Свобода, ее истинное и ложное понимание
Есть трудность в том, каким способом согласить и соединить повиновение и свободу, когда их направления представляются противоположными: свобода хочет расширять человеческую деятельность, а повиновение ограничивает ее. В сем случае дело зависит наиболее от того, как понимают свободу. Ибо едва ли есть в языках человеческих слово, которое столько было бы подвержено неправому пониманию и злоупотреблениям, как слово «свобода».
Некоторые под именем свободы хотят понимать способность и невозбранность делать все, что хочешь. Это мечта, и мечта не просто несбыточная и нелепая, но беззаконная и пагубная.
Знаете ли, кто первый на земле прельщен был сею мечтою? Первый человек, Адам. Получив при сотворении высокие способности и могущественные силы, быв поставлен владыкою рая и земли, он пользовался обширнейшею свободой, какую может иметь сотворенное существо. Но и сей свободе поставлен был предел – древо познания добра и зла. Адаму не предоставлено было свободы вкусить от плода его. Злоупотребите ль свободы, старейший человека, чрез злоупотребление свободы сделавшийся духом тьмы и злобы, темными внушениями научил тому же злоупотреблению человека. Человек захотел иметь свободу совершенно неограниченную, как Бог, и дерзнул переступить за предел, положенный заповедию Божиею. И что же последовало? Он не только не приобрел большей свободы, но утратил большую часть и той, которую имел, и если бы и не осудил его Бог, то естественная необходимость поврежденной грехопадением его природы так же осудила бы его на рабский труд: В поте лица твоего будешь есть хлеб (Быт. 3, 19).
(Свт. Филарет (Дроздов)) [15, с. 269–270]
Как же правильнее понять и определить свободу? Любомудрие учит, что свобода есть способность и невозбранность разумно избирать и делать лучшее и что она по естеству есть достояние каждого человека. Чего бы, кажется, и желать более? Но сие учение имеет свой свет на высоте умозрения природы человеческой, как она должна быть, а нисходя к опыту и деятельности, какова она есть, оно встречает темноту и преткновения.
В неисчислимости рода человеческого многие ли имеют такой открытый и образованный разум, чтобы верно усматривать и отличать лучшее? И те, которые видят лучшее, всегда ли имеют довольно силы решительно избрать оное и привести в действие? От лучших из человеков не слышим ли жалобы: желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу (Рим. 7, 18)? Что сказать о свободе людей, которые хотя не в рабстве ни у кого, но покорены чувственности, обладаемы страстью, одержимы злой привычкой? Свободен ли корыстолюбец? Не закован ли в золотые оковы? Свободен ли плотоугодник? Не связан ли если не жестокими узами, то мягкими сетями? Свободен ли гордый и честолюбивый? Не прикован ли не за руки и за ноги, но головой и сердцем, не прикован ли к своему собственному истукану?
Таким образом, опыт и сознание, по крайней мере некоторых людей, в некоторых случаях не говорят ли того, что вообще говорит Божественная Истина: Всякий, делающий грех, есть раб греха (Ин. 8,34)?..
Наблюдение над людьми и над обществами человеческими показывает, что люди, более попустившие себя в сие внутреннее, нравственное рабство – в рабство грехам, страстям, порокам, – чаще других являются ревнителями внешней свободы, сколь возможно расширенной свободы в обществе человеческом пред законом и властью. Но расширение внешней свободы будет ли способствовать им к освобождению от рабства внутреннего? Нет причины так думать. С большей вероятностью опасаться должно противоположного. У кого чувственность, страсть, порок уже получили преобладание, тот по отдалении преград, противопоставляемых порочным действиям законом и властью, конечно, неудержимее прежнего предастся удовлетворению страстей и похотей и внешней свободой воспользуется только для того, чтобы глубже погружаться во внутреннее рабство. Несчастная свобода, которую, как изъяснился апостол, употребляют для прикрытия зла (1 Пет. 2, 16)! Благословим закон и власть, которые, поставляя, указывая и защищая по необходимости поставленные пределы свободным действиям, сколько могут, препятствуют злоупотреблению свободы естественной и распространению нравственного рабства, то есть рабства греху, страстям и порокам.
