Глава 2. Понятие лизинговых отношений и правовые конструкции договоров, которыми эти отношения опосредуются
2.1. Понятие лизинга (лизинговых отношений) и лизинговой деятельности: терминологический аспект
Термин «лизинг» (“leasing”, от английского “lease” – аренда, сдача внаем, наем; сдавать или брать внаем, в аренду[136]) был заимствован вместе с рецепцией новых для российской экономики общественных отношений, которые он обозначает, и, соответственно, не имел адекватного аналога в русском языке.
В специализированных англо-русских словарях слово “leasing” переводится по-разному. Так, в англо-русском экономическом словаре дается следующий перевод: «лизинг, долгосрочная аренда (машин и оборудования); выдача оборудования напрокат»[137]. Англо-русский юридический словарь содержит более краткий перевод: «лизинг, долгосрочная аренда оборудования»[138]. А в толковом юридическом словаре: право и бизнес (русско-английском, англо-русском) вместе с переводом термина “leasing” («долгосрочная аренда машин, оборудования, транспортных средств и сооружений производственного назначения») предпринята попытка раскрыть также некоторые признаки, характерные для договора лизинга[139].
Как можно увидеть, приведенные переводы либо непосредственно отсылают к заимствованному русским языком термину «лизинг», либо оперируют описательными конструкциями, которые являются не совсем точными, т. к. не отражают в полной мере специфики лизинга. В частности, лизинговые отношения, в отличие от арендных, предполагают специальное приобретение имущества в собственность одним лицом по просьбе другого лица в целях предоставления его последнему во временное владение и пользование. Представляется, что любой описательный перевод будет либо очень условным (применимым не только к лизинговым, но и к иным отношениям), либо слишком громоздким (при попытке охватить большинство особенностей лизинга).
Отметим, что в американской юридической литературе и нормативно-правовых актах для определения лизинговых отношений в основном используется термин “finance lease”, который буквально переводится с английского как «финансовая аренда». Однако термин “leasing” употребляется в деловом английском языке применительно к лизинговым отношениям как американскими, так и другими западными практиками. Именно последний термин получил распространение на международном уровне и, в частности, был закреплен в названии Конвенции УНИДРУА о международном финансовом лизинге (Convention on International Financial Leasing), а также в названии Модельного закона УНИДРУА о лизинге (UNIDROIT Model Law on Leasing)[140].
Термин “leasing” стал употребляться во многих странах (самостоятельно или как синоним уже существующих национальных терминов) и, зачастую, для обозначения схожих, но не совсем одинаковых общественных отношений, что определялось особенностями лизинговых отношений и спецификой их правового регулирования в той или иной стране. Так, с одной стороны, возможность изменить содержание лизинговых правоотношений путем заключения различных договоров (помимо договора лизинга) ведет к появлению сильно отличающихся друг от друга правоотношений, не перестающих, тем не менее, быть лизинговыми. С другой стороны, развитие экономического оборота диктует возможность возникновения общественных отношений, которые имеют много сходства с лизинговыми, но не могут быть квалифицированы как лизинговые правоотношения с точки зрения законодательства той или иной страны.
Заимствованный русским языком термин «лизинг» также несет смысловую нагрузку, несколько отличную от этимологической.
Д. Лелецкий, например, критикует использование в Законе о лизинге термина «лизинг» и образованных от него терминов «лизингодатель», «лизингополучатель», «предмет лизинга», «лизинговые платежи», поскольку их значение «ранее строго не определялось ни в российской, ни в зарубежных системах права», а «неадекватная трактовка этих новых терминов в Законе привела к искажению ранее сложившихся… представлений о правовых и организационно-экономических основах финансовой аренды», в результате чего возникли противоречия между § 6 гл. 34 ГК РФ и Законом о лизинге. Д. Лелецкий предлагает заменить в Законе о лизинге термины, образованные от слова «лизинг», на термины, определенные ранее в гл. 34 ГК РФ, что, по мнению автора, позволит формализовать «адекватное ГК РФ представление о финансовой аренде (лизинге) как об арендных отношениях, опосредованных иными отношениями участников инвестиционного процесса». Но в то же время названный автор отмечает, что новые термины можно было бы указывать как синонимы в скобках, аналогично тому, как термин «лизинг» указан в названии Закона о лизинге[141].
Как представляется, то обстоятельство, что те или иные термины не определялись ранее в российском праве или в праве зарубежных стран никак не может служить препятствием для их применения. Что касается названных Д. Лелецким противоречий между нормативными актами, то они являются следствием использования не столько разных терминов, сколько разных понятий. По нашему мнению, признание законом лизинговых отношений видом арендных отношений совсем не означает невозможности применения термина «лизинг» и образованных от него терминов. Последнее же дополнение автора (о возможности указывать новые термины в скобках как синонимы «старым»), на наш взгляд, в значительной степени нивелирует приведенные автором аргументы.
Термин «финансовая аренда», употребляемый в ГК РФ как синоним термина «лизинг», также нередко подвергается критике в литературе. При этом исследователи приводят следующие аргументы в пользу нецелесообразности использования термина «финансовая аренда»:
– непонятно, относится ли в словосочетании «финансовая аренда (лизинг)» слово «лизинг» к словосочетанию «финансовая аренда» или только к слову «аренда»[142];
– термин «финансовая аренда» «узаконил совершенно неуместное в любом смысле словосочетание “аренда финансов” и “прикрыл” инвестиционное содержание лизинга»[143];
– употребление термина «финансовая аренда» уменьшает количество возможных объектов лизинга: в соответствии с определением лизинга как финансовой аренды объектами лизинга могут быть только финансовые средства[144];
– термин «финансовая аренда» вызывает необходимость именовать договор как «оперативная финансовая аренда» или «финансовая финансовая аренда»[145];
– применение термина «финансовая аренда» приведет к тому, что «лизинг перестанут рассматривать в качестве вида инвестиционной деятельности»[146];
– термин «финансовая аренда» не отражает специфики лизинговых отношений[147].
