Преподобный Сергий Радонежский. Игумен земли Русской. Глава 1. Преподобный Сергий и его эпоха (Н. П. Малахова, 2014)

Время преподобного Сергия

От святого кормя

Соборному разуму Церкви известно, что великие святые, которым в своем земном служении надлежит совершить особое служение, являются по воле Бога в том или ином месте, где созрела необходимость исправить пути развития, привести их в соответствие с Промыслом Божиим. Обстоятельства появления на свет таких святых тщательно подготавливаются: неслучайным становится ни место рождения, ни супружеская чета, которой доверяется воспитание будущего подвижника, ни сама дата рождения. Все оказывается исполненным особого духовного смысла, внимая которому пытливый разум человеческий учится постигать волю Божию, свершившуюся в служении святого. Нередко родителям еще до рождения чада дается в благодатном видении уразуметь его особое предназначение на служение Богу. Такие случаи известны нам по житиям святых. Рождение и первые годы (и даже месяцы!) будущего Игумена земли Русской были отмечены явными знамениями его предназначения к высокому подвигу служения Святой Троице.

Преподобный Сергий родился в Ростове Великом, одном из древнейших городов России: впервые он упоминается в летописи под 862 годом. Избрание Ростова родиной будущего великого святого никак нельзя считать случайным, так как этот город с полным правом можно назвать городом начала русской святости – здесь просияли в подвиге первые святые Северо-Восточной Руси, началась монашеская жизнь в этом далеком от южно-русских центров крае и просветительская деятельность.

Ростовская кафедра была основана в 991 году, на третий год после крещения Киевской Руси в водах Днепра. Успенский собор в Ростове был построен – первоначально из дерева – в 991 году (первый каменный храм был выстроен в 1164 году и после обрушения возобновлен в 1231 году, ныне существующее здание храма было построено в 1508–1515 годах).

Первый монастырь, посвященный Богоявлению, был создан преподобным Авраамием в конце XI века на том месте, где сокрушил он языческого идола Велеса крестом, врученным ему в дивном видении апостолом Иоанном Богословом. Из усадьбы родителей преподобного Сергия с окрестных взгорков хорошо видны были крест и глава Богоявленского храма, основанного преподобным Авраамием на том месте, где явился ему любимый ученик Христов.

Всем ростовским детям непременно рассказывали о преподобном Петре, царевиче Ордынском, принявшем Святое Крещение в Ростове и основавшем здесь монастырь во второй половине XIII века, и о чудесном явлении в 1314 году (в год рождения преподобного Сергия!) ростовскому епископу Прохору иконы Пресвятой Богородицы на реке Толге.

В 1164 году были обретены святые мощи первого святого Северо-Восточной Руси – святителя Ростовского Леонтия, которому после неудачных попыток нескольких предшественников удалось крестить основную часть местного населения. При жизни преподобного Сергия в Ростове почитали трех Ростовских святителей – Леонтия, Исаию и Игнатия. Всенародной любовью пользовался святой благоверный князь Ростовский Василько – Василий Константинович, возглавлявший ростовскую дружину в битве на Сити и жестоко убитый монголо-татарами за отказ служить им и верность вере Христовой. На поклонение первым святым, просиявшим в северном крае, стекались богомольцы из ближних и дальних городов и весей. Ростовцы не начинали никакого большого дела и не отправлялись в дальнюю дорогу, не поклонившись святым мощам своих небесных заступников.

В княжеском Свято-Григорьевом монастыре (который чаще назывался Григорьевым затвором), расположенном рядом с Успенским собором, ученые монахи переводили сочинения святых отцов, которые собирались по всему свету по повелению сначала князя Константина Васильевича (сына святого героя Василька), а затем и его преемников. Монахи готовили списки с этих переводов, которые расходились по всей Руси.

Родители преподобного Сергия, преподобные Кирилл и Мария, принадлежали к ростовскому боярскому роду. Преподобный Кирилл был богат и родовит и состоял в ближайшем окружении сначала у князя Ростовского Константина II Борисовича, а затем у Константина III Васильевича, потомков святого князя-героя Василия Константиновича. Боярин Кирилл сопровождал князей в их поездках в Орду а людей непроверенных в такие поездки не брали.

Усадьба преподобных Кирилла и Марии находилась недалеко от города, примерно в трех километрах к северо-западу от него. Сейчас это место называется Варницы. Там, где была усадьба святых родителей преподобного Сергия, находится Троице-Сергиев Варницкий монастырь, основанный в XV веке, вскоре после обретения мощей преподобного Сергия, в память о его рождении на Ростовской земле. Варницами это селение называется с XVII века, а до того, по предположению историков и краеведов, именовалось Никольским – по древнему храму во имя святителя Николая Чудотворца.

С собой в Орду боярин Кирилл брал немалую казну и помогал князьям одаривать хана и его ближайших слуг. За эти дары добывались не личные какие-то выгоды, а мир и тишина для родной земли, которую теперь русичи любили особенно сильно, как любит сын больную и страдающую мать.

Прпп. Кирилл и Мария Радонежские

Трудное это было время. Еще живы были люди, помнившие страшное Батыево разорение. Их рассказы долгими зимними вечерами пересказывали и в княжеских палатах, и в убогих крестьянских жилищах, а матери пугали детей именем жестокого татарина. Сердца людей наполняли страх и уныние, и только вера в Бога и упование на его милость и помощь, на заступление Матери Божией не давали душе народной опуститься на дно беспросветного отчаяния. Молитва за убиенных, замученных, угнанных в рабство, молитва о спасении присных своих, о спасении всей земли Русской сделалась постоянной в устах и сердцах русичей, и эта молитва торила пути к Небу, будучи смиренной жертвой за грех междоусобиц и братоубийственных войн, навлекших на Русь гнев Божий.

Много забот было у боярина Кирилла, но все же главной из них была эта святая молитва, которая шла из самой глубины его боголюбивой души. О силе его веры свидетельствует уклад его семейной жизни. Ростовец по рождению и древним родовым корням, боярин Кирилл шумной городской жизни не любил. Он служил князю своему верой и правдой, как Самим Богом над ним поставленному, и был любим обоими князьями, но, завершив дневные дела, на пиры или другие утехи не оставался: спешил в свое загородное имение – там был его дом. Там ждала его ненаглядная, Богом дарованная жена. Там любил он уединиться после трудов праведных, чтобы помолиться, поразмышлять о судьбах Божиих, «поговорить о святом» со странниками или лицами духовного звания, которые были частыми гостями в его доме. Не чурался боярин Кирилл и простой работы. Многое по дому и хозяйству умел делать сам, не считая это зазорным для своего боярского достоинства. Впоследствии, уже в радонежский период его жизни, это очень пригодилось ему, да и сыновья его выросли крепкими и сильными, способными к любому труду.

Во всем под стать своему супругу была боярыня Мария. Кроткая, любящая, верная, она всегда была рядом с ним, даже тогда, когда он был далеко от дома. Любовь и молитва верной супруги хранили боярина Кирилла на всех его путях и согревали его сердце тихой радостью. Мария была рачительной хозяйкой и заботливой матерью. Но главное в этом благословенном супружестве было то, что прочнее земных уз Кирилла и Марию соединяли вера и любовь к Богу, полная и безоглядная преданность в Его благую и совершенную волю, стремление во всей полноте исполнить Его заповеди. И чем ярче разгоралась в их сердцах любовь к Богу, тем ближе становились они друг другу. Чем больше отдавали они себя в Его волю, тем полнее и гармоничнее расцветало их супружество, тем благополучнее и богаче становился их дом, тем лучше шли дела по службе у боярина Кирилла. Это был высокий пример истинно христианского супружества, осуществленного в такой полноте и такой красоте, что Господь венчал благоверных супругов святостью и доверил им высокую честь стать родителями одного из величайших подвижников Православной Церкви, которого Он посылал земле Русской как небесное благословение на освобождение от ненавистного ига.

Великим постом 1314 года в доме благоверных супругов царило скрытое под обычными для них великопостными подвигами поста и молитвы радостное ожидание – боярыня была непраздна. Господь уже благословил их сыном, которого во Святом Крещении нарекли Стефаном, и супруги с замиранием сердца ждали, кем благословит Господь их на этот раз.

О том, что у них родится чадо, отмеченное особым смотрением Божиим, святые супруги уразумели по чуду, случившемуся с Марией в церкви. Бережно носила она под сердцем дитя, хранила посты, много молилась и служб Божиих старалась не пропускать, часто говела и причащалась Святых Христовых Таин, чтобы еще в утробе своей напитать младенца Божественной пищей. Однажды в воскресный день, когда Мария пришла в храм на литургию, случилось небывалое. При чтении Евангелия младенец громко провозгласил в утробе матери, то же повторилось при пении Херувимской и при возгласе священника «Святая святым». Ни жива ни мертва стояла Мария, потрясенная происшедшим. Заволновались и молившиеся в храме, особенно на женской половине: подумали, что прячет боярыня дитя у себя на груди. После службы подошли, попросили показать дитя. Призналась Мария, что из утробы ее возгласил младенец. Смятение и страх воцарились в храме: что будет чадо сие?

Еще более усугубила Мария свой пост: кроме хлеба, овощей и воды, и то в малом количестве, не вкушала ничего, так что еще во чреве матери будущий светильник земли Русской был строгим постником. А в супружеском совете своем порешили Кирилл и Мария посвятить младенца Богу, как некогда в Ветхом Завете посвятила Анна своего сына Самуила на Божие служение.

