Глава 4
Перламутрово-синий автомобиль летел по Западному шоссе в сторону города, обгоняя попутные машины и уверенно маневрируя. Девушка за рулем была отличным водителем. Но вскоре Вике пришлось съехать на обочину и остановить автомобиль. С ней вновь происходило что-то странное.
Мокрое черное шоссе внезапно превратилось в шелковую ленту, и эта лента стала сворачиваться в клубок. Сосны вокруг дороги начали бешено раскачиваться, стемнело, с неба посыпались увесистые черные шары для боулинга – они разбивались об асфальт и разлетались во все стороны белыми искрами. Вдали маячили ослепительные огни. Они приближались, и их приближение сопровождалось невероятным шумом, адским грохотом. Что-то огромное, страшное, чавкающее надвигалось на Викторию…
…держи… какая сильная… марк, руки… не надо… заднее сиденье… ковбой… дыши… не хватит… ковбой… ты что… привязать… нет… Вика, открой глаза… она не слышит… сделай…
– Нет! – крикнула Вика. Она помотала головой, стряхивая наваждение.
Лента шоссе послушно расправилась и ровной полосой улеглась между соснами. Как и прежде, проносились мимо автомобили, забрызганные весенней грязью.
– Кажется, я схожу с ума, – сказала Виктория. – Вроде бы это не входило в мои планы. Что же я?
Несколько минут она моргала в принудительном режиме, прогоняя мушек, резвившихся перед глазами. Когда мушки исчезли и осталась только дикая головная боль, Вика завела мотор. Надо было ехать.
– Теперь я Алиса Горностай, – рассуждала Виктория, вновь подгоняя автомобиль в сторону города. Она приоткрыла окно, и ледяной ветер оказывал ей услуги анестезиолога. Ломота во всем теле проходила, голова постепенно расставалась с гулом и шумом, ее наполнявшими. – Кто-то премило пошутил со мной. Что ж! Я благодарна этому таинственному фокуснику. В любом случае, когда настоящая Алиса Горностай решит забрать у меня автомобиль, одежду и сапоги – сапоги, кстати, хлюпают, они мне велики – она оставит мне мои новые бивни. Челюсти великолепны! К сожалению, моей прекрасной шевелюры уже не вернуть. Как на днях сказал Феликс, наш менеджер? Вика, у тебя волосы цвета золотистой пшеницы! А что он скажет теперь? Вика, ты ощипанная черная курица. Да, именно так он и скажет. Но и в новой прическе есть свои плюсы: меня перестанут априори считать тупой блондинкой… Итак, объясните, что со мной все-таки произошло?
Вопрос повис в воздухе. Виктория попыталась включить обратную перемотку, но череду воспоминаний упорно заклинивало в одной точке: болезненное пробуждение в незнакомом автомобиле. Далее начиналось непостижимое – мелькание разноцветных огней, вой, скрежет, чернильная темнота, звуки бубна, затишье, вновь хоровод ослепительных вспышек… Никаким усилием воли не удавалось преодолеть омут, наполненный вязкой тиной беспамятства и улюлюканьем маленьких чертят.
Да, события субботней ночи испарились из Викиной памяти. Зато она отлично помнила субботнее утро. Виктория четко и ясно увидела себя в снимаемой квартире на Дебютной улице. Она стояла в неглиже у распахнутого шкафа и мучительно соображала, что надеть. Выбор был невелик – джинсы, блузка, платье. Вика словно была папуасом, задумчиво выбирающим одну из двух набедренных повязок. Лаконичность ее гардероба конкурировала с его убогостью. В автосалоне ее спасением была униформа.
До субботы была совершенно свободная пятница, так как в четверг Виктория сплавила ребенка за город, к Нине Григорьевне. В садике взялись модернизировать кухню, и Виктория столкнулась с проблемой непристроенного ребенка. Хорошо, что в деревне жила энергичная, моторная двоюродная бабуля, всегда готовая приютить правнука…
– Почему в субботу я так напряженно думала, что надеть? Куда я собиралась пойти? И где провела ночь?