Считаем совершенно очевидным, что термин «лизинг» употребляется в ГК РФ и в других законах как равнозначный термину «финансовая аренда» (что, в частности, прямо следует из текста ст. 665 ГК РФ). Между терминами же «финансовая аренда» и «аренда финансов», напротив, нельзя ставить знак равенства (также как нельзя его ставить, к примеру, между терминами «правовая система» и «система права» и между многими другими подобными терминами). Необходимости именовать договор как «оперативная финансовая аренда» или «финансовая финансовая аренда» в настоящее время не возникает, т. к. соответствующие наименования видов лизинга были исключены из текста Закона о лизинге. На доводы о том, что термин «финансовая аренда» не отражает инвестиционный характер лизинговых отношений и их отличия от арендных отношений, можно ответить уже высказанным нами замечанием о том, что гораздо важнее каким содержанием наполняется то или иное понятие, а не каким термином оно обозначается (разумеется, последнее справедливо до тех пор, пока употребление того или иного термина не ведет к излишней многозначности, путанице и т. п.). Здесь уместно отметить, что применение одного и того же термина «наем» в наименованиях договоров аренды (имущественного найма) и найма жилого помещения, а также использование одинаковых терминов для обозначения сторон этих договоров (наниматель и наймодатель), не помешало законодателю урегулировать данные договоры как самостоятельные типы договоров.
Представляется, что применение в российском праве термина «финансовая аренда» как синонима термина «лизинг» с точки зрения терминологии в целом является допустимым (в том числе, с учетом того обстоятельства, что договор финансовой аренды урегулирован в ГК РФ как вид договора аренды). Вместе с тем, считаем, что термин «лизинг» является более удачным, чем термин «финансовая аренда». Его применение (а также применение образованных от него терминов «лизингодатель», «лизингополучатель» и др.) в настоящее время распространено в законодательстве, хозяйственной практике, а также в юридической и экономической литературе (гораздо в большей степени, чем термина «финансовая аренда») и в большинстве случаев позволяет сразу обозначить отношения, о которых идет речь. Термин «лизинг» более удобен для применения и во внешнеэкономической деятельности, поскольку он более универсален с точки зрения международной практики[148]. Считаем, что термин «лизинг» вполне мог бы использоваться самостоятельно, т. е. без синонима (особенно, если бы договор лизинга был признан самостоятельным типом гражданско-правовых договоров). В целом полагаем, что в настоящее время имеется необходимость совершенствования понятий, которые обозначаются терминами «лизинг» и производными от него терминами, а не изменения этих терминов как таковых.
Понятие лизинга составляет предмет как юридических, так и экономических исследований, а взгляды юристов и экономистов на сущность лизинга зачастую различаются. Экономисты рассматривают имущественные отношения (в данном случае лизинговые отношения) как таковые, в то время как юристам при исследовании этих отношений сложно абстрагироваться от конструкций тех или иных договоров, которыми соответствующие отношения могут или должны опосредоваться. Например, в то время как для экономистов разница между арендой с правом выкупа и куплей-продажей в рассрочку может не иметь существенного значения в той или иной ситуации, для юристов она всегда принципиальна, т. к. является определяющей при юридической квалификации общественных отношений, и, соответственно, определяет выбор применимых к ним норм права. Во многих юридических (а иногда и экономических) исследованиях предпринята попытка сформулировать понятие лизинга с учетом как подходов к сущности лизинга, выработанных экономической наукой, так и подходов к правовому регулированию лизинговых отношений. В итоге, многие исследователи рассматривают лизинг как некую усредненную «экономико-правовую категорию», что, на наш взгляд, не является правильным.
Предваряя правовой анализ лизинговых отношений, рассмотрим обзорно взгляды на экономическую сущность лизинга.
М. Гайнетдинов считает, что «в наиболее общей форме лизинг – это продажа машин и оборудования потребителям с отсрочкой платежа»[149].
Е. Чекмарева отмечает, что по своему содержанию лизинг соответствует кредитным отношениям. По форме лизинг внешне схож с инвестициями капитала. Лизингодатель оказывает пользователю своего рода финансовую услугу[150].
М. И. Лещенко определяет лизинг как «кредит, который… предоставляется лизингодателем лизингополучателю в форме переданного в пользование имущества (оборудования, машин, судов и др.), т. е. своего рода товарный кредит»[151].
В. Газман полагает, что «лизинг как экономико-правовая категория представляет собой особый вид предпринимательства в области инвестиционной деятельности. Суть лизинга заключается в инвестировании временно свободных или привлеченных финансовых средств…»[152].
В. А. Горемыкин отмечает, что лизинг имеет «сложную тройственную экономическую основу и сохраняет в себе одновременно существенные свойства кредитной сделки, инвестиционной и арендной деятельности, которые тесно сочетаются и взаимопроникают друг в друга, образуя новую форму бизнеса»[153].
Ю. Н. Лапыгин, Е. В. Скольских определяют лизинг как «нетрадиционную форму финансирования, в которой задействованы арендные отношения, элементы кредитного финансирования под залог, расчеты по долговым обязательствам и прочие финансовые механизмы»[154].