(Свт. Филарет (Дроздов)) [15, с. 270–271]
Что же есть истинная свобода и кто может ее дать, и особенно возвратить утратившему ее грехом? Истинная свобода есть деятельная способность человека, не порабощенного греху, не тяготимого осуждающей совестью, избирать лучшее при свете истины Божией и приводить оное в действие при помощи благодатной силы Божией.
Возвратить эту свободу рабу греха может только Тот, Кто даровал ее при сотворении безгрешному человеку. Это объявил сам Творец свободы: Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете (Ин. 8,36). Если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными (Ин. 8, 31–32). Иисус Христос, Сын Божий, в воспринятом естестве нашем пострадав и умерев за нас, Своей Кровью очистил совесть нашу от мертвых дел (Евр. 9, 14), и, расторгнув узы смерти Своим воскресением, расторг и связующие нас узы греха и смерти, и, по вознесении Своем на небо, ниспослав Духа истины, даровал нам чрез веру свет Своей истины – усматривать лучшее, и Свою благодатную силу – творить оное.
Вот свобода, которой не стесняет ни небо, ни земля, ни ад, которая имеет пределом волю Божию, и это не в ущерб себе, потому что и стремится к исполнению воли Божией, которая не имеет нужды колебать законные постановления человеческие, потому что умеет в них усматривать ту истину, что Господне царство, и Он обладает народами (Пс. 21, 29), которая не принужденно чтит законную человеческую власть и ее повеления, непротивные Богу, посколько светло видит ту истину, что нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены (Рим. 13,1). Итак, вот свобода, которая совершенно согласна с повиновением закону и законной власти, потому что она сама того хочет, чего требует повиновение.
(Свт. Филарет (Дроздов)) [15, с. 272–273]
Всеми теперь овладела горячка и жажда свободы. Но свобода большинством понимается неправильно – не по Божию разуму, а по человеческому, слепому, именно понимается как повод к угождению плоти, в которой не живет доброе. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская (1 Ин. 2,16), она не от Отца Небесного, а от мира сего, она вражда против Бога.
Возьмем для примера свободу печати, представители которой в шутку или всерьез называют ее «шестой великой державой». Всеми силами они добивались от правительства этой свободы и добились. Но что же это за свобода? Свобода иных скорописцев писать и печатать все, что ни попало на глаза, что только пришло на ум, или то, чем бы можно было напакостить ненавидимому человеку или обществу, и прежде всего свобода обливать литературной грязью свою же пишущую братию, – братию добросовестную, верующую, разумную, искреннюю, патриотическую – истинную соль, свет литературы. Что же это за свобода? Это – восстание, чернильный поход против истинной свободы, попытка уничтожить в печати все, что есть истинного, разумного, идеального, прекрасного, твердого в вере, политике, общежитии, в семье, в воспитании, в домашних и общественных работах, в государственном управлении. Отвратительно читать в некоторых мелких газетах, а иногда и крупных, ругательные выходки против газет серьезных, в которых многое из напечатанного как елей, как бальзам для сердца прямого, правого, нелукавомудрствующего.
Возьмем еще свободу политическую, свободу религиозную. Печать дождалась от правительства и этой свободы. Что же вышло? Все газеты и журналы заговорили о политике на сотни ладов, кто во что горазд и кто чем, каким складом мысли богат. Все высшие, даже иные средние учебные заведения ринулись в политику, до понятия которой не доросли, и, задавшись политикой, забыли, что они воспитанники, забыли свои книги, свои специальности, критикуют и дразнят своих профессоров и, пожалуй, ректоров, потребовали себе автономии, как мужи зрелого возраста, устранили начальство, как и подобает будто бы самостоятельным, и провозгласили безначалие; а то и в Государственную Думу они залезть не прочь. А там что будут делать? Догадаться всякому нетрудно. А что, если и простой народ от сохи и косы пойдет заниматься только политикой? Кто будет пахать и косить?