Мысли, терзавшие извилины, только усилили головную боль, не добавив ясности в ситуацию. Виктория не сдавалась. Она пыталась оправдать новый цвет волос, словно, преобразившись из пшеничной блондинки в эффектную брюнетку, она автоматически повысила свой интеллектуальный коэффициент.
– Ну надо же, какая пробка в сонный выходной, – пробормотала Вика, притормозив на шумном перекрестке.
Обычно в воскресные дни городские улицы не были такими оживленными – особенность населенного пункта, уже выбившегося из разряда «таун», но не достигшего размеров «сити». Очередь к «зеленому» светофору занимала полквартала – словно на перекрестке раздавали бесплатные талоны на фотоэпиляцию.
Сосед слева делал настойчивые знаки, требуя опустить стекло. Виктория откликнулась на его немые гримасы.
– А?
– Поужинаем сегодня вместе?
– Вы с ума сошли! – возмутилась Вика. И уползла на метр вперед, к заветной цели – месту рассасывания пробочной метастазы.
Прежде чем соглашаться на ужин с незнакомцем, было бы неплохо разобраться с незнакомкой, которая сейчас сидела за рулем «рено», – то есть с ней самой. И подождать, пока ее перестанет терзать головная боль.
Отвергнутый попутчик предался унынию, не в силах понять, почему ему отказали столь решительно.
– Я что, такой страшный? – поинтересовался он, догнав «рено».
– Почему?
– А почему вы мне отказали?
– Потому что сегодня мне не до ужина. Лучше объясните, куда все едут? Почему такая пробка? Почему людям не сидится дома?
– Так ведь рабочий день!
– Серьезно?
– Понедельник, если вы забыли.
– Понедельник?!! – закричала Вика. – Сегодня воскресенье!!!
– Приятно было познакомиться, – быстро промямлил попутчик, закрыл стекло и рванул к перекрестку, благо дорога немного освободилась.
– Какой пассаж! – громко изумилась Вика. – Понедельник! Значит, не только субботняя ночь, но и воскресная улетучилась из моей памяти! Целую бездну времени я провела неизвестно где, неизвестно с кем и неизвестно в какой позе. Какая трагедия! Мне пора подумать о моем моральном облике.
Через полчаса Виктория сидела в холле отделения милиции. Наверное, она сделала совсем неутешительные выводы насчет своего морального облика, раз тут же пошла сдаваться. Или она решила, что провела достаточно времени в роли Алисы Горностай, и пора заканчивать маскарад? Очевидно, Виктория еще очень плохо соображала больной головой, если решила возложить на милицию решение своей мистической загадки.
Сначала Вика сунулась в окошечко, прорубленное в оргстекле и украшенное красной надписью «Дежурная часть». Но у ребят в серо-синей форме, как и следовало ожидать, и без нее хватало забот.
– Посидите там, – кивнул ей молодой милиционер.
Вика опустилась на скамью рядом с дамой в плаще и вязаном берете и закинула ногу на ногу. В ее суперкороткой юбке сидеть иначе было невозможно, любая другая поза бросала вызов общественной морали.
Женщина в берете не могла оторвать глаз от бирюзового кожаного плаща соседки и от серебристых змей на ее колготках. Скатавшееся вязаное изделие на голове дамы явно не соответствовало атмосферным условиям последней недели апреля.
– У вас-то какие проблемы? – грустно осведомилась женщина.
Действительно, разве возможны какие-то проблемы у такой респектабельной и гламурной особы?
Вика развернулась к вязаному берету. Дамочка тут же ощетинилась. Ей показалось, что соседка смотрит на нее презрительным и спесивым взглядом аристократки, не желающей контактировать с плебсом. Но она ошиблась. Виктория никогда не отличалась снобизмом или высокомерием, даже в тот период жизни, когда она купалась в роскоши и летала на выходные в Париж и Милан за покупками.
Бирюзовая нимфа с готовностью стала объяснять, в какую переделку попала.
