© Панченко Г., составление, перевод, 2010
© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2011
© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2011
Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства
Код доктора Ватсона
Итак, снова неизвестные произведения Конан Дойла. Откуда же они все-таки берутся? Почему сэр Артур даже спустя многие десятилетия после своей смерти продолжает радовать нас своими «новыми» рассказами?
Сам он, как известно, был активным сторонником идеи посмертного существования – так что этот парадокс, пожалуй, вызвал бы у него добродушную улыбку. Однако попробуем все же разобраться, не воспаряя в такие выси.
Сначала о самом прозаическом. Некоторые из рассказов оставались всего лишь «полунеизвестными», во всяком случае, для квалифицированного и внимательного читателя. Так, «Дебют бимбаши Джойса», «Романс по ведомству иностранных дел» и «Случай с леди Сэннокс» даже переводились на русский – однако читатель, хотя бы и самый внимательный, ранее мог ознакомиться исключительно с дореволюционными версиями переводов. А эти версии не просто имеют иные названия: они к тому же крайне несовершенны, изобилуют откровенными ляпами (как чисто литературными, так и касающимися упомянутых в тексте реалий) и, что еще хуже, совершенно сознательно сокращены и обрезаны. Вдобавок порой имело место и честное непонимание: так, анонимный переводчик «Романса по ведомству иностранных дел» (в русском дореволюционном варианте – «Дипломатические хитрости») не разобрался, что оригинал рассказа выдержан примерно в том же стиле, что и «Приключения бригадира Жерара», а значит, хорошо бы это донести и до наших читателей. Дело в том, что Конан Дойл на момент написания «Романса…» пребывал в творческом поиске. Он уже фактически придумал, каким быть бессмертному бригадиру, но еще не окончательно определился с его именем и профессией…
Перейдем к менее прозаическим, но все-таки «обыденным» вещам. Творческое наследие сэра Артура весьма обширно, некоторые из его ранних рассказов, созданные в ту пору, когда он еще не был знаменитым писателем, публиковались лишь в журналах – и, по тогдашним правилам, имя автора при публикации не указывалось. Впоследствии Конан Дойл не то чтобы относился к тому этапу своего творчества с пренебрежением, но как-то не уделял ему должного внимания, не вспоминал о рассказах, написанных в 1880-е годы, не включал их в последующие сборники… Так что в ряде случаев его авторство было установлено лишь век спустя. А ведь эти рассказы (в их числе – «Ветеран Крымской кампании», «Одинокий коттедж в Гемпшире» и «На волосок») порой необыкновенно хороши! Сам автор, будучи человеком в высшей степени скромным, постоянно отрицал ценность своих ранних текстов, ссылаясь на недостаток литературного опыта, – но тут позволим себе с ним не согласиться: все это полностью искупается благодаря высочайшей свежести восприятия. Да и литературный профессионализм к тому времени все-таки был достигнут, творческий рост Конан Дойла происходил очень быстро.
(Добавим, кстати, что «Ветеран Крымской кампании», даже окажись он более известен самим англичанам, для нас все равно бы остался под запретом и в дореволюционное, и даже в советское время. ТАКОЙ взгляд на некоторые эпизоды Крымской войны – пускай и вполне уважительный, но все-таки «с той стороны»! – для наших переводчиков и издателей был совершеннейшим табу…)
А иногда случалось, что эти рассказы НЕ были опубликованы, так и оставались затерянными в архивах журнальных редакций и обнаруживались лишь несколько поколений спустя (англичанам в этом смысле можно лишь позавидовать: для нас такой вариант событий выглядит просто фантастикой!). Например, это касается рассказа «Призраки старой усадьбы». Постоянные читатели «Книжного клуба», конечно, вспомнят, что в предисловии к прошлому сборнику («Неизвестная Бейкер-стрит») мы упомянули некий ранний, не сохранившийся черновик рассказа, где история встречи с призраками, в отличие от позднейшей переработки, была изложена не в шутку, а абсолютно всерьез. Но ситуация, как выяснилось совсем недавно, оказалась даже более интересной: это был НЕ черновик, но совершенно самостоятельный рассказ, а главное – он все-таки сохранился! Добавим, что в этом первом рассказе (мастерски написанном, несмотря на крайнюю молодость автора: ему еще не исполнилось даже девятнадцати! Потом он, осознанно пытаясь найти свой стиль, на короткое время «разучится» писать хорошо, и несколько лет подряд из-под его пера будут выходить в основном ученические вещи.) главными героями является пара «знакомых незнакомцев». Один, от имени которого ведется повествование, по образованию врач, а по складу ума «простак» – другой же, наоборот, «умник», склонный расследовать всяческие загадки; он увлекается химией, курит трубку, знает немецкий язык (помните, как Холмс на страницах «Этюда в багровых тонах» ошарашил всех расшифровкой слова «RACHE»?) и в меру злоупотребляет восточной экзотикой.
