Преступность – планетарная проблема. К итогам XI Конгресса ООН по предупреждению преступности и уголовному правосудию. Глава I. Преступность планеты Земля: глобальная угроза (Ю. В. Голик, 2006)

§ 1. Преступность в мире: современное состояние и основные тенденции

Анализ отечественной и зарубежной литературы позволяет обнаружить один любопытный феномен: в ней отсутствуют сведения о том, сколько (в абсолютных, а не в относительных показателях) ежегодно совершается преступлений в целом в мире. Отдельные же (как правило, публицистические) высказывания на этот счет не выдерживают никакой критики. Так, в последнее время в некоторых российских источниках стала «гулять» информация, согласно которой в мире якобы ежечасно совершается 200 тыс. преступлений[4]. Элементарный арифметический подсчет показывает, что за год таких преступлений должно «набежать» 1,7 млрд.

Если бы это было действительно так, то (с учетом населения Земли в 6,5 млрд человек) мир, скорее всего, уже бы рухнул под натиском криминального вала. Однако подобной катастрофы до сих пор не произошло. И не потому, что преступлений на самом деле совершается гораздо меньше (хотя это и очевидно) или сами преступления не представляют собой угрозы безопасности человечества (увы, некоторые из них уже являются таковыми), а в силу того, что мировая преступность пока еще удерживается в контролируемых мировым сообществом рамках.

Что же касается попыток с помощью примитивных методик установить истинное количество совершаемых в мире преступлений, то остроумнее всего несостоятельность таких попыток продемонстрировал в свое время американский криминолог Р. Кларк. В качестве примера он привел хронометр преступности, которым пользуется Федеральное бюро расследований США. Последнее измеряет только частоту совершения преступлений на территории всей страны, о которых сообщено в полицию, но не коэффициент преступности в соотношении с общей численностью населения. Если бы ту же самую частоту преступлений применить к Виргинским островам, то все население этих островов за три года пало бы жертвой убийств, будучи перед этим дважды изнасиловано и восемнадцать раз подвергнуто разбойным нападениям. «Если бы все эти преступления были совершены в тех местах, – заключает Р. Кларк, – где нам с вами пришлось побывать, мы все были бы ликвидированы за несколько недель или месяцев»[5].

Тем не менее в мировой уголовной статистике имеются сведения и об абсолютном количестве преступлений, совершаемых в тех или иных странах мира. Так, по официальным данным, в 70-е годы в США регистрировалось до 8-10 млн индексных преступлений, в 90-е годы – до 15 млн, в последние годы – около 12 млн. Вышеприведенные цифры можно считать мировым рекордом. Следует, правда, оговориться, что за последние 10–12 лет США добились существенного – почти на треть – снижения преступности. Этот факт, насколько нам известно, до конца не осмыслен американскими криминологами, а наша криминология его почти полностью игнорирует, во всяком случае мало кто подвергает его анализу[6].

На противоположном полюсе находятся такие (сопоставимые с США по количеству населения) страны, как: Китай – в 1997 г. здесь было зарегистрировано 1,6 млн преступлений, Индия – 1,7 млн (1997 г.), Россия – 2,4 млн (1997 г.), Япония – 2,5 млн (1997 г.). К другим странам-«миллионерам» можно отнести: Великобританию – 4,6 млн преступлений (1997 г.), Италию – 2,4 млн (1997 г.), Нидерланды – 1,2 млн (1996 г.), Францию – 3,5 млн (1997 г.), Швецию – 1,2 млн (1997 г.), Канаду – 2,5 млн (1997 г.), Республику Корея – 1,4 млн (1997 г.), Австралию – 1,2 млн (1997 г.), Египет – 4,3 млн (1994 г.), ЮАР – 2,1 млн (1997 г.)[7].

Сложность в определении абсолютных показателей мировой преступности заключается в том, что, с одной стороны, в разных странах существует неодинаковое представление о круге преступного и уголовно наказуемого, индексные преступления во многих странах существенно разнятся между собой как по количественным, так и по качественным параметрам. С другой стороны, серьезным «возмущающим» фактором здесь выступает латентная преступность.

Российский криминолог Д. А. Ли на основе глубокого исследования статистических данных о преступности в разных странах мира с применением методологии модульного анализа и конструирования социума пришел к следующим выводам. Во-первых, число зарегистрированных преступников составляет 24 % от общей численности предполагаемых преступников, а 76 % – удается избежать уголовной ответственности, т. е. латентная преступность соотносится с фиксируемой в пропорции три к одному. Во-вторых, количество преступников в конкретном обществе должно составлять 5,6 % от общего числа населения. В-третьих, указанное число преступников выполняет положительную функцию целостности общества как системы и поддержания необходимого разнообразия, что служит необходимым условием самоорганизации системы[8].

Не вдаваясь в оценку исходных криминологических посылок Д. А. Ли, уязвимость которых уже рассматривалась в литературе[9], отметим, что усреднение удельного веса латентной преступности и сведение ее к 76 % от общего числа совершаемых в мире преступлений непродуктивно, ибо на самом деле (с учетом остроты криминальной картины в разных странах мира) показатель скрытой преступности, скорее всего, гораздо выше. Отсюда можно заключить, что и количество совершаемых в мире преступлений (и их субъектов) все-таки несколько больше той идеальной (по мнению Д. А. Ли) цифры, которая составляет 5,6 % от общего числа населения. Рискнем предположить, что в реальной действительности совокупная масса ежегодно совершаемых преступлений составляет 8-10 % от мирового социума. Таким образом, ежегодный общемировой «криминальный валовой продукт» выражается цифрой в 600–700 млн преступлений. Это меньше предлагаемых публицистами показателей, однако больше прогнозированных в прошлом различными криминологами значений.

Изложенное позволяет констатировать печальный факт: мир становится все более криминальным. «Последнее десятилетие XX века и начало XXI века, – отмечает А. И. Долгова, – стали не только в России, но и во всем мире временем триумфа преступной среды»[10]. Особенно наглядно заявленный выше тезис просматривается при анализе тенденций развития современной мировой преступности. Каковы же они?

Доминирующими тенденциями преступности за последние сто-двести лет являются: ее интенсивный рост, обгоняющий по своим темпам рост народонаселения; расширение сфер преступной деятельности; «окорыствование» мотивации преступного поведения; повышение ее организованности, технической вооруженности и самозащищенности; использование все более разрушительных средств и способов совершения преступлений; рост причиняемого преступностью ущерба; транснационализация преступной среды; юнизация и феминизация субъектов преступлений; увеличение общественной опасности преступной деятельности и т. д. Все это связано не с изменениями наследственности (определенное влияние которой на человеческое поведение бесспорно), а с бурными изменениями среды, условий жизни и деятельности людей[11].

Остановимся на некоторых из этих тенденций подробнее.

1. Определяющей тенденцией преступности в мире является ее абсолютный и относительный рост(относительно населения, экономического развития, культуры и т. д.). Это не означает, подчеркивает В. В. Лунеев, что преступность в любой стране всегда только растет.

Есть страны, где преступность в какие-то периоды их развития сокращается или ее уровень стабилизируется. Речь идет о среднестатистической тенденции преступности в мире, рассчитанной за длительный период времени[12].

По данным Организации Объединенных Наций, общая тенденция свидетельствует о том, что в мире доля зарегистрированных преступлений в 1995–2002 гг. увеличилась на 12 %. Количество нападений возросло на 22 %, при этом более резкое увеличение отмечено в отношении правонарушений, связанных с наркотиками (47 %), и случаев грабежа (41 %). Сократилось количество квартирных краж, преднамеренных убийств и хищений автотранспортных средств (на 14, 19 и 35 % соответственно). Практически не изменилось количество изнасилований и случаев мошенничества.

Однако следует отметить, что данные, касающиеся вышеуказанной тенденции, могут зависеть от различий в структуре представления информации о преступности в рамках Обзора ООН на региональном и национальном уровнях. Например, из 21 страны, по которым имеются данные об общем количестве зарегистрированных преступлений за весь период 1995–2002 гг., 15 находятся в Европе, одна – в Африке, 3 – в Северной и Южной Америке, 2 – в Азии и ни одной – в Океании. Из этого можно заключить, что делать общие выводы о всемирных тенденциях в области преступности следует крайне осторожно[13].

Анализ региональных особенностей мировой преступности приводит исследователей к выводу о том, что самый высокий уровень преступности наблюдается в наиболее индустриально развитых, социально обустроенных и демократических регионах. При среднем коэффициенте преступности 1992,6 на 100 тыс. населения самый высокий уровень отмечается в Северной Америке (5909,8, причем он явно занижен, так как данные по США включают только 8 видов деяний) и Западной Европе (3669,3), а самый низкий – в арабских странах (142,4 на 100 тыс. населения). Разница в 26–42 раза! Подтверждается трудновоспринимаемый вывод: чем выше развитие, тем выше преступность. Наряду с этим идет процесс унификации деяний и их глобализации[14].

Если теперь обратиться к анализу конкретных видов преступлений, то последние данные с разбивкой по регионам позволяют увидеть следующую картину. В 2002 г. коэффициент убийств (в расчете на 100 тыс. населения) составил в Африке – 16,5, в Северной и Южной Америке – 13, в Европе – 6,5, в Азии – 3, Океании – 3 (для сравнения: в России в том же году – 22, 4).

Самый высокий уровень грабежей в 2002 г. зафиксирован в Северной и Южной Америке (480), Африке (300) и Европе (180), самый низкий – в Океании (130) и Азии (10). Несколько иные показатели по разбоям. Лидерами по этому виду преступлений являются Африка (770), Океания (750) и Америка (690). Наименьший показатель – в Азии (30)[15].

Удельный вес преступлений, связанных с наркотиками, в различных регионах мира в 2002 г. характеризуется следующими данными. Наивысшие показатели отмечаются в Северной и Южной Америке (300) и Океании (270), за ними следуют Европа (160), Африка (50) и Азия (20).

На основании данных семи обзоров ООН (1970–2000 гг.) B. В. Лунеевым обобщены сведения о преступности в более чем 100 странах мира. Эти сведения позволяют судить о реальных тенденциях постоянного роста преступности. Он неравномерен по отдельным странам и по конкретным периодам (годам), но он неуклонен по доминирующему тренду.

Среди индустриально развитых государств особое криминологическое значение приобретают несколько стран: США, Франция, Германия, Англия и Уэльс, Япония, Россия. Анализ криминологических данных свидетельствует о высоком уровне преступности во всех этих странах (кроме Японии), высоких темпах ее роста и среднегодового прироста.

Лучшие показатели отмечаются лишь в Японии. Однако и в этой стране идет процесс абсолютного и относительного роста преступности, хотя и более медленными темпами. Среднегодовые темпы прироста числа учтенных преступлений в расчете на 100 тыс. жителей в Японии за последние 40 лет истекшего столетия были равны 0,45 %, тогда как в Англии и Уэльсе – 4,60, в России – 4,40, во Франции – 3,70, в США – 3,40 и в Германии – 2,45 %, т. е. в 5-10 раз выше. А рассчитав те же среднегодовые темпы прироста преступности в Японии за последние 10 лет прошлого века, мы получим их равными 3,20 %. Они увеличились в 7 раз, хотя коэффициент преступности в Японии в расчете на 100 тыс. населения до сих пор является самым низким. Он ниже североамериканских и западноевропейских коэффициентов в 3–4 раза. Тем не менее тенденции преступности последних лет свидетельствуют о постепенном «приобщении» Японии к мировым криминологическим тенденциям[16].