– Понимаете, меня зовут Викой Коробкиной. А паспорт… Полюбуйтесь!
Грустная дама в берете взяла документ и внимательно его изучила.
– Алиса Горностай, – прочитала она. – Но это ваш паспорт.
– Нет, я Вика Коробкина.
Дама покачала головой:
– Чем вас не устраивает Алиса Горностай? Очень эффектное имя.
– Но я Виктория Коробкина!
– Алиса Горностай звучит гораздо интереснее какой-то Коробкиной!
– Я не Алиса Горностай!
Женщина пожала плечами. У нее на лбу загорелось футбольное табло с яркой надписью: «С жиру вы беситесь».
И тут Виктория ясно представила, как сейчас она начнет объяснять отряду милиционеров, что у нее чужой паспорт, чужие права на машину, чужая машина, чужая одежда. Что у нее болит голова, зубы, ломит все кости.
Действия милиционеров? Или послать чокнутую на три буквы. Или взять пробы на алкоголь и наркотики. Или проверить, не висит ли на пресловутой Алисе Горностай пара-тройка теплых трупов…
Не успела Виктория покрыться липким потом при мысли о трупах, как случилось новое испытание для ее нервов. Что-то вдруг загудело, завибрировало на скамейке около Викиного бедра. Девушка испуганно подскочила и увидела серебристую сумочку, превратившуюся в живое существо. Сумка тряслась мелкой дрожью, как от холода.
Вика взяла ее на руки и погладила, пытаясь успокоить. Дама в берете посмотрела на девушку с жалостью, будто на умалишенную.
– Телефон достаньте, – посоветовала она.
– Телефон! – обрадовалась Вика. – Как я не догадалась!
И верно, нетипичное поведение сумки было спровоцировано именно мобильным телефоном. Аппарат вибрировал и надрывно гудел, привлекая внимание хозяйки.
– Оу, сколько непринятых звонков! – удивилась Виктория. Она разглядывала дисплей. – Алло?
– Что ты делаешь? – прозвучал в трубке чей-то недовольный голос. – Перестань суетиться!
Виктория быстро захлопнула крышку мобильника и оглянулась.
– Знаете, вы правы, – сказала она даме. – Наверное, не стоит грузить наши правоохранительные органы подобными глупостями!
Виктория потерла виски пальцами. В глазах опять мельтешили разноцветные огни, в голове гремела музыка и били тамтамы. Виктория устремилась к выходу.
– Да, я едва все не испортила! – сказала она. – Сейчас бы меня законопатили в камере. Посадили в «обезьянник». Мне это надо? Нет, не надо. Но кто звонил? Странно… Голос кажется мне знакомым… Или звонок предназначался не мне, а Алисе? Мобильник-то ее…
Автоматически перейдя после развода в разряд «бывшей», свекровь Маши, однако, сохранила полноценный статус бабушки троих здоровякинских пацанов, а значит, оставила за собой право наносить визиты. Ирак менее въедливо инспектировался на предмет ядерного оружия, чем Машина квартира – на предмет соблюдения санитарных норм для успешного взращивания малюток.
Когда-то Мария прочитала трактат Сунь-цзы «Искусство войны», но ей не всегда удавалось избежать ловушек, умело расставляемых дорогой родственницей. Та, кстати, о Сунь-цзы и не слышала, однако была от природы искусным стратегом.
Увидев в дверной глазок бесценный лик мадам Здоровякиной, Мария сказала себе: «Я спокойна. Я улыбаюсь!» – и распахнула дверь. Визит свекрови нужно было просто пережить. Советский резидент в глубоком тылу врага испытывал такое же нечеловеческое напряжение душевных сил.
– Здравствуй, Маша! Как плохо ты выглядишь. Опять всю ночь сидела у компьютера и пила кофе? Какой у тебя бардак! – для разминки швырнула гранату Раиса Андреевна.
– Здравствуйте, мама, – мужественно улыбаясь, выдавила Мария.
