Пролог
А, это ты! Наконец-то! Должен признаться – я заждался.
Слушай, я не знаю, кто ты и откуда родом, я даже не знаю в какую эру, в каком столетии или году тебе довелось читать эти строки. Весьма вероятно, что мир уже другой, возможно совсем другой, и я даже бы его не узнал. Но теперь это не имеет никакого значения. Важно только то, что мне понадобится твоя помощь. Не переживай – мне есть, чем заплатить. Я знаю, тебя не столько интересуют моя личность или история, сколько знание, что я оставил. Всё, что тебя волнует – мои записи. Ну конечно, ты же здесь из-за них, верно? Ты хочешь найти то, что удалось найти мне; то, что искали твои и мои враги. Тебе нужны ответы, чтобы разгадать эту тайну, и догадываешься, в чём заключается интрига? Умница. Они у меня есть.
Да… Сквозь сотни или тысячи лет я чувствую, как чьё-то сердечко забилось сильнее. Как оно бешено заколотилось внутри твоей груди, как участилось твоё дыхание. Во рту у тебя пересохло, а ладони начинают предательски потеть. А может… ты здесь случайно? Возможно ли, что ты даже не подозреваешь, о чём я толкую?
Не важно. Теперь слишком поздно, теперь ни у тебя, ни у меня нет выбора. Случай сложился так, что это ты и я, и мы вместе должны выбраться из этой ситуации, вдвоём. Ты ведь понимаешь меня?
Проклятье! Не знаю, как у тебя, а у меня времени почти не осталось. Они уже близко, я знаю это. Я чувствую их, я знаю, что они идут. Подозреваю, что и у тебя времени немного, а потому поторопись, но будь аккуратнее. Пропустить ключик очень легко, ошибиться слишком просто… А права на ошибку у нас нет.
Особенно у тебя.
Шёл проливной дождь. Тяжело дыша, весь грязный и в изорванной в клочья одежде, крепкого сложения человек бежал через лесную чащу. Он постоянно судорожно оглядывался, из-за чего спотыкался и падал на землю, но затем спешно вставал и снова бросался в бегство. Позади себя мужчина слышал пронзительный собачий лай вперемешку со стуком копыт.
Беглец чувствовал, что силы начинают оставлять его. Тяжёлыми, дрожащими от изнеможения руками он раздвигал густые заросли впереди себя, когда наконец увидел показавшийся из-за деревьев просвет. Из последних сил, почти валясь с ног, он ринулся туда, но был вынужден резко остановиться. Чёрная мокрая земля посыпалась вниз в бездну из-под его сапог. Чуть было не потеряв равновесие и не упав, мужчина обнаружил, что находился теперь на краю глубокого оврага. Нависнув над его краем, он с надеждой в глазах посмотрел вниз – ложбина была глубокой, футов тридцать, а в ширину и того больше. Стенки и дно оврага сплошь и поперёк усеяны корягами и острыми ветками. Они торчали из земли как смертоносные колья, готовые вмиг пронзить любого, кто осмелится потревожить их покой.
Несчастный понимал, что загнал себя в ловушку. Даже если бы ему чудом удалось спрыгнуть вниз так, чтобы не переломать ноги, предстояло ещё взобраться назад, на практически отвесную земляную стену, что не представлялось посильной задачей.
Внезапно он услышал злобное рычание у себя за спиной и едва только повернул голову, когда на него навалился огромный фоксхаунд1.
Поваленный в жидкую от ливня землю человек пытался бороться с могучим псом, но вскоре к ним подоспели ещё несколько гончих, принявшихся заживо рвать несчастного. Он сбился в клубок и пытался закрыть голову руками, когда в воздухе раздалась пара громких хлопков. Мужчина слегка приподнял окровавленную голову и увидел четырёх всадников с дымящимися пистолетами в руках. Один из них спрыгнул с лошади и отогнал собак, продолжавших гневно лаять на загнанную жертву. Трое других, не слезая с коней, окружили полумёртвого беглеца. Наконец, один из наездников обратился к лежавшему в грязи:
– Ну же, Том, поднимайся! Земля сырая, простудишься ещё ненароком!
Его спутники принялись гоготать, по-видимому, весьма впечатлённые остроумием приятеля.
Беглец неуклюже перевернулся на живот, а затем, оперевшись локтями, медленно встал на ноги. Шатаясь и дрожа, весь измазанный в земле и собственной крови, он попятился к оказавшемуся позади него обрыву и только теперь снова вспомнил о нём. Глаза мужчины панически искали путь к отступлению, но не находили ничего, кроме лиц злобно скалящихся всадников и не менее кровожадных морд охотничьих псов.
Ранее говоривший вытащил новый пистолет и направил его на беглеца. Лицо последнего было мрачным, но во взгляде его не было заметно того животного страха, который присущ большинству осуждённых на казнь в последние секунды их жизни. Казалось, человек этот уже смирился с уготованной ему участью и был готов мужественно встретить её.
Всадник направил дуло оружия в грудь мужчины, а затем ехидно улыбнулся и произнёс:
– Вот и всё, ублюдок. Пришёл тебе конец.
– Ты просто кусок акульего дерьма, Гай. Ты кончишь в канаве, – с едва различимой дрожью в голосе огрызнулся приговорённый.
– Ну, Том, эти джентльмены свидетели – если кто и подохнет в канаве, так это ты!
С этими словами грянул выстрел. Пуля ударила с такой силой, что беглец рухнул наземь, как подкошенный. Из-под грязного жилета начала вытекать густая тёмная кровь.
– Дайте мне ещё пистолет, – потребовал всадник, которого убитый называл Гаем.
– Порох совсем отсырел, – отозвался один из его спутников, – не погода, а полная чертовщина!
– Ладно, дьявол с вами! Жак, взгляни на него поближе.
Кругленький француз слез с лошади и подошёл к трупу. Несколько раз ударив по телу ногой, он обернулся к Гаю и равнодушно констатировал:
– Мертвец. Ты ему в самое лёгкое засадил.
– Вот и славно, – удовлетворённо пробормотал Гай. – А теперь сбрось тушу вниз.
Жак ухмыльнулся и, не желая пачкать руки, начал потихоньку сдвигать труп сапогом. К его облегчению, земля была чрезвычайно скользкой, а убийство произошло у самого края оврага, так что больших усилий не потребовалось. Через мгновение бездыханное тело с треском полетело вниз и распласталось на самом дне ложбины.
– Дело сделано, волки, двигаем! – скомандовал Гай и поскакал прочь, а за ним последовали и его компаньоны.
Ливень усиливался и вскоре переродился в настоящий шквал. Огромные толщи воды обрушились на лесной овраг и лежавший на его дне труп, который вскоре настолько смешался с землёй, грязью и водой, что вряд ли был бы замечен даже в том маловероятном случае, если какой-нибудь безумный путник внезапно оказался в этой глуши.