3/16 мая 1314 года Бог даровал Кириллу и Марии сына. 3 мая – день памяти одного из родоначальников русского монашества, основателя Киево-Печерского монастыря преподобного Феодосия († 3 мая 1074). И это тоже прикровенный знак будущего служения преподобного Сергия: как преподобный Феодосий явился начальником и устроителем монашества в Киевской Руси, так и преподобному Сергию назначено было Божиим Промыслом стать обновителем и устроителем монашеской жизни в Руси Северо-Восточной.

Младенец родился легко, был здоровым и крепким – на радость счастливым родителям. Крестили младенца по обычаю того времени на сороковой день, 11/24 июня, в день памяти апостолов Варфоломея и Варнавы. Потому и нарекли ему имя Варфоломей, что в переводе с греческого значит «сын утешения». После крестин поведала Мария крестившему младенца иерею по имени Михаил о чудном возглашении из утробы. Батюшка был сведущ в Писании и прозорлив, рассказал о случаях проявления благодати Божией, указывавшей на будущего праведника, а потом сказал супругам: «Не скорбите о сем, но паче радуйтеся и веселитеся, яко будет [он] сосуд избран Богу, обитель и служитель Святыя Троица»[9].

Рождение Варфоломея (прп. Сергия)

Как величайшую драгоценность, как некий священный сосуд приняла Мария новокрещеного сына из рук старца-иерея и уже никогда не забывала о том, какое чадо доверено ей от Бога. Отказался младенец принимать материнскую грудь в тот день, когда на столе у счастливой четы было мясо и другая жирная еда, – и Мария с готовностью ограничивала себя постной пищей: так Бог повелел, думала она. Болит сердце материнское – не вкушает по средам и пятницам младенец ничего, кроме воды, и сколько ни предлагает она ему грудь – отказывается, хотя и не плачет. Не сразу поняла Мария, что это младенец посты недельные соблюдает, а когда пришло разумение воли Божией, с благоговением подолгу молилась Богу, прося Его простить ей невольное ослушание. В старании своем доставить младенцу чудному все необходимое пригласила она известную на селе кормилицу: мало ли, вдруг у нее своего молока недостанет чаду – вон какой уже большой и крепкий. Но когда младенец отказался от чужого молока, снова каялась и винилась перед Богом: не уразумела вовремя, что лишь ее молоком должно ему питаться.

С годами больше тревог и забот. Вот уже отрок подрастает – не играет с детьми, сторонится всяких развлечений и долго-долго молится, не по годам. Болит материнское сердце, хочется ему радости и невинных забав для любимого чада, но снова смиряется – Господь управляет душой отрока, так ей ли перечить? И новое испытание: отдали отрока в обучение, а учение не идет. Все уже давно читают, а Варфоломей никак не может постичь, как это из букв слова складываются. Учитель сердится и наказывает отрока, сверстники над ним смеются, и даже у мудрой и смиренной Марии зоркость внутреннего ока застилают подкрадывающиеся раздражение и досада. Недоумение и скорбь родителей разрешаются новым чудом Божиим.

Однажды послал Кирилл Варфоломея в поле искать жеребят. Встретил там отрок дивного старца в монашеском одеянии, которому поведал свою печаль и просил помолиться о даровании ему книжного разумения. Долго молились старец и отрок, а потом старец благословил Варфоломея, дал ему небольшую частицу просфоры и сказал, что отныне дается ему знание грамоты больше, чем у братьев и сверстников его. А потом долго и вдохновенно говорил ему о спасении души. И слова его падали в отроческое сердце, как падают капли благодатного дождя в плодородную землю. Старец, окончив беседу, намеревался уже отправиться далее, но умолил отрок старца посетить их дом, сказав: «Родители мои зело любят таковыя, как ты, отче». Улыбнулся старец и последовал за отроком. С честью приняли старца в дом преподобные Кирилл и Мария и пригласили к трапезе. Но гость не торопился садиться за стол, а сказал, что прежде надобно вкусить пищи духовной. В моленной комнате старец благословил читать начало третьего часа, дал Варфоломею книгу и повелел ему читать псалмы без сомнения. И открылось для Варфоломея разумение Святого Писания: звонко, без запинки прочел он указанные старцем псалмы. За трапезой родители рассказали старцу о том, как трижды возгласил за литургией их сын, еще будучи в утробе матери. Старец сказал им: «О добрые супруги! Господь удостоил вас такой милости – дал вам такого сына. Зачем же вы страшитесь там, где нет никакого страха? Вам должно радоваться, что Бог благословил вас таким детищем: Он предызбрал вашего сына еще прежде рождения. А что говорю вам истину – вот вам знамение: с этой поры отрок будет хорошо понимать всю книжную мудрость и свободно будет читать Божественное Писание. Знайте, что велик будет ваш сын пред Богом и людьми за его добродетельную жизнь!»[10]. После трапезы родители пошли проводить дивного старца, но тот, лишь ступив за ворота, сделался невидим. Поняв, что это было посещение Ангела Божия, пали супруги на колени перед иконами и долго молились и благодарили Бога, пожелавшего дать их сыну разумение Писаний не от человека, но от Ангела Небесного.

Очередное испытание доверия и верности Богу ждало Кирилла и Марию, когда Варфоломею не было еще и двенадцати: стал он поститься выше меры, как казалось родителям, – кроме воды и хлеба, он не вкушал ничего. Так естественна была материнская тревога, ведь отроку нужно расти и мужать.

М. Нестеров. Видение отроку Варфоломею

А как на такой скудной пище вырасти ему здоровым? Варфоломей настоял на своем, и мать смирилась и больше уже никогда не вмешивалась в жизнь сына: воля Божия с ним и Его всемогущая благодать.

Преподобный Епифаний Премудрый сообщает следующие живые подробности об отроческих годах преподобного Сергия: «Этот прекрасный и замечательный отрок еще некоторое время жил в доме родителей своих, мужая и укрепляясь в страхе Божием: к детям играющим он не ходил и с ними не играл; бездельникам и суетным людям не внимал; со сквернословами и насмешниками совсем не общался. Он только лишь упражнялся в славословии Бога и тем наслаждался, в церкви Божией он прилежно стоял, на заутреню, и на литургию, и на вечерню всегда ходил и часто читал святые книги…»[11].

Жизнеописатель называет и качества, которыми отрок Варфоломей был наделен уже в это время: спокойствие, кротость, молчаливость, смирение, негневливость, простота без ухищрений. «Он любил одинаково всех людей, никогда не впадал в ярость, не препирался, не обижался, не позволял себе ни слабости, ни смеха; но когда хотелось ему улыбнуться (ведь и ему это было нужно), он и это делал с великим целомудрием и воздержанием. И слова Псалтыри всегда на устах его были, он воздержанием всегда был украшен, тяготам телесным всегда радовался, бедную одежду прилежно носил. Пива же и меда он никогда не вкушал, никогда к устам их не подносил и даже запаха их не вдыхал. К постнической жизни стремясь, он все это ненужным для человеческой природы считал»[12].

Так под сенью родительского крова проходил будущий великий основатель великой Лавры свои первые иноческие подвиги. Пост, молитва, послушание – всему этому научился он в родительском доме, и наука эта начиналась на Ростовской земле, среди ростовских святынь, под незримым покровительством ростовских святых. Святые родители, раз посвятив свое чадо Богу, уже ни в чем не препятствовали исполнению воли Божией о нем.

У боярина Кирилла были свои испытания, он проходил свою проверку на безусловное доверие и послушание воле Божией. Стали вдруг хуже идти дела, таяло богатство от частых поездок в Орду, дань татарская становилась все непосильнее, доходы уже не восполняли утраченного. Два события совсем разорили боярина. В 1327 году на Ростов совершили набег татарские рати, спалившие город и окрестные села. Немало зла и насилия творили московские воеводы, посланные Иоанном Даниловичем Калитой, после того как он добился в Орде ярлыка на великое княжение и выдал замуж за Ростовского князя Константина Васильевича свою дочь. По праву тестя и великого князя он распоряжался в Ростове как в своей вотчине, наместники же его и вовсе не считались ни со званием, ни с возрастом горожан, а под видом сбора дани и преследования противников Московского князя отбирали имущество, творили неправедный суд и чинили скорую расправу. Дело дошло до того, что градоначальника, престарелого боярина Аверкия, управлявшего городом с незапамятных времен, приказали повесить вниз головой и оставить так на поругание.

Понимал боярин Кирилл, что Иоанн Данилович делает с благословения святителя Петра великое дело, о котором он и сам так долго молился; что давно уже приспело время объединить все русские земли под началом единого государя; что Москве пал жребий стать столицей Русской земли. Но как пережить обиду, причиненную московскими насильниками, ограбившими родной город? Как стерпеть унижение Ростовского князя, которому столько лет служил он беспорочно? Только догадываться можно, сколько сомнений и колебаний пережил преподобный Кирилл, когда московский боярин Терентий Ртищ, давший начало славному русскому роду Ртищевых, предложил ему от имени малолетнего князя Андрея, младшего сына Иоанна Даниловича, переселиться в Радонеж – городок, который он создавал неподалеку от Москвы. Боярин Кирилл принял предложение и в 1328 году со всем семейством переселился в Радонеж, исполнив волю Божию, которую сумел увидеть за длинной чередой бед и огорчений и которой он не воспротивился.