Конечно, в ту пору юный Артур даже представить себе не мог, какими окажутся дальнейшие приключения этой неразлучной пары друзей, пусть и под другими именами…
Дальше уже начинаются если не тайны, то, во всяком случае, секреты. Порой бывало, что Конан Дойл осознанно препятствовал переизданию некоторых своих ранних рассказов и вообще старался как можно меньше их вспоминать. Опять-таки это происходило отнюдь не потому, что сами рассказы плохи. Иногда причина выглядит совершенно безобидной: так, некоторые элементы сюжетной канвы рассказа «Трагедианты» в дальнейшем были использованы повторно (рассказ «Актерская дуэль» или, в другом переводе, «Дуэль на сцене») – и автор почему-то счел это достаточным основанием для того, чтобы предать забвению именно первый из сюжетов. Позволим себе опять с ним не согласиться: прежде всего, «Трагедианты», на наш взгляд, являются гораздо более удачной версией, а кроме того – это, собственно, и не «версия», но абсолютно самостоятельное произведение.
Существовали и иные причины. Например, «Голос науки» отчего-то показался оскорбительным движению феминисток – и автор по-джентльменски решил их не расстраивать. Кроме того, этот рассказ, будучи в момент написания (1891 г.) почти фантастикой – тогда он воспринимался примерно так же, как сегодняшние рассказы о чудесах нанотехнологии! – очень скоро «устарел», потому что стало невозможно представить себе образованного человека, офицера, не имеющего вообще никаких представлений о звукозаписи. Да и старомодный фонограф уже уступил место такому «последнему писку новых технологий», как граммофон, на котором, при всех его достоинствах, нельзя осуществить запись в домашних условиях. Однако для нас эти доводы больше не имеют столь серьезного значения: и «перехлест» феминистских обид даже слишком очевиден (рассказ более чем укладывается в самые современные представления о политкорректности), и передовой граммофон выглядит не менее прапрадедовским устройством, чем устаревший фонограф, особенности которого вдруг оказались даже более актуальными в свете нынешней моды на «войну компроматов». А сам «Голос науки», переживший давние споры вокруг идеологических и технологических рубежей, остается совершенно прелестным литературным произведением, только выигрывающим от аромата викторианской старомодности.
С этим, вероятно, согласится и сам Конан Дойл, если он сейчас наблюдает за нами из своего спиритического далёка. Но вот публикацию рассказа «Прискорбный случай» он наверняка бы не одобрил. Однако никого из тех, чьи чувства могли быть затронуты, уже давно, очень давно, нет на свете, все раны отболели и обиды забыты – так что рискнем все-таки приподнять завесу над этой тайной.