Т.е., российские экономисты сходятся во мнении, что основу лизинговых отношений составляют кредитные отношения. Похожий взгляд на лизинг содержится и в зарубежной экономической литературе. В качестве примера можно привести следующее определение: лизинг – это форма обязательства, в соответствии с которым лизингополучатель (заемщик) получает имущество в пользование по соглашению о выплате долга лизингодателю, который является собственником имущества (и займодавцем)[155].
Д. Лелецкий делает вывод, что лизинг следовало бы определить как «неарендное содержание в форме арендного договора», поскольку по экономическому содержанию лизинг – это отношения купли-продажи и кредита, а опосредуются эти отношения договором аренды[156].
Иными словами, в законодательстве лизинговые правоотношения квалифицированы как вид арендных правоотношений, в то время как представителями экономической науки лизинговые отношения не отождествляются с отношениями арендными и не рассматриваются как разновидность последних. И такая позиция ученых, на наш взгляд, заслуживает внимания.
Экономические причины, порождающие отношения по передаче имущества в пользование, удачно сформулированы О. С. Иоффе. «Во-первых, собственник может в данный момент не испытывать нужды в использовании того предмета, которым он обладает. Для отчуждения же вещи необходимых предпосылок нет, ибо со временем она понадобится самому собственнику… Во-вторых, гражданин или организация, не будучи собственником какой-либо вещи, иногда нуждается в ее использовании лишь эпизодически… В-третьих, потребность в использовании вещи может быть длительной или даже постоянной. Но и в таких случаях приобретение ее в собственность иногда неосуществимо либо экономически нецелесообразно»[157].
Арендные отношения предполагают, что есть одно лицо, являющееся собственником имущества, и другое лицо, желающее получить это имущество во временное владение и пользование или только в пользование. Передача во временное владение и (или) пользование принадлежащего собственнику имущества является способом распоряжения последним с целью получения прибыли.
Лизинговые же отношения предполагают, что есть одно лицо, которое желает получить во владение и пользование определенное имущество (не имея при этом возможности или экономического интереса его приобрести), другое лицо, которое желает продать это имущество (не имея намерения передавать это имущество во владение и пользование) и третье лицо, которое готово приобрести это имущество в собственность и передать его во владение и пользование (не желая при этом нести все риски и обязанности, связанные с правом собственности). В данной ситуации первое лицо обращается к третьему лицу с просьбой приобрести у второго лица определенное имущество в собственность с целью передачи его первому лицу во владение и пользование и, вместе с тем, принимает на себя дополнительные обязанности, а также получает некоторые права, не характерные для владельца имущества, который не является одновременно и его собственником. Приобретение имущества в собственность в целях передачи его во владение и пользование на таких условиях является распоряжением финансовыми средствами, а именно – инвестированием. Лицо, ставшее собственником имущества, осуществляет (как бы сказали экономисты) кредитование пользователя, оказывает ему финансовую услугу, и, разумеется, не относится к этому имуществу так, как собственник в арендных отношениях[158].
Таким образом, очевидно, что экономическая сущность лизинговых отношений существенно отличается от сущности арендных отношений, но с точки зрения законодательства лизинговые правоотношения являются разновидностью арендных правоотношений. Означает ли это, что при правовом урегулировании лизинговых отношений не была учтена их экономическая сущность?
Не вдаваясь в ведущуюся учеными дискуссию о необходимости (и степени) учета экономической сущности имущественных отношений при их правовом регулировании, приведем справедливое высказывание В. В. Витрянского о том, что «экономическая сущность имущественных отношений, являющихся предметом правового регулирования, должна учитываться и, более того, предопределять содержание соответствующих правовых норм, но само правовое регулирование должно строиться по собственным правилам, основанным на общих подходах, выработанных в целом применительно ко всей системе правового регулирования имущественного оборота»[159].
Так, с одной стороны, совершенно очевидно, что лизинговые отношения (экономическую основу которых составляют кредитные отношения) в существующем виде не могут опосредоваться договорами займа и кредита, урегулированными в гл. 42 ГК РФ. С другой стороны, так называемое кредитование фактически имеет место при заключении и исполнении многих договоров, предусмотренных Гражданским кодексом РФ. Еще О. С. Иоффе писал о возможности предоставления кредита путем оформления других гражданско-правовых сделок помимо прямо указанных в законе кредитных сделок[160]. В практике гражданского оборота имеется множество других примеров того, как один и тот же экономический результат может быть получен с помощью различных средств, в частности, при заключении различных гражданско-правовых договоров.
В целом, лизинговые отношения (как и любые другие имущественные отношения) должны регулироваться теми нормами права, которые в наибольшей степени подходят для их регулирования, а при их недостаточности или отсутствии – нормами, специально созданными для такого регулирования. Само же правовое регулирование должно способствовать развитию общественных отношений, а не тормозить их естественный ход неадекватностью применяемых к ним правовых норм. Представляется, что при построении правового регулирования лизинговых отношений в России их особенности были учтены не в полной мере.
Дать правовой анализ лизинговым отношениям гораздо сложнее, чем описать их экономическую сущность. И одна из наиболее трудных задач – формулирование внутренне непротиворечивых юридических понятий, адекватно выражающих сущность лизинговых отношений и необходимых для их правового регулирования. Римские юристы предупреждали: “Omnes definitio in jure civili periculum est, rerum in enim ut subverti non possit”[161]. Применительно к понятию лизинга сходную мысль выразил Р. Джурович: «при лизинге возникает очень сложное правовое отношение, которое очень трудно охватить одним устойчивым юридическим определением. Это не означает, что не следует предпринимать усилий в этом направлении и попытаться более точно определить лизинг в качестве правового отношения и сформулировать понятие договора лизинга»[162].