2. Глобализация преступности. Глобализм – явление многоплановое, многофакторное и уже в силу этого имеет аверс и реверс, негативную и позитивную стороны.

Если взглянуть на прошлое, то можно в качестве примера привести Австралию, которая какое-то время была известна как отдаленное место ссылки каторжников, а сегодня является процветающим государством с минимальным уровнем преступности. Критическая масса отрицательных социальных элементов в экстремальных условиях проживания и полной географической изоляции породила новое качество.

Проблема борьбы с преступностью сопровождает человечество всю его историю, начиная с добиблейских времен. В связи с этим закономерно возникает вопрос: «Что нового может привнести модное ныне слово „глобализм“ в понимание сути проблемы?».

Отвечать на него можно по-разному. В. С. Овчинский, например, поступил очень просто: он взял за основу Доклад ЮНРИСД (НИИ социального развития при ООН) 1997 г., в котором ООН выделила шесть основных тенденций глобализации (распространение либеральной демократии; преобладание рыночных сил в экономике; интеграция мировой экономики; трансформация систем производства и рынка рабочей силы; быстрота технологического обновления; революция средств массовой информации и диктат идеологии потребительства), и проанализировал их применительно к развитию преступности[17]. Такой подход допустим, но надо иметь в виду, что, во-первых, материалы Доклада уже успели «состариться», во-вторых, далеко не все аспекты глобализации напрямую связаны с преступностью. Так, распространение либеральной демократии само по себе не может стимулировать и провоцировать рост преступности, если не накладывается на примитивное правосознание населения.

Допустим и другой подход к проблеме. Если мы возьмем, например, формально-количественные характеристики, то увидим рост преступности в абсолютных и относительных показателях, о чем уже говорилось выше.

По законам диалектики количественные изменения по мере их накопления приводят к качественным деформациям. Одними из первых это замечают законодатели и начинают модернизировать нормативную базу[18]. Анализ динамики уголовного законодательства показывает постоянный рост объема уголовно-правового нормативного материала. Так, в УК РСФСР 1922 г. на момент принятия было 227 статей[19] (почему-то иногда его ошибочно считают самым коротким Кодексом в нашей истории), в УК РСФСР 1926 г. – 205 (потом их стало значительно больше – одних 58-х, как считается, было 14, а на самом деле – 18, так как были статьи со значками 1а, 1б, 1в, 1г); в УК РСФСР 1960 г. – 269 статей, в УК РФ 1996 г. – 360 (на 1 сентября 2006 г. в нем насчитывается уже 380 статей, и их общее количество постоянно увеличивается). Конечно, это не предел. Уголовное законодательство дореволюционной России включало в себя до десяти источников и суммарно насчитывало 2330 статей. Вряд ли к этому нужно стремиться, но ориентир нам известен.

Новое уголовное законодательство других стран также увеличивается в объеме. Так, УК Китая 1997 г. состоит из 451 статьи, УК Республики Беларусь 1999 г. – из 466 и т. д. Тренд, таким образом, виден четко.

Одновременно растет и количество международных уголовно-правовых актов и норм. Мы вплотную приближаемся к моменту создания международно-правового акта прямого действия, не требующего инкорпорации в национальное законодательство.

Создается и система международной уголовной юстиции. Давно и достаточно эффективно действует Интерпол; создан и начинает работать Международный уголовный суд. Вполне вероятно, что в обозримом будущем начнется подготовка к формированию международной прокуратуры. Таким образом, речь сегодня идет о создании системы нетрадиционной (наднациональной) уголовной юстиции.

Наконец, растет количество осужденных, и оно будет увеличиваться в дальнейшем. Н. Кристи прогнозирует большой рост числа тюремного населения планеты[20]. Реституционное правосудие только встает на ноги и не в состоянии спасти положение. Все это может привести к переоценке многих ценностей (как по ту, так и по эту сторону решетки), к пересмотру всей уголовной политики государств, нормативов и стандартов ООН. Иными словами, необходим новый взгляд на проблему. В противном случае если продолжить карательную политику по принципу «сажать, сажать и сажать», то очень быстро может случиться так, что одна половина человечества будет «сидеть», а другая – ее охранять. Мало того, что не будет ясно, кто же находится в заключении, а кто – на свободе, так еще и возникнет проблема: кто же будет работать на производстве? Между тем уже сейчас происходит постоянное сокращение собственно производящей составляющей. По данным И. В. Лисиненко, в крупных корпорациях на Западе она сегодня насчитывает не более 80 %[21].

Нельзя также не учитывать, что стремление «пересажать» всех без исключения преступников вступает в противоречие с другой общемировой тенденцией – тенденцией к гуманизации уголовной репрессии, а главное – ложится на государство тяжким бременем дополнительных расходов, которые могут быть покрыты только за счет производственной составляющей. Круг, таким образом, замыкается.

Преступность – динамично развивающееся явление и рассматривать ее можно только в контексте всех протекающих в обществе процессов. Общество, вступающее в период глобализации, вступает в него все целиком. Преступность не может быть изолирована от этого транссистемного процесса. Преступность в ее качественно новых проявлениях есть теневая, негативная сторона глобализации: там, где есть аверс – положительная компонента, должен быть и реверс – негативная сторона (каковой и является в глобализирующемся мире его криминальная составляющая).

Таким образом, преступность сама по себе приобрела сегодня глобальный характер как с позиции характеристики проблемы, так и с количественной точки зрения. Об этом неоднократно говорилось во многих документах ООН последнего десятилетия. Сегодня данное негативное социальное явление приобрело характер планетарной проблемы.

В результате на уровне отдельных государств преступность стала уже угрожать национальной безопасности. При проникновении преступности во все сферы общества и институты государственной власти государство становится неуправляемым, наступает хаос, а преступность из просто общенациональной проблемы перерастает в проблему национальной безопасности. Сказанное в первую очередь означает, что появляется реальная угроза для существования государства в целом. Формы такой угрозы могут быть разными: распад государства на более мелкие государственные или псевдогосударственные образования, введение внешнего управления и утрата государством своего суверенитета, аннексия территории или ее части другими более мощными или более «наглыми» государствами и т. д. Общим является одно: государство как суверенное образование прекращает свое существование.

Затронутая проблема вызывает отнюдь не только чисто теоретический интерес. Как справедливо отмечает А. Н. Харитонов, «на политической карте мира появились государства, которые с полным основанием можно назвать государствами криминального типа. Криминалитет демонстрирует политические притязания в государствах, традиционно считающихся демократическими. Еще более заметны такие тенденции в странах, которые идут трудным путем социального реформирования»[22].

Гораздо более жесткий вывод сделан в Докладе Совета национальной безопасности США «Оценка реальности угрозы, исходящей от международной преступности», подготовленном в 2000 г.: «Мир в 2010 г. может увидеть появление „криминальных государств“, которые не просто служат убежищами для международной преступной деятельности, но и поддерживают ее как само собой разумеющееся. Участие „криминальных государств“ в сообществе наций могло бы подорвать международную финансовую систему и торговлю, создать препятствия для эффективного международного сотрудничества против организованной преступности»[23].

Конечно, государство не обязательно должно исчезнуть с политической карты мира – это крайний вариант развития событий. Наиболее вероятный путь – ослабление государства. Конкурентом слабого государства начинают выступать как легальные репрессивные структуры, так и структуры, находящиеся на периферии общества. Становятся все сильнее нелегальные и полулегальные структуры – организованная преступность, субкриминальные формирования, воинственные религиозные секты и объединения.

Описываемая проблема имеет уголовно-правовой догматический аспект. Объектом уголовного посягательства становятся не отдельные лица, а целые социальные и этнические группы. Темпы развития преступных технологий таковы, что сегодня уже «ни одна страна мира не может быть защищена от угрозы разорения»[24]. Речь идет об искусственном, преступном разорении. Поразительно, но сами «разорители» этого нисколько не скрывают и публично в этом признаются[25]. Зачастую таким действиям нет адекватного определения ни в национальном, ни в международном законодательстве. Формы могут быть различными – Югославия и Ирак демонстрируют это со всей очевидностью, ряд мировых экономических кризисов последних лет – с меньшей очевидностью, но не с меньшей эффективностью.

Есть и факты использования чисто криминальных приемов и методов[26].

Таким образом, проблема имеет уже не локальный и даже не региональный, а глобальный характер. С указанных позиций следует отметить три группы преступлений, которые, с одной стороны, тесно связаны друг с другом, а с другой – в той или иной степени характерны если не для всех, то для подавляющего большинства стран современного мира: организованная преступность, коррупция и терроризм. Сюда же примыкает такое явление, как наркотизм со всеми вытекающими, в том числе, криминальными проблемами. Словом, наиболее важной характеристикой текущего момента является то, что преступность стала приобретать новые качества, отражающие ее «глобальный» характер.

3. Транснационализация преступности. Данное качество преступности появилось не вчера. Точкой отсчета, видимо, надо считать конец 20-х – начало 30-х годов XX в., когда возникли первые преступные кланы в США. Они были основаны итальянцами, которые очень быстро наладили соответствующие связи со своими «коллегами» – сначала на своей исторической родине, в Италии, а потом и в других европейских странах. Вторая мировая война как-то «затемнила» этот процесс, но после ее окончания он стал развиваться очень бурно. Оружие, наркотики, проституция – вот традиционные темы для преступной кооперации[27].

Сегодня уже очевидно, что преступность не знает государственных границ, преступники эти границы преодолевают очень успешно, чего не скажешь о законопослушных гражданах. Кроме того, криминальные элементы не знают и межнациональной вражды. Они прекрасно «дружат» и «сотрудничают» друг с другом, несмотря на расширяющиеся разногласия между странами, гражданами которых они формально являются. Все межнациональные конфликты на территории бывшего СССР прекрасно это подтверждают.

Транснациональная преступность является одной из сторон, внутренне присущей процессу современной глобализации мира. Формы ее могут быть самыми разными.

В литературе отмечается, что особую опасность в глобализирующемся мире представляют следующие формы транснациональной преступной деятельности: 1) внутренний и международный терроризм; 2) незаконный оборот наркотических средств, оружия, военной техники, радиоактивных веществ и ядерных материалов, человеческих органов и тканей для трансплантации; 3) фальшивомонетничество; 4) отмывание незаконно приобретенных денежных средств и иного имущества; 5) работорговля, в том числе женщинами и детьми; 6) компьютерное мошенничество[28]; 7) кражи и контрабанда автомобилей; 8) преступления, связанные с произведениями искусства и культурного наследия; 9) кражи интеллектуальной собственности и пиратство.

Глобализационные процессы создают большие возможности для эскалации транснациональной преступности. В. В. Лунеевым в связи с этим приводится перечень экономически позитивных процессов, которые в то же время способствуют разрастанию транснациональной преступности.