А что такое свобода в вере, которая допущена даже правительством? Свобода исповедовать веру, какую кто хочет; при этом даже православным не возбраняется оставлять свою веру и идти хотя бы в магометанство и идолопоклонство. Свобода в вере допускает, по-нынешнему, хулить всячески, кто только захочет, и свою веру православную, потому что исповедники других вер уважают и хвалят свою веру или иноверие, а писатели неблагонамеренные, по Крещению православные, действительно свободно, без зазрения совести дурно отзываются о православной вере, и о Церкви Православной, и о пастырстве ее. В особенности в хулении православной веры превзошел всех граф Лев Толстой – совершенный отступник от Бога, поклонник своего «я», поклонник слепого разума человеческого. Он в силу ложно понимаемой свободы мысли и поклонения человеческому разуму отверг и Бога, и творение мира, и падение человека, и воссоздание его, и вообще всю Священную историю, всю веру, всякую надежду благую, праведную, Богом данную людям, – отверг все святое и оставил человечество ни с чем, только с его грехами, скорбями, бедами, болезнями, смертями, без всякого просвета, без всякой надежды на лучший, вечный мир. Это ли еще не свобода нынешнего века и нынешнего отступнического человечества?! Это ли свобода, чтобы вконец убить веру и надежду народа?!
Грешили наши предки, но грех грехом и называли, а нынешние либералы, согрешая, стараются грех оправдать, будто бы он законное дело. Возьмите вы грехи похоти плотской – все это, по их учению, не только простые слабости человеческой природы, но и законы природы, ее требования. Находятся между ними такие, которые боготворят и саму страсть плотскую, как в древности поклонники Афродиты. И вся эта мерзость печатается, и ее читают, и о ней рассуждают без омерзения, без отвращения, как будто о достойном внимания! Это ли свобода? Нет, это не свобода, а ужасное рабство греху и страстям, имеющее последствием страшную казнь Божию, истребление рода и муку вечную. Всякий, делающий грех, есть раб греха; но раб же не пребывает в доме вечно; сын (истинной свободы) пребывает вечно (Ин. 8, 34–35). Истинные христиане должны распинать и искоренять страсти. Те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями (Гал. 5,24).
(Св. прав. Иоанн Кронштадтский) [3,ч. 3]
Дух льстивый уловил современных ученых на доверии к разуму человеческому, на обожении его, на доверии к греховной свободе человеческой, разумеваемой как свобода на всякое зло, как свобода не ведать и не чтить Бога, как свобода от всякого подчинения закону Божию, как свобода на всякую забастовку, как свобода от учения. На эти удочки уловлены все интеллигенты, соблазнившие простонародье, работающее в городах. Погибает Россия от беззакония, от безволия!
(Св. прав. Иоанн Кронштадтский) [3,ч. 3]
Свобода печати всякой сделала то, что Священное Писание, книги богослужебные и святоотеческие писания пренебрегаются, а читаются почти только светские книжонки и газеты; вследствие этого вера и благочестие падают; правительство либеральничающее выучилось у Льва Толстого всякому неверию и богохульству и потворствует печати, смердящей всякою гадостью страстей. Все дадут ответ Богу – все потворы.