Термин «лизинг» и связанные с ним термины, как в законодательстве, так и в юридической литературе употребляются в различных значениях. При этом, в понятийном аппарате, которым оперирует Закон о лизинге, имеется немало внутренних терминологических противоречий, являющихся, на наш взгляд, с одной стороны, следствием отношения к лизингу как к некой экономико-правовой категории, с другой стороны, результатом применения недостаточно высокого уровня юридической техники при урегулировании сложных лизинговых отношений.
В ст. 2 Закона о лизинге лизинг определен как «совокупность экономических и правовых отношений, возникающих в связи с реализацией договора лизинга, в том числе приобретением предмета лизинга».
На наш взгляд, данное определение не является удачным, и, в сущности, не несет никакой смысловой нагрузки.
Во-первых, непонятно словосочетание «совокупность экономических и правовых отношений». Правоотношения – это и есть отношения (в данном случае именно экономические), урегулированные нормами права. Получается, что лизинг – это некая совокупность экономических отношений, урегулированных правом, и экономических отношений, которые правом не регулируются. Представляется, что экономические и правовые отношения не могут объединяться в какую-либо совокупность.
Во-вторых, исходя из данного определения, экономические отношения возникают вследствие заключения и исполнения договора, хотя они всегда первичны, а если основанием для их возникновения являются юридические факты, то это уже не просто отношения, а правоотношения. Кроме того, думается, что как лизинговые отношения, так и лизинговые правоотношения имеют место и до исполнения договора лизинга.
В-третьих, неудачным представляется использование термина «реализация» применительно к договору лизинга. Понятие реализации традиционно используется в гражданском законодательстве применительно к товарам, работам, услугам[163]. То, что понимается в ст. 2 Закона о лизинге под «реализацией договора», в гражданском праве именуется «исполнением договора»[164].
В ст. 2 Закона о лизинге содержится также понятие «лизинговая деятельность», которая определена как вид инвестиционной деятельности по приобретению имущества и передаче его в лизинг. В данном случае понятие «лизинг» употребляется в другом, видимо, более узком значении, чем приведенное выше. Так, если заменить в этой дефиниции термин лизинг его определением, данным в ст. 2 Закона о лизинге, то получится следующее предложение. Лизинговая деятельность – это вид инвестиционной деятельности по приобретению имущества и передаче его в совокупность экономических и правовых отношений, возникающих в связи с реализацией договора лизинга, в том числе приобретением предмета лизинга. Очевидно, что в такой формулировке понятие «лизинговая деятельность» лишено смысла и не может представлять собой норму права.
Определение договора лизинга, содержащееся в ст. 2 Закона о лизинге большей своей частью повторяет определение, данное в ст. 665 Гражданского кодекса РФ, однако между этими определениями имеются и различия[165].
Определения лизинга, имеющиеся в научной литературе, разнообразны, но в большинстве своем сводятся к пониманию его как совокупности (комплекса, системы) отношений (правоотношений, отношений и правоотношений одновременно), опосредуемых двумя (или несколькими) договорами. При этом, зачастую исследователи с некоторыми изменениями (дополнениями или сокращениями) воспроизводят определение лизинга, данное в законодательстве, тем самым, повторяя те или иные ошибки, отмеченные выше[166].
Некоторые авторы считают, что между понятиями «лизинг» и «лизинговая деятельность» можно поставить знак равенства[167], и их следует объединить[168].
С таким подходом сложно согласиться, поскольку рассматриваемые понятия, на наш взгляд, не совпадают ни по содержанию, ни по объему. Лизинговая деятельность – это деятельность одного лица – лизингодателя. Лизинг не сводится и не может сводиться к этой деятельности. Представляется, что под лизингом следует понимать отношения между тремя субъектами, опосредуемые двумя договорами. Указание на то, что лизинг может представлять собой деятельность, иногда встречается в экономической и юридической литературе как частный случай употребления термина «лизинг», но не является общепризнанным. Подобная многозначность, на наш взгляд, является следствием того, что в ранее действовавшем законодательстве лизинг определялся как вид предпринимательской (позже – инвестиционной) деятельности. Однако Федеральным законом от 29 января 2002 г. № 10-ФЗ определение лизинга было изложено в новой редакции, а понятие лизинговой деятельности сформулировано как самостоятельное понятие. Такой подход представляется правильным. Отметим также, что понимание лизинга как деятельности препятствует и адекватному пониманию некоторых устойчивых словосочетаний с термином «лизинг», используемых в законодательстве (например, объект лизинга, субъекты лизинга). Совершенно очевидно, что под объектами и субъектами лизинга понимаются объекты и субъекты отношений, а не деятельности. Именно отношения (а не только деятельность лизингодателя) понимаются под термином «лизинг», когда в законодательстве говорится, например, о развитии лизинга в дорожном хозяйстве, создании системы лизинга гражданской авиационной техники и т. д.
В литературе имеется мнение о том, что «лизинг» и «договор лизинга» – это два разных термина, имеющих одинаковое содержание. Отмечается, что в «законе под лизингом имеется в виду только соглашение между лизингополучателем и лизингодателем… и ничего больше, что по сути своей и является договором лизинга»; понятие «договор лизинга» в полной мере охватывает лизинговые правоотношения, поэтому нет необходимости выделять в законе термин «лизинг»[169].
