7 октября 1939 года
Минск
Старенький стол у небольшого окна, железная кровать, выкрашенная в серо-голубой цвет, под потолком – тусклая лампочка на витом толстом шнуре. Неуютная комнатка маленького общежития. Впрочем, Алексей не обращал внимания на неприветливость своего временного жилища.
Надо было сделать выбор. Выбор, который мог резко изменить все его будущее.
Он сидел за столом и чертил на бумаге непонятные узоры. Это успокаивало.
«Глупо, очень глупо! – Он со стыдом вспоминал свое поведение в наркомате. – Как же это я?.. Так растеряться! И после этого еще решились предложить что-то серьезное?»
Алексей тяжело вздохнул. На листе появилась крутая изломанная линия…
«Да, предложили… – Мысли вернулись к главному. – А почему, собственно, я?..»
Да, хватило ему лиха. Мальчишкой потерял отца, мать, дом. Потом жизнь у Килины.
Хлопотливая она. То по хозяйству возилась, то с ним, с маленьким. А по вечерам рассказывала сказки и жуткие истории о знаменитом разбойнике Павлюсе и наивно мечтала, что ее Алеша вырастет сильным и счастливым. Только ждать в Живуни счастья, что твою сказку, а в жизни – лихолетье, недород, долги…
Как подрос, стал помогать тетке. Но не тянуло его к деревенской жизни, равнодушен он был к хозяйству, хотя и работал не жалея себя.
Килина видела, как племянник каждую минуту рисовал на полях дешевых книжек, которые из Белой Вежи привозил и продавал скорняк Алфим. Как из глины фигурки лепил.
Собрала она скудные свои средства и отвезла его в Краков к дальним родственникам. Те мальчишку к себе не взяли, но помогли пристроить в механические мастерские. И то хорошо – слесарем можно было стать, да и с голоду ноги не протянешь.
В городе пришлось не легче, чем в деревне. Голодно. Пошел подрабатывать. Мыл полы в парикмахерской, помогал в переплетной мастерской, чинил велосипеды, примусы, швейные машинки. Выкраивал еще деньги, чтобы тетке выслать. Долг не долг, а помогать надо. Потом хозяин закрыл мастерские, уволив всех – работы нет. Стал перебиваться временным заработком…
«И вот теперь, когда я сам могу выбирать то, что мне нравится, надо от всего отказаться? Я не умею бороться с бандитами! И не хочу учиться этому! Не хочу притворяться, обманывать и унижаться!»
…На бумаге появляется квадрат, треугольник, еще квадрат…
«А каким художником ты станешь? Что сможешь дать людям? Это еще неизвестно! Пока никто твоим живописным опытам оценок не давал. Солидная комиссия… Что-то скажут мастера?..»
…Овал, трапеция, квадрат…
Комсомольцем он стал в пятнадцать. Сама жизнь подсказала, с кем идти. Желания сделать все, что поручали, как можно лучше, хватало. Не было еще осторожности. Потому и попал быстро, почти сразу, на заметку полиции. Посадили на полгода в тюрьму. Там он узнал издевательства, побои, ночные допросы.
Товарищи с воли помогли так запутать следствие, что в конце концов его отпустили. Правда, под надзор полиции. Зато на свободе.
Чтобы окончательно отвести подозрения, Алексея устроили на работу в типографию издательства Ваньковского «Рой», где печатались антисоветские книжонки таких подонков, как Пясецкий, бывшего когда-то подручным Булак-Булаховича, а потом провозгласившего себя писателем. «Пятый этаж», «Равные богам ночи» – даже не читая, набирать противно. Алексей не выдержал и ушел. Товарищи его отругали, объявили выговор, но нашли другое место. После типографии Ваньковского антикварный магазин и реставрационная мастерская при нем показались Алексею раем. Хозяин, богатый польский еврей, прошлым Алексея не интересовался. Работай – все. Задуришь – выгоню.