Дело в том, что семейная трагедия мистера и миссис Раби очень напоминает аналогичную трагедию мистера Чарльза Дойла и миссис Мэри Дойл, в девичестве Фоли: супружеской четы, старший сын которой при крещении получил двойное имя Артур Конан[1]. Сходство это не полностью буквально: Мэри была женщиной достаточно жесткой, далекой от всепрощения (с другой стороны, любое обещание было для нее настолько свято, что история с покупкой платья вполне могла бы иметь место… если бы, конечно, ей приходилось зарабатывать на жизнь как портнихе: на самом деле семья Дойлов-старших все же не до такой степени разорилась), да и Чарльз являлся художником не «доморощенным», а профессиональным, причем очень хорошим. Это тема для отдельной книги, но, возможно, в дальнейшем у нас появится шанс познакомить читателей с художественным творчеством Чарльза Элтамонта Дойла (творившего, говоря современным языком, преимущественно в жанре фэнтези!) и с теми комментариями к этому собранию графики и акварелей, которые оставил его сын, Артур Конан Дойл, к творчеству отца относившийся с величайшим почтением, а потому всячески избегавший упоминаний о том, какой именно «профессиональный недуг» безнадежно исковеркал жизнь Чарльза. Лишь иногда проскакивают завуалированные, подсознательные упоминания – в частности, на страницах этого рассказа, раннего, «безымянного»…
И еще в одном случае Конан Дойл маскировал свое авторство совершенно целенаправленно. Речь идет о рассказе «Свидетельство мертвеца», который, строго говоря, является завершающей главой романа «Хильда Уайд (приключения медицинской сестры)»; впрочем, эту главу все-таки можно назвать и рассказом, поскольку «Хильда Уайд» вообще-то представляет собой роман в новеллах, своего рода медицинско-детективный сериал с элементами фантастики.
Но позвольте: какое отношение к нему имеет Конан Дойл? Ведь этот цикл принадлежит перу совсем другого автора, Гранта Аллена! Ну да, Аллен – современник, друг и дважды коллега (как врач и писатель) Конан Дойла, но разве они когда-либо работали в соавторстве?!
При жизни, кажется, не работали (многообещающая формулировка, не правда ли?). Но в октябре 1899 г. Грант Аллен, вот уже некоторое время тяжелобольной, вдруг почувствовал, что смерть к нему гораздо ближе, чем сам он – к завершению работы над «Хильдой Уайд». Тогда он попросил своего друга и коллегу закончить это произведение. И Конан Дойл написал последнюю главу, содержащую в себе «развязку», но при этом представляющую собой вполне самостоятельный сюжет…
Во всяком случае, такова официальная версия. Мы, дети XX и отчасти уже XXI в., твердо знаем: если существует еще и «неофициальная версия» – она, конечно, выставляет кого-то из участников в невыгодном свете. Скорее всего – самого знаменитого. Не иначе как речь пойдет о присвоении авторства. Но Конан Дойл был современником не нашим, а своим собственным, поэтому в истории с литературным наследием покойного друга он был крайне озабочен не тем, чтобы присвоить чужое творчество, а тем, как бы с максимальной деликатностью отдать свое. Дело в том, что написание им финальной, завершающей новеллы – несомненный факт (причем и литературоведы, и простые читатели единодушны: именно «Свидетельство мертвеца» придало «Хильде Уайд» подлинный блеск, Аллен в «ударных» развязках не был силен). Но вообще-то в романе тринадцать глав-новелл, причем некоторое «присутствие» Конан Дойла замечается, пожалуй, уже со второй-третьей, а к восьмой оно, на наш взгляд, становится преобладающим. При этом даже о своем авторстве «Свидетельства мертвеца» сэр Артур без крайней необходимости говорить избегал, а о соавторстве на уровне всего романа речь и вовсе никогда не заходила.
Что произошло на самом деле – не знаем. Довел ли Конан Дойл «до ума» весь цикл, существующий лишь в виде черновиков, или, может быть, Аллен, начавший терять силы задолго до смертельного обострения своей болезни, все же попросил его о помощи гораздо раньше, чем то принято считать (благо они и жили по соседству)? Грант Аллен тоже был современником Конан Дойла, а не нас с вами, поэтому он, наверно, настаивал бы на прояснении всех обстоятельств: как раз для того, чтобы не «присвоить», пускай даже ненароком и посмертно, труд коллеги. Но сэр Артур предпочел свою роль скрыть – и не будем ему в этом препятствовать. Разве что, опять может быть и в грядущем, постараемся познакомить читателей со ВСЕМ романом «Хильда Уайд»…
А вот теперь и мы вступим на довольно скользкую почву. Приготовьтесь: сейчас речь зайдет об авторстве не то чтобы «скрытом», но действительно сомнительном. Другое дело, что сомнительность эта связана отнюдь не с попытками сэра Артура посягнуть на чужие лавры (такое и представить себе невозможно!).