Мы не можем согласиться с таким утверждением. Закон рассматривает лизинговые отношения как возникающие между тремя субъектами: лизингодателем, лизингополучателем и продавцом, при этом только первые два являются сторонами договора лизинга. Нормативная концепция лизинговых правоотношений предполагает, что для их возникновения в полном объеме недостаточно одного юридического факта, т. е. договора лизинга. Считаем, что понятие «лизинг» нельзя сводить к понятию «договор лизинга», поскольку содержание данных понятий различно[170].
Некоторое распространение в литературе получило мнение о том, что под лизингом должна пониматься совокупность договора лизинга и договора, опосредующего передачу права собственности на имущество, приобретаемое лизингодателем[171].
Видимо, такое толкование термина «лизинг» является попыткой найти замену термину «лизинговая сделка», который содержался в первоначальной редакции Закона о лизинге и применялся в значении, противоречащем теории гражданского права (это противоречие было показано нами в параграфе 1 главы 1 настоящей книги). Однако, как представляется, понимание лизинга как совокупности договоров обедняет и искажает рассматриваемое понятие и, кроме того, препятствует употреблению термина «лизинг» в приведенных выше устойчивых словосочетаниях, получивших распространение в законодательстве и юридической литературе. Думается, что под лизингом следует понимать сами отношения, а не договоры, которыми эти отношения опосредуются.
В экономической литературе и в хозяйственной практике для обозначения так называемой совокупности договора лизинга и договора купли-продажи, а также и некоторых других договоров, заключаемых субъектами лизинговых отношений для исполнения своих обязанностей по договору лизинга, нередко используется термин «лизинговая операция».
Данный термин довольно часто употребляется и в законодательстве. Например, в ст. 36 Закона о лизинге, ст. 5 Федерального закона от 2 декабря 1990 г. № 395-1 «О банках и банковской деятельности»[172] (далее – Закон о банках и банковской деятельности), ст. ст. 309, 310 Налогового кодекса РФ (части второй) от 5 августа 2000 г. № 117-ФЗ[173] и в многочисленных подзаконных нормативных актах. Отметим, что Постановлением Правительства РФ от 6 июня 2002 г. № 388 «О внесении изменений и признании утратившими силу некоторых актов Правительства Российской Федерации»[174], принятым после внесения изменений и дополнений в Закон о лизинге (в 2002 г.), термин «лизинговые операции» в некоторых нормативных актах был заменен на иные термины, причем, на наш взгляд, не во всех случаях удачно.
Сам термин «операция» не имеет определения в гражданском праве и употребляется в гражданском законодательстве в различных значениях: как правило, для обозначения каких-либо действий в целом (например, в ст. ст. 194, 801 ГК РФ) и сделок в частности (например, в ст. ст. 149, 357 ГК РФ). В Гражданском кодексе РФ данный термин наиболее часто применяется для обозначения совершаемых банком различных действий с денежными средствами, находящимися на счете клиента (в гл. 45 и 46 ГК РФ). Значения наименований различных операций разъясняются в специальном законодательстве путем их определения и (или) путем установления их перечня (например, банковских[175], валютных[176], депозитарных[177]). В приведенных примерах под операциями также понимаются сделки и другие действия.
Думается, что использование термина «лизинговая операция» для обозначения договоров, опосредующих лизинговые отношения, является очень удобным, и во многих случаях позволяет избежать излишней многословности. Но при этом нельзя не отметить, что термин «лизинговая операция» не лишен некоторой условности (с точки зрения права).
Учитывая изложенное выше, считаем возможным сформулировать следующие научные определения лизинга и лизинговой деятельности:
Лизинг (лизинговые отношения) – отношения по приобретению имущества и передаче его во временное владение и пользование, опосредуемые договором лизинга и договором купли-продажи.
Лизинговая деятельность – вид инвестиционной деятельности по приобретению имущества и передаче его во временное владение и пользование на основании договора лизинга.
Не исключая возможности дальнейшего совершенствования сформулированных нами определений, считаем, что в таком виде они не содержат противоречий и отвечают потребностям правового регулирования исследуемых отношений. При этом, как можно увидеть, определения лизинга и лизинговой деятельности предложены нами в снятом виде, т. е. с отсылкой к понятию договора лизинга (а также договора купли-продажи). На наш взгляд, это позволяет, не перегружая сами определения, тем не менее, имплицитно включить в них необходимые признаки договоров, опосредующих отношения по приобретению имущества и передаче его во временное владение и пользование, что также указывает на правовую связь этих договоров. Такой прием дает возможность содержательно обогатить определения лизинга и лизинговой деятельности, формулируя их наиболее экономичным путем с учетом правил юридической техники, что в конечном итоге позволяет избежать частичного дублирования дефиниций одних понятий при изложении других.
2.2. Договоры лизинга и купли-продажи как основания возникновения правоотношений между субъектами лизинга
Рассмотрение конструкций договоров, порождающих отношения по приобретению имущества и передаче его во временное владение и пользование, начнем с анализа одного из самых дискуссионных (на протяжении ряда лет) вопросов в юридической литературе, посвященной исследованию лизинговых правоотношений, – вопроса о количестве сторон договора лизинга.
Позиции исследователей по данному вопросу достаточно разнообразны, но, тем не менее, условно могут быть объединены в две группы: в первой договор лизинга считают многосторонней сделкой, во второй – двусторонней.
