ГЛАВА III
В то время, как Гастон Дарки так приятно проводил своё время, мадам д’Орсо не теряла зря своего.
Ей выдалась, можете в это поверить, очень беспокойная ночь. Фиксирование полицией всех улик произошедшего в её доме суицида и опрос, плавно переросший в усиленный допрос, продлились допоздна, так что комиссар и агенты полиции покинули её особняк только в четыре часа утра, а тело несчастного Голимина вынули из петли и увезли лишь в пять часов.
И хотя Джулия терзалась от желания снова увидеть своего бывшего любовника, не мёртвого, а того, что был жив, она ещё не оправилась от трагических событий, произошедших накануне, и это отвлекало её от воспоминаний о Гастоне, когда она встала с кровати около полудня, в тот самый момент, когда Дарки получал от неё письмо, написанное ею ночью, прежде, чем лечь в постель.
Она позавтракала в чайной комнате, заставив Мариетту рассказывать ей о слухах, которые распространялись по кварталу, и посоветовала ей никому не говорить о визите месье Дарки предыдущим днём, а также запретила пускать к ней Гастона, если тот вдруг явится к ней.
Джулия была убеждена, что он обязательно придёт поблагодарить её за проявленную скромность, и она ещё не отчаялась найти дорогу, которая приведёт к примирению между ними. Джулия считала, что основательно изучила Дарки, и она действительно знала, что делала, написав Гастону, что смирилась с разрывом. Опыт ей подсказывал, что наиболее верное средство вернуть любовника состоит в том, чтобы показать ему своё полное безразличие и независимость. Джулия хладнокровно проанализировала произошедшее с Гастоном и посчитала, что применение этого метода даст быстрый и превосходный результат.
Выбрав в своём гардеробе утренний туалет, соответствующий обстоятельствам, в темных строгих тонах, Джулия ожидала Дарки в том же самом будуаре, где накануне разыгралась сцена разрыва отношений между ними.
У мадам д’Орсо были ещё и другие проекты, но их выполнение зависело от результатов встречи с месье Дарки, которая, как она надеялась, непременно состоится в этот день.
Письма трёх женщин, которые имели неосторожность полюбить Голимина, были спрятаны в тайном выдвижном ящичке небольшого шкафчика из дерева розы, но она не намеревалась их надолго там оставлять. Правда, ничто её не торопило. Такое богатство не ржавеет.
К трём часам дня в будуар зашла Мариетта со сдержанно-значимым лицом, которое она всегда принимала, если речь шла о том, чтобы спросить у мадам, не хочет ли она принять посетителя, и Джулия в течении секунды ещё надеялась, что этим посетителем окажется Дарки, тот самый Дарки, который в этот самый момент поднимался по лестнице мадам Крозон в обществе Берты Меркантур.
– Меня нет ни для кого, – воскликнула мадам д’Орсо, видя, что её горничная несёт ей визитную карточку.
– Этот господин настоял на том, чтобы я его впустила и показала вам его карточку, – ответила субретка. – Он утверждает, что у него есть кое-что, представляющее значительный интерес для вас.
Джулия взглянула на карточку и прочитала:
«Дон Хосе Ласко, генерал на службе Республики Перу.»
– Я его не знаю, – произнесла она, – и никогда не видела.
Затем, подумав, спросила:
– Как выглядит этот человек?
– О! Очень комильфо. Пятидесяти-шестидесяти лет, богато и изысканно одетый. Немного чересчур драгоценностей. Но это объяснимо, принимая во внимание, что он иностранец. Он мне дал луидор взамен на обещание, что я непременно вручу вам его карточку, мадам.
– Это странно, но мне, кажется, что я уже произносила когда-то это имя. О чём мне может поведать этот перуанский генерал? Или это лишь повод, чтобы быть представленным мне?
И, говоря это, мадам д’Орсо задумчиво посмотрела на Мариетту. Проницательная субретка тотчас же ответила:
– Не думаю. Он постоянно жестикулирует и не стоит на месте, видно, нетерпение сжигает его. И потом, если он пришел с целью поухаживать за мадам, он действовал бы иначе. Мадам знает, как и я, этих иностранцев. Это не их способ. Они более позитивны внешне, и, одновременно, вкрадчивы. Я предположила бы, скорее, что у этого господина есть некое сообщение для мадам по поводу… последнего события.
– Да, должно быть дело в этом. И, возможно, я пожалею впоследствии, если не встречусь с ним, так что введи его в салон, я приму его там. Если месье Дарки придёт, попроси его подождать в галерее… Нет, нет, не туда, – вдруг передумала Джулия, – ты его отведёшь в мою спальню.
Она внезапно вспомнила, что несчастный Голимин отдал Богу душу в этой галерее и это, соответственно, не самое лучшее место для того, чтобы разыграть с его преемником комедию примирения.
Мариетта бесшумно исчезла, после чего, заставив посетителя протомиться пять минут в ожидании, мадам д’Орсо прошла в салон, ответив лёгким поклоном на приветствие генерала.
– Чему я обязана честью видеть вас, месье? – Холодно спросила Джулия.
Физиономия месье Ласко ей не понравилась с самого начала, и она спрашивала себя, не был ли этот южно-американский воин замаскированным агентом полиции, хотя генерал имел привлекательную внешность, но, между тем, у него были тревожные глаза.