(Св. прав. Иоанн Кронштадтский) [6]
…Чаще всего видим, что о полной воле мечтают, всякой и самой благодетельной зависимостью тяготятся большей частью не люди зрелые и опытные, а именно юнейшие. Во имя чего раздаются их жалобы, во имя чего они готовы отойти и, действительно, часто отходят в страну далече[6]? Во имя свободы. И воистину, свобода – это великий дар Божий, благороднейшее свойство благороднейших людей, но нередко та же свобода, ложно понятая и ложно направленная, обращается в губительного идола, требующего человеческих жертв… И смотрите, поучаясь: вот вам в образе приточного юнейшего сына[7] наглядный и разительный пример того, к чему приводит светлая сила свободы, обратившаяся во тьму, как бы в исполнение слова Христова: «Если свет, что в тебе, становится тьмою, то какая же тьма!..» (см. Мф. 6,23; Лк. 11,35). Блудный сын, начав с того, что тяготился зависимостью от любящего отца, восставал против власти его во имя свободы и своего достоинства, кончил тем, что прежде всего сделался рабом своих страстей, предавшись жизни разгульной и порочной, а потом обратился и буквально в настоящего раба – свинопаса, спустился, наконец, до состояния скотоподобия, со свиньями живя и со свиньями питаясь (см. Лк. 15, 15–16). Итак, где же свобода и где человеческое достоинство?
Не так ли и мы во взаимных отношениях и на всех поприщах жизни, порываясь к свободе, ищем произвола, тяготимся требованиями закона, предписаниями долга, повиновением воле и руководству власти, готовые восстать против всего по образу блудного сына? Это правда, что человек при самом сотворении своем получил из рук Творца свободу как венец, украшение и особое достоинство среди прочих тварей земных; и то правда, что свобода во всей обширной области применения – свобода совести, свобода мыслей и чувства, свобода народная, государственная – составляла предмет горячих желаний и возвышенных стремлений лучших и благороднейших деятелей человечества. Но и то верно, что вредно эту свободу понимают так, как понимал ее блудный сын, употребляя ее, по словам апостола, для прикрытия зла (см. 1 Пет. 1.16); и то верно, что свободу, это высокое отличие человека от животного, обращают как раз наоборот – в средство приравнять его к животному. Забывают, что этот дар слишком высок и поэтому требует особой осторожности в пользовании им: чем с большей высоты упадешь, тем сильнее расшибешься… По словам одного глубокого духовного мыслителя, «от свободы один неверный шаг – и уже пропасть» [8] греха и рабства. Свобода и в отсутствии закона, не в отрешении от всяких обязанностей: свобода в свойствах тех побуждений, по которым закон и обязанности выполняются. Можно исполнять их по страху наказания, по силе принуждения в той или другой форме, – и тогда человек остается рабом, но можно исполнять их по любви, по убеждению, из глубокого и искреннего желания достигнуть нравственного совершенства, – и тогда свобода только возвышается исполнением закона.
Слово Божие нередко говорит нам об этом. «Если я добровольно делаю, имею награду» (см. 1 Кор. 9, 17), – заявляет апостол. Он же поучает: «Если можешь быть свободным, больше поработи себя» (см. 1 Кор. 7, 21); «повинуйтесь не как чело-векоугодники, но как рабы Христовы, от души, и как свободные» (см. 1 Пет. 2, 16). «Все мне позволено», – говорит апостол, все мне позволено – это свидетельство о полной и безусловной свободе человека; «но не все на пользу, но не все назидает, но пусть мною ничто не обладает» (см. 1 Кор. 6, 12; 10, 23): это предупреждение от излишества и крайностей свободы. «Будучи свободен от всего, я сам себя всему поработил» (см. 1 Кор. 9, 19) – вот замечательные слова, разрешающие вопрос о том, как сохранить свободу при исполнении закона. Учащиеся дети, юные и юнейшие! Не помнятся ли и вам из вашей жизни и неразумные сетования на строгость требования долга, и недовольство правилами учебной жизни, определяющими ваше поведение, и, наконец, не припоминаются ли воздыхания о мнимой свободе, которая представляется там, за стенами школы, в открывающейся после нее жизни с заманчивым отсутствием всяких стеснений, обязанностей, повиновения? Да, и мы повторяем вам слова Писания: К