Так, И. А. Решетник отстаивает мнение о «глубоко объективной основе необходимости признания трехстороннего характера договора лизинга». Автор считает, что фактически существующая договорная связь между лизингополучателем и продавцом зиждется на особом выражении воли этих субъектов, что проявляется в том, что воля лизингополучателя и продавца выражена косвенным путем (лизингополучателя – в самом договоре лизинга, продавца – в договоре купли-продажи). Заключив договор с лизингодателем, продавец становится стороной договора лизинга[178].
Ю. Харитонова характеризует лизинг как многостороннюю сделку, договор со специфической целью, выраженным организационным характером[179]. Специфичность цели автор обосновывает тем, что у участников лизинговой сделки формируется как бы коллективный интерес, заключенный в сотрудничестве всех ее участников, без которого невозможно достичь поставленной каждым из них цели – получения максимальной прибыли. Организационный характер договора, по мнению автора, проявляется в том, что лизингодатель выступает как «объединительное звено всей операции», без выполнения им этой функции теряется смысл всей операции (при этом лизингодатель сравнивается с участником договора о совместной деятельности, который принимает на себя обязанность ведения общих дел)[180]. Схожую аргументацию приводит и Н. А. Санисалова, относя договор лизинга к числу многосторонних сделок[181].
Е. В. Угольникова рассматривает договор лизинга как основание возникновения правоотношений между несколькими лицами и указывает, что «юридическим фактом, связывающим поставщика, лизингодателя и пользователя, является многосторонний договор лизинга, из которого и вытекают права пользователя в отношении поставщика, и наоборот»[182]. Похожего мнения придерживается и А. Ивашкин[183].
А. Чернусь признает, что договор лизинга в том виде, в котором он закреплен в законодательстве, нельзя оценивать как трехстороннюю сделку, однако, считает необходимым объединить в законодательстве договор лизинга и договор купли-продажи в один трехсторонний договор. Такая договорная конструкция, по мнению указанного автора, «допустима не только в рамках теоретической доктрины гражданского права, но и в рамках действующего гражданского законодательства России (п. 2 ст. 1, п. 3 ст. 154, ст. 421 ГК РФ)»[184].
Отметим, что большинство авторов рассматривают договор лизинга как двустороннюю сделку, но при этом по-разному объясняют участие в лизинговых отношениях продавца объекта лизинга.
Так, В. В. Витрянский считает, что «специфика лизинговых отношений (тесная взаимосвязь договоров купли-продажи и аренды) состоит в том, что договор купли-продажи лизингового имущества благодаря специальным правилам о договоре финансовой аренды (лизинга), содержащимся в ГК РФ (§ 6 гл. 34), изначально конструируется по модели договора в пользу третьего лица… Именно это имеют в виду специальные правила о финансовой аренде (лизинге), предусмотренные ГК РФ, когда возлагают на продавца обязанность передать лизинговое имущество непосредственно лизингополучателю, а последнего, не являющегося стороной в договоре купли-продажи, наделяют правами покупателя по указанному договору (п. 1 ст. 668, п. 1 ст. 670 ГК РФ)»[185].
А. А. Иванов полагает, что «лизингодатель по договору лизинга возлагает исполнение части своих обязанностей на продавца по договору купли-продажи (п. 1 ст. 313 ГК), причем имеет место особый случай перепоручения исполнения, при котором перед кредитором (лизингополучателем) в силу прямого указания закона становится ответственным только исполнитель (продавец). В свою очередь, договор купли-продажи предстает перед нами как договор в пользу третьего лица – лизингополучателя (ст. 430 ГК)»[186].
Отметим, что взгляд на договор купли-продажи как на договор в пользу третьего лица получил определенное распространение в научной литературе. Некоторые исследователи даже предлагают прямо указать в законодательстве, что договор купли-продажи – это договор в пользу третьего лица[187]. Однако есть авторы, которые указывают, что лишь «некоторые элементы конструкции договора в пользу третьего лица присутствуют в договоре купли-продажи имущества, являющегося предметом договора финансовой аренды»[188].
По мнению Г. Л. Земляковой, связь договоров лизинга и купли-продажи лизингового имущества возможно объяснить при помощи конструкции «перемена лиц в обязательстве». Так, в договоре лизинга усматриваются черты уступки права требования: лизингодатель уступает лизингополучателю свое право требовать от продавца лизингового имущества передачи этого имущества в свою пользу. Соответственно, в договоре купли-продажи лизингового имущества усматриваются черты перевода долга лизингодателя на продавца имущества, то есть обязанность по предоставлению имущества лизингополучателю переходит от лизингодателя к продавцу[189].
Есть авторы, занимающие в дискуссии о количестве сторон договора лизинга, на наш взгляд, не вполне понятную позицию. Так, Т. А. Коннова считает, что «договор лизинга имеет двусторонний характер, а лизинг как система отношений между тремя сторонами является трехсторонней сделкой»[190]. О. С. Паутова также делает вывод о том, что «имеется достаточно оснований считать многосторонней сделкой лизинг, но не договор лизинга»[191]. В настоящей книге нами уже было высказано мнение о том, что необходимо различать понятия «лизинг» и «договор лизинга». Однако лизинг как система отношений между тремя субъектами не является сделкой. В качестве двусторонней или же многосторонней сделки может оцениваться только договор лизинга, а не лизинг как система отношений. И если формулировку мнения Т. А. Конновой можно объяснить влиянием терминологии первоначальной редакции Закона о лизинге, то основанный на действующем в настоящее время законодательстве вывод О. С. Паутовой представляется непонятным. Как справедливо отмечает Е. А. Павлодский, «классический лизинг связывает трех лиц: изготовителя оборудования, его приобретателя-арендодателя и арендатора. Однако участники лизинговых отношений связаны между собой не одним, а двумя отдельными договорами»[192].
