрели изумрудные глаза.
Он хотел провести пальцем по ее изящно изогнутой спинке – но не посмел. Высвободил ее осторожно из беспорядочной толпы дурно пахнущих флаконов, посадил себе на ладонь… Она уселась просто и удобно.
– Вот моя плата, – сказал Руал.
Вельможа крякнул.
…Утром следующего дня замок лихорадило.
Лакеи и прачки, конюхи и кучер, повара с поварятами и дворецкий во главе дюжины горничных метались, забросив дневные дела, подобно муравьям из разоренного муравейника.
Знахарь, прибывший невесть откуда и таинственным образом завоевавший доверие герцога, был в центре этой суеты и отдавал распоряжения, от которых бросало в пот даже видавшую виды матрону-интендантшу.
– Крыс понадобится дюжина или две… – серьезно и сосредоточенно объяснял знахарь. – Мизинец на правой крысиной лапке обладает силой, о которой известно не всем, о, не всем!
Руал победоносно оглядел собравшуюся челядь и продолжал:
– Далее – яйцо кукушки. Ищите, бездельники, это приказ господина герцога! – прикрикнул он, заметив некоторое замешательство. – Ошейник лучшей собаки… – он загибал пальцы один за другим, – ржавчина с колодезного ворота…
Люди шептались, пожимали плечами – они не подозревали, по-видимому, о несчастье своего господина и не могли даже предположить, что задумал самозваный знахарь.
А у Руала уже не хватало пальцев для загибания:
– Гвоздь из подковы издохшей кобылы… Нет, жеребец не подходит. Кобыла, умершая своей смертью. Ищите! Ах, в прошлом году? Но гвоздь-то цел? Прекрасно, доставьте! – Тут Руал обнаружил в толпе егеря, к седлу которого был вчера привязан, и ласково распорядился, ткнув пальцем ему в грудь: – Ты и доставь! Подкову можно брать любую, но кобылу – раскопаешь… Доставишь лично господину герцогу, дружок, только не вздумай хитрить, а то…
Егерь побледнел и удалился, шатаясь. Руал проводил его отеческой улыбкой и продолжал:
– Локоны двенадцати девственниц… Веревка от погребального колокола… Кстати, – Ильмарранен обернулся к дворецкому, – пошлите кого-нибудь на кладбище, мне нужен чертополох с могилы утопленника.
Дворецкий что-то прошептал ему на ухо, Руал презрительно поднял брови:
Конец ознакомительного фрагмента.