В мастерской бледный, все время кашлявший художник-реставратор заметил способности Алексея к рисованию и начал заниматься с ним.
Там он и отсиделся. Через полгода ему дали сложное задание – установить и поддерживать постоянную связь между организациями. Для этого он и устроился в цирк.
Там пробыл до начала войны…
«А что, собственно, бандиты? Почему обязательно отказаться?»
…Многоступенчатая пирамида, цепочка странно вытянутых полуокружностей…
«Но ты же всегда хотел рисовать. Наедине с самим собой не надо притворяться. Ехать учиться? Ответить завтра «нет» – и в Москву? Конечно, меня могут осудить, сказать, что испугался. Ну и пусть! Я хочу учиться любимому делу».
…Круги, треугольники, параллелепипеды. Они сплетаются в замысловатые узоры, заполняют весь лист, переползают на новый, что появляется взамен изрисованного…
«Вот, значит, как ты отплатишь тем людям, у которых рос? Пусть каждый раз, встречая нового человека, они испуганно вжимают голову в плечи, ожидая удара, а то и выстрела. «Пацификацию кресов»[11] не так просто забыть. «Умиротворение районов» – звучит почти романтически. И как совсем не романтически шляхтичи жгли древни, где жили белорусы и другие «чужаки», оставляя после себя пепелища и трупы.
А ведь сейчас именно от тебя зависит, чтобы твои же соотечественники скорее почувствовали себя свободными от страха людьми! Конечно, я не единственный, кто может сделать это. Но если каждый станет отказываться? Давать согласие?..»
…Кривая линия спрямлена, угол заштрихован…
«Сколько же все это продлится? Месяц? А может, год и два? Езус Мария, два года! И еще лет пять учиться. Сколько же мне исполнится после окончания? Двадцать шесть! Почти старость. А вдруг найдется выход и мне не нужно будет ехать в Живунь? Так хочется увидеть новую жизнь».
…Плетутся цепочки фигур, исчерчиваются листы. Но все неувереннее становятся линии…
Сомнения остались. Но решение принято.
Карандаш лежит на чистом листе. Тусклая лампа погашена. Как легко в молодости заснуть! Даже когда так много проблем…
Минск
Астахов вдруг заметил, что перестает улавливать смысл того, что читал. Устало он посмотрел на толстую стопку еще не прочитанных документов. Входящие, исходящие, шифровки, ориентировки – бумаги, бумаги, бумаги. И все это надо обязательно, как можно скорее просмотреть. Вот оно, горячее время на новом посту. Сергей Дмитриевич устало откинулся на спинку стула.
Надо же, когда ему вручали орден и поздравляли с назначением на эту должность, он еще радовался – думал, сможет немного отдохнуть на спокойной кабинетной работе. Сиди, расписывайся в документах и давай распоряжения подчиненным, которых, слава богу, достаточно. Такие вот картинки виделись. Беспокоился еще, чем будет заниматься в свободное время.
Где оно, свободное, где оно, время? Любая оперативная работа какой угодно сложности не идет ни в какое сравнение вот с этим «уютным» кабинетным коротанием ночей. Там, в былой его работе, в крайнем случае последним аргументом может стать отличное владение своим телом и оружием. Здесь же врага надо передумать. А это много трудней, чем победить в открытом бою. Вот тебе и тихое место. Когда последний раз он выспался? Астахов с грустью посмотрел на широкий мягкий кожаный диван.
Почему-то сослуживцы уверены, что ему хватает всего трех часов сна, чтобы быть свежим и отдохнувшим. Кто пустил этот слух? На самом же деле Астахов любил спать. И не просто спать, а спать долго. А проснувшись, поваляться в теплой постели, не сразу расставаясь с ласковой утренней полудремой.
И вообще, отдых – это прекрасно. На юг сейчас бы, да не одному. Вон сколько лет, а ходит до сих пор незасватанным, незавенчанным. Скоро можно будет по возрасту перевести себя в старые девы.