Неудовлетворенная ответом, свекровь пальнула из гранатомета:
– Игрушки валяются, ноги сломаешь! А когда ты последний раз пылесосила? Дети дышат пылью. У них разовьется бронхиальная астма!
– Несомненно, разовьется, – с готовностью согласилась Мария, напоминая себе о том, что основное условие развития диалога – отрицание. И чтобы не увязнуть в агрессивной перепалке с бесценным существом, надо соглашаться, соглашаться, соглашаться. – Как раз на сегодня я запланировала генеральную уборку!
– Что-то не верится. Маша, мне надо с тобой серьезно поговорить!
Маша не сумела подавить отчаянный вздох. Душеспасительные беседы практиковались свекровью с жестокой регулярностью.
– Хватит уже заниматься глупостями! Вам нужно жить вместе. Посмотри на Илюшу! Он страдает, он осунулся!
– Я тоже страдала, когда он изменял мне с Настасьей! – воскликнула было Мария, но осеклась. Подобное заявление вызвало бы целый шквал упреков в злопамятстве, неумении прощать и даже недостаточной сексапильности – «не удержала мужа, сама виновата!».
– Илья вовсе не страдает! – пришел на ум Маше другой ответ. Но и этот вариант был не верным. Сейчас свекровь скажет, что Мария бездушна, раз не замечает мучений бедного паренька.
– Да, вы правы, – кротко ответила наконец Мария. – Илюша очень восприимчив и раним. Нам нужно жить вместе. Да мы и живем. Буквально на днях мы шикарно потра… ой, извините… я не то хотела сказать… посмотрели телевизор всей семьей.
– Тем более пора съезжаться! Дети от этого только выиграют. Ты ведь и ужин забываешь им приготовить!
(Неправильная реакция: «Никогда не забываю!», «Им и без ужина хорошо!», «Мои дети – что хочу, то и делаю!»)
– Да, это ужасно, мама, – лицемерно вздохнула Маша. – Иногда так заработаюсь… Совершенно вылетает из головы. А как они любят ваш борщ!
Свекровь сварила любимым внукам борщ. Она грохотала на кухне, возмущаясь неправильной расстановкой мебели и кастрюль, проклиная картофельные глазки – «покупаешь тухлую гадость в супермаркете, вместо того чтобы доехать до рынка и купить отличную картошку и в два раза дешевле!» (картофель привез Илья).
Напоследок добрая волшебница демонстративно вымыла посуду и плиту, и Маша, естественно, ощутила себя неблагодарной свиньей. Напрасно она пыталась убедить свекровь, что для подобных энергоемких процедур она приспособила студентку из соседнего подъезда. «Тебе бы только деньги тратить!» – отрезала Раиса Андреевна…
Ободренная плодотворным общением, Мария приступила к работе. Сегодня Илья предложил взять детей к себе – он обитал в квартире Валдаева. Уничтожив пятилитровую кастрюлю борща, мужчины испарились. Перспектива бессонной ночи, с компьютером, кофе, пирожными и гамбургерами, безумно радовала Машу.
Она и не представляла себе, что доверчиво угодила в западню, подстроенную Ильей! Увидев пару раз рядом с женой импозантного Яна Вепрецкого, Здоровякин практически тронулся умом. Мария вошла в порочную связь с сотрудником финансового управления, понял Илья. Она изменяет! И поэтому, с целью сбора улик, Илюша организовал Марии ночной выходной.
Разложив для детей валдаевский диван, вручив им пульты от телевизора, видео и музыкального центра, Илья смылся из квартиры. Он занял наблюдательный пост около дома, где корпела у компьютера Маша. После того как из-за бизнесмена Лабругина семья лишилась просторной квартиры в элитном доме на Первомайской улице, приходилось ютиться в «двушке».
Как назло, именно в этот вечер Ян Вепрецкий позвонил программистке и сказал, что у него накопилась целая пачка материалов, требующих обработки и присовокупления к остальному массиву данных. И Маша, не подозревая о коварстве бывшего супруга – Илья сейчас сидел в кустах возле дома, развесив уши и выпучив глаза, – сказала: «Завезите мне их».