Подчеркнем, при рассмотрении вопроса о количестве сторон договора лизинга недопустимо произвольно употреблять термины, обозначающие различные понятия применительно к сделкам и к договорам, что иногда прослеживается в работах некоторых авторов, мнения которых были приведены выше. Как известно, деление договоров на односторонние и двусторонние необходимо отличать от деления сделок на односторонние, двусторонние и многосторонние. Договор классифицируется как односторонний или двусторонний в зависимости от того, какое количество сторон несет обязанности по договору. Иначе двусторонние договоры называют взаимными (двусторонне-обязывающими), а односторонние договоры – односторонне-обязывающими. Очевидно, что данная классификация не имеет существенного значения для рассматриваемого в настоящем параграфе вопроса. Сделки классифицируются как односторонние, двусторонние или многосторонние в зависимости от того, выражение воли какого количества сторон необходимо и достаточно для совершения сделки. Так, в соответствии с п. 3 ст. 154 ГК РФ, для заключения многосторонней сделки необходимо выражение согласованной воли трех или более сторон. Считается, что многосторонняя сделка порождает для каждой стороны одинаковые юридические последствия. В ней отсутствует встречность и противоположность прав и обязанностей сторон, а воля сторон направлена на достижение общей цели. Классическим примером такой сделки является договор простого товарищества[193].
Представляется, что отмеченные особенности многосторонней сделки отсутствуют в договоре лизинга. Договор лизинга порожден лишь волей лизингополучателя и лизингодателя. Продавец не участвует в заключении данного договора, и не становится его стороной после заключения с лизингодателем договора купли-продажи, который также является двусторонней сделкой и заключается в исполнение уже заключенного договора лизинга. Стороны этих договоров не имеют ни одного права или обязанности, которые бы принадлежали одновременно каждому из них[194].
Приведенный выше довод исследователей о том, что у лизингодателя, продавца и лизингополучателя есть общая цель (получение максимальной прибыли), которую возможно достичь через формирование коллективного интереса участников лизинговой сделки, заключенного в сотрудничестве всех ее участников, на наш взгляд, является несколько искусственным. Получение прибыли является целью деятельности коммерческих юридических лиц и индивидуальных предпринимателей, которая достигается путем заключения различных гражданско-правовых договоров, в том числе договора лизинга и договора купли-продажи. Правовую цель сделки нельзя отождествлять с социально-экономическими целями деятельности или отдельных действий сторон сделки. Одна и та же социально-экономическая цель может быть достигнута путем совершения различных сделок. Договор лизинга не может быть охарактеризован как «многосторонняя сделка со специфической целью». Правовые цели договора лизинга и договора купли-продажи объекта лизинга различны.
Оценка лизингодателя как «объединительного звена всей операции», а также указание на то, что без выполнения им этой функции теряется смысл всей операции, представляется преувеличением. Считаем необоснованным сравнивать лизингодателя с тем участником договора о совместной деятельности, который принимает на себя обязанности ведения общих дел. Под ведением общих дел отдельным участником договора простого товарищества понимается совершение им сделок с третьими лицами от имени всех товарищей. Лизингодатель заключает договор лизинга с лизингополучателем и договор купли-продажи с продавцом, но при этом не получает право совершать сделки с третьими лицами от имени лизингополучателя и продавца вместе взятых. Поэтому полагаем, что особенность договора простого товарищества, заключающаяся в совместной деятельности его участников для достижения общей цели, не характеризует договор лизинга.
Таким образом, лизинговые отношения – отношения по приобретению имущества и передаче его во временное владение и пользование – опосредуются двумя договорами (договором лизинга и договором купли-продажи), каждый из которых является двусторонней сделкой.
Исходя из этого вывода, рассмотрим отношения субъектов лизинга сквозь призму конструкций обязательств, с помощью которых в литературе предлагают объяснять участие в лизинговых отношениях продавца объекта лизинга[195].
Конструкция «договор в пользу третьего лица». Прежде всего, проанализируем приведенное выше мнение о том, что договор купли-продажи объекта лизинга является договором в пользу третьего лица. В соответствии с ч. 1 ст. 430 ГК РФ, договором в пользу третьего лица признается договор, в котором стороны установили, что должник обязан произвести исполнение не кредитору, а указанному или не указанному в договоре третьему лицу, имеющему право требовать от должника исполнения обязательства в свою пользу[196].
Конструкция договора в пользу третьего лица предполагает, что третье лицо приобретает права кредитора в отношении должника по заключенному договору[197]. Представляется, что если рассматривать договор купли-продажи объекта лизинга как договор в пользу третьего лица, то последнее должно приобрести право требовать от продавца передачи вещи в свою собственность. Однако право собственности возникает у лизингодателя, а не у лизингополучателя. Т. е. договор купли-продажи объекта лизинга – это договор в пользу покупателя (лизингодателя), а не лизингополучателя.