В нашем сборнике присутствуют два рассказа, автором которых Конан Дойл является лишь с определенной степенью вероятности. Но, как известно любителям детективов (и, надеемся, не только им!), сомнения всегда трактуются в пользу «обвиняемого».
Один из этих рассказов – «Призраки новых домов». Впервые он был опубликован на страницах сборника, подготовленного к печати в 1889 г. и вышедшего сначала в Нью-Йорке, а затем и в Лондоне. Авторство было указано нарочито расплывчато, особенно американским издательством (Р. Ф. Фенно и Ко): «Артур Конан Дойл и другие». Собственно, это было почти что литературное пиратство («почти» – потому что тогдашнее американское законодательство смотрело на вопросы авторского права примерно так же свободно, как и советское до 1973 г.), но и английские издатели внесли не намного большую ясность.
Тем не менее имена всех этих «и других» понемногу были вычислены. Автором данного рассказа вроде бы является некий Элвин Кейт. Но если обо всех остальных авторах, даже совсем «не именитых», известно еще хоть что-нибудь, то о Кейте – абсолютно ничего. Ни других рассказов, ни каких-то подробностей биографии. Такое впечатление, что это единоразовый псевдоним, маска.
Если так – то, собственно, чья? Ведь некоторые писатели представлены в том сборнике более чем одним рассказом. А вот несомненный текст Конан Дойла там официально лишь один (совсем не загадочный, хорошо известный и по другим изданиям). Или, может быть, все же не так?
В последнее время некоторые специалисты начали склоняться к мнению, что «не так». И что «Элвин Кейт» – маска не кого-то, а персонально Конан Дойла. Он, надо сказать, был склонен к подобного рода мистификациям: безобидным, не ущемляющим ничьих интересов, зато позволяющим спародировать свое собственное творчество.
Но еще до этого, в эпоху «лихих 90-х» (понятно, не 1890-х!), некоторые из наших переводчиков решили притвориться, будто обнаружили неизвестные русскоязычным читателям рассказы Конан Дойла. А именно – ВСЕ произведения, включенные в вышеупомянутый сборник. Поскольку даже в самом «расплывчатом» из англоязычных изданий совершенно четко указано, что это не так, то крайне трудно предположить, будто мы имеем дело с добросовестной ошибкой, а не с сознательным… Ну, давайте политкорректно повторим термин «мистифицирование». Так или иначе, в те же годы перевод (как то частенько случалось в «лихие 90-е» – неудобочитаемый, торопливый и, главное, неполный) на короткое время стал русскоязычным читателям известен – правда, под несколько иным названием. А потом снова канул в небытие. Между тем давно пора познакомиться с по-настоящему адекватным переводом этого очень интересного и, будем надеяться, действительно конандойловского рассказа…
Второй из «сомнительных» рассказов, «Разыскиваемый», имеет прямое отношение к самой славной эпопее, осененной именами Холмса и Ватсона. Машинописный экземпляр этого текста был обнаружен в архиве Конан Дойла после его смерти наряду с еще одним «шерлокхолмсовским» рассказом, точнее, планом рассказа «Дело о долговязом». Теперь в среде конандойловедов принято считать, что оба этих произведения были не написаны самим сэром Артуром, но присланы ему «со стороны»: как возможные вариации на тему. Причем будто бы абсолютно без согласования с его собственными планами. Называется даже имя их наиболее вероятного автора… одного для обоих текстов… хотя, надо сказать, они очень отличаются друг от друга, что для постоянных читателей «Книжного клуба» (см. сборник «Забытые расследования») более чем очевидно…
Так ли это? Опять-таки не знаем: на этот счет до сих пор существуют разные мнения. В том числе и «компромиссные»: некая договоренность все же имела место, то есть Конан Дойл принимал участие в разработке сюжетов или даже написании текстов как таковых. А сомнения, напоминаем, принято толковать в пользу «обвиняемого».
