4
Бабушкин дом стоял на краю большого поля, которое все почему-то называли планом. Утопая по щиколотку в грязи, я подошел к калитке, высота которой мне была по пояс. Впрочем, как и весь забор. Я толкнул калитку… ну она и упала.
Я прошел во двор, поднял и поставил на место вышеупомянутую калитку. Обычно (наверное, в любом доме), за такую дерзость я был бы сто раз облаян хозяйскими собаками. Ну или хотя бы собакой. На меня никто не лаял. Никто не мяукал, не мычал, не хватал и не кусал и даже не хрюкал.
Обычно, все эти «исполнения» были слышны еще задолго до подхода к бабушкиному дому. Собственно, и запах «исполнителей» тоже ощущался задолго от дома. Сейчас его не было. Вернее запах был, причем по всей станице. Но какой-то мерзкий, еле уловимый. Так воняет только начавший разлагаться труп.
Но вернемся к нашим баранам, то есть ко мне. Я прошел через двор и в задумчивости постучал в дверь. Отсутствие какой бы то ни было реакции меня уже не удивило. Никого живого я не встречал за час своего блуждания по станице.
Я потянул дверь, и она гостеприимно распахнулась. Пройдя мимо шеренги выстроенных калош, сапог и одной сиротливый пары женских туфель, я вышел на кухню. Никого. В двух прилегающих к кухне комнатах тоже никого не было.
Я зашел в комнату деда. Здесь, насколько я помнил, бабушка хранила дедовы и отцовские вещи. В своей форме я уже успел задубеть, а потому с радостью вытащил из шкафа отца черные джинсы, чей-то свитер, и отца же черный кожаный плащ, который своим весом ненамного уступал весу моему.
Переодевшись, я сложил свою форму в шкаф. Калоши мне обувать не хотелось и потому я вновь натянул свои берцы.
Выйдя во двор и не найдя дров, я с сожалением отказался от мысли затопить печку. В начале октября у нас на Кубани мало кто топит печь. Но благодаря туману, который и не думал рассеиваться, я основательно продрог, хотя благодаря отцовской старой одежде мне стало немного теплей.
Темнело. Я прошёл в дом и щелкнул выключателем. Света не было.
Закрыв дверь на замок, вернее на засов, я прошел в комнату деда и не раздеваюсь лег на одну кровать, стащив одеяло с другой, сбросив под оную свои вещи. Засыпая, я молился о том, чтобы проснуться в поезде на своей полке.