Сейчас бы познакомиться с хорошей женщиной, красивой и нежной. И, как в молодости, голову потерять, забыв обо всем. А там уж и руку с сердцем предложить можно…
«Стоп, Сергей Дмитриевич, стоп. Что-то ты вразнос пошел. Еще немного – и начнешь горевать о своей тяжелой мужской доле. Сон, женщины… На данный момент у тебя не то что на женщин, а даже на мысли о них времени нет».
Астахов грустно вздохнул и решительно вернулся к делам. Без ложной скромности можно было сказать, что идут они совсем неплохо. Практически все действующие банды уже блокированы. И немецкая агентура не растворилась среди населения, как этого хотелось бы новым соседям по границе. А территория-то как-никак с европейское государство приличных размеров.
Неплохо… А люди гибнут. И та небольшая бандгруппа, что все время исчезала в полесских болотах, очень беспокоила Астахова. Другие банды прямо на рожон прут, а эти раз высунулись и затихли. И никак не удается их нащупать. Сидят там, как гнойник, зреют. Не дай бог, гнойник этот прорвется в неожиданном месте. Почему они неактивны? Ждут, как больнее ударить? Или «сосут» разведывательную информацию? А вдруг и то и другое вместе? Тогда они вдвойне опасны. Но догадываться мало. Нужно знать.
Астахов налил из стоящего на подоконнике чайника стакан крепкого чая и снова склонился над сообщениями: «…недалеко от деревни Голово банда численностью до 20 человек обстреляла группу бойцов Красной Армии, оказывавших помощь местному населению в ремонте моста. В завязавшейся перестрелке 8 нападавших были убиты. Остальные отступили. Командовавший бойцами младший политрук Кирьянов А. К. организовал их преследование силами двух отделений. В результате остатки банды были прижаты к реке и уничтожены…..Группа неизвестных лиц, одетых в форму РККА, совершила нападение на почтовое отделение поселка Жаворонки. Нападавшими был убит начальник почтового отделения Ященко П. А. Милиционер Кривошеий И. Г., собрав активистов из местного населения, организовал вооруженный отпор бандитскому нападению, не допустив повреждения линий телеграфной и телефонной связи и расхищения почтового имущества. Двое из нападавших были убиты. Остальным удалось скрыться…
…В 20 километрах восточнее Белостока, в лесу, местными жителями обнаружен труп раздетого до нижнего белья мужчины с раздробленной затылочной частью черепа. Установлено, что убитым является старший лейтенант РККА Мироненко Павел Иванович, 1912 года рождения, выбывший из своей части в служебную командировку…»
Дочитать не удалось. Зазвонил телефон, и через несколько минут в кабинет вошел его заместитель Петр Николаевич Рябов. Он всегда, даже если его перед этим приглашали, предварительно звонил и спрашивал разрешения.
– Чаю хотите? – предложил Астахов. – Правда, немножко остыл.
– Не откажусь, – Петр Николаевич взял стакан, но, отпив глоток для приличия, сразу же поставил его на стол. Раскрыл папку, достал бумаги.
– Что-нибудь интересное? – Астахов долил себе кипятка.
Рябов неопределенно пожал плечами:
– Вновь подтверждается факт существования болотной банды… Но никакой дополнительной информации.
– Что у нас с расследованием убийства председателя сельсовета? Ведь это, как я помню, в районе действия этой банды?
– Тоже ничего нового. Нет зацепок.
Помолчали немного.
Астахов ждал, что еще скажет Петр Николаевич. Наверняка выскажет свои соображения о ходе расследования. Не из-за одного же подтверждения существования болотной банды он пришел сюда? Это вполне могло бы потерпеть до утра.
Астахов никак не мог составить определенного мнения о Рябове. Формально, человек он достойный и положительный, прекрасный семьянин, радушный хозяин дома, отец двоих дочерей. Умеет думать, храбр, вынослив. Обладает прекрасной памятью – недавно на совещании почти дословно процитировал ориентировку, прочитанную всего один раз за полторы недели до того. Бегло и почти без акцепта говорит по-немецки.