За поместье, которое получило семейство, нужно было идти на службу к Московскому князю. Преподобный Кирилл был уже стар, и служить за него пошел старший сын, Стефан. На новом месте у преподобных Кирилл и Марии жизнь была уже не та, что в Ростове. От былого богатства и следа не осталось, а жизнь на земле требовала труда и заботы. Многое по хозяйству делали они сами, иначе откуда бы взялась сноровка на всякое дело у будущего Радонежского игумена. Эта жизнь в труде, неразвлекаемая молитва, радостный и добровольный пост, жизнь в скромном по сравнению с прошлым, но стоявшем рядом с храмом Рождества Богородицы доме, раздолье, открывавшееся с холма, на котором стоял их дом, создали неповторимый облик Игумена земли Русской – человека, в котором земная красота, стать и недюжинная сила сочетались с небесной красотой и высотой духа, неотмирным покоем и тишиной, царившими в душе праведника.

Дети росли и мужали. Старший, Стефан, женился еще в Ростове, да и младший, Пётр, обзавелся уже семьей. Только средний, Богом доверенный на сохранение, оставался с родителями, но и ему уже пришла пора делать свой жизненный выбор. Собственно, выбора как такового не было – он сам себя давным-давно определил на служение Богу. Не определено было только одно – когда и где начнется это служение, точнее – продолжится то служение, которое он нес уже в родительском доме. На двадцатом году Варфоломей, робея, заговорил со стариками о своем желании принять иноческий постриг. Радостно и в то же время тревожно и тоскливо дрогнули сердца Кирилла и Марии. Радостно – потому что сдержали они свой тайный обет и вырос сын для Бога, тревожно и тоскливо – потому что Стефан и Пётр живут своими домами и только на Варфоломея была надежда, что он останется с ними до гробовой доски. Всегда соглашавшиеся с сыном во всем, что касалось служения Богу, на сей раз они попросили его повременить и упокоить их старость. И Варфоломей подчинился – то был урок послушания и смирения своей воли, который обычно молодой послушник в монастыре получает от игумена. Будущий Игумен земли Русской получил его от своих святых родителей.

Не много времени прошло с тех пор. Предчувствуя близкую кончину Кирилл и Мария в 1334 или 1335 году приняли схиму в Хотьковском монастыре, где незадолго до того стал иноком овдовевший Стефан. Братья вместе ухаживали за готовившимися к исходу родителями, а после их кончины, пришедшейся на конец 1336 или начало 1337 года, похоронили их на монастырском кладбище. Варфоломей сорок дней по обычаю молился в монастыре о упокоении их святых душ в Царстве Небесном, подавал щедрую милостыню и готовился к осуществлению своего заветного желания. Много великих и малых дел предстояло ему, но уже никогда не оставит он своей заботой эту скромную обитель и этих родных его сердцу могил.

Святость родителей преподобного Сергия была очевидна уже для его современников. Составитель его первого жития преподобный Епифаний Премудрый пишет, что будущий Игумен земли Русской родился «от родителей благородных и благоверных: от отца, которого звали Кириллом, и матери по имени Мария, которые были Божьи угодники, правдивые перед Богом и перед людьми, и всякими добродетелями полны и украшены, что Бог любит. Не допустил Бог, чтобы такой младенец, который должен был воссиять, родился от неправедных родителей. Но сначала создал Бог и предуготовил таких праведных родителей его и потом от них произвел своего угодника»[13]. Преподобный Епифаний был земляком и учеником Радонежского игумена и от него самого, от его старшего брата Стефана, его племянника Иоанна, ставшего в иноческом постриге Феодором, а впоследствии – епископом Ростовским, от многочисленных общих знакомых по Ростову мог знать о семейном укладе известного ростовского рода, о характерах и жизни преподобных Кирилла и Марии. Так что эти высокие слова не были простой данью правилам составления жития святого угодника, но истинно отразили высоту их жизни.

Местное почитание Кирилла и Марии началось вскоре после их упокоения. Сам преподобный Сергий не раз говорил пришедшим к нему, что прежде следовало бы зайти на могилки его родителей и помолиться о их упокоении, поведать им свои печали и нужды. Невозможно заподозрить этого великого светильника земли Русской даже в тени самолюбивого превозношения – такого полного и нерушимого смирения достиг он. Это знание меры святости своих родителей дано было ему от Бога, Который открывал Своему избраннику многие тайны земного и небесного мира. И после своей кончины Преподобный не раз являлся вместе со своими родителями и призывал молящихся ему обращаться с молитвой к схимонахине Марии и схимонаху Кириллу. Поэтому по всей России были распространены иконы, на которых преподобный Сергий изображен у гроба своих родителей с кадилом в руке, преподобные Кирилл и Мария изображены были с нимбами.

Покровский Хотьков монастырь стал почитаться как усыпальница рода Сергиева, а к преподобным Кириллу и Марии устремились богомольцы со всех концов Русской земли. Множество исцелений от неизлечимых болезней, случаев чудесной помощи в трудных жизненных обстоятельствах, избавление от эпидемий и моров давали народу Божию несомненную уверенность в святости родителей Сергиевых. Таким же памятником смиренным супругам и их великому чаду был и остается в наше время Троице-Сергиев Варницкий монастырь на Ростовской земле, где тоже во все времена почитались родители Преподобного.

В 1992 году на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви родители преподобного Сергия были причислены к лику святых. До тех пор они были хранителями своей веси и почитались святыми на своей родине, в Ростове, и на своей второй родине – в Радонежских пределах. Теперь Церковь воззвала их послужить вместе с их святым сыном всей земле Русской, по которой в то время безудержно разливалось море греха и соблазнов. В ответ на пропаганду всех мыслимых видов разврата Святая Церковь подняла знамя чистоты и красоты православного брака, являя миру пример святых супругов.

Начало иноческого пути

Отзвучали песнопения последней литургии заупокойного сорокоуста, сделаны последние распоряжения относительно отцовского имущества, пришедшегося на его долю (что-то было роздано бедным и нищим, что-то оставалось младшему брату, Петру) – впереди обозначился ясный и прямой путь Варфоломея, которому суждено уже в ближайшем будущем стать иноком Сергием. Казалось бы, с юношеским восторгом должен был он устремиться по этому пути, воспарив над землей от радости сбывшейся мечты. Но Варфоломей спокоен и тих – молитва, пост и богомыслие уже давно обуздали в нем юношеские страсти, светлая печаль по усопшим родителям умирила и смирила внешние чувства, а привычка к послушанию подвигла его просить старшего брата Стефана последовать с ним в лесную глушь для отшельнической жизни. Во всем этом уже ясно проглядывает будущий облик великого подвижника – тишина, простота, внутренняя сосредоточенность, смиренная готовность уступить первенство и принять на себя самое трудное соединятся в нем с великой любовью к Богу, стремлением служить Ему единому, самозабвенно и безраздельно предаваясь в Его святую волю. А пока они со Стефаном идут по заповедным радонежским лесам в поисках места своих будущих подвигов.

Стефан поддался на уговоры младшего брата легко, но эта легкость ухода от мира была совсем иного свойства, чем у Варфоломея. После переселения в Радонеж Стефан поступил на службу к великому князю Симеону Гордому. Но вскоре его семейному счастью пришел конец: недолго проболев, умерла его ненаглядная жена Анна, оставив ему двоих малолетних сыновей, Климента и Иоанна. Этого горя Стефан пережить не смог и, оставив сыновей на попечение Петра, ушел в Хотьковский монастырь. Монастырская жизнь, болезнь и кончина родителей на время притупили боль, но полного утешения не принесли. Потому Стефан с такой готовностью устремился за братом, надеясь в лесной глуши совладать со своей бедой.

Когда пришли на Маковец, небольшой холм, вздымавшийся над ложбиной, в которой мирно журчал небольшой источник, Стефан и Варфоломей по таинственной и неизреченной радости, наполнившей их души, поняли, что дальше идти уже не нужно, что Господь привел их туда, где назначено им подвизаться. Место это располагалось всего в десяти верстах от Радонежа. Со всех сторон его окружали вековые леса, в которые по едва приметным тропам забредали лишь охотники в поисках добычи. Между тем оно издавна имело свое название. Известно оно было в округе загадочными и странными явлениями, которые нередко возбуждали любопытство и благоговейный страх у местных жителей. Случалось им видеть таинственный свет, по временам озарявший Маковец, слышать колокольный звон и дивное пение, доносившиеся оттуда. Но люди там не селились, и место то сберегалось до времени, назначенного Промыслом Божиим…

Сотворив молитву, братья соорудили шалаш, обустроились на скорую руку и принялись рубить лес. Построили келлию и поставили небольшую «церквицу». Затаив в душе свое заветное, Варфоломей приступил к брату с вопросом: чье имя прославится среди лесной глуши, в честь кого освятят они свой крохотный, своими руками срубленный храм? Стефан ответил, не задумываясь. Он напомнил брату о предсказании крестившего его иерея, нарекшего его служителем Святой Троицы. Варфоломей был несказанно рад, он верил, что Сам Господь исполнял его заветное желание, которое он не решался высказать вслух, во всем подчинившись старшему брату, как подчинялся прежде отцу.