– Мадам, – начал он довольно непринуждённо, – я не являюсь ни кредитором, ни нищим, ни вором и, чтобы я смог вам спокойно объяснить цель моего визита, я надеюсь, вы присядете и позволите мне сделать то же самое.
Месье Ласко, начав разговор таким тоном, думал, что он испугает Джулию, и у него, наверное, были основания считать так, но, посмотрев на хозяйку дома, он заметил, что сбился с пути и просчитался.
– Месье, – ответила ему дама, – у меня нет кредиторов, я заставляю подавать нищим милостыню моим ливрейным лакеям, и я не опасаюсь воров. Вы могли бы избавить меня от этой неуместной преамбулы, так что я прошу вас побыстрее изложить цель вашего визита, поскольку у меня очень мало времени для вас.
Перуанец, увидев, что имеет дело с сильным соперником, поменял тон и выражение лица.
– У меня не было намерения вас оскорбить, мадам, – ответил он, удобно расположившись в кресле. – Вы этому, разумеется, поверите, когда узнаете, что я был товарищем по оружию и другом бедного Гжегоша, который давеча так трагически умер.
– Я ничего не понимаю, о чём это вы? – сказала мадам д’Орсо, которая на самом деле поняла всё очень хорошо.
– Этого бедного Гжегоша Голимина, скончавшегося столь трагически вчера в вашем доме, – продолжил патетическим тоном Ласко.
– Разве имеет какое-нибудь значение, были вы его другом или нет?
– Это имеет большое значение. Я знал обо всех тайнах Голимина.
– Его тайны не были моими.
– Не все, действительно, но были некоторые, уверен, которые он от вас не скрыл.
– Прошу прощения, месье, вы не затем пришли, я предполагаю, чтобы беседовать со мной о моих отношениях с графом Голиминым. Не собираюсь от вас скрывать, что он пребывал прежде со мной в самых что ни на есть в интимных отношениях, которые я прекратила уже достаточно давно, так что скажите мне без всяких обиняков куда вы метите, зачем вы явились ко мне на самом деле?
– Чтобы спросить у вас, не доверил ли вам Гжегош письма, написанные ему другими людьми, и которых эти письма могут серьёзно скомпрометировать.
– И именно эти люди вам поручили миссию, которую вы выполняете столь усердно?
– Возможно. Но, что бы там ни было, я был бы вам очень признателен, если бы вы возвратили мне эту корреспонденцию, и поверьте, это в интересах памяти графа.
– Это всё, что вы должны были мне сказать?
– Нет, я всё-таки вынужден уточнить этот факт. Голимин всегда носил эти письма и некоторые другие важные документы с собой, я его знаю, чтобы в крайнем случае можно было их немедленно уничтожить. Я хотел бы знать, не нашли ли вы их после его смерти, и в случае, если они находятся в вашем владении, я хотел бы предложить вам заплатить за них цену, которую вы изволите попросить. Я могу вам объяснить, о чём идёт речь. Я оставил мою страну, потому что заговор, главой которого я был, с целью свержения диктаторского режима, не имел успеха. Голимин был в это время со мной в Перу и входил в число заговорщиков. Мы собирались вместе вернуться в Лиму, чтобы организовать там революцию, и эти документы содержали план нашего предприятия, списки заговорщиков, и если они попадут в руки французской полиции, то…
– В таком случае, это всё, о чём вам хотелось побеседовать со мной, я полагаю?
– Мне остаётся добавить, что я богат и что для меня ничего не стоит…
– Достаточно, месье, – произнесла Джулия. – Я вам позволила говорить, потому что хотела узнать, как далеко заведёт вас ваша наглость. Как вы смели предположить, что граф Голимин хранил у меня письма своих любовниц? И как вы осмеливаетесь спрашивать у меня, взяла ли я документы, которые были при нём? Вы, следовательно, полагаете, что я рылась в вещах покойника? И, чтобы меня обмануть, вы изобретаете эту смешную историю перуанского заговора! Нужно признать, что вас очень плохо проинформировали о моей персоне. Я не знаю, кто вы такой на самом деле, хотя, вспоминаю неясно, что вроде бы слышала, как граф упоминал ваше имя. Но я вам скажу очень чётко и ясно: «Возможно, месье Голимин хранил письма женщин, которые его любили. Возможно, также, что он их держал при себе для того, чтобы неправильно использовать. Но не меня он выбрал в качестве доверенного лица. И, что касается так называемых списков заговорщиков, которые настолько волнуют вас, то если они были при нём, вам следует обратиться в Префектуру полиции, чтобы потребовать вернуть их вам.»
– Тогда, мадам, скажите пожалуйста, одежда, которая была на Голимине, когда он умер…
– Не осталась ли она у меня? Нет, месье. И, в свою очередь, мне остаётся только добавить, что я вас прошу уйти.
Это было сказано таким тоном, каким обычно несдержанному посетителю указывают дорогу к двери, но месье Ласко нимало не смутился такой явной грубостью, оставшись после этих слов сидеть перед мадам д’Орсо в той же непринуждённой позе, и принялся смотреть на неё, как смотрят, обычно, на античный шедевр в музее.
Конец ознакомительного фрагмента.