А. Улучшение государственных и международных отношений, расширение экономических и социальных связей, повышение «прозрачности» границ, упрощение международных поездок, развитие международной торговли, появление новых рынков сбыта, увеличение международных перевозок не только облегчают жизнь людей в международном сообществе, но и создают комплекс возможностей для активной деятельности транснациональной организованной преступности.

Б. Развитие международных финансовых сетей и, как следствие, быстрый перевод денег электронным путем в нужное место и нужным людям, с одной стороны, серьезно затрудняют процесс регулирования и контроля денежных потоков государством, а с другой – облегчают сокрытие денег, полученных преступным путем, и их отмывание в тех странах, где это возможно.

В. Усиливающийся процесс миграции населения в мире и образование в различных странах этнических диаспор успешно используются организованными преступниками из других стран для создания национальных группировок, которые отличаются большей сплоченностью и защищенностью от правоохранительных органов. Национальная солидарность, а иногда и родственные связи, языковой и культурный барьеры надежно защищают такие группировки от проникновения в них посторонних лиц, в том числе и агентов спецслужб.

Г. Существенные расхождения в уголовном законодательстве и правосудии различных стран, позволяющие решать свои национальные проблемы, умело используются преступными сообществами для более безопасного совершения тех или иных операций: отмывания денег в странах, где нет ответственности за эти действия, уход от налогов в так называемых налоговых убежищах (оффшоры, свободные зоны) и в странах с низким налоговым бременем, занятие поставками незаконных товаров и услуг в регионы со слабым правовым регулированием данной коммерческой деятельности, выбор места пребывания базовой организации на территориях с неразвитым уголовным законодательством в отношении организованной преступности и т. д.

Д. Окончание «холодной войны», ликвидация «железного занавеса» и разрушение тотального контроля за людьми в постсоциалистических странах открыли возможности не только для честного, но и для преступного предпринимательства. Эти страны широко используются в качестве транзитных территорий и новых рынков сбыта незаконных товаров и услуг, а также как источники поставок различных контрабандных товаров, особенно химических и радиоактивных веществ.

Е. Многонациональные мегаполисы, такие, например, как Москва, являющиеся центрами деловой активности и узловыми элементами мировой экономической системы и выполняющие важную роль в перемещении денежных средств и законных товаров, умело используются в качестве перевалочных баз для запрещенных товаров и финансовых расчетов организованных преступников, проследить деятельность которых на фоне огромных товарных и денежных потоков практически невозможно.

Ж. Демократические преобразования, происходящие во многих странах и часто связанные с разрушением прежних систем контроля и медленным становлением адекватного демократического регулирования, с суверенизацией и автономизацией регионов, политической и экономической нестабильностью, как правило, коррелируют со значительным ослаблением борьбы с преступностью и уж тем более с транснациональной, что также учитывается и используется организованными преступниками.

3. Расширение международных контактов, торговли, коммуникаций, теле-, радиоинформации, приобщающих людей к культуре других народов, способствует распространению «чужих», в том числе и криминальных, стандартов жизни, порочных потребностей, разрушению самобытных многовековых национальных традиций, а затем и созданию новых рынков сбыта незаконных товаров и услуг (наркотики, оружие, азартные игры, секс-бизнес и т. д.), входящих в сферу деятельности преступных организаций.

И. Неимоверно быстрый рост новых потребительских товаров и услуг, распространение психологии общества потребления и философии жизни одним днем, коммерциализация жизни и окорыствование общественных отношений способствуют в странах с низким уровнем жизни распространению комплексов социальной несправедливости и продажности государственных служащих, что является одним из условий выживания организованной транснациональной преступности, особенно там, где от чиновников зависит очень многое[29].

Из изложенного следует, что преодоление тенденции в виде транснационализации преступности требует не просто объединения усилий различных государств на международном уровне, а решения этой проблемы со столь же глобальных позиций – на уровне всего мирового сообщества.

4. Коррупциализация. Анализ современного состояния коррупции в мире приводит к выводу, что она является одной из опаснейших тенденций в развитии общемировой преступности. Более того, последние исследования показывают, что коррупция с неизбежностью ведет к деградации любого общества[30].

Под коррупцией в международном криминологическом сообществе принято понимать «злоупотребление государственной властью для получения выгоды в личных целях». Такое злоупотребление включает в себя: а) взяточничество государственных должностных лиц; б) плату за контракты на поставку товаров для государственных нужд; в) растрату государственных денежных средств[31].

Коррупция имеет повсеместное распространение: ни одна страна мира, независимо от уровня ее экономического развития, не обладает иммунитетом против «коррупции власти», с разницей лишь в степени пораженности общества и государства этим явлением. Заявленный тезис подтверждается следующими данными.

В 2002 г. на «коррупционной карте мира» выделилось три основных центра («триада развитых стран»), характеризующихся наименьшей степенью коррупции, – Западная Европа, Северная Америка и Тихоокеанский регион, состоящий из двух групп стран: Австралия, Новая Зеландия и Япония, Сингапур и Гонконг (провинция Китая).

Несмотря на то, что в целом западноевропейский регион может быть оценен как один из наименее коррумпированных регионов мира, его отличает мозаичный страновой характер коррумпированности. Северная и центральная его части (страны Скандинавии, Великобритания, Нидерланды и Швейцария) характеризуются низкой степенью распространения коррупции: именно к этой группе относятся наименее коррумпированные страны мира – Финляндия и Дания (индекс восприятия коррупции (ИВК) в них составляет соответственно 9,7 и 9,5). Более высокий уровень коррупции характерен для Германии, Испании, Франции и Португалии (7,3–6,3). Наиболее коррумпированной страной Западной Европы является Италия (5,2).

В Канаде уровень коррупции считается одним из самых низких в мире наравне со странами Северной Европы (9,0). Степень коррумпированности США существенно превышает соответствующий показатель для Канады и сопоставим с уровнем коррупции крупных экономических держав Западной Европы (7,0).

Коррумпированность Сингапура и Гонконга (провинции Китая) традиционно воспринимается как самая низкая в Азиатском регионе – по уровню коррупции эти новые индустриальные страны сопоставимы с наименее коррумпированными странами мира (Сингапур – со Швецией и Канадой, Гонконг – со Швейцарией и Норвегией). На этом фоне относительно большей степенью коррупции характеризуются Япония (7,1), Новая Зеландия (9,5) и, в несколько меньшей степени, Австралия (8,6), воспринимаемые как одни из наименее коррумпированных стран мира.

Среди многочисленной и разнообразной группы развивающихся стран трудно выделить четко сформированные «полюса коррупции». Как правило, каждый крупный регион обладает собственными «коррупционными экстремумами».

В Латинской Америке наименее коррумпированной страной считается Чили (7,5). Уровень коррупции здесь сравним с аналогичным показателем в таких развитых странах, как США и Германия. Коррумпированность Бразилии, Перу, Колумбии, Мексики превышает среднемировые показатели (4,0–3,6). В категорию чрезвычайно коррумпированных стран входят Аргентина, Венесуэла, Боливия, Эквадор и большинство стран Карибского бассейна. Самой коррумпированной страной этого региона является Парагвай (1,7).

Спектр коррумпированности африканских стран чрезвычайно широк. С одной стороны, именно здесь расположены «полюса» мировой коррумпированности – Нигерия, Мадагаскар, Ангола (1,7–1,6). С другой стороны, уровень коррупции таких стран, как Ботсвана (6,4) и Намибия (5,7), даже по мировым оценкам, достаточно невысок: например, коррумпированность Ботсваны считается ниже коррумпированности Франции, а уровень коррупции в Намибии – ниже уровня коррупции в Италии. Для большинства же африканских стран этот показатель оценивается выше среднего (ЮАР, Тунис, Гана, Марокко) либо ближе к высокому (Уганда, Камерун).

Азиатские «центры коррупции» также традиционны. К их числу относятся, прежде всего, Бангладеш (самая коррумпированная страна мира – 1,2) и Индонезия (1,9). Немногим лучше ситуация во Вьетнаме, на Филиппинах, в Индии и Пакистане (2,7–2,4). Благоприятнее положение в отношении коррупции в более экономически развитых азиатских странах – так называемых новых индустриальных государствах «второй волны»: в Китае (3,5), Таиланде (3,2) и особенно на Тайване (5,6) и в Малайзии (4,9).

В целом высокий уровень коррупции отмечен в странах Восточной Европы и Балканского полуострова, среди которых наибольшей коррумпированностью характеризуются Румыния и Албания (2,6–2,5). Более низкий уровень коррупции наблюдается в Венгрии, Греции, Польше (4,9–4,0). Словения является самой «чистой» страной региона (6,0).

Относительно стран – бывших республик СССР ситуация складывается далеко не однозначно. Коррумпированность Эстонии, Литвы и Белоруссии расценивается как средняя. На их фоне Латвия характеризуется более высоким уровнем коррупции (3,7). Остальные страны региона (в том числе и Россия) отличаются чрезвычайно высокой коррумпированностью (2,7). Среди бывших союзных республик наиболее коррумпированными считаются Азербайджан и Молдова (2,0 и 2,1).

Таким образом, первичный анализ представленной «коррупционной карты мира» позволяет сделать выводы о практически повсеместном распространении коррупции. Очевидно, что она не является уделом исключительно стран «третьего мира» и даже в наиболее экономически развитых странах мира коррупция может достигать внушительных масштабов[32].

Угрозы и тенденции, связанные с коррупцией, по мнению экспертов ООН, сводятся к следующему.

А. Политическая коррупция. Политическая коррупция охватывает целый ряд различных действий: от незаконного финансирования партий и выборов до покупки голосов избирателей и «торговли влиянием», которую практикуют политики и государственные чиновники на выборных должностях.

За последние годы условия, в которых действуют политические партии, изменились: в эпоху развития средств массовой коммуникации политическим партиям необходимы значительные финансовые ресурсы для того, чтобы дойти со своими лозунгами до граждан, получить известность и информировать их о своих стратегиях, политических идеях и концепциях, чтобы заручиться их поддержкой. Рост цен вынуждает политические партии искать новые финансовые средства в дополнение к тем, которые разрешены законом. Иногда это достигается в обход действующих правил, путем изыскания нетрадиционных источников финансирования или даже прямого подкупа.

Б. Коррупция в системе юстиции. Уважение всех других прав и пользование этими правами в конечном итоге зависят от надлежащего отправления правосудия.

Коррупция в судебных органах угрожает их независимости, беспристрастности и справедливости и подрывает основы законности – одного из главных условий экономического роста и искоренения нищеты. Для эффективной защиты прав человека и безопасности людей необходима хорошо отлаженная система судебных органов с честными и неподкупными работниками, способными обеспечивать соблюдение закона и отправлять правосудие на справедливой, эффективной и предсказуемой основе. Право на справедливое судебное разбирательство – одно из основополагающих прав человека – может обеспечиваться только беспристрастным судом и при условии процессуального равенства сторон. В коррумпированной судебной системе не присутствует ни один из указанных элементов.