Только радоваться, что послал тебе случай такого заместителя… Но Астахов почему-то не любил его. Все его заместитель делал правильно, да уж слишком правильно… Рябов, немного выждав, действительно начал подробно перечислять, что сделано для раскрытия того убийства на лесной дороге у болота…
– За несколько дней наши работники опросили множество людей. Никакого толка. Все как воды в рот набрали. Молчат или отнекиваются, мол, ничего не знаем, никого не видели…
– Этого и следовало ожидать. Люди говорить не хотят, – заметил Астахов. – Они видят реальную угрозу себе и близким. Мы для них пока защита абстрактная. Еще не доказали, что можем стать настоящей. Красная Армия уже здесь была в 20-м году и ушла. Это знают и помнят…
– Да, не доказали… Я, конечно, понимаю, пропагандистская работа среди населения воссоединенных районов, политическое просвещение и так далее. Но не забывайте об усилении классовой борьбы. В данном случае мы сталкиваемся с проявлением типичного вредительства действиям представителей власти…
Рябов в конце как-то запутался в словах, и это неприятно резануло слух.
Астахов с интересом посмотрел на Петра Николаевича.
– Вы не находите, что в последнее время изыскивать вредительство стало своеобразной модой? Поветрие какое-то: все ищут врагов народа. Врагов у нас и так хватает, и вредительство есть, но не в таких же масштабах! Нельзя проявление естественного для человека стремления к безопасности расценивать как диверсию. Так мы никому не докажем, что Советская власть не только сильная власть, но и справедливая!
Астахов заметил, как Рябов насторожился при упоминании о вредительстве, и для убедительности снова вернулся к своим словам:
– Вредительство… Вы помните позицию ЦК? Там подобные действия расцениваются как головотяпство! Банды уничтожим, быт поможем наладить на современном уровне, и эти самые ваши «враги» станут настоящими советскими людьми и патриотами. И такие, как Кисляков, нам помогут.
– Тогда-то, может, и помогут, – пробурчал Петр Николаевич, – а вот в нашем деле… Признаюсь честно, не нравится мне ваша затея с Кисляковым. Я, разумеется, имею поменьше опыта, чем вы, но не нравится. Иди, называется, туда, не знаю, куда! Вот, значит, какое дело…
Астахов понял, что Петр Николаевич вышел на основную тему разговора, зачем он, собственно, и пришел.
– Неизвестных, согласен, хватает, – сказал он. – Действительно, странная банда. Вы обратили внимание: они упорно держатся в глубине болот, рядом с линией временной границы?! Как привязанные. Ни разу не напали ни на склады, ни на магазины, ни на армейские обозы. Нет у них чисто уголовных проявлений. Нет, и все! Кстати, болота для них и так пока неплохая защита, а они убивают советских работников в деревнях около болот. Предпринимают дополнительные меры предосторожности? Засады они обходят так, как будто заранее знают, где те расположились. Почему их не волнуют вопросы продовольствия? Чувствуется профессиональная рука…
– Вот-вот! Все откроет, все разоблачит этот сопливый мальчишка. Художник, видите ли! Да они его раскрутят в момент. Я с ним, вот ведь какое дело, серьезно разговариваю, а он… Ни тебе четкости, готовности… – Петр Николаевич махнул рукой.
– Ну, положим, тут и опытный человек не сразу разберется. А вот насчет наивности… Не думаю! Подполье – хорошая школа. Додумался же он наладить связь подпольных райкомов, передвигаясь с цирком.