Вскоре Стефан отправился в Москву, чтобы просить разрешения князя монашествовать в радонежском лесу и благословения святителя Феогноста на освящение лесного храма в честь Святой Троицы. Святитель благословил радонежских отшельников и послал вместе со Стефаном иереев со всем необходимым для освящения нового храма и совершения в нем первых богослужений. Так, предположительно в 1337 году началась история Троицкой обители, ставшей впоследствии Лаврой.

Варфоломей с братом Стефаном строят церковь в лесу

До тех пор пустынных обителей на Руси не было, монастыри строили в городах, потому монастырская жизнь шла под сильным влиянием жизни мирской. Юноша Варфоломей мечтал о подлинно монашеской жизни, устроенной по правилам древних подвижников. Не может быть сомнения в том, что он знал писания древних отцов, иначе его стремление к пустынной жизни объяснить было бы весьма затруднительно. Теперь он с радостью приступил к практике отшельнической жизни. Сосредоточенная молитва, богомыслие, труд мерной чередой заполняли время. Безраздельная любовь к Богу наполнила его сердце. Смиренная покорность Божественной воле, полное отсечение собственных желаний и устремлений, как щитом, прикрыли его от нападок злобных и могущественных врагов. Он ни о чем больше не мечтал, ни к чему иному не стремился: он пришел сюда, чтобы всю свою жизнь быть наедине с Господом, приближаясь к Нему по мере своих сил, преодолевая свою духовную немощь дарованной свыше благодатью.

Стефан прожил с братом в лесной глуши недолго. Он оказался не готов к этой жизни, которая так естественна и органична была для Варфоломея, приготовленного к ней почти монашеской жизнью в родительском доме. В монастырских обителях новоначальный брат проходит длительный искус, прежде чем получает постриг, а на отшельничество выходит по благословению духовного отца или игумена после долгих лет жизни в смирении, послушании, посте и молитве. Только достигшим совершенства в этих подвигах доверяют мудрые старцы подвиг пустынного жительства. Стефан пришел на отшельничество из мира, пришел не по велению сердца, а в стремлении избыть свое горе. Страсти кипели в нем, делая его легкой добычей бесовских сил. Искушать сердце новоначального пустынника начинает обычно дух уныния, парализующий волю, наполняющий душу беспричинной тоской, вызывающий неодолимое желание уйти из пустыни, вернуться в привычный мир. Закаленные в подвиге преодолевают искушение постом и молитвой, неопытные и малодушные поддаются лукавому внушению и оставляют начатый труд. Так случилось и со Стефаном. Он ушел в Москву и построил себе келлию в Богоявленском монастыре. Здесь, по свидетельству преподобного Епифания Премудрого, он подвизался по всей строгости монашеских уставов и вскоре обрел духовного друга в иноке Алексии, будущем митрополите Московском. Оба они высотой своего жития привлекали внимание не только монашеской братии, но вскоре стали известны и в миру. Князь Симеон Иоаннович Гордый и многие его ближние бояре избрали их своими духовниками и нередко советовались с ними и по княжеским делам. Здесь пройдет Стефан все ступени монашеского делания, чтобы потом вернуться к брату в его пустынный монастырь, о котором он не смог забыть, несмотря ни на что.

Варфоломей остался на Маковце один, но дух его не смутился. Бесы не раз приступали к нему, но ничего не могли поделать с его не знающим сомнений упованием на благую и совершенную волю Божию. Принимать монашеский постриг он не спешил, отдавая и это в руки Божии, но, когда получил небесное извещение, оставшееся тайной его святой души, призвал на Маковец знакомого ему (может быть, даже по Хотькову) игумена Митрофана и попросил пострига. Игуменами в то время назывались монахи, имевшие право духовничества в миру. Они же имели право постригать в монашество мирян, пожелавших монашествовать в миру. Такое по обычаям того времени не возбранялось.

Игумен Митрофан совершил монашеский постриг боярского сына Варфоломея, уроженца старинного и славного города Ростова, 7 октября, в день, когда Святая Церковь вспоминает мучеников Сергия и Вакха, пострадавших в конце III века в Риме. По обычаю имя новопостриженному иноку нарекалось в честь одного из святых, чья память приходилась на день пострига. Варфоломей был наречен Сергием. Игумен Митрофан пробыл на Маковце неделю. Он ежедневно совершал Божественную литургию и причащал инока Сергия Святых Христовых Таин, наставлял его в монашеской жизни, а по прошествии недели оставил его. Сказав на прощание: «Бог да будет тебе прибежище и сила, еже на врагы, еже противитися кознем его и лаянию»[14].

Пострижение Варфоломея в монахи

В полном одиночестве инок Сергий провел около двух лет. Это были годы напряженнейшей молитвы и борьбы с бесовскими искушениями. Особенно нападали бесовские полчища по ночам. Когда были испробованы все бесовские хитрости, а подвижник остался невозмутимо спокойным и твердым, на святого Сергия восстал сам сатана. В один из вечеров, когда преподобный Сергий вошел в церковь, чтобы петь заутреню, внезапно стена церковная расступилась и явился сатана с многими полчищами сил бесовских в островерхих литовских шапках, скрежещущих зубами, вопящих и грозящих подвижнику смертью. Подобные явления знакомы всем пустынникам: диавол всегда силится разорить святое дело в самом начале, не допустить утверждения подвижника в своей пустыни, чтобы не дать возникнуть обители, которая станет со временем бастионом духа, прибежищем людей, ищущих путей небесных. Вот и на Маковце бесновалась нечистая сила, грозила, шумела, вопила в сотни глоток: «Отиди, отиди от места сего! Что ища пришел еси в пустыню сию? Что хощеши обрести на месте сем? Что требуеши, в лесе сем седя? Жити ли зде начинаеши? Векую зде водворяеши? Не надейся зде жити: не к тому можеши ни часа закоснети. Се бо… место безгодно и не проходно, со все страны до людей далече, и никтоже от человек не присещает зде. Не боиши ли ся, егда от глада умреши зде или душегубци разбойници, обретше, разбьют тя? се бо и зверие мнози, плотоядци, обретаются в пустыни сей, и волци тяжции выюще, стадом происходят сюду… <…> И каа потреба есть тебе, аще зде зверие, нашедшее, снедят тебе, или какою иною безгодною, безлепотною, напрасною умреши смертию? Но без всякого пождания, встав, побежи скорее еже от зде, никако не размышляя, не сумняся, ни озираяся вспять, семо и овамо, – да не тебе еже от зде скорее проженем и умертвим…»[15].

Каково было молодому иноку слушать это ненастными осенними и лютыми зимними ночами? На этот вопрос может ответить только тот, кто пережил подобное. Невиданное на Руси дело затевал инок Сергий – за ним вслед устремятся сотни учеников. Они понесут свет Христовой веры в лесные дебри бескрайней Руси. Этот свет озарит и освятит безлюдные дотоле места, привлечет сотни и сотни людей. Вокруг убогих деревянных стен возникающих обителей зародятся города и села, крест Христов и молитва изгонят нечистую силу из обжитых ею лесов и болот. Освященная и просвещенная земля процветет дивным цветом и принесет сторичный плод. Прежде чем придут сюда князья со своими дружинами, земли эти приведут под священные стяги смиренные иноки в стареньких, потертых, проверенных на прочность ветрами и дождями рясах. И во главе этого святого воинства суждено было стать безвестному иноку с Маковца, затерянного в радонежских лесах. В этом смысле он был истинным собирателем Руси под священными хоругвями Церкви Христовой.

Простой и ясной представляется жизнь инока Сергия в эти два года. Он ежедневно совершал все положенные церковные службы, кроме литургии, которую не имел права совершать, так как не был облечен священническим саном. Молитвы и псалмы были всегда у него на устах и в сердце, чтение Священного Писания укрепляло его во всех трудах. Ночами подвижник подолгу молился, днем выполнял необходимые работы по хозяйству – летом рубил лес, корчевал пни, копал землю, вел огород, готовил на зиму дрова, запасался лучиной для долгих ночных молитв, правил изгородь, в образцовом порядке содержал свою малую церквицу. Зимой дел по хозяйству меньше, но зато больше времени для молитвы и чтения. Еда – самая простая: хлеб, который приносит кто-то из Радонежа (скорее всего, Пётр, а может быть, кто-то иной по его поручению), овощи со своего огорода, вода из источника, что укрылся под горкой. Одежда – одна и та же летом и зимой, но от холода и зноя радонежского отшельника хранит сердечная молитва, имя Божие становится его покровом и защитой.

Собеседниками Преподобного были только лесные звери и птицы. Зверья здесь водилось много, были и медведи, которые, наверное, не раз подходили близко к келлии и были агрессивны и напористы. Волки стаями пробегали мимо, и намерения их, наверное, не всегда были миролюбивыми. Против этой угрозы, как и против бесовских нападений, Преподобный оборонялся своим единственным оружием – крестом и молитвой, и звери не причиняли ему никакого зла. А один из медведей, раз получив из рук Преподобного краюху хлеба, в течение долгого времени являлся к его келлии едва ли не каждый день. Преподобный делился с ним всем, что имел, и нередко отдавал лохматому гостю последний кусок хлеба. Так Божией благодатью в чистой и смиренной душе инока Сергия уже в это время сиял образ Божий, проступало истинное богоподобие, утраченное Адамом, и лесные звери склонялись перед ним, как перед первозданным Адамом.