Коррупция в судебных органах – это проблема общемирового масштаба, не ограниченная конкретной страной или регионом. Однако наихудшие проявления этой разновидности коррупции имеют место, судя по всему, в развивающихся странах и странах с переходной экономикой. По данным Центра по вопросам независимости судей и адвокатов, из 48 стран, охваченных в его ежегодном докладе за 1999 г., в 30 странах коррупция в системе юстиции носила «повсеместный» характер[33]. Все чаще выявляются факты подкупа судебных чиновников во многих частях мира.

В. Коррупция и частный сектор. На протяжении многих лет считалось, что частные предприятия являются невинными жертвами алчных чиновников, а отнюдь не сообщниками в незаконных сделках, имеющих целью получение тех или иных выгод нечестным путем. Однако теперь частный сектор осознал риски, связанные с коррупцией, которая подрывает основы честной конкуренции и принципы функционирования рыночной экономики, негативно отражается на качестве товаров и услуг, сужает перспективы для инвестиций в экономику и дискредитирует нормы деловой этики. Деньги, используемые для дачи взяток, теоретически могут использоваться для продуктивных вложений капитала. Из-за расходов, не имеющих отношения к экономическим операциям, уровень развития предприятий остается низким в относительном выражении[34]. Коррупция пагубна для всех типов компаний – больших и малых, многонациональных и местных. Тем не менее коррупции в большей степени подвержены более мелкие предприятия.

В последние годы особую остроту приобрела проблема взяточничества во взаимоотношениях между частными предприятиями, поскольку правительства начали приватизировать многие функции и услуги, которые ранее относились к сфере компетенции государственных учреждений.

Г. Присвоение собственности и легализация доходов, полученных в результате коррупции. С коррупцией тесно связаны присвоение финансовых активов и государственного имущества и их утечка за рубеж. Хотя данные, свидетельствующие о масштабе этого явления, весьма и весьма скудны, недавно произошедшие случаи показывают, что оно разрослось до такой степени, что способно подорвать устои национальной экономики и завести в тупик процесс развития.

По оценкам Международного валютного фонда, общий объем ежегодно отмываемых денежных средств эквивалентен 3–5 % общемирового валового внутреннего продукта. Как следует из Ньянгской декларации об изъятии и репатриации богатств Африки, общий объем похищенных и переведенных за рубеж средств оценивается в 20–40 млрд долларов США.

Указанные проблемы требуют принятия оперативных и решительных превентивных мер, которые предполагали бы строгое соблюдение международных правил борьбы с отмыванием денег, установление таких мер наказания, которые имели бы сдерживающий эффект, и помощь в преодолении трудностей в области международного сотрудничества. Присвоение собственности и легализация доходов, полученных в результате коррупции, имеют ряд серьезных последствий для затронутых этой проблемой стран: сбои в процессе оказания иностранной помощи, истощение запасов иностранной валюты, сокращение налоговой базы, подрыв конкуренции и свободной торговли, рост масштабов нищеты. Ущерб, причиняемый странам, огромен как в абсолютном, так и в относительном выражении. Так, бывший президент Республики Заир Мобуту Сесе Секо, по сообщениям, присвоил себе из государственной казны около 5 млрд долларов США – сумму, равную объему внешнего долга страны на тот момент. По данным правительства Перу, в период, когда у власти находилось правительство Альберто Фухимори, в стране было похищено и вывезено за рубеж около 227 млн долларов США. Бывший премьер-министр Украины Павел Лазаренко, как утверждается, похитил из государственной казны около 1 млрд долларов США. В настоящее время, находясь под арестом в Соединенных Штатах Америки по обвинению в «отмывании» суммы примерно в 114 млн долларов США, Лазаренко признал, что «отмыл» 5 млн долларов США через банковские счета в Швейцарии, которая вернула Украине почти 6 млн. Макроэкономические аспекты присвоения собственности и его последствия для экономического развития страны становятся очевидными, например, в случае с Нигерией, где покойный Сани Абаша и его приспешники присвоили себе, по оценкам, суммы до 5,5 млрд долларов США. Кроме того, по данным правительства Нигерии, за последние десятилетия из страны было нелегально вывезено 100 млрд долларов США, что вызывает особую тревогу, поскольку внешний долг страны составляет приблизительно 28 млрд долларов, а валовой внутренний продукт в 2003 г. оценивался примерно в 41,1 млрд долларов США.

Присвоение активов, как правило, является результатом двух действий – взяточничества и хищения государственного имущества. Взятки и выплаты «благодарности» зачастую, хотя и не всегда, остаются частным делом родственников и близких партнеров ведущих государственных деятелей. Ко второму типу крупной коррупции относится хищение государственного имущества – от прямого перевода средств из государственной казны на личные счета до физического хищения золотых запасов государства, а также природных ресурсов и присвоения средств займов, полученных от международных финансовых учреждений. Ключевую роль здесь играют международные банки. В конце 2000 и начале 2001 г. Британское управление финансовых служб и Швейцарская федеральная комиссия по банкам выявили серьезные нарушения в области надзора за деятельностью многих банков, на счетах которых хранились деньги, незаконно переведенные Сани Абашей и его партнерами[35].

Таковы основные современные тенденции общемировой преступности. А как обстоят дела с преступностью в России?

§ 2. Преступность в современной России: состояние и тенденции

Анализ особенностей современных криминальных российских реалий невозможен без хотя бы краткого обзора тех тенденций преступности в России, которые имели место в недалеком прошлом. Учет этих тенденций позволяет понять, как именно (и почему) эволюционирует российская преступность, чем объяснить ее современные масштабы, в силу каких причин криминогенная обстановка в стране в последние годы становится все более острой.

Исследование динамики преступности 60–90-х годов XX в. позволило А. И. Долговой выявить четыре тенденции, соответствующие четырем историческим периодам.

1. В советский период, с середины 60-х и до первой половины 80-х годов (1966–1985 гг.), шло нарастание преступности, причем каждые пять лет размер прироста средних коэффициентов преступности почти удваивался.

В целом показатели преступности свидетельствовали о том, что кризис общества нарастал, преступность увеличивалась и становилась все более общественно опасной, в ней усиливалась организованность.

2. Период перестройки характеризовался противоречивыми процессами: 1986–1987 гг. отмечены снижением ситуативной, зависимой от пьянства части преступности и одновременным ростом предумышленной, корыстной ее части, дальнейшим усугублением организованной преступности. С 1988 г. зарегистрированная и фактическая преступность стали интенсивно нарастать.

Процессы криминализации общества стали выходить из-под контроля государства. Криминологические исследования приводили к выводу о том, что уголовная статистика на рубеже 80-90-х годов XX в. все менее точно отражала реальное положение дел, а круг деяний, признаваемых преступными, все в меньшей мере совпадал с теми фактическими совершавшимися преступлениями, которые по своей общественной опасности не уступали запрещенным уголовным законом.

3. Период реформ начался с резкого нарастания зарегистрированной преступности (1991–1993 гг.) и со все более активным вовлечением населения в преступную деятельность. Одновременно все отчетливее проявляла себя структурная перестройка преступности, нарастала ее организованность, продолжали изменяться формы крайне общественно опасного поведения. Продолжалась декриминализация (юридическая и фактическая) ряда общественно опасных деяний.

Эти обстоятельства отразились на противоречивой статистической картине преступности, в частности снижении числа зарегистрированных преступлений в середине 90-х годов.

4. Середина 90-х годов (1994–1997 гг.) отмечена некоторой стабилизацией зарегистрированной преступности. Это отчасти стало следствием изменения уголовного законодательства и принятия нового Уголовного кодекса РФ. При этом, однако, общие статистические данные зафиксировали некоторое снижение уличной, бытовой преступности. Это указывало на то, что правоохранительные органы в новой ситуации стали более успешно реагировать на «традиционные» общеуголовные деяния. В то же время ослаблялся процесс социального контроля за многими тяжкими преступлениями, включая заказные убийства, экономические, должностные и иные.

Уголовная статистика адекватно не отражала фактические процессы структурной перестройки преступности. Увеличивалась ее латентность в целом.

Криминальная активность населения за пять лет реформ возросла вдвое. Усугублялись организованная преступность, коррупция, терроризм, которые отражались в уголовной статистике, как правило, в незначительных проявлениях.

Конец 90-х – начало 2000-х годов характеризуются усугублением криминальной ситуации в России на базе увеличения числа ранее не совершавшихся или редко совершавшихся преступлений.

В целом фиксировались следующие особенности: росло число зарегистрированных преступлений и выявленных лиц, их совершивших, а также численность осужденных и потерпевших; возрастала общественная опасность зарегистрированной преступности; отмечались отрицательные структурные изменения преступности; наблюдалась все более интенсивная криминализация различных сфер жизни общества, в том числе политической; в преступность все активнее втягивались те, кто ранее не совершал преступлений, особенно молодежь в возрасте 18–29 лет; статистическая картина преступности все менее точно отражала криминальные реалии[36].

Таковы истоки современного состояния преступности в России. Краткий анализ этого состояния позволяет обнаружить следующую картину.

В 2000–2005 гг. криминальная ситуация в стране продолжала усугубляться, что нашло отражение в официальной уголовной статистике. Так, если в 2002 г. общее количество зарегистрированных преступлений составило 2 526 305, в 2003 г. – 2 756 398, то в 2004 г. – 2893,8 тыс., а в 2005 г. – уже 3554,7 тыс. преступлений (рост по сравнению с 2004 г. на 22,8 %).

Число зарегистрированных преступлений в расчете на 100 тыс. человек населения в 2005 г. составило 2478 против 2007 в 2004 г. (увеличение на 23,5 %). Максимальное значение этого показателя зафиксировано в республиках Тыва (3348), Хакасия (3563), Пермском (4474), Хабаровском (3674) краях, Курганской (3854), Тюменской (3707) областях.

Из общего числа преступлений, зарегистрированных в 2005 г., 1,1 млн отнесено к тяжким и особо тяжким. Удельный вес подобных преступлений в общем их объеме составил 30,3 %. Примечательно, что среди раскрытых преступлений доля тяжких и особо тяжких составила 30,0 %, среди нераскрытых – 31,0 %. Симптоматично также и то, что в общей структуре преступности доля особо тяжких преступлений возросла на 6,3 %, тяжких – на 16,1, средней тяжести – на 25, небольшой тяжести – на 28,8 %.

В 2005 г. увеличилось число изнасилований и покушений на изнасилование (на 4,9 %), умышленных причинений тяжкого вреда здоровью (на 0,9 %). Не снижалась динамика наиболее опасных и распространенных преступлений корыстной и корыстно-насильственной направленности, в том числе: разбоев (+14,8 %), грабежей (+37 %), краж (+23,2 %), вымогательств (+16,8 %), мошенничеств (+42,4 %).

В 2005 г. зарегистрировано 209 тыс. преступлений, причинивших крупный ущерб или совершенных в крупных размерах. При этом заметно снизилась эффективность деятельности соответствующих подразделений по борьбе с такого рода преступлениями: их раскрываемость составила 60,4 % против 64,0 в 2004 г., 71,9 % – в 2003 г., 76,2 % – в 2002 г.

Число зарегистрированных в 2005 г. преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотиков, увеличилось на 16,8 % по сравнению с 2004 г. и составило 175,2 тыс., из них тяжких и особо тяжких – 135,0 тыс. Продолжился рост числа преступлений, сопряженных с незаконным оборотом оружия. В 2005 г. зарегистрировано 29,9 тыс. таких преступлений. С применением оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств было совершено 21,6 тыс. преступлений.