Насчет трех других «шерлокхолмсовских» произведений, представленных в этом сборнике, никаких разногласий не существует: автор их – именно Конан Дойл. Почему же они не входят в каноническую холмсиану?
С миниатюрами все ясно: «неформат» как по объему, так и по стилю (то ли автопародии, то ли введения к детективным расследованиям – но уж во всяком случае не сами расследования). Кроме того, эти миниатюры были созданы хотя и с диапазоном почти в три десятилетия, но обе – в те периоды, когда автор намеревался взять «тайм-аут», отложив написание полномасштабных рассказов о Холмсе как можно более надолго, если повезет, то и навсегда. «Благотворительная ярмарка» действительно воспринималась Конан Дойлом как акт благотворительности: она была написана в качестве эксклюзивного подарка студенческому клубу, просившему помощи в организации крикетного поля (вместо денежного чека Конан Дойл передал студентам рассказ и право получить гонорар за него, от чего юные любители крикета, безусловно, только выиграли). А вторая из миниатюр создавалась для другого «спецпроекта», связанного с выпуском тоненьких, малоформатных, иллюстрированных изданий: своего рода изящный орнамент на фоне ведущих книжных серий.
Как бы там ни было – давно пришло время ввести оба этих текста в «большую» холмсиану…
Что касается «Бриллианта английской короны», то перед нами опять-таки не рассказ, а… новеллизация одноименной пьесы. Сходство с «Камнем Мазарини», первым из рассказов позднего цикла («Архив Шерлока Холмса»), налицо. Но столь же налицо и отличия, причем они… не в пользу «Камня Мазарини»!
Происхождение «Бриллианта» таково: это не пьеса, задним числом написанная по рассказу, а нечто противоположное. «Бриллиант» создан на полгода раньше – то есть фактически как раз с него, после долгого перерыва, оказалось начато «последнее возрождение» холмсовской тематики. А вот рассказ был написан по мотивам пьесы и, надо сказать, получился несколько вымученным, «вторичным». Это проявляется еще в названии (Конан Дойл, видимо, собирался в дальнейшем как-то мотивировать связь алмаза с именем Мазарини, но… забыл это сделать!), подчеркивается заменой главного «антигероя» (в «Бриллианте английской короны» это не безвестный злодей, а колоритнейший полковник Моран, так что упоминание о духовых ружьях и восковом манекене не выглядит повтором: мы словно бы оказываемся в «альтернативной версии» холмсианы, где НЕ БЫЛО эпизода, известного по рассказу «Пустой дом»!), да и вся линия, связанная с изобличением преступников, явственно ослаблена. Конан Дойл очень много фантазии вложил в «визуальные спецэффекты» (опять чудеса новейших технологий: не только граммофон, но и электрическая сигнализация!), действительно обеспечивающие повышенную достоверность, однако в «Камень Мазарини» перенес от силы половину этого замысла, причем описания сделаны явно уставшей, почти безразличной рукой. Скорее всего, в очередной раз обеспечив Холмсу яркий старт, автор через полгода опять засомневался, был ли он прав, возобновляя холмсиану. Так что, если полностью учесть «дополнительные материалы» (например, сохранившуюся информацию о тех соображениях, которые Конан Дойл высказывал по поводу происходящего на сцене, декораций, актерской игры, режиссерских ходов и т. п.) – то новеллизация заиграет гораздо более многоцветными красками, чем рассказ!