Это была святая жизнь святого избранника Божия, и ничего более не желал он, кроме как встретить свой смертный час в этой полюбившейся ему лесной пустыни, никому не ведомым, кроме одного Бога. Однако Господь судил иначе…

Лесная обитель

К концу второго года жительства преподобного Сергия на Маковце о нем было уже известно многим искателям истинного подвижничества. Поначалу приходили к нему для беседы и назидания, но вскоре появились среди приходящих и те, кто желал подвизаться под руководством молодого, но уже столь опытного пустынножителя. Сергий на первых порах не только не хотел принять их, но и прямо запрещал селиться в своей пустыни, предупреждая о тяготах и трудностях пустынного жительства. Пришедшие к нему соглашались терпеть все ради того, чтобы жить рядом с таким угодником Божиим. Всегда покорный воле Божией и на этот раз уразумевший пути Божии, Преподобный давал первое наставление пришедшим: «Я не изгоню вас, поскольку и Спаситель наш говорил: Грядущаго ко Мне не изжену вон (Ин. 6, 37), и Давид сказал: Се, сколь добро, или сколь красно, но еже жити братии вкупе (Пс. 132, 1). Я, братие, хотел жить один в пустыни сей и так скончаться на месте сем. Но если угодно Богу, чтобы быть монастырю в этом месте и многой братии, да будет воля Господня! С радостью принимаю вас. Только потрудитесь создать себе келлии. И да будет вам известно, что если в пустыню сию жить пришли, если со мною в месте этом пребывать хотите, если работать Богу пришли, приготовьтесь терпеть скорби, беды, печали, всякие трудности и нужду и недостатки, нестяжание и бодрствование. И если работать Богу пришли, то уготовайте ваши сердца не для пищи и брашна, не для покоя и безмятежности, но на терпение, чтобы терпеть всякое искушение, всякие трудности и печали. Приготовьтесь к трудам, пощению, подвигам духовным и многим скорбям: Многими бо скорбъми подобает нам внити в Царствие Божие (Деян. 14, 22); Узок путь и прискорбен есть, вводяй в жизнь вечную. И мало их есть, иже обретают его (ер.: Мф. 7, 14); Мнози суть звани, мало же избранник (Мф. 20, 16). Потому мало спасающихся. Мало стадо Христово, о котором в Евангелии сказал Господь: Не бойся, малое стадо, яко благоизволи Отец Мой дати вам Царство Небесное (ер.: Лк. 12, 32)»[16]. В ответ на это с радостью отвечали ученики: «Все поведенное тобой сотворим и ни в чем не ослушаемся тебя».

Первым пришел на Маковец к иноку Сергию некто Василий, прозванный Сухим: возможно, это прозвание дано ему было за чрезвычайное воздержание, отчего был он худ и сухощав. Он пришел с верховьев реки Дубны и был уже в преклонных летах, так что в нарождающейся обители прожил недолго и вскоре отошел ко Господу. Среди первых пришедших были и земляки Сергиевы, ростовчане: ростовский вельможа Онисим, ставший впоследствии диаконом, и Елисей, его сын (о них упоминает преподобный Епифаний в рассказе о переселении Кирилла и Марии и других ростовчан в Радонеж), Андроник. В числе первых учеников были также преподобные Сильвестр Обнорский и Мефодий Пешношский.

Вокруг лесной церковки одна за другой возникают двенадцать келлий – по числу учеников, и это число долго остается неизменным. Так Господь прикровенно дает понять, что здесь, в лесной глуши, совершается нечто важное и новое, чему должны научиться подвижники, приходящие сюда из разных концов Русской земли, как когда-то учились у Него апостолы.

Мала и неказиста была эта новосозданная обитель. Кругом на много верст раскинулись вековые леса – ни тропинок, ни дорог. За мощными седыми стенами, за дивными храмами нынешней Лавры уже почти невозможно даже мысленным взором разглядеть тот деревянный монастырей, с которого она начиналась. К счастью, житие преподобного Сергия сохранило нам его описание: «Скромен и убог был тогда вид Троицкой Лавры. В глухом бору над речкой расчищена поляна и обнесена тыном. На поляне стоит небольшая церковь и несколько таких же малых келлий, разбросанных в беспорядке, как пришлось…Между келлиями еще стоят и шумят деревья; около самой церкви лежат срубленные колоды дерев и торчат пни; кое-где взрыты гряды и засажены овощами. Таков был монастырь преподобного Сергия в первые годы после своего возникновения»[17].

Жизнь в монастыре течет неспешно, по раз и навсегда заведенному чину. Семь раз в день братия собираются в церковь на молитву, во исполнение слов Псалмопевца: седмерицею днем хвалах Тя [Пс. 118, 164). Между этими положенными по Уставу церковному службами братия совершают еще молебные пения, молятся они и во время работ, во время краткого отдыха в келлиях. Непрестанная молитва по заповеди апостола и по примеру святых отцов была их неукоснительным правилом. По праздникам в обитель приходил священник из ближайшего села или игумен Митрофан, постригавший преподобного в монашество, и совершал литургию, за которой братия причащалась Святых Христовых Таин.

Миниатюра из рукописи лицевого Жития прп. Сергия, кон. XVI в.

Руководит жизнью в обители, конечно же, преподобный Сергий, но сам он остается лишь смиренным иноком, не облеченным ни священным саном, ни игуменским званием. Он управляет исключительно силой собственного примера, кротким и смиренным словом и на деле исполняет завет Христов: кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою [Мк. 9, 35). Преподобный принимает на себя все самые трудные и нелюбимые братией работы: носит воду в двух водоносах (нередко тайно и оставляет ее при дверях братских келлий), рубит дрова и складывает в аккуратные поленницы около дверей келлий, мелет зерно. Печет хлеб, кроит и шьет одежду для себя и для братии. Если кто-то из братий отходил ко Господу, сам готовил усопшего к погребению. По слову преподобного Епифания, святой первоначальник Лавры служил братии как раб купленный, всячески стараясь облегчить им жизнь. К слову, сам Преподобный был высокого роста, крепок и силен – по слову жизнеописателя, он «имел силу против двух человек».

Так сложилась полнокровная монашеская община, хотя в ней еще не было канонически поставленного игумена. По-прежнему братия совершали положенные Уставом богослужения, но с ростом их числа все острее сказывалась необходимость в священнослужителе, совершающем Божественную литургию, которая есть сердцевина и основание жизни во Христе. Обстоятельства внешние тоже требовали священнического служения в монастыре, ставшем уже известным миру. В начале 1350-х годов на Русь пришла чума – «черная смерть», как называли ее в то время. Зародившись в 1320 году в пустыне Гоби, смертоносная эпидемия, значительно сократив население в Азии, в 1345-м пришла на Кавказ и в Крым, а в 1348-м вовсю свирепствовала уже в Европе, выкосив почти треть ее населения. Спасения от болезни не было, всюду воцарились страх и уныние. Вымирали целые города и села. В Киеве, Чернигове, Смоленске и Суздале уцелела лишь треть населения; в Глухове и Белозерске не осталось ни одного человека. Не успевали отпевать и хоронить умерших. В 1353 году умер митрополит Феогност, два сына великого князя Симеона Иоанновича и сам великий князь. Напуганные люди жались к монастырям: приготовившись к смерти по-христиански, не так страшно было отходить в вечные обители. Нет сомнения в том, что и в Троицкую обитель приходило в те страшные годы гораздо больше богомольцев, и им нужны были и исповедь, и причащение Святых Христовых Таин, и надежда на христианскую кончину живота.

Братия все чаще стали приступать к Преподобному с требованием, чтобы он принял священный сан и управление обителью. Преподобный Сергий уклонялся от этой чести, сколько мог. Он объяснял братии, что желание игуменства есть начало и корень властолюбия, и ни за что не соглашался принять игуменский жезл. Однако братия тоже стояли на своем. Однажды братия, собравшись все вместе, пришли к Преподобному и сказали: «Отче! Мы не можем долее жить без игумена. Исполни наше сердечное желание: будь нам игуменом, будь наставником душ наших. Мы будем каждый день приходить к тебе с покаянием и открывать перед тобою нашу совесть, а ты будешь подавать нам прощение, благословение и молитву. Мы желали бы видеть тебя совершающим ежедневно Божественную литургию и от твоих честных рук причащаться Святых Христовых Таин. Ей, честный отче, таково наше общее сердечное желание. Не откажи нам в этой милости»[18].

Преподобный Сергий и на этот раз отказался, прося братию оставить его Богу, чтобы Он творил на нем Свою святую волю. Не трудов и ответственности боялся святой Сергий – нет, боялся он только одного: повредить своему спасению, нарушить волю Божию, приведшую его в пустыню для смиренной и покаянной молитвы. Однако именно воля Божия проявилась в упорстве братий, которые, беззаветно любя своего учителя, впервые воспротивились ему. «Зачем ты, отче, – говорили они ему, – отказываешься исполнить наше общее желание? Ведь ты основатель обители сей – будь же ей и настоятель. Твоя добродетель собрала нас сюда – она же пусть и управляет нами. Ты насадил виноград сей – ты и питай нас своим учением и плодами примера твоего. Вот наше последнее слово: или сам будь нам игуменом, или, если не хочешь, иди испроси нам игумена у святителя; если же не так, то мы все разойдемся отсюда»[19].