В 2005 г. количество выявленных лиц, совершивших преступления, увеличилось на 6,1 % и составило 1297,1 тыс. человек. При этом удельный вес лиц без постоянного источника доходов возрос на 8,8 % (781,8 тыс. человек), удельный вес ранее судимых лиц достиг 308,9 тыс. человек (+11,9 %).

Число лиц, совершивших в 2005 г. преступления в составе организованной группы либо преступного сообщества, составило 10,7 тыс. человек, что на 0,3 % больше, чем в предыдущем году. Каждое четвертое оконченное расследованием преступление совершено лицами, ранее совершавшими преступления, почти каждое пятое – в состоянии алкогольного опьянения, каждое десятое – несовершеннолетними или при их соучастии.

Иностранными гражданами и лицами без гражданства на территории Российской Федерации в 2004 г. совершено 48 297 преступлений, что на 20,6 % больше, чем в 2003 г., в том числе гражданами государств – участников СНГ – 45 098 преступлений (+20,9 %), их удельный вес составил 92,2 %. В отношении иностранных граждан и лиц без гражданства совершено 10 300 преступлений.

Итак, можно констатировать, что преступность в России в первые годы XXI века развивается по восходящей экспоненте и своего кульминационного пика, скорее всего, еще не достигла.

Анализируя современное состояние преступности в России, необходимо учитывать развитие криминальных процессов во всем мире. Если оценивать состояние российской преступности в контексте общемировых тенденций, то окажется, что она приближается к преступности, характерной для стран с устойчивой рыночной экономикой и демократической социально-правовой системой. Например, коэффициенты преступности (на 100 тыс. населения) составляли в среднем в последние годы: в ФРГ – 7100, Англии – 6900, США – 5800, Италии – 3800, России – чуть более 2000 (в 2005 г. – 2478).

Данные ООН за последние 40 лет, отраженные в обзорах преступности, показывают, что преступность в мире увеличилась в 3–4 раза. В некоторых странах эта тенденция проявилась сильнее, во Франции, например, в 4,6 раза. За этот же период преступность в России увеличилась в четыре раза[37].

Таким образом, преступность в современной России ни в чем не хочет уступать общемировым показателям. Она давно уже пустилась вдогонку за «передовыми» в этом отношении странами мира. Возможно, что, двигаясь именно в этом направлении, России в обозримом будущем суждено осуществить свою заветную мечту – не только догнать, но и перегнать Америку, тем более что уровень преступности в США за последние годы снижается. Во всяком случае, анализ форм проявления преступности в России и наиболее типичных ее тенденций заставляет поверить и в такой вариант развития событий.

Наиболее опасной формой современной российской преступности (и одновременно самой характерной ее тенденцией) стала организованная преступность. Она монополизировала многие виды противоправной деятельности, внедрилась в новые экономические и политические структуры, заняла господствующее положение в распределительной сфере.

На место общеуголовной преступности пришли крупномасштабные организованные акции, посягающие на государственный строй, его экономические, политические и нравственно-правовые основы. На первый план вышли преступления, связанные с терроризмом, незаконным оборотом оружия, наркотических средств, торговлей людьми, незаконной миграцией, организованным вымогательством, фальшивомонетничеством, отмыванием «грязных» денег и т. п.[38]

При исследовании феномена организованной преступности в России мы должны исходить из того, что это – крайне сложное, целостное, многообразное, особое криминальное явление. Его сутью является наличие такой системы организованных преступных формирований, которые рассчитаны на высокоэффективную и масштабную преступную деятельность, а также целенаправленное создание благоприятных для нее условий. Указанная система функционирует успешно при ее надлежащем криминальном экономическом, социальном, идеологическом и политическом обеспечении[39].

Бурное развитие организованной преступности в России на рубеже веков заставило власти при разработке «Концепции национальной безопасности Российской Федерации» признать: «Угроза криминализации общественных отношений, складывающихся в процессе реформирования социально-политического устройства и экономической деятельности, приобретает особую остроту… Масштабы организованной преступности возрастают вследствие зачастую сопровождающегося конфликтами изменения форм собственности, обострения борьбы за власть на основе групповых и этнонационалистических интересов… Угрозу национальной безопасности России в социальной сфере создают глубокое расслоение общества на узкий круг богатых и преобладающую массу малообеспеченных граждан, увеличение удельного веса населения, живущего за чертой бедности, рост безработицы»[40].

Принимая во внимание изложенное и обращаясь к анализу данных, характеризующих организованную преступность в современной России, следует признать, что уголовная статистика дает лишь самую приблизительную картину состояния, структуры и динамики организованной преступности (причины такого положения самые разные, но не они являются предметом настоящего исследования).

Ныне преступные сообщества существуют практически во всех субъектах Российской Федерации и более половины из них имеют общеуголовную направленность. Продолжается процесс их консолидации и расширения. В криминальные отношения в настоящее время вовлечены 40 % предпринимателей и 66 % всех коммерческих структур. Организованной преступностью установлен контроль над 35 тыс. хозяйствующих субъектов, среди которых 400 банков, 47 бирж, 1,5 тыс. предприятий государственного сектора. Поборами мафии обложено 70–80 % приватизированных предприятий и коммерческих банков. Размер дани составляет 10–20 % от оборота, а нередко превышает половину балансовой прибыли предприятий. Экономические структуры, скрывающие свои доходы от налогообложения и допускающие другие противоправные действия, особо подконтрольны ей[41]. К этому можно добавить, что, по данным Российской Академии наук, на момент окончания ваучерной приватизации 55 % капитала и 81 % голосующих акций были сосредоточены в руках криминалитета. Закончилось это тем, что через несколько лет МВД России констатировало: «Степень проникновения криминалитета в экономику и власть достигла критического уровня»[42]. По некоторым данным, примерно 30 % состава высшей элиты в России составляют представители легализованного теневого капитала, организованной преступности[43].

Таким образом, можно констатировать наличие лавинообразного роста организованной преступности в последние годы в России. Вывод об эскалации организованной преступности на рубеже веков в России базируется на следующих данных.

1. Растет число организованных преступлений, т. е. планируемых, заранее продуманных, предумышленных.

2. Организованные преступления перерастают у немалого числа субъектов в организованную преступную деятельность как систему взаимосвязанных организованных криминальных деяний.

3. Активизируют свою деятельность различные организованные преступные формирования: организованные группы, банды, вооруженные бандформирования, экстремистские сообщества, преступные организации (преступные сообщества).

При всем разнообразии в России высокоорганизованных преступных формирований, осуществляющих совместную преступную деятельность, криминологи выделяют их общие устойчивые характеристики. К числу обязательных относятся следующие признаки:

– устойчивость и достаточно продолжительное время существования конкретной преступной организации (либо неоднократное совершение преступлений одного вида);

– разграничение функций между ее участниками (в том числе по горизонтали);

– иерархичность данной преступной структуры (как минимум наличие главаря);

– более или менее четко определенная специализация сферы ее деятельности;

– цель организации – извлечение наибольшей прибыли в минимально короткий срок;

– наличие своеобразного специального страхования членов своей группы;

– меры по обеспечению безопасности, включая коррумпирование властных структур, прежде всего правоохранительных органов, а также организацию внутренней контрразведки с целью выявления и ликвидации агентуры правоохранительных органов;

– поддержание жесткой дисциплины, в том числе путем культивирования обета молчания и кары ослушников.

Таким образом, организованная преступность, как справедливо отмечает А. И. Долгова, представляет собой совершенно особое криминальное явление, целостное и по существу не дифференцируемое на ее различные виды. Речь может также идти об особом субъекте организованной преступности – устойчивом организованном преступном формировании, действующем как единый слаженный организм. Системность организованной преступности проявляется в единой преступной деятельности, в которой преступления – это только отдельные звенья целостной системы[44].

Качественно новым признаком организованной преступности как социальной системы, характеризующим ее в качестве системообразующего явления, можно считать ее способность ставить и достигать общие цели. В качестве таковых в криминологической литературе приводятся: получение сверхдоходов, легализация преступной деятельности и преступных общностей, а не просто удовлетворение тех или иных потребностей, как это имеет место в общеуголовной преступности. От групповой преступности организованная взяла общность и совместимость при совершении преступной деятельности; от профессиональной – высокий уровень знаний и навыков, становясь при этом источником социального существования; от экономической – принцип сверхобогащения и методику добывания материальных средств экономическими методами и способами. Коррупционизм из отдельного вида преступлений превратился в механизм политического и социально-экономического обеспечения организованной преступности.

Состав организованной преступности как системы также значительно отличается новыми качествами составляющих ее компонентов по сравнению с качествами компонентов общей преступности. Составляющими частями организованной преступности являются организованные преступные формирования, организованная преступная деятельность и управление формированиями и процессом их деятельности.

Организованному преступному формированию как социальной организации также присуща иерархичность, как структурная, так и функциональная. Для достижения общей цели создается такой социальный институт, как управление. В прямой зависимости от социальной позиции и социальной роли каждого члена в организации устанавливается его социальный статус. Управление в организованном сообществе выделяется уже в самостоятельный вид преступной деятельности, с определением для нее специализированных лиц или органов.

Функционирование преступных сообществ представляется настолько сложным и не до конца определяемым, что законодательство оказалось не в состоянии выделить в самостоятельный состав преступления уголовную ответственность за их создание, участие в их деятельности и руководство преступным сообществом[45].

Как социальная организация преступное сообщество выполняет управленческие функции, такие как идеологическое обеспечение, координационная деятельность, контроль, карательная функция и др. Поскольку они входят в единую систему преступной деятельности в качестве опосредующих, хотя и руководящих, функций, то в силу пробельности законодательства и сложности определения доказательной базы каждого конкретного преступления они не только не подпадают под уголовный запрет, но и имеют тенденцию в последнее время действовать практически легально. Имея официальный статус определенной экономической или общественной структуры, такие преступные сообщества открыто взаимодействуют с органами государственной власти и управления, зачастую получая от них властную поддержку, и, в свою очередь, поддерживают власть мощным криминальным экономическим и материальным ресурсом.

В орбиту функционирования преступных сообществ втягивается значительная часть населения, рассматривая их в качестве альтернативных органов власти и правосудия. Таким образом, по мере ослабления государственного влияния на социальные и экономические процессы и усиления на этом фоне влияния на них преступных структур, образуется мнимый баланс общественных интересов, имеющий для реального развития социума тяжкие социальные последствия.

Целостность преступного формирования практически в любой из его форм связана с интеграцией факторов, влияющих на его управляемость и расширение обратных социальных связей. Эти связи позволяют определить границы организованной преступности как системного образования прямо и опосредованно внешним влиянием. Чем выше уровень организации системы, тем она более зависима от внешней среды, но и в большей степени оказывает обратное влияние на эту среду. В частности, организованные преступные формирования обладают коррупционными связями с органами власти как необходимым механизмом и условием собственного существования. Однако уже через корруптеров, организованно или индивидуально, преступность сама формирует необходимые элементы воздействия на социум в своих интересах, включая в этом случае, как правило, государственных служащих и иных должностных лиц в свои ряды. Нередко в их состав входят работники правоохранительных органов, военных ведомств и представительных органов власти.