– Связной хороший, кто ж спорит. – Рябов не сдавался. – Но здесь он сам будет и командиром, и связником. Один против всей своры. Потянет ли? Рискованно…
– Рискованно? – задумчиво переспросил Астахов. – А как в нашем деле без риска? Да и не один он будет. Там, как вы помните, есть наш человек. Не очень опытный, но все же двое… И потом, что у нас за разговор о Кислякове, словно он ничего не знает и не умеет? Вспомните, вышли мы на него по рекомендации товарищей из Компартии Западной Белоруссии, знающих его по подполью. Не случайный человек. Хорошо знаком с законами конспиративной работы и, самое главное, имеет опыт выявления пособников и провокаторов дефензивы.
– Да-да, – вяло кивнул Рябов. – Но не помешает ли ему то, что он там, в деревне этой, практически свой?
– Ну, не скажите, – горячо возразил Астахов. – Чужой, ни с того ни с сего появившийся у болот, насторожит банду. Они его просто ликвидируют, не разбираясь. Должны же быть у них свои люди в ближних деревнях. А наш парень местный. Легенду и придумывать не надо – переработать немного биографию, кое-что добавить, кое-что убрать. Ему проще выявить осведомителей банды и хотя бы примерно установить место расположения ее базы. Все! Ну, возможен вариант прямого контакта. Вот тут-то и сыграет свою роль то, что он местный. Легенда поможет, опыт..
– Сергей Дмитриевич, но у нас там есть человек. Может, лучше ему доверим? Постарше все же…
– Не в годах дело. Здесь опыт нужен, сила. А тот человек будет хорош как помощник. Самостоятельное задание ему нельзя давать. Не справится. – Астахов потянулся за папиросой, закурил и уже чуть грустно добавил: – Я бы с большим удовольствием отправил его в Москву, пусть лучше там борется за новые пути в искусстве, чем здесь ползает по болотным тропинкам. Но обстановка, Петр Николаевич… Не нравится мне активность наших новых соседей по границе… Как бы…
– Ну это вы уж слишком, – вскинул брови Рябов. – Сразу о войне?! Не посмеют!
– Как знать? Я бы только радовался, если бы ошибся. Но банда! Банда… А вдруг это совсем не банда…
Петр Николаевич удивленно посмотрел на своего начальника. Переутомился? Но тот спокойно и задумчиво еще раз просматривал последние донесения из того района.
– Как же вот это? – Петр Николаевич показал с бумагах подчеркнутые строчки.
– Верно, взяли антиквариат, картины, особо ценные ювелирные изделия. А может, нас этими мелочами отвлекают? Посмотрите, они были замечены охраной около аэродрома. Не вступая в перестрелку, отошли. Есть случаи безвестного исчезновения военнослужащих в границах предполагаемого района действия бандгруппы. Это на северо-запад от болот. А на юге? Сделана попытка проверить систему охраны линии временной границы и назад, в болота… Потом сунулись к железнодорожному разъезду. Их и там отогнали. И снова они растворились в болотах, как туман.
В интересных местах они появляются, вы не находите? Это похоже на работу своеобразной разведывательно-диверсионной группы. Такие засылаются во время военных действий. И, может быть, у них на границе «окошко» есть, через которое они поддерживают связь с немцами?
– Это же упрощает все наши действия, – Рябова тоже озарила мысль. – Никого не надо посылать. Подключаем войска. Прочешем и уничтожим.
– Тогда уж и флот подключим для размаха. – Астахов чуть рассердился, но сразу же взял себя в руки. – Извините… Вы забываете про болота, плохо известные нам. Десяток опытных людей там уничтожат батальон. Пока не подморозит, мы туда с крупными силами не сунемся. Да и какие крупные войсковые операции на виду у немцев! Линия границы только-только устанавливается. Они сразу шум поднимут – провокация, нарушение! Войска привлекать надо, но для групп прикрытия, чтобы перекрыть им ходы-выходы.
– Да! Вот, значит, какие дела. Ладно, я пока свяжусь со школой, пусть подготовят все необходимое. Завтра съездим.
– Если он согласится на наше предложение…
– Ну, это я возьму на себя. Комсомол подключим, общественность…
– Нет. Здесь каждый сам должен решать, без общественности…