И еще несколько дней продолжались эти переговоры и уговоры. В этих беседах с братией просияло поистине Христово смирение Преподобного. «Простите меня, отцы мои и господие, – со слезами говорил он старцам, пришедшим к нему за решительным ответом, – кто я, грешный, чтобы мне быть иереем Божиим? Как дерзну я на такое служение, пред которым со страхом и трепетом преклоняются и самые Ангелы? Нет, это выше меры моей, отцы мои: я еще не начинал жить по-монашески – как же я осмелюсь коснуться святыни Божией? Вот мое дело: плакать о грехах моих, чтобы вашими же святыми молитвами достигнуть оного края желаний, к которому стремится от юности моя грешная душа»[20].

Братия поняли, что никакие уговоры не склонят их любимого Авву изменить свое решение, и тогда прибегли к последнему средству: сказали, что оставят служение Святой Троице, разойдутся с места сего и станут невольными нарушителями своих обетов. Святой Сергий услышал в этих словах Божественный наказ и со смирением отвечал: «Желаю лучше учиться, нежели учить, лучше повиноваться, нежели начальствовать, но боюсь суда Божия, не знаю, что угодно Богу; святая воля Господня да будет!»[21].

Посвящение прп. Сергия в священнический сан

Порешили на том, что Преподобный вместе с несколькими старцами обители отправятся к первосвятителю и отдадут решение вопроса на его усмотрение. Митрополита Московского Алексия в то время в Москве не было, его замещал епископ Волынский Афанасий, который пребывал в Переславле-Залесском. Ранним утром, перед началом литургии, Преподобный явился к святителю. Он еще сохранял надежду на то, что игуменская доля минует его, но ответ епископа Афанасия на его просьбу поставить игумена для обители Святой Троицы развеял ее. Имя Сергия уже было известно епископу знал он и о пророчестве крестившего младенца Варфоломея иерея, потому без колебаний он нарек инока Сергия игуменом обители и отцом братии, а на его попытку отклонить от себя это высокое звание сказал: «Возлюбленный! Ты все стяжал, а послушания не имеешь…»[22].

Братия на Маковце с нетерпением ждали возвращения посольства. Преподобный был встречен со слезами радости. Сразу же все отправились в церковь. После молитвы перед иконой Святой Троицы новопоставленный игумен произнес свое первое настоятельское поучение. Теперь ежедневно будет он наставлять их путям Божиим, своим примером укреплять их волю. Поучения его были просты, но именно поэтому они ложились в сокровенные тайники души его учеников. Некоторые из них процитированы в житии, написанном преподобным Епифанием, другие были записаны братией. Одно из них хранилось в библиотеке Санкт-Петербургской Духовной академии: «Внимайте себе, братие, всех молю, прежде имейте страх Божий и чистоту душевную и любовь нелицемерную, к сим и страннолюбие, и смирение с покорением, пост и молитву. Пища и питие в меру, чести и славы не любите, паче же всего бойтесь и поминайте час смертный и Второе Пришествие»[23].

Теперь он становился в полном смысле отцом братии во всем: в молитве, в подвиге, в обыденных трудах, в скорби и печали. В своем игуменском служении он подражал великим основателям древних монастырей и преподобному Феодосию, игумену Печерскому Не игуменским посохом, но кротостью и любовью, собственным примером назидал, вразумлял и оберегал от искушений вверенную ему от Бога братию.

Трудов и забот с принятием игуменской должности заметно прибавилось, а в сутках оставались все те же самые двадцать четыре часа. Тем не менее Преподобный не ослабляет своего молитвенного делания и остается прежним иноком Сергием, смиреннейшим среди смиренных. Он по-прежнему исполняет самые трудные и черные послушания. Но есть у него одно послушание, особенно дорогое и любимое, и к нему он не допускает никого из братии, хотя в этом послушании многие хотели бы ему помочь. Это приготовление всего необходимого для служения Божественной литургии. Он сам мелет зерно, изготовляет и печет просфоры, катает свечи, готовит все необходимое в алтаре, варит кутью. Сколько бы ни было у него дел, как бы ни устал, но в церкви он всегда раньше всех, а выходит из нее последним. И это его искреннее, глубинное благоговение к службе Божией более всего – из всех известных нам подробностей его жизни – являет нам подвижника, высоко поднявшегося по ступеням лествицы добродетелей, достигшего полноты богосозерцания и боговедения.

Радонежский игумен зорко следит за духовным состоянием каждого из братий, печется о строгом соблюдении уставов. Слово его, сказанное с кроткой любовью, врачует духовные недуги, питает добрые начала. Однако в случае необходимости он не медлит наказать нерадивого или строптивого. По ночам он подолгу молится о вверенном ему словесном стаде – о всех вместе и о каждом в отдельности: он не стремится воспитывать их по одному стандарту, но ведет каждого своим путем, давая раскрыться каждой личности. Многие из них вскоре выйдут из Троицкой обители и пойдут в лесные дебри на пустынное жительство по примеру своего Аввы и станут основателями новых пустынных монастырей. От малой лесной обители, укрытой в радонежских лесах, начнется на Московской Руси новое монашество – пустынное, по примеру древних отцов, которого Русь раньше не знала. Потому преподобного Сергия называют отцом русского монашества, имея в виду монгольскую и послемонгольскую Русь, как преподобного Феодосия, игумена Печерского, называли отцом монашества домонгольской, Киевской Руси. Преподобный Феодосий был одним из тех святых, у которых учился монашеской жизни преподобный Сергий. Среди его учителей были преподобные Антоний Великий и Евфимий Великий, Феодосий Киновиарх – первоначальник общежительных монастырей, преподобные Ефрем Сирин, Исаак Сирин, Иоанн Лествичник и другие отцы. Об этом свидетельствуют древние списки с их творений, которые сохранились в Троице-Сергиевой Лавре. С самого основания обители здесь было начато «книжное дело» – монахи переписывали труды святых отцов и для собственного пользования и по заказу, так что лаврская библиотека – одна из древнейших в России.

Первые десять-пятнадцать лет были трудными, обитель была бедной. Случалось и голодать по несколько дней. Не всегда было масло и вино для совершения литургии. Часто вместо свечей освещал лесной храм тусклый свет лучины. Книги списывали на бересту. Церковные сосуды были деревянными, и сам настоятель совершал богослужения в облачениях из простой крашенины. За стенами монастыря своим чередом текла мирская жизнь. Многим из братии приходило на ум пойти к людям и попросить у них милостыни: на Руси в те времена это было обычным делом, и как ни тяжела была жизнь, с монашествующими всегда делились последним. Но выходить из обители за милостыней Преподобный не разрешал: он учил братию полагаться во всем на Бога, как бы долго ни испытывал Он веру и терпение собравшихся послужить Ему.

Игуменские заботы поглощали время и внимание Преподобного, и ему некогда было позаботиться о хлебе насущном для себя самого. При крайней скудости обители нередко доводилось ему обходиться самым малым, а то и голодать. Однажды он пробыл без пищи два дня, но потом не выдержал и пошел к старцу Даниилу, о котором знал, что есть у него решето гнилых сухарей, которые старец есть не хочет. Преподобный игумен нанялся к нему в работники: построить сени к келлии. Даниил засомневался: не дорого ли возьмет игумен за работу? Мол, есть у него договоренность с крестьянином из ближнего села, так тот, наверное, возьмет дешевле. Игумен предлагает свою цену – решето тех самых гнилых сухарей. Даниил вынес ему просимое, но Преподобный, несмотря на сильный голод, отказался принять плату за не выполненную еще работу. Вечером, закончив работу, получил святой игумен условленную плату и утолил свой голод. Братия с удивлением и страхом смотрели, как Преподобный вкушал заплесневевшие сухари, и в который раз дивились смирению и терпению своего любимого Аввы.

Однажды братии пришлось голодать несколько дней. Один инок возроптал и пригрозил Преподобному, что назавтра они все разойдутся. Преподобный утешал братию ласково, с терпением, призывая положиться на Бога, Который и птиц небесных кормит, – так неужели же их, ради Него отрекшихся от всего, что в мире, не накормит? К терпению и упованию призывал Преподобный братий, и не успел он еще закончить свою речь, как прибежал радостно возбужденный привратник и сообщил, что неизвестно откуда взявшиеся благодетели привезли в обитель возы с хлебами и другой снедью. Игумен остался верен себе: прежде чем сесть за трапезу, собрал всех в храме, чтобы возблагодарить Бога. В радости все как-то забыли пригласить за стол неведомых благодетелей, а те поспешили удалиться из обители, ссылаясь на дела неотложные. Хлебы были мягкими и теплыми и такими вкусными, каких никто из братий до той поры не едал, между тем неизвестные благодетели сказали, что везли их издалека. Из этого уразумели братия, что было это Божие посещение по молитвам святого игумена, и от всей души прославили Бога.

В другой раз нестроения возникли на Маковце, когда оскудел окончательно источник под горой. Чего только не привелось услышать святому Сергию от братий, но и на этот раз не возмутился он духом, а лишь смиренно оправдывался: «Братия, я желал один безмолвствовать на сем месте, Богу же угодно было, чтобы возникла здесь обитель. Он может и воду нам даровать, только не изнемогайте духом…»[24]. А потом спустился под гору, взяв с собой одного из учеников, и там, в чаще, преклонил колени над небольшой лужей с дождевой водой. По молитве его забил из земли источник, из которого не только иноки стали брать воду, но и миряне нередко присылали сюда за водой, потому что всю округу облетела весть, что многие болящие, испив той воды, распрощались со своими недугами.