свободе призваны вы, братия (Гал. 5, 13), но повторяем с прибавлением слов того же Писания: «Берегитесь, однако, чтобы эта свобода не обратилась в прикрытие зла» (см. 1 Петр. 2, 16) и не обратила бы вас в рабство «греху» (см. Рим. 17) и «тлению» (см. 2 Пет. 2, 19 и еще: Рим. 6, 16, 19). Раб, призванный в Господе, есть свободный Господа… (1 Кор. 7, 22.) Ибо тот истинно свободен, кто во всякое время может господствовать над своими желаниями и склонностями, кто может повелевать самим собою, кто может и умеет своей, грехом испорченной плотской и страстной природе чрез самоотречение и последование закону Христову указать путь к небу и совершенству. А если нет этого, то внешне свободный становится в духовном отношении рабом, и сбывается во всей силе над нами слово Священного Писания: Всякий, делающий грех, есть раб греха (Ин. 8,34) и еще: Кто кем побежден, тот тому и раб (2 Пет. 2, 19). Таким образом, при отсутствии нравственной свободы всякая другая свобода есть только путь к погибели. Учитесь же быть свободными в истинном смысле, в смысле свободы от грехов и страстей; учитесь владеть собою, свободно подчиняя себя легкому пока и немногосложному долгу. Слышанная нами сегодня история блудного сына в первой половине своей печальная во второй – светла и радостна. Но помните, не все подобные истории кончаются так же благополучно. Будем же осторожны! Не станем бросаться на призрак свободы и в деле свободы истинной станем руководствоваться не прихотями и произволом, не обольстительными внушениями разнузданности и своеволия, не соблазнительными учениями мира, а непогрешимым словом нашей святой веры. А она говорит нам словами апостола: Где Дух Господень, там свобода (2 Кор. 3, 17); она говорит нам словами Самого Иисуса Христа: Если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными (Ин. 8,31–32). Аминь.
(Свмч. Иоанн Восторгов) [12, т. 1,с. 186–189]
Повинуитеся всякому человеческому начальству Господа ради… Как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божии (1 Пет. 2, 13, 16)…Уместны ли мысль о повиновении и вместе мысль о свободе, стоящая у апостола рядом, одна подле другой? Не станем скрывать, что так называемые анархические стремления, в прежнее время прямо и явно становившиеся во враждебное отношение к христианству, в наши дни, в системах некоторых мыслителей, нередко популярных, стараются прикрыться именем Евангелия. Не нужно доказывать, что по размерам опасности для государств и народов взрывы и злодеяния заграничных анархистов – это только игрушки сравнительно с указанными стремлениями перевести теории безначалия на почву религии и тем открыть ему доступ в народные массы. Только тот, кто не умеет мыслить последовательно и доводить до конца положения мысли, только тот может не понимать, к чему ведут эти отрицания во имя Евангелия – отрицания государства, власти, суда, присяги, службы, всякой политической и общественной организации, Церкви, труда, науки, искусства и проч. Давно с изумительным проникновением в глубь назревающих событий и с необыкновенной силой слова отметил это древний пророк: И что будет с народом, то и со священником; что со слугою, то и с господином его; что со служанкою, то и с госпожею ее; что с покупающим, то и с продающим; что с заемщиком, то и с заимодавцем; что с ростовщиком, то и с дающим в рост… И сейчас же пророк указывает конец такого порядка, точнее – беспорядка жизни: земля опустошена вконец и совершенно разграблена, рассыплется и опустошится вселенная, и расточатся живущие на ней: ибо Господь изрек слово сие (см. Ис. 24, 1–3). Таков конец человеческих учений, желающих устроить жизнь на началах ложно понятой и односторонней свободы, которая исключает всякий долг, покорность и повиновение.
Замечательно учение христианства об этом предмете; замечательно именно тем, что оно не только допускает, как уступку, но непременно требует, как бы коренного условия, требует вмещения и свободы, и повиновения. Таким образом, повиновение христианское есть повиновение особенное, запечатленное, как все в христианстве, характером свободы, неразлучной с сознанием, следовательно, характером нравственным.
(Свмч. Иоанн Восторгов) [12, т. 1, с. 207–209]