В восемь вечера элегантный и безупречный Ян Николаевич нарисовался в дверном проеме. Мария успела сменить старую здоровякинскую футболку на длинное платье без рукавов, вымыть голову, почистить зубы. Она почему-то волновалась.
– Сколько у вас игрушек, – удивился Ян, в первый раз споткнувшись о военный джип.
– О, это племянников, – нагло соврала Мария и отодвинула «Хаммер» ногой. – Были сегодня у меня в гостях…
Ничто так не прибавляет женщине лет, как лишние килограммы и наличие детей. С первым пунктом у Маши все было в порядке. Пять – десять новых килограммов только украсили бы ее внешность. С детьми она вылетала в аут.
В зоопарке, пока пацаны доводили до инфаркта мишку, а Мария живописно сосала чупа-чупс, некоторые мужчины пытались познакомиться с хорошенькой худосочной девицей. Свободная, разведенная, Маша ласково им улыбалась. Но не успевала завязаться беседа, как галдящая, круглоглазая, вооруженная до зубов палками, луками, стрелами компания возвращалась к маме.
– Это ваши? – с душевным трепетом осведомлялся поклонник.
– Боже упаси! – откровенно врала Мария. – Я няня!
И зажимала рот маленькому Эдику, который произносил слово «мама» не менее семи тысяч раз в сутки.
– Мама, ты что? – возмущались дети.
– У нас игра, – улыбалась Мария кавалеру. – Я типа мама. Они типа дети. Так, детки, все идут смотреть жирафа. Быстренько! Пошевеливаемся!
Кроме того, Мария щедро одалживала вредоносных микробов бездетным знакомым.
– Возьмите, например, Эдика, – страстно агитировала она. – Попробуйте себя в роли родителей. Потренируйтесь. Вам понравится, я уверена.
Эдик дожидался решения приемных родителей, скромно опустив полуметровые ресницы и надув алым сердечком губы. Внешне он походил на ангела. Между его правой ляжкой и диваном покоилось десятисантиметровое грязное шило, украдкой пронесенное с улицы в дом. Он размышлял, каким образом незаметно спрятать инструмент в коробке с «Лего». Его меланхоличность вводила в заблуждение.
– Берете?
– Берем! – наконец-то соглашались друзья.
– На субботу – воскресенье, – быстро добавляла Мария.
Эдика возвращали через три часа. «Мама» была покрыта розовыми нервными пятнами, у почти седого «папаши» дергались веко, щека и скальп.
– Наверное, мы еще не готовы к роли родителей, – оправдывались несчастные…
Но Мария не сдавалась. Она грузила детей в «ниссан» и везла их за город, к свекрови.
– Внуки соскучились, – нагло заявляла программистка. – Пусть они побудут у вас денек-другой. Я пыталась предупредить, но у вас не работал телефон. Сейчас достану из багажника продуктовый паек.
И выгружала четыре огромные коробки, тонко намекая, что выражение «денек-другой» – всего лишь изящная литота, а понимать ее надо как «пару неделек». Надо признаться, Илюшина мама «съедала» у Маши столько же нервных клеток нотациями и нравоучениями, сколько дарила взамен свободного времени, периодически избавляя от детей.
А когда спихнуть короедов было совсем уж некому, когда от милых выходок потомства Марию начинало трясти, она вспоминала о Полине и понимала, что веселые, энергичные, изобретательные дети – это огромное счастье…
– Проходите, – пригласила Маша Вепрецкого. – Выпьете кофе?
Кофе соблазнил Яна Николаевича. Или его соблазнила точеная Машина фигура под скользким шелком платья?