Священное число «двенадцать» в количестве учеников Сергиевых сохранялось довольно долго: кто-то уходил, не выдержав трудностей пустынного жития, кто-то отходил в обители вечные, но их места тут же заполнялись другими искателями истинно монашеской жизни. Апостольское число нарушилось с приходом на Маковец смоленского архимандрита Симона (ок. 1357 г.). Он был уже в зрелых летах и пользовался почитанием всей смоленской паствы за добродетельную и строгую монашескую жизнь, но предпочел стать простым монахом «у Троицы», чем оставаться признанным и знаменитым архимандритом в старинном Смоленске. Архимандрит Симон был богат и все свое богатство сложил к ногам смиренного Сергия. Преподобный в этом усмотрел указание Божие и тотчас же приступил к расширению монастыря. Вместо прежней малой церковки была построена новая, больших размеров. Вокруг нее правильным четырехугольником расположились братские келлии. Позади каждой келлии до ограды было оставлено достаточное место для огородов.

С тех пор число братии стало быстро возрастать. Преподобный принимал всех, хотя постригать в монашество не спешил. Он облачал новопришедших в длинные темные одежды и посылал на послушания. Всем новичкам помогал обустроиться в обители: сам рубил лес, помогал ставить келлии, разводить огороды.

Жить в мире и братской любви учил преподобный Сергий всех доверивших ему спасение своей души и молитвой и крестом бороться с искушениями, которые наводит на иноков враг рода человеческого, и с трудностями пустынной жизни. Жизнь монашеская всегда полна скорбей и искушений, но не было бы во все века стольких стремившихся к этому подвигу, если бы после перенесения со смирением и радостью всех тягот, преодоления всех искушений не озаряла бы душу подвижника благодать Божия. Так и в Сергиевом монастыре над всеми невзгодами и искушениями царила радость о Господе, нелицемерная любовь и молитва – не только о спасении собственной души, но обо всем страждущем мире. И мир (то есть люди, живущие обычной жизнью) воспринял токи этой высокой, неотмирной радости и покоя, исходившие от маленького лесного монастыря, и сам пришел к его вратам. Потянулись паломники со всей земли Русской – кто за советом, кто за утешением, кто за благословением. Все приходившие чувствовали, что в монастыре этом жизнь совсем другая; что можно посреди бедности и невзгод жить верой и надеждой на Бога, что можно так любить Бога и людей, что за ничто покажутся и бедность, и страх, и сама смерть. Паломники возвращались к себе домой умиротворенные, радостные, осененные надеждой и укрепленные верой. И эту радость, это светлое упование они разносили по всей Русской земле.

Так верой и любовью смиренный Троицкий игумен врачевал народную душу, надломившуюся и иссохшую после страшного татарского разгрома. И скоро уже люди всех званий и состояний признали в Маковецком отшельнике духовного вождя и пастыря всей Руси, а дорогу, которая шла от Москвы в северные города, проложили по-новому – так, чтобы она проходила мимо святых врат Троицкой обители.

Примерно через пятнадцать лет после возникновения обители стали селиться вокруг нее крестьяне. Они в изобилии понесли в обитель хлеб и другие припасы. По новой дороге устремились к Радонежскому чудотворцу князья и бояре, они щедро жертвовали обители все необходимое. Трудные времена крайней скудости и бедности отошли в прошлое. Впереди было испытание благополучием и довольством.

Смиренный чудотворец и великий исихаст

Много может молитва праведника. Сам Господь сказал Своим ученикам: Дела, которые Я творю, и вы сотворите, и больше сих (ср.: Ин. 14, 12). И это слово Христово сбывается на великих подвижниках, которые покаянной, смиренной молитвой, постом, бдением, постоянным устремлением к Богу очищают свои души от всего земного и тленного, чтобы Божественная благодать могла обитать в них. Они достигают истинного богоподобия, и Господь щедро наделяет их благодатными дарами. По их молитве здравие возвращается к безнадежно больным и оставленным врачами, воскресают усопшие, затворяются и отверзаются небеса, отступают враги. Им открыто расположение человеческих душ, прошлое и будущее они видят как настоящее, им дана сила врачевать человеческие души. Сами они не ищут этого дара чудотворений и лишь по великой любви к миру, из которого они бежали в пустыни, служат этому миру, врачуя дарованной от Господа благодатью его язвы.

Сколько чудес сотворил смиренный Радонежский игумен, ведает только Сам Бог. В житии его описаны лишь некоторые из них, но по тому, как много народу к нему шло со всех концов Руси, как любим он был всеми, можно вместе с историком В.О. Ключевским сказать, что «едва ли вырывался из какой-либо православной груди на Руси скорбный вздох, который бы не облегчался молитвенным призывом имени святого старца»[25].

Н. Климова. Чудо воскрешения умершего мальчика при. Сергием

Первым чудом, сотворенным Господом по молитве Преподобного, было упомянутое выше изведение источника, подробно описанное преподобным Епифанием. Далее он рассказывает о чуде воскрешения отрока по молитве Преподобного. Отрок был единственным чадом одного благоговейного почитателя Радонежского игумена. Мальчик сильно и опасно заболел, и отец принес его в Сергиеву обитель. «Только бы мне донести его до человека Божия, – в страхе и отчаянии рассуждал по дороге отец отрока, – а там, я верю, он непременно исцелит его». До келлии он донес сына живым, но пока умолял Преподобного помолиться о его исцелении, отрок умер. Горю и отчаянию несчастного отца не было границ. К горю примешалось разочарование и обида на Преподобного: с такой верой и надеждой шел к нему, а теперь вот лишние хлопоты – нести покойного обратно. Проситель ушел готовить гроб, а Преподобный, сжалившийся над отчаявшимся отцом, опустился на колени и стал молиться. В страхе и благоговейном изумлении принял вернувшийся отец ожившего и здорового сына из рук Преподобного, а тот ласково укорил его: мол, не разобравши дела, гневаешься – замерзло дитя в пути, а теперь отогрелось и ожило. Но когда счастливый отец стал настаивать на том, что по святой молитве старца возвратилась жизнь к почившему отроку, Преподобный нахмурился и строго запретил кому-либо рассказывать о том под страхом лишиться своего чада. Отец сдержал слово, данное старцу, но радость его была так велика, что не могла укрыться от глаз ближайших учеников Радонежского игумена. Первым заметил эту радость келейник Преподобного, от которого списатель жития Сергиева и узнал об этом чуде.

Однажды почитатели святого игумена из дальнего селения с берегов Волги привели в обитель бесноватого вельможу. По дороге он упирался и никак не хотел идти, так что несколько человек с трудом справлялись с ним, сковав его цепями. Когда весть о приближении этих людей дошла до преподобного Сергия, он велел созвать всю братию в церковь. Началось молебное пение о болящем, и по мере того, как продвигалась служба, он становился все более и более спокойным. Когда же из храма вышел Преподобный с крестом в руках и осенил им бесноватого, тот со страшным криком: «Горю! Горю страшным пламенем!» – бросился в лужу, оставшуюся после недавно прошедшего проливного дождя. С той минуты он стал совершенно здоров. Когда его спросили, зачем он бросился в воду, исцеленный бесноватый ответил: «Когда привели меня к Преподобному и он хотел осенить меня крестом, я увидел великий пламень, который исходил от креста и охватил меня со всех сторон. Вот я и бросился в воду, чтобы не сгореть».

В другой раз принесли в обитель больного, который заболел странной и очень тяжелой болезнью: в течение трех недель он не мог ни заснуть, ни принять пищи. Преподобный с молитвой покропил больного освященной водой, после чего тот заснул, а проснувшись, впервые за несколько недель поел. Из обители больной возвращался уже совершенно здоровым.

Свт. Стефан и прп. Сергий приветствуют друг друга. Клеймо иконы «Преподобный Сергий Радонежский в житии». 1-я пол. XIX в.

В житии преподобного Сергия рассказывается о нескольких случаях, свидетельствовавших о прозорливости великого русского старца. Самый поразительный и памятный из них относится к 1390 году. Однажды во время трапезы Преподобный вдруг встал из-за стола, сотворил краткую молитву, положил поклон в западную сторону и тихо проговорил: «Радуйся и ты, пастырь Христова стада, и мир Божий да пребывает с тобою!». Удивленные столь необычным поведением игумена, братия приступили с расспросами. Преподобный не уклонился от ответа и пояснил: «В этот самый час… епископ Стефан, на пути в Москву, остановился против нашего монастыря и поклонился Святой Троице, и нас, смиренных благословил». Преподобный даже назвал место, где это произошло, и некоторые из братий – видимо, самых недоверчивых или самых нетерпеливых – поспешили отправиться туда. От людей, сопровождавших святителя, они узнали следующее. По каким-то причинам святитель Стефан, духовный друг и земляк Преподобного, очень спешил в Москву и поэтому, против обыкновения, не стал заезжать а Троицкую обитель, отложив этот любезный его сердцу визит до обратной дороги, но краткую остановку все же сделал, чтобы поклониться Святой Троице и послать привет своему духовному другу и братии обители. Впоследствии на месте остановки святителя Стефана поставили каменную часовню, которая стала памятником этой встречи на расстоянии двух великих подвижников.

Великий чудотворец и прославленный игумен, к которому за молитвенной помощью шли со всех сторон люди всех сословий и состояний, оставался смиреннейшим из всех иноков обители. Он ходил в стареньких, плохоньких рясах, сшитых из домашней выделки сукна, много раз чиненных, порыжелых от дождей и ветров. Преподобный Епифаний с умилением сердечным рассказывает о том, как сшил себе рясу Преподобный из залежалого и плохо прокрашенного сукна, которое никто из братии не хотел брать: целый год ходил он в этой рясе, не снимая ее, пока не сползла она с его плеч.