Некоторые из этих колоритных подробностей, пожалуй, способны вызвать у нас даже большую улыбку, чем у современников Конан Дойла. Например, каково современным читателям обнаружить, что «братки» викторианской эпохи, оказывается, тоже любили облачаться в пиджаки кричаще-ярких цветов, абсолютно не гармонирующие с остальными деталями туалета – вот только цвет пиджака был не малиновый, а лимонно-желтый…
Отдельно – несколько слов о роли Билли. Создается впечатление, что перед нами словно бы персонаж чаплинских кинокомедий: это впечатление не случайно – Конан Дойлу так все и виделось! Дело в том, что первая из театральных ролей Чарли Чаплина (на тот момент 14-летнего) – именно Билли, слуга-помощник Холмса. Нет, не в «Бриллианте английской короны», а за восемнадцать лет до этого: в пьесе «Шерлок Холмс», которая тоже, кстати, не имеет однозначного соотнесения с рассказами о Шерлоке Холмсе. Трудно сказать, заприметил ли Конан Дойл талантливого подростка уже тогда, но ко времени, когда настала пора писать «Бриллиант», конечно, вспомнил столь замечательную подробность: Чаплин уже был очень знаменит.
(Этот колоритный момент тоже не отражен в «Камне Мазарини». Билли там – человек без чаплиновских манер, без внешности, даже без возраста, а поскольку он эпизодически характеризуется как «старина Билли», то переводчики обычно и делают его стариком…)
По какой причине еще оказывались «сокрыты» некоторые из конандойловских текстов? Порой тому виной равнодушие современных редакторов, и наших, и британских. Многие в принципе хорошо известные ПОЗДНИЕ произведения сэра Артура как-то выпадают из их поля зрения. Это можно если не оправдать, то хотя бы понять в случаях, когда там затронута такая «немодная» в новейшее время тематика, как Первая мировая война (рассказ «Защита» и в какой-то степени эссе «Эти трое»). Впрочем, упомянутое эссе, посвященное трем младшим детям сэра Артура от второго брака, вызывало у британцев смешанные чувства, которые лишь отчасти могут быть объяснены военной темой и «непопаданием» в жанр. Просто англичане-то знают, а любители Конан Дойла тем более знают, кем выросли двое из этих «Троих», с такой любовью описанные как милые и трогательные крошки. Старший из младших сыновей (самый старший сын, Кингсли, как раз был на фронте и погиб всего лишь через несколько месяцев после описываемых событий), Деннис, фигурирующий в эссе под домашним прозвищем Паренек, и младший, Адриан, он же Щекастик, всю свою жизнь занимались главным образом тем, что со вкусом эксплуатировали отцовскую славу. Особенно в этом отличился Адриан, регулярно ухитрявшийся делать из своей биографии и литературного творчества (совершенно несоизмеримого с отцовским, но проходившего по графе «А. Конан Дойл-мл.») «обязательное приложение» как к работам конандойловедов, так и к деятельности составителей антологий.
Лишь младшая дочь Джин, Малютка, не пошла по этому пути. Она прожила долгую, хорошую и «свою» жизнь, стала военной летчицей, во время Второй мировой участвовала в битве за Англию – и когда сэр Артур мельком упомянул, что Малютка по силе духа далеко превосходит старших братьев, он попал в самую точку. Но Паренек со Щекастиком успели достаточно потрудиться для того, чтобы в Англии «Эти трое» сделались не самой популярной книгой, в особенности у тех, кто высоко ценит творчество А. Конан Дойла (не Адриана!). Для нас это как будто значения не имеет – но все же такой поворот событий, пожалуй, способствовал тому, что «Эти трое» доселе не были замечены и в русскоязычном культурном пространстве.
Однако чем, спрашивается, провинился «Церковно-приходской журнал» и «Конец Дьявола Хоукера»?! Перед нами, по крайней мере в советское время, первый рассказ, может быть, оказался виновен как раз названием (хотя в самом тексте речь идет отнюдь не о церковно-приходской тематике!), второй же – слишком «толерантным» отношением к тому пониманию законов чести, которое было распространено в классово чуждых кругах. А английских-то издателей что останавливало?! Подсознательная убежденность в том, что сэр Артур к концу жизни писал только спиритическую литературу? Но ведь это не так! Артур Конан Дойл гораздо шире привычных рамок – даже тех, в которые он сам добросовестно пытался себя загнать.
И вот сейчас у читателей в очередной раз появляется шанс в этом убедиться.
Григорий Панченко