По дороге в гостиную (которая конечно же была не гостиной, а всем сразу: залом-спальней-кабинетом) Вепрецкий попытался убиться еще раза три, а в довершение сел на ежика-фыркалку, чем очень напомнил Маше Здоровякина. Тот обожал посидеть на предметах, не приспособленных для этого. У Марии защемило сердце. Она почему-то некстати подумала, что предает Здоровякина, принимая в пустой квартире почти незнакомого мужчину. Вепрецкий нравился ей безумно. Но последний секс с Илюшей был блистателен. Душа Марии металась, как бразильский форвард по футбольному полю.
Милая программистка, насмотревшись сериала «Секс в большом городе», поняла, что отстала от жизни. Ну, если не от жизни, то от героинь сериала точно. Блондинка Саманта, богиня оральных забав (пиара и минета), меняла мужчин чаще, чем ежедневные прокладки. Рыжеволосая Миранда (уважаемый юрист) насчитала более сорока сексуальных партнеров, а затем сбилась со счета. И даже скромница Шарлотт меняла комплектацию кровати каждую третью серию.
Мария была шокирована и морально растоптана: за неполных двадцать девять лет она обзавелась лишь одним партнером. Нетрудно угадать его имя из четырех букв, начинается на «и».
– Я вам кое-что объясню. – Ян ухнул на диван пачку документов. – Садитесь поближе.
Мария поскорее пристроила на столе чашку растворимого кофе – она боялась пролить, так как у нее дрожали пальцы.
– О, как пахнет, – кивнул Вепрецкий. Или не хотел обидеть хозяйку, или просто не болел снобизмом и потому не знал, что растворимый кофе – жуткая гадость.
Объяснения Яна Николаевича были энергичными, туалетная вода – бесподобной, пальцы – сильными, твердый подбородок – гладковыбритым… «Странно, – подумала Мария. – Среднестатистический мужчина к этому времени суток обычно вновь зарастает щетиной. Неужели он побрился перед встречей со мной?»
– Вы меня не слушаете, Маша, – заметил Вепрецкий.
– Я все поняла, – возразила Мария. – Мы отправим в отдельный ресурс средства, выделяемые обладминистрацией на реализацию целевых программ, и разнесем по окнам источники финансирования – федеральный, областной, городской бюджеты. Я все сделаю.
Ян Николаевич посмотрел на Машу с уважением.
– Я думал, вы витаете в облаках. Собрался повторять заново.
– Зачем повторять, – улыбнулась Мария. – Я довольно сообразительна.
– И потрясающе сексапильна!
Маша зарделась. Ее никогда не называли красавицей, да она бы и сама не поверила. Но с эпитетом «сексапильна» было гораздо легче согласиться – ведь мужчине конечно же виднее, как реагирует его физиология на внешность дамы.
Вепрецкий накрыл ладонью ручку Марии. Та окончательно залилась румянцем. Ее пальцы были испачканы зеленкой. На днях Маша мазала коленку Эдику и в очередной раз убедилась в подлости «бриллиантовой зелени». Резиновые перчатки, респиратор и валенки мало помогли медсестре: к концу процедуры в зеленый цвет окрасились не только травмированная коленка, но и большая часть поверхностей кухни, а также восемьдесят процентов Машиного кожного покрова. Успел ли Вепрецкий заметить это, а еще и отсутствие маникюра?
– Если мы во всем разобрались, я пойду. Спасибо за кофе.
Вепрецкий поднялся с дивана. Он явно собрался уходить. В названном сериале мужчины так не поступали. Уж если они брали женщину за руку, то не отказывали себе и в остальных частях тела партнерши.
– Жена ждет? – изящно поинтересовалась Мария семейным положением Вепрецкого.
– Я не женат.
– Вау!
– Что «вау!»? – усмехнулся Ян. Он смотрел на Машу сверху вниз и разговаривал с ней покровительским тоном. – Вы живете здесь одна? Или с родителями?
– Ну, я… Нет, не с родителями.