Выявление криминологически значимых черт и свойств организованной преступности как системно структурированного социального явления необходимо не только для формулирования уголовно-правовой характеристики с целью выработки конкретных правовых мер борьбы с ней и совершенствования профилактических мер государственного и социального контроля, но и для понимания того жесткого факта, что современная преступность «вписывается» в мир глобализации намного быстрее и эффективнее, чем социальная политика государств, чья деятельность должна давать возможность как для нормального социального развития, так и для снижения вала преступности и ее тяжести путем пресечения негативного воздействия социальных криминогенных детерминант.

Организованная преступность в России в последние годы претерпела целый ряд характерных изменений, среди которых:

а) консолидация преступной среды;

б) проникновение лидеров организованной преступности в государственные и общественные структуры;

в) легализация: лидеры организованной преступности стараются легализовать свою деятельность, становятся формально крупными предпринимателями и контролируют экономику городов, регионов либо отдельных отраслей производства;

г) выход на зарубежные страны: лидеры организованной преступности все чаще налаживают межнациональные связи, сами выезжают за границу, имеют там недвижимость, предприятия;

д) переход к совершению наиболее опасных для общества и государства преступлений: организованная преступность начинает смыкаться с террористическими организациями, финансировать их, продавать оружие и т. п., увеличивая собственные незаконные доходы;

е) приход во властные структуры: организованная преступность все активнее начинает проникать в политическую сферу жизни общества, используя это в собственных целях;

ж) широкое использование коррупции: укрепление связей организованных преступных групп и преступных формирований с коррумпированными должностными лицами и другими служащими[46].

Особое внимание следует обратить на два последних момента. У российских криминологов уже не вызывает никакого сомнения, что организованная преступность действительно тесно связана с другим криминальным явлением – коррупцией. Именно коррупция стала эффективным инструментом взаимодействия организованной преступности с властными структурами[47]. Произошел процесс определенного разделения труда: экономические структуры организованной преступности образуют ее материальную базу, источник приложения и накопления незаконного капитала, а коррумпированные государственные чиновники обеспечивают получение необходимой информации, заключение выгодных сделок, нейтрализацию конкурентов и контролирующих органов и, в конечном счете, подготовку и принятие важных политических решений. «Когда те или иные структуры уголовного мира понимают, что существование управленческого аппарата, который, естественно, требует известных дотаций, оправданно экономически, политически и с точки зрения безопасности, а не является излишним атрибутом, – тогда появляется эффект организованной преступности»[48].

Однако наиболее важным является не понимание криминальным сообществом важности управленческого аппарата, а тот факт, что государство в современных условиях практически находится на параллельном содержании у организованного преступного мира. Так, по материалам выборочной уголовной статистики, 90 % предпринимателей регулярно дают взятки, а, по данным бывшего министра внутренних дел РФ А. С. Куликова, каждая седьмая группировка преступников использует подкупленных государственных чиновников[49]. Речь, таким образом, идет не об отдельных фрагментах взаимосвязи государства и криминалитета, а о социальном феномене сращивания государства и преступной элиты.

По экспертным оценкам специалистов фонда ИНД ЕМ, ежегодно около 55 млн россиян передают чиновникам различных органов власти независимо от их уровня в качестве взяток более 36 млрд долларов США, из них только около 3 млрд долларов население России вкладывает в рынок «бытовой коррупции», а остальные 33 млрд выплачивают чиновникам российские бизнесмены. По другим данным, общее количество получаемых чиновниками незаконных «подношений» и выплат в течение года составляет не менее 520 млрд рублей в год. Третьи специалисты предполагают, что объем взяток, получаемых российскими чиновниками, находится в пределах 16 млрд долларов США. Четвертые отмечают, что только малые предприятия современного российского бизнеса ежегодно тратят на взятки чиновникам не менее 6 млрд долларов США. Эти данные о последствиях коррупционного поведения чиновничества находят свое подтверждение в работах других отечественных специалистов, проводящих социологические исследования феномена коррупции на региональном уровне[50]. В докладе о деятельности Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации в 2002 г. указывалось, что минимальные затраты населения России на взятки составляют 3 млрд долларов США в год, хотя на самом деле эти суммы в 3–5 раз выше.

Наибольшему влиянию, естественно, подвержена экономическая сфера, в которой организованная преступность проявляется в различных формах. Несмотря на то, что удельный вес преступлений экономической направленности в общем числе зарегистрированных общественно опасных деяний составил в 2003 г. всего 13,9 %, материальный ущерб от указанных преступлений (на момент возбуждения уголовного дела) выражался цифрой в 275,4 млрд рублей, что в 3,6 раза превысило аналогичные показатели предыдущего года (75,2 млрд руб.). Рост опасности данного вида преступных деяний не только связан с активизацией борьбы и уточнением статистики, но и отражает общую тенденцию дальнейшей криминализации финансово-хозяйственного комплекса.

По оценкам экспертов Ассоциации российских банков, банковское дело в связи с развитием и распространением организованной преступности стало зоной чрезвычайной опасности. С 1992 г. в банковской сфере совершено около 150 посягательств на жизнь руководителей и сотрудников банков. За это время погибло приблизительно 80 человек, в том числе 50 руководителей-банкиров[51]. При этом тотальный контроль со стороны государства сменился такой же тотальной социально опасной бесконтрольностью. Организованная преступность, в других странах являющаяся так называемой «обратной стороной медали», в России обволакивает криминогенным влиянием легальные социальные институты, тормозит их формирование и развитие, порой подменяя собой некоторые государственные механизмы.

Определенное и всевозрастающее значение для преступного мира имеет область властных политических отношений. Сегодня она является сферой интересов наиболее крупных преступных образований и в основном их лидеров, стремящихся к созданию своего лобби в парламенте, занятию важных постов, которые предоставляют широкий круг полномочий, дополнительные возможности по формированию нелегального капитала или вложению нелегально полученных доходов.

Под политизацией организованной преступности следует понимать не процесс смыкания высокопоставленных должностных лиц с преступными группировками, а осознание криминальной средой собственных политических интересов, отличных от интересов других социальных слоев, и выдвижение политически значимых требований[52]. В ряде исследований под процессом политизации организованной преступности понимается установление контроля над органами государственной власти, принятием и реализацией их решений. Эти явления, скорее, характеризуют процесс криминализации государственного механизма, криминализации власти. Это – встречные процессы, не изолированные друг от друга. Если политизация организованной преступности связана с артикуляцией политических интересов данного слоя, то криминализация политики отражает особенности механизма принятия политических решений и их направленность.

Показателем процесса политизации организованной преступности выступает политическое лоббирование, в то время как показателем криминализации политики является сама политика.

Лоббирование используется элитой организованной преступности при осуществлении функции стратегического управления, идеологического обеспечения, реализации политических задач. Это наиболее распространенный способ действий любой из элит общества. Лоббирование следует отличать от выдвижения организованной преступностью своих ставленников в органы представительной власти и претензий отдельных представителей элиты организованной преступности на депутатские мандаты и руководство влиятельными общественными объединениями.

Коррупция заключается в использовании должностными лицами доверенных им прав и властных возможностей в целях личного обогащения. С точки зрения политологического подхода к деятельности организованной преступности, коррупцию можно охарактеризовать как процесс продажи власти, где покупателем выступает элита организованной преступности.

Таким образом, политическая сфера может быть использована крупными преступными организациями в качестве инструмента для достижения своих целей[53]. И сегодня об этом можно узнать не только из компетентных органов, но и из периодических изданий[54], включая откровения самих «крестных отцов» приватизации и иных форм реформирования экономики нашей страны[55].

Констатируя формирование нового по качественным параметрам социального явления взаимоотношения государства и организованной преступности, необходимо проанализировать его социальные истоки, причины и следствия для исторического развития России.

Изменение социальной направленности преступности характеризовалось двумя наиболее отчетливо проявившимися тенденциями.

Во-первых, объектами преступных посягательств все больше становились экономические интересы. Во-вторых, объектами преступных посягательств все чаще выступали не локальные интересы личности, а широкий публичный интерес. Так, был выделен массив преступлений, связанных с государством, формированием и действием его органов, его атрибутикой.

Изменение социального состава преступников связано с изменением социальной структуры общества, развитием частного сектора экономики, кризисом производственной сферы, оттоком рабочей силы в иные сферы экономики, ростом безработицы. В обществе возник и непомерно вырос новый социальный слой населения, состоящий из лиц, не занятых в официальных государственных и частных структурах производственной и непроизводственной сфер общества. В большинстве своем это лица, не имеющие постоянного источника дохода. Они отстранены от легального общества, решающего свои проблемы законным путем, зато играют основную роль в обществе криминальном, действующем за рамками закона, нарушая его нормы.

Если судить по выявленным преступникам, то общая криминальная ситуация в стране более чем на 50 % определяется лицами, не имеющими постоянного источника доходов. Это – наиболее общественно опасная, организованная и профессиональная в криминальном отношении группа преступников. Ее участие в преступности тем активнее, чем выше степень тяжести и опасности совершаемых преступлений, а применение насилия чаще всего обусловлено корыстными мотивами.

Хотя удельный вес служащих в общем числе выявленных преступлений сохраняется сравнительно небольшим и относительно стабильным – около 3,4 %, в последние годы наблюдается повышение криминальной активности служащих, с одной стороны, при возникновении возможности использования своего служебного положения, с другой стороны, при совершении преступлений, требующих организованности и профессионализма.

Произошел более чем двукратный рост количества предпринимателей среди лиц, совершивших преступления в соответствующей сфере экономики, и четырехкратный рост количества сотрудников кредитно-финансовой и банковской систем, совершивших преступления в сфере экономической деятельности.

Расширяется слой дельцов «теневого», в том числе криминального, бизнеса, формирующегося из числа устойчивых, имеющих уголовное прошлое преступников, стремящихся занять наиболее прибыльные ниши бизнеса.

Тезис о развитии криминального предпринимательства в России верен, даже если отвлечься от прежних судимостей предпринимателей и других их характеристик. Криминологи наблюдают своеобразный замкнутый круг: прежний криминальный опыт определяет в дальнейшем способы действий тех или иных лиц, характер создаваемой ими среды, а затем эти способы и среда формируют определенный стандарт поведения, решения возникающих проблем. Виновный со временем становится и жертвой, и участником развивающейся криминализации соответствующих сфер деятельности и отношений. Другими словами, налицо один из механизмов самодетерминации преступности[56].

По мнению 69 % опрошенных сотрудников правоохранительных органов, усиливается организованность преступности. Организованная преступность стала элементом общественной жизни и жизни немалого числа граждан.

Проведенные исследования позволяют утверждать, что организованные преступные формирования действуют в сегменте, который включает около 60 % от общего числа всех зарегистрированных преступлений; имеют определяющее значение для оценки состояния преступности в целом; действуют в двух аспектах – как параллельные государству и обществу системы и как в полной мере использующие возможности государственных и общественных образований. Они находятся в постоянном развитии, сохраняя в качестве ведущей корыстную мотивацию (получение сверхдохода), которая все более отчетливо сочетается с политической – обеспечение власти ради сохранения и умножения криминального капитала.