Наверное, опытному подвижнику о высоте его жизни рассказали бы его глаза, из которых на людей смотрел уже Сам Бог, его кроткая и добрая улыбка, неуловимый для простого смертного аромат святости, который овевал его крепкую сухую фигуру. Глазу же не посвященных в тайны духовной жизни людей предстоял бедный инок, постоянно занятый каким-нибудь черным трудом.

Таким его увидел крестьянин, пришедший из дальнего села специально для того, чтобы посмотреть на знаменитого игумена, начальника славящейся по всей земле Русской обители, друга великих святителей, советника и вдохновителя могущественных князей. А ему показали убогого старца в ветхой ряске, копавшего в огороде грядки! Пришелец разобиделся не на шутку, но все же дождался «чернеца», который, выйдя из калитки и о чем-то поговорив с братиями, смиренно поклонился ему до земли и пригласил его к себе в келлию. За трапезой крестьянин поведал смиренному старцу свою печаль: вот, пришел издалека, а прославленного игумена так и не увидел. «Не скорби, брате, – утешил его Преподобный, – Бог так милостив к месту сему, что никто отсюда не уходит печальным. И тебе Он скоро покажет, кого ты ищешь». Не было предела изумлению этого почитателя святого игумена, когда узнал он, наконец, в гостеприимном хозяине того, кого так хотел видеть, – узнал по тому, с каким почтением поклонились смиренному старцу в ветхой рясе нежданно нагрянувший в обитель князь и его свита.

Эти и другие чудеса свидетельствовали о благодатном состоянии души Радонежского игумена, о силе и постоянстве его молитвы, отворившей для него Небеса. Преподобный был искусным делателем «умной молитвы», которая совершается в сердце и, проникая все внутреннее существо человека, озаряет его Божественным Нетварным светом.

Об истинном понимании природы этого Света в XIV веке в Православной Церкви шли напряженные споры. Отшельники, удалившиеся из обителей, чтобы следовать примеру древних отцов, после многих лет суровой аскетической жизни достигали этих благодатных состояний. От них узнал о Нетварном Свете и весь православный мир. Особенно распространена была эта молитвенная практика на Афоне, откуда обновленное учение святых отцов о молитве распространилось по всем православным странам. Делателей «умной молитвы» стали называть исихастами.

Знание о Нетварном Свете было добыто в труднейшем подвиге поста и молитвы, которым души подвижников высветлялись до небесной чистоты, без которой невозможно узреть Бога. Бога, по слову апостола, не видел никто и никогда (см.: Ин. 1, 18; 1 Ин. 4, 12), и невозможно человеку постигнуть сущность Бога, узреть Его даже мысленным взором – лишь сподобившиеся Царствия Божия встретятся с Ним лицом к Лицу. А в земной жизни, по обетованию Господню, дается великим подвижникам созерцать Божественный Свет – проявление Божественных энергий, действующих в мире. Афонцы, шедшие по стопам святых отцов, своей жизнью подтверждали добытое древними знание о том, что не может человек познать Бога иначе, чем путем подвига очищения собственной души от греховной скверны молитвой и постом, не убив в себе ветхого Адама и не облекшись во Христа, потому что только чистии сердцем Бога узрят (ср.: Мф. 5, 8). Знание это было драгоценным даром святых подвижников всем живущим на земле, но не все смогли его воспринять.

Европа в то время уже стояла на пороге эпохи Просвещения, и новые учителя уже уводили народы от истинной веры в дебри бескрылого рационализма. Человек, с его поврежденной грехом душой и несовершенным умом, становился мерой вещей, и Сам Бог казался ему уже не таким великим, всемогущим и непостижимым, каким Его восприняли первые христиане, смиренно и самозабвенно поклонившиеся Христу. Кумиром отступивших от правой веры стал итальянский монах Варлаам, умный, проницательный и красноречивый. Он принял Православие, но истинно православным не стал, а стал, наоборот, смущать народ своим лжеучением. Европейцы приняли его учение охотно. Ведь вместо поста и молитвы, вместо самоограничения и покаяния, вместо долгих ночных бдений и богослужений он предложил способ познания Бога легкий, простой и весьма комфортный. Если истинно и правильно только то, что можно познать разумом, то и Бога можно постичь путем строгих логических рассуждений и размышлений. Все, что говорят монахи, – прелесть и заблуждение: никакого Божественного Света в природе быть не может, а перемолившиеся и перепостившиеся иноки видят лишь отражение света тварного. Тот же свет, а не какой-либо иной созерцали и апостолы на Фаворе.

За верность православному учению о путях познания Божественных действий в мире восстал святитель Фессалоникийский Григорий Палама (1296–1359). Восприняв от афонских старцев науку умной сердечной молитвы, он удалился на пустынное жительство в пещеру и провел там несколько лет в подвиге молитвы и созерцания. Однако он был вынужден покинуть Афон из-за частых нападений турок. Преподобный Григорий поселился в Фессалонике и принял священнический сан. Прожив там пять лет, он опять возвращается на Афон, где и начинается его длительная и изнурительная эпистолярная борьба с Варлаамом и его учениками за высокое православное монашеское подвижничество, за Святую Гору Афон, за истинное знание о Боге.

В эту борьбу оказались вовлеченными святители, монахи, простые миряне во всех православных странах, и победа в этой борьбе оказалась настолько важной, что в уже сложившийся и веками действовавший церковный Устав отцы Церкви решились внести немаловажное новшество: во второе воскресенье Великого поста установили празднование памяти святителя Григория Паламы. Это стало как бы продолжением Торжества Православия, когда Церковь вспоминает победу над ересью иконоборчества.

Преподобный Сергий в своей радонежской глуши делал то же великое дело, которое творили все великие исихасты того времени. Несомненно, он знал о том, что происходило в православном мире, и о нем самом знали в Константинополе. Он был духовным другом и соратником святителя Московского Алексия, который бывал в Константинополе и находился в дружбе с Константинопольскими Патриархами. Константинопольские Патриархи Филофей и Каллист I сами были искусными делателями «умной молитвы». От Патриарха Филофея преподобный Сергий получил послание и дары. Писал к нему и Патриарх Каллист I. Искусный делатель умной молитвы, святитель Московский Киприан был в духовной дружбе с Преподобным, который высоко ценил богомудрого святителя и во время смуты в церковных делах, возникшей после кончины святителя Алексия, держал его сторону, рискуя навлечь на себя гнев великого князя Димитрия. Святители признавали высокий духовный авторитет Радонежского игумена и благоговели перед очевидной святостью смиренного старца.

Господь открывал ближайшим ученикам Преподобного, что их любимый авва достиг такой высоты созерцаний, что Божественный свет нисходит на него и от него невидимо изливается вовне. Преподобный Исаакий Молчальник, бывший одним из самых близких учеников Троицкого игумена, видел некий Божественный огонь, исходивший из руки благословляющего Сергия и окружавший как благословляющего, так и благословляемого. Архимандрит Симон видел, как курился над престолом в алтаре тот же Божественный огонь во время служения Преподобного, а потом, свившись, ушел в чашу, из которой причастился Божий угодник. Видели ученики в небесном сиянии Ангела, сослужащего их смиренному игумену и следовавшего за ним неотступно, покрывая и его небесной славой.

Видел и ощущал этот огнь и бесноватый вельможа, приведенный к Троице за исцелением, о чем было рассказано выше.

Угодно было Господу засвидетельствовать высоту подвижнической жизни Преподобного и перед посланцами далекого Константинополя. Прибывший по делам в Москву греческий епископ, наслышанный о подвижнической жизни Троицкого игумена, приходил в Троицкий монастырь, чтобы самому убедиться в правдивости того, что он слышал от других людей. Возможно, было в его душе недостойное его сана и святости того места, которое он собирался посетить, любопытство. Может быть даже, что некое чувство превозношения столичного грека перед скромным русским игуменом затерянной в лесах небольшой провинциальной обители гнездилось в тайниках его души: как может в такой глуши явиться этот подвижник, который мог бы стать украшением и Святой Горы Афон?

Епископ уже подходил к обители, как вдруг им овладел непонятный страх, а когда, войдя в ворота, он впервые увидел игумена, внезапная слепота поразила его глаза, так что Преподобный вынужден был вести епископа за руку. Это вразумление Божие так подействовало на пришельца, что он тут же исповедал свои сомнения перед смиренным старцем. Преподобный Сергий сотворил молитву и прикоснулся к глазам епископа – и зрение тотчас же вернулось к нему. Потрясенный таким очевидным благодатным свидетельством святости русского подвижника, с тех пор епископ этот везде рассказывал о нем.

Видение Божественного огня при совершении литургии прп. Сергием

Молитве, очищающей, преображающей, низводящей на молящегося благодать Божию и творящей чудеса, более полувека учил преподобный Сергий своих учеников. А они, в свою очередь, учили этой молитве новых искателей истинно монашеской жизни, приходящих за этой наукой уже к ним, в новые обители, которые Господь судил им основать по всей земле Русской. Благодать Божия, низведенная на Русь этой молитвой, незримо просвещала, питала и укрепляла ее, созидая будущую Куликовскую победу.

Великий Авва русского монашества