Они стояли в прихожей. Мария вдруг ясно осознала, что Вепрецкий глубоко заблуждается насчет ее возраста и социального статуса. Естественно, он не представляет, что она – престарелая матрона с выводком шустрых термитов. Ей даже нечем было накрасить губы к его приходу – косметичку на днях разорил Эдик. С тремя губными помадами он обошелся, как Гоген: сочное панно «Красное солнце на фоне розового неба погружается в вишневое море» украсило стену детской комнаты.
– Маша… – улыбнулся Вепрецкий.
У Маши почему-то закружилась голова. Ян Николаевич сделал неуловимое движение, будто хотел придавить программистку к стене. Она шарахнулась в сторону испуганной породистой лошадкой.
– Да что ж ты так пугаешься, – усмехнулся Ян. – Я всего лишь пытался завладеть плащом. Твоей невинности ничто не угрожает.
Машиной невинности на самом деле ничто не угрожало. Так как данное понятие относилось к далекому прошлому.
– Вовсе я не пугаюсь, – вспыхнула Мария. – Я вам позвоню. Когда программа будет готова.
– Или я тебе. Чтобы проконтролировать.
– Хорошо. Контролируйте.
И все-таки он не отпускал ее руку. Ну как понять мужчин? И как понять себя? Впервые после долгих лет верности Здоровякину Мария заинтересовалась кем-то другим.
Ян Николаевич притянул программистку к себе. Он запустил руку в ее волосы, здраво рассудив, что прическу он не погубит, по причине отсутствия таковой, заставил запрокинуть голову, прижался щекой к ее щеке и сказал на ухо:
– А не остаться ли мне для дополнительных разъяснений?
Маша не могла пошевелиться. Вепрецкий держал крепко, и от него пахло коктейлем различных умопомрачительных мужских запахов.
– Я думаю, имеет смысл, – обессиленно прошептала Маша.
Ян легко подхватил ее на руки, быстро, пока добыча не передумала, потащил в комнату и там бросил на диван.
– А!!! – закричала Маша, вытаскивая из-под себя пластмассовую машину.
– У тебя здесь опасно! – заметил Вепрецкий.
– Очень.
Ян придавил Марию к дивану. Он оказался гораздо тяжелее, чем она предполагала, но значительно легче Здоровякина. Черт, возмутилась Маша, никуда не деться от мыслей об Илье! Он незримо присутствовал в комнате и осуждающе взирал на парочку, упавшую на диван. Пятнадцать быстрых и горячих поцелуев в лицо, шею и грудь Маши заставили призрак Здоровякина поблекнуть, раствориться в пространстве.
И вот, когда Мария окончательно расслабилась и собралась пустить все на самотек, она в последний момент вспомнила, что две беременности оставили на ее плоском животе несколько перламутровых растяжек. Ей никак не удавалось найти время, чтобы отполировать их лазером.
Ужас охватил Машу. Чужой мужчина увидит ее несовершенство! Илью она ни капли не стеснялась, он был родным и привычным. Но Вепрецкий! Элегантный, безукоризненный, идеальный, он, несомненно, будет шокирован.
Маша резко дернулась, взбрыкнула и освободилась из плена. «Что я делаю?! – изумилась Мария. – Идиотка!» И она пришла в себя.
– Нет! – твердо сказала она Вепрецкому. – Не надо.
Если бы она сейчас достала из бюстгальтера алюминиевый ковшик и врезала им партнера по голове, Ян удивился бы меньше.
– Как – не надо?! Почему?!
– Мы погорячились, – объяснила Мария. – Не будем. Не надо. Я не готова.
– Я сейчас подготовлю, – пообещал Вепрецкий и опять устремился с поцелуями.
Марии пришлось отталкивать его от себя, оттаскивать чуть ли не за волосы.
– Да нет же! – сказала она. – Я морально не готова. Нет!
– Да в чем проблема?! – изумился Ян.
Маша взглянула на ситуацию его глазами. Вепрецкому было чему изумляться. Девушка, свободная, не обремененная узами брака и детьми, несколько недель проработала с ним в плотном тандеме, благосклонно выслушивала его тонкие намеки, мило улыбалась, не отодвигала руку или ногу, когда их тела вдруг случайно соприкасались. Прелюдия, достойная средневекового романа. Более длинная и замысловатая, чем того требуют современные правила любовных игр.