В России функционирует организованная преступность как сложная система организованных преступных формирований, их отношений и широкомасштабной преступной деятельности. Речь идет об устойчивых взаимосвязях между формированиями различного характера на базе совместного обеспечения преступной деятельности и наиболее благоприятных условий для ее развития, легализации и приумножения преступных доходов. С одной стороны, организованная преступность представляет собой криминальное общество со своей экономикой, социальной и духовной сферами, своими системами управления, безопасности, формирования молодого поколения, юстицией, своей внутренней и внешней политикой. С другой – организованная преступность пронизывает различные легальные отношения, в том числе имея собственные легальные юридические лица; считается с потребностями и интересами разных социальных групп населения, пытаясь привлечь их на свою сторону, чтобы иметь кадровый резерв; наряду с постоянными и активными участниками преступной деятельности включает тех, кто сотрудничает с ней на нерегулярной или даже разовой основе.

Факты проникновения организованной преступности в политическую сферу жизни общества, по данным социологического опроса работников правоохранительных органов, могут быть сведены к следующим направлениям: выдвижение своего кандидата на выборах в государственные органы (52 %); финансовая или иная поддержка «перспективных» политиков (33 %); личное проникновение лидеров организованной преступной среды в органы государственной власти (37 %); подкуп членов избирательных комиссий (11 %); подкуп иных государственных служащих (23 %); оказание влияния на политику путем использования СМИ (22 %); создание общественных организаций и фондов (18 %); установление контроля над уже существующими организациями (15 %); активное влияние на политику через подготовку в высших учебных заведениях «своих» кадров (11 %); устрашение неугодных политических деятелей (8 %) и их устранение (4 %)[57].

Уголовные дела и другие материалы также свидетельствуют о том, что развитие организованной преступности вышло на новый виток. Если раньше она опиралась на государственные и общественные институты путем подкупа, устрашения, дискредитации, устранения неугодных государственных чиновников и политических деятелей, то с 1996–1998 гг. функционеры организованной преступной среды стали стремиться сами проникнуть на соответствующие должности и посты. Другими словами, с коррупцией, как орудием подчинения себе государственных и иных органов, начинает конкурировать иной механизм: лидеры и активные деятели организованного преступного мира сами стремятся вершить политику, не полагаясь уже на посредников. Тем самым они решают задачу приобретения высокого легального социального, а не только криминального и экономического, статуса[58].

В регионах России организованная преступность контролирует те виды бизнеса, которые являются наиболее доходными и более развитыми в данной местности. В промышленных регионах страны это – производство стали, алюминия, банковская деятельность, производство и продажа автомобилей, добыча золота, алмазов, иных драгоценных металлов и камней, редкоземельных металлов, нефти, леса, рыбы и морепродуктов и т. п. Таким образом, организованная преступность все шире проникает в те сферы экономики, которые способны приносить ей значительные прибыли и в которых тем самым создаются серьезные угрозы национальной безопасности страны.

Наиболее распространенными криминальными сферами деятельности организованной преступности являются нарко- и порнобизнес, торговля людьми, в том числе незаконными мигрантами, оружием и боеприпасами, заказные убийства, незаконная трансплантация органов и тканей, огромный блок так называемых «экономических преступлений» и др.

Характерной особенностью российской организованной преступности в последнее время стала усиливающаяся широкомасштабность криминальной деятельности в изменяющихся условиях и ее глобализация. Многие лидеры организованной преступности либо выехали за рубеж, либо вывезли туда свои семьи и сориентировались на последующий выезд на постоянное место жительства, имеют двойное гражданство либо становятся гражданами (подданными) иных государств. При этом они из-за рубежа продолжают руководить организованной преступной деятельностью и выполнять общеуправленческие криминальные функции.

Если теперь посмотреть на феномен организованной преступности глазами не криминолога, а специалиста в области уголовного права, то можно обнаружить следующее.

Первое. В уголовной статистике отражается лишь небольшая часть фактически совершаемых организованными преступными формированиями и группами преступлений. Чаще происходит другое – преступления таких формирований предстают в уголовных делах как отдельные преступления одного или небольшого числа лиц.

Здесь отмечается особенно высокая латентность таких преступлений. Если общий расчетный уровень латентности в современной России определяется в 70 %, то латентность преступлений, совершаемых организованными группами, приближается к 100–200 %. Например, в 2001 г. в России зарегистрировано 118 случаев организации преступного сообщества (ст. 210 УК РФ), латентность же этого вида преступной деятельности составила 203 случая. В 2002 г. соответствующие показатели данного преступления выражались уже цифрами 404 и 1071. Таким образом, коэффициент латентности составил в последнем случае 3,4[59].

Скрытый характер организованной преступности, незафиксированность ее истинных масштабов в судебной статистике приводят некоторых российских ученых к выводу о том, что проблема организованной преступности в России преувеличена, организованными формированиями совершается 1–2 % всех регистрируемых преступлений. Отчасти это действительно так. Причем противоречия в оценке этого феномена между криминологами и специалистами в области уголовного права все более усиливаются. Криминологи постоянно бьют тревогу, убеждая общество, что организованная преступность проникла во все сферы государства и растет невиданными темпами. А криминалисты в ответ просят: покажите нам этих преступников, признанных таковыми по приговору суда за совершение конкретных преступлений, и назовите цифру таких приговоров. Цифра же эта ничтожна: на долю организованной преступности приходится лишь 1–1,5 % зарегистрированных уголовно наказуемых деяний[60].

Второе. Недостаточная эффективность борьбы с организованной преступностью в качестве одной из причин, возможно, имеет пробельность в уголовной наказуемости отдельных видов организованной преступной деятельности. Эта пробельность в УК РФ до сих пор не устранена, поскольку ни комплексный Закон о борьбе с организованной преступностью, ни Закон о борьбе с коррупцией пока не приняты. Зато есть яркие примеры законодательства со знаком минус (имеется в виду исключение в 2003 г. российским законодателем из системы уголовных наказаний «конфискации имущества»).

Из изложенного становится ясно, что законотворческие процессы в сфере борьбы с организованной преступностью не могут быть правильно поняты и раскрыты без анализа правоприменительной практики, а также без учета всей совокупности экономических, социальных, политических, идеологических, организационных факторов, порождающих феномен организованной преступности.

Сегодня российское общество и российское государство столкнулись с такими угрозами, которые являются для нас относительно новыми. К числу таких угроз относится и организованная преступность. Тем не менее мы сегодня имеем реальные возможности для того, чтобы обуздать эту угрозу. Как скоро мы справимся с этой задачей – покажет самое ближайшее будущее.

Пока же приходится констатировать, что эффективность борьбы с организованной преступностью в России невысока. Несмотря на все усилия правоохранительных органов России поставить организованную преступность под контроль не удается, число преступлений, совершаемых организованными преступными группами, с каждым годом растет, сфера организованной преступной деятельности расширяется, а выявляемость и раскрываемость этих преступлений правоприменительными органами остаются крайне низкими. По данным российских криминологов, примерно в 40 % случаев подсудимые по ст. 210 УК РФ (организация преступного сообщества) судами оправдываются, а данная статья из обвинения исключается.

31 % опрошенных в 2000–2001 гг. сотрудников правоохранительных органов считали, что организаторам, руководителям организованных преступных формирований удается полностью избежать уголовной ответственности, 28 % полагали, что такие лица привлекаются лишь в качестве рядовых исполнителей, 26 % – в качестве организаторов только конкретного преступления, в том числе 11 % – за хранение наркотиков, 14 % – за иные преступления, не связанные непосредственно с деятельностью организованных преступных сообществ.

Каков же выход из сложившейся ситуации? По каким направлениям необходимо вести борьбу с организованной преступностью, с тем чтобы если и не полностью искоренить ее, то хотя бы поставить в контролируемые государством рамки? На все поставленные вопросы ответ необходимо искать в концепции политики российского государства в сфере борьбы с преступностью в целом и организованной преступностью в особенности.

§ 3. Уголовная политика России и стран мирового сообщества: современные тенденции и перспективы

Усиление политических аспектов в изучении проблем искоренения наиболее опасных форм отклоняющегося поведения требует, прежде всего, уточнения понятийного аппарата, рассмотрения общих, концептуальных вопросов. К таковым, безусловно, следует отнести вопрос о понятии уголовной политики, ее содержании и структуре.

Российская уголовная политика, являясь частью социальной политики и представляя собой политику государства в области борьбы с преступностью, с точки зрения ее структуры, не есть нечто внутренне недифференцируемое. И внутри нее можно выделить несколько составных частей (элементов), а также различные направления, соответствующие структуре преступности: борьба с рецидивной преступностью, с преступлениями против личности, собственности, с преступлениями несовершеннолетних и т. д.

Уголовная политика есть выработанная государством генеральная линия, определяющая основные направления, цели и средства воздействия на преступность путем формирования уголовного, уголовно-процессуального, уголовно-исполнительного законодательства, регулирования практики его применения, а также путем выработки и реализации мер, направленных на предупреждение преступлений.

Иными словами, уголовная политика определяет стратегию и тактику борьбы с преступностью, имея в качестве конечной цели максимальное сокращение преступности на основе устранения причин и условий, ее порождающих, и используя в качестве средств уголовное, уголовно-процессуальное, уголовно-исполнительное право и меры профилактики. Дальнейшая детализация и конкретизация понятия единой уголовной политики происходит на уровне отдельных ее элементов: уголовно-правовой, уголовно-процессуальной, уголовно-исполнительной, криминологической политики. В последнее время такую трактовку понятия уголовной политики с некоторыми оговорками разделяют многие другие исследователи[61].

Все составные части российской уголовной политики находятся между собой в функциональной зависимости и взаимодействии. Механизм этого взаимодействия таков, что изменения в одном элементе с необходимостью влекут соответствующие изменения и в других элементах уголовной политики. Большая часть таких изменений носит локальный характер. Например, дополнение в 1996 г. системы уголовных наказаний новым видом – пожизненным лишением свободы – потребовало внесения определенных корректив в осуществление уголовно-исполнительной политики. Функциональные сдвиги могут приобретать и глобальный характер. Так, постепенное свертывание уголовной репрессии в виде лишения свободы как стратегическая установка уже сейчас требует расширения и усиления комплекса мер воздействия, не связанных с лишением свободы, и предупредительных мер, с тем чтобы в борьбе с негативным социальным явлением не создавался вакуум.

Какое же место в структуре российской уголовной политики занимает уголовно-правовая политика?

Уголовно-правовая политика представляет собой ту часть уголовной политики, которая вырабатывает основные задачи, принципы, направления и цели уголовно-правового воздействия на преступность, а также средства их достижения, и выражается в директивных документах, нормах уголовного права, актах толкования норм и практике их применения.

Российская уголовно-правовая политика, поскольку она теснейшим образом связана с уголовным правом, играющим определяющую роль в комплексе отраслей, институтов и норм, составляющих правовую основу борьбы с преступностью, занимает доминирующее положение в структуре уголовной политики. Остальные ее части в известной мере производны от уголовно-правовой политики. Важно только иметь в виду, что не политика в своем развитии идет за правом, приспосабливается к его логике и системе, а, наоборот, право эволюционирует в направлении все более полного охвата политических установок, в реализации которых оно призвано участвовать.

Российская уголовно-правовая политика формирует законодательную базу управления борьбой с преступностью, отграничивая преступное от непреступного, уголовно наказуемое от морально порицаемого или влекущего применение других мер воздействия. От того, какой круг деяний будет объявлен преступным, какой характер наказуемости им придан, при каких условиях и на каких основаниях уголовная ответственность будет исключаться или заменяться другими мерами воздействия, зависит в конечном счете развитие уголовно-процессуальной, уголовно-исполнительной, криминологической политики. Вот почему перенос акцента на те или иные стороны борьбы с преступностью в процессе развития самой уголовно-правовой политики с неизбежностью требует внесения соответствующих корректив в осуществление других видов уголовной политики.

Содержание уголовно-правовой политики определяется теми задачами, которые стоят перед данным направлением политики в области борьбы с преступностью. Политика (от греческого слова politike – искусство управления государством) есть в конечном итоге участие в делах государства, определение форм, задач, содержания деятельности государства. В указанном смысле уголовно-правовая политика представляет собой ориентацию деятельности государства на борьбу с преступностью специфическими уголовно-правовыми средствами. Содержательную сторону уголовно-правовой политики образуют следующие элементы.

Во-первых, определение основных принципов уголовно-правового воздействия на преступность. Данные принципы, являясь отражением общих руководящих начал уголовной политики в сфере уголовного права, имеют и свои особенности.

Во-вторых, установление круга общественно опасных деяний, признаваемых преступными (криминализация), и исключение тех или иных деяний из числа преступлений (декриминализация).

В-третьих, установление характера наказуемости общественно опасных деяний (пенализация) и условий освобождения от уголовной ответственности или от наказания (депенализация).

В-четвертых, определение альтернативных наказанию мер уголовного характера (заменяющих мер), а также мер, применяемых наряду с наказанием (подкрепляющих мер). К первым из них относятся, например, принудительные меры медицинского характера, применяемые к лицам, совершившим деяние в состоянии невменяемости; ко вторым – принудительные меры медицинского характера, применяемые к лицам, осужденным за преступления, совершенные в состоянии вменяемости, но нуждающимся в лечении психических расстройств, не исключающих вменяемости.

В-пятых, толкование действующего законодательства в области борьбы с преступностью с целью выяснения и разъяснения его точного смысла.

В-шестых, направление деятельности правоохранительных органов по применению на практике институтов и норм уголовного права, выяснение их эффективности.

Таким образом, содержание уголовно-правовой политики не сводится только к правотворчеству, в него входит и правоприменительная деятельность. Однако главное, основное в ее содержании заключается в обнаружении тех негативных явлений, с которыми необходимо бороться уголовно-правовыми средствами, осознании потребности общества в уголовно-правовом регулировании, установлении уголовной наказуемости общественно опасных деяний, ограничении круга преступного, определении характера наказуемости, мер уголовной ответственности и условий освобождения от нее. В теории центральным направлением разработки и осуществления уголовно-правовой политики справедливо считают процесс выявления и обоснования социальной обусловленности проектируемых и действующих уголовно-правовых норм, установление в системе законодательства таких статей, которые в современных условиях фактически утратили свое предназначение, практически не применяются и в силу этого не могут выполнять поставленной перед законом задачи. Речь, следовательно, идет о путях формирования системы уголовно-правовых норм, ее оптимизации, т. е. о приведении данной системы в максимальное соответствие с реальными потребностями общества в уголовно-правовом регулировании.

Уголовный закон социально обусловлен. Данный вывод базируется на известном положении о том, что «общество основывается не на законе… Наоборот, закон должен основываться на обществе, он должен быть выражением его общих, вытекающих из данного материального способа производства интересов и потребностей, в противоположность произволу отдельного индивидуума»[62]. Закон создается не «на всякий случай», не «про запас», он продуцируется реальными потребностями общества в уголовном запрете и более или менее адекватно отражает их в уголовно-правовой норме. Можно все же предположить, что в силу сложности законотворческой деятельности среди принимаемых норм некоторые недостаточно полно отражают нужды общества в уголовно-правовом регулировании. Дефекты норм могут заключаться и в отсутствии необходимой четкости, устойчивости и определенности правовых предписаний. Отсюда – их низкая эффективность даже в условиях безукоризненной работы правоприменительных органов. То, что это действительно так, косвенно подтверждается определенной нестабильностью современного уголовного законодательства.

Можно представить себе и обратную ситуацию, когда причины слабой «живучести» норм кроются не столько в издержках самих норм, сколько в недостатках практики их применения. В результате взаимодействия обоих факторов имеют место либо низкая применяемость отдельных норм, либо ошибки в квалификации. Сошлемся хотя бы на практику применения ст. 213 УК РФ. По делам о хулиганстве ошибки в квалификации фиксируются иногда в 46,8 % случаев. Социологические исследования показывают, что среди всех причин и условий совершения правоприменительными органами ошибок четвертое место по степени субъективной значимости занимает такой фактор, как неясность и противоречивость законодательства. По данным А. Д. Назарова, неправильное применение уголовного закона в структуре следственных ошибок составляет 15,6 %[63].

В целом к недостаткам, снижающим эффективность правовых норм, можно отнести: несоответствие норм права объективным закономерностям жизни общества; неправильное определение целей правового регулирования; неверный выбор правовых средств достижения целей; недостаточный учет условий действия нормы; нарушение взаимосвязи между элементами системы правового регулирования (в том числе между нормами разных отраслей законодательства); внутреннюю противоречивость нормы, чрезмерную сложность, непонятность нормы для исполнителей; неосуществимость санкции нормы и др.

Из изложенного следует, что законотворческие процессы не могут быть правильно поняты и раскрыты без анализа правоприменительной практики. В последнее время в связи с необходимостью дальнейшего совершенствования действующего уголовного законодательства, его развития и обновления внимание специалистов сосредоточилось на выяснении вопросов, касающихся обусловленности уголовно-правового запрета некими причинами, побуждающими законодателя устанавливать (или отменять) уголовную наказуемость тех или иных общественно опасных деяний. В самом деле, почему из огромного множества поведенческих актов человека законодатель относит к числу преступных лишь определенные их виды? Сам законодатель ответа на этот вопрос не дает. Бессмысленно его искать и в действующей системе права, ибо он находится не внутри, а вне ее. Традиционный юридико-догматический анализ уголовного права как «вещи в себе» не мог, естественно, приблизить к пониманию данного вопроса. Он мог быть раскрыт лишь в процессе изучения генетической природы уголовно-правовых явлений.

Не вызывает сомнения тот, ставший уже бесспорным, факт, что признание деяния преступным и уголовно наказуемым не есть произвольный акт законодателя, результат его прихоти или «игры ума». Нормотворчество в сфере уголовного законодательства не может, образно говоря, носить характер действия, «свободного в своей причине». Законодатель не устанавливает уголовную ответственность за явления, возможность возникновения которых в реальной действительности носит лишь характер потенции, и не делает этого как раз потому, что точно отразить в уголовном законе свойства таких явлений было бы невозможно.

Ограниченность законодательного усмотрения объясняется существованием причинно-следственной зависимости между некоторыми отрицательными явлениями экономического, социального, социально-психологического, криминологического характера и порождаемой ими потребностью в установлении уголовно-правового запрета. Указанная причинная зависимость является важнейшей детерминантой, обусловливающей возможность, допустимость и целесообразность принятия нового уголовного закона. Законодатель может дать правильную уголовно-правовую оценку негативным явлениям социальной действительности, только познав всю сложность взаимосвязи и взаимодействия различных звеньев в цепи анализируемых явлений. Уголовный закон лишь тогда будет эффективен, когда уголовно-правовая оценка адекватно отразит реальности социальной действительности. А это значит, что весь процесс законотворчества в сфере уголовного права должен рассматриваться как постижение объективной необходимости в установлении уголовно-правового запрета и лишь затем происходит закрепление его в законе. Такой подход, разумеется, отнюдь не означает, что законодателю отводится всего лишь пассивная роль, «функция механизма, бесстрастно регистрирующего социальные импульсы и лишенного какой бы то ни было свободы действия и свободы выбора оптимального решения»[64]. Для законодателя важно не просто уловить пульс общественной жизни, но и правильно диагностировать возникшую ситуацию, с тем чтобы помочь отмиранию отживших общественных отношений и стимулировать в нужном направлении развитие новых.

При опосредованном характере законотворчества, его известной самостоятельности и неизбежной неполноте субъективного отражения объективной действительности, в принципе, не исключена опасность волюнтаристского подхода к процессу принятия уголовно-правовых норм. На эту опасность обращал внимание еще К. Маркс, когда писал, что «само по себе право не только может наказывать за преступления, но и выдумывать их»[65]. Современное уголовное законодательство многих стран (и мы здесь не исключение) дает немало примеров такого рода субъективизма в праве. Даже в новом УК РФ 1996 г. можно встретить отдельные законодательные пассажи, которые иначе как «псевдопреступлениями» назвать нельзя: например, незаконное использование товарного знака (ст. 180 УК), незаконное распространение порнографических материалов или предметов (ст. 242 УК). В уголовных кодексах других государств нередко попадаются такие эрзац-преступления, как покушение на самоубийство (ст. 327 УК Нигерии; ст. 57 УК Ганы; ст. 306 УК Индии), неосторожная дипломатическая измена земле (п. 2 ст. 267 УК Швейцарии), неосторожное истязание животных (п. 2 ст. 264 Швейцарии), неосторожное ложное показание (ст. 3 гл. 15 УК Швеции), неосторожное укрывательство имущества (§ 303 УК Дании) и т. д.

К подобной умозрительности в правотворчестве приводит забвение известного положения о том, что «законодательная власть не создает закона, – она лишь открывает и формулирует его», что «законодатель… должен смотреть на себя как на естествоиспытателя»[66]. Инструментом такой «естествоиспытательской» работы служит уголовно-правовая политика. Именно она лежит в основе формирования уголовно-правовых норм.

Российская уголовно-правовая политика на основе глубокого изучения объективной действительности, правильного отражения ее в директивных установках, всестороннего учета экономических, социальных, социально-психологических и криминологических требований обоснованности уголовно-правового запрета призвана дать законодателю необходимый ориентир в его правотворческой деятельности. Законотворчество тем самым включается в сферу действия уголовно-правовой политики, а его результаты являются одной из форм объективизации ее содержания вовне. Таким образом, законодательная деятельность служит важнейшим связующим звеном между уголовной политикой и уголовным правом, а само законодательство есть квинтэссенция политики в области борьбы с преступностью.

С учетом сложного характера уголовно-политических требований к процессу законотворчества трансформация тех или иных форм социальной действительности в уголовно-правовые запреты возможна лишь на строго теоретической основе. Любая политика базируется на определенной теории. Научной основой уголовно-правовой политики в сфере законотворчества выступает теория криминализации и пенализации.

Конец ознакомительного фрагмента.