По мнению Вепрецкого, они с Машей давно обязаны были переспать. Где угодно – в квартире Маши, у него, в его машине, в гараже, на автостоянке, в туалете ресторана, в его рабочем кабинете. Они могли пригласить вторую пару и заняться сексом два на два. Они могли позвать Машину подругу и устроить лесбийский сеанс с последующим превращением дуэта в трио. Жизнь, полная веселья и удовольствий! Бесконечное утоление жажды плоти! Фейерверк! А вместо этого? Томные вздохи, детский румянец и в конце концов жестокий, непонятный отказ!
Да, Вепрецкий удивился и был прав. Но Маша не собиралась устранять его душевный и физический дискомфорт путем насилия над собственным достоинством. Она чувствовала – если сейчас уступит Яну, то потом будет долго мучиться и грызть себя, как ванильную сушку. Нет, она не будет спешить. А если Вепрецкому не нравится – скатертью дорога!
Но Ян Николаевич оказался на высоте. Он не попытался силой закончить виртуозно начатый этюд и не устроил скандал. И не надулся, как обиженный ребенок, взывая к сочувствию.
Ян Николаевич хладнокровно сполз с Маши и застегнул все, что уже успел расстегнуть.
– Ладно, – произнес он с очередной усмешкой, – женщина всегда вправе сказать «нет»!
Настал черед для Машиного удивления.
– Всегда-всегда? – уточнила она. – Даже если… это… ну, в общем, уже… и… Все равно?!
– Пришлось бы трудно, – вздохнул Вепрецкий. – Но что поделаешь. Нет так нет. Женщина, убил бы такую, имеет право передумать даже за пять секунд до высадки десанта сперматозоидов.
– Подозреваю, подобным образом рассуждает только два процента мужчин на планете. И из этих двух процентов одна треть – мазохисты, другая – импотенты.
– А еще одна?
– Настоящие джентльмены.
– Я не импотент и не мазохист. Да и на звание джентльмена не претендую. Однако не собираюсь принуждать женщину к тому, чего она не хочет.
«Славная тактика, – подумала Мария. – Сейчас, потрясенная его невиданным благородством, я сама попрошу Вепрецкого, чтобы он меня хм-хм».
Она проводила Вепрецкого обратно в прихожую. Он наконец-то облачился в свой плащ.
– До свидания, – сказала Маша. – Не сердитесь. Увидимся как-нибудь.
– А мы опять на «вы»? – спросил Ян.
– Я – да. А что? Думаю, наше кратковременное па-де-де на диване не дает повода для фамильярности.
– Как хочешь, ребенок, – улыбнулся Ян. – Чао.
И поскакал по лестнице совсем не как сорокалетний старикан, а молодым резвым скакуном.
«Ребенок! – умилилась Мария. – Он назвал меня ребенком… Нашел, тоже мне… Надо держаться от него подальше. Что-то я себе не нравлюсь. Совсем распустилась. Куда, блин, смотрит Здоровякин?»
Здоровякин в данный момент смотрел в сторону удаляющегося автомобиля Вепрецкого. Если Ян Николаевич был неудовлетворен, то его ощущения не шли ни в какое сравнение с неудовлетворенностью Здоровякина.
Илья хотел разворотить темно-зеленую пузатую «ауди» Вепрецкого – и не сделал этого. Он хотел измочалить отвратительного Машкиного ухажера – и не сделал этого. Он хотел ворваться в квартиру и залепить пощечину Марии – но ни за что на свете не сделал бы этого.
Инфаркт и язва – радостное будущее человека, позволяющего неутоленным желаниям разрывать его изнутри в клочья. Илюша примерился к осветительному столбу и попытался вырвать его из асфальта. Не получилось. Тогда он ухватил поперек деревянную скамейку на квадратных бетонных ногах и шарахнул ею о фонарный столб…