По общему правилу, для того, чтобы третье лицо стало кредитором в обязательстве, необходимы заключение договора в пользу третьего лица и изъявление третьим лицом согласия принять выговоренное в его пользу право. По вопросу о возможности возложения на третье лицо определенных обязанностей цивилистами высказаны различные мнения. В соответствии с ч. 3 ст. 308 ГК РФ, обязательство не создает обязанностей для лиц, не участвующих в нем в качестве сторон (для третьих лиц). В случаях, предусмотренных законом, иными правовыми актами или соглашением сторон, обязательство может создавать для третьих лиц права в отношении одной или обеих сторон обязательства. Однако, отметим, что в научной литературе получила распространение следующая позиция: после того, как третье лицо выразило согласие воспользоваться выговоренным для него правом, на третье лицо могут быть возложены и определенные обязанности. В любом случае, необходимо подчеркнуть, что третье лицо не обязано принимать выговоренное для него право. Оно может как воспользоваться этим правом, так и отказаться от него. М. И. Брагинский отмечает, что согласие третьего лица принять выговоренное в его пользу право служит для контрагентов или, по крайней мере, для одного из них обстоятельством, «относительно которого неизвестно, наступит ли оно»[198]. Причем, из анализа ч. 2 ст. 430 ГК РФ следует, что намерение воспользоваться своим правом по договору третье лицо должно выразить именно должнику, а не кредитору. По договору лизинга лизингополучатель обязуется принять объект лизинга в порядке, предусмотренном указанным договором (п. 5 ст. 15 Закона о лизинге). Более того, в п. 1 ст. 670 ГК РФ содержится положение о том, что арендатор имеет права и несет обязанности, предусмотренные Гражданским кодексом РФ для покупателя, как если бы он был стороной договора купли-продажи. И хотя обязанность лизингополучателя принять исполнение от должника (продавца), на наш взгляд, должна изначально определяться договором лизинга, а не договором купли-продажи, она, безусловно, известна заранее как лизингодателю, заключившему договор лизинга с лизингополучателем, так и продавцу объекта лизинга, уведомленному лизингодателем о том, что имущество предназначено для передачи во временное владение и пользование определенному лицу.
Принято считать, что выражение третьим лицом согласия на вступление в договор не превращает последний ни в многостороннюю сделку, ни в договор со множественностью лиц на стороне кредитора, поскольку по общему правилу ни одна из известных гражданскому праву моделей такой множественности (солидарные, субсидиарные и долевые кредиторы) здесь не используется, а третье лицо состоит в отношениях только с одной стороной – должником и вправе требовать исполнения обязательства только в свою пользу. Между тем, что касается договора лизинга, то Гражданским кодексом РФ предусмотрено, что в отношениях с продавцом арендатор и арендодатель выступают как солидарные кредиторы (ч. 1 ст. 670 ГК РФ). Это означает, что в соответствии со ст. 326 ГК РФ любой из солидарных кредиторов вправе предъявить к должнику требование в полном объеме. До предъявления требования одним из солидарных кредиторов должник вправе исполнять обязательство любому из них по своему усмотрению. Исполнение обязательства полностью одному из солидарных кредиторов освобождает должника от исполнения остальным кредиторам. И хотя, на наш взгляд, можно усомниться в солидарной природе требований лизингодателя и лизингополучателя к продавцу[199], в любом случае, думается, что распределение прав лизингодателя и лизингополучателя в отношениях с продавцом не характерно для конструкции договора в пользу третьего лица. Лизингодатель сохраняет права и обязанности покупателя по договору купли-продажи, а лизингополучатель получает только часть прав покупателя, которые в то же время принадлежат и лизингодателю. Еще более сложная ситуация возникает в случае, когда ответственность за выбор продавца лежит на арендодателе. В этом случае ГК РФ предусматривает, что арендатор вправе по своему выбору предъявлять требования, вытекающие из договора купли-продажи, как непосредственно продавцу имущества, так и арендодателю, которые несут солидарную ответственность (ч. 2 ст. 670 ГК РФ). Специфика договора в пользу третьего лица, как отмечает Н. С. Ковалевская, состоит в том, что «право третьего лица подлежит защите только в случае нарушения со стороны должника по договору, оно не может быть обращено к кредитору договора»[200].
Таким образом, можно сделать вывод, что договор купли-продажи объекта лизинга не является договором в пользу третьего лица, хотя и имеет с ним некоторые схожие черты.
Конструкция «исполнение обязательства третьему лицу (переадресация исполнения)». Не является договор купли-продажи и обязательством, исполняемым третьему лицу, т. е. переадресацией исполнения, поскольку третье лицо в таком обязательстве не приобретает никаких прав требования в отношении должника, который остается обязанным только перед кредитором. В то время как права требования лизингополучателя к продавцу объекта лизинга предусмотрены ст. 670 ГК РФ и п. 2 ст. 10 Закона о лизинге.
Конструкция «исполнение обязательства третьим лицом». Представляется также спорным вывод о том, что лизингодатель по договору лизинга возлагает исполнение части своих обязанностей на продавца по договору купли-продажи (п. 1 ст. 313 ГК), причем имеет место особый случай перепоручения исполнения, при котором перед кредитором (лизингополучателем) в силу прямого указания закона становится ответственным только исполнитель (продавец). Передавая имущество лизингополучателю, продавец исполняет свою обязанность по договору купли-продажи и отвечает перед лизингополучателем за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязанностей продавца, а не обязанностей лизингодателя по договору лизинга.
В случае же перепоручения исполнения третье лицо, являющееся непосредственным исполнителем обязательства, может нести ответственность перед кредитором, но при этом такая ответственность наступает за неисполнение или ненадлежащее исполнение именно того обязательства, исполнение которого возложено на третье лицо (ср.: ст. 403 ГК РФ).
Конструкция «перемена лиц в обязательстве». Думается, что также сложно объяснить отношения лизингополучателя с продавцом объекта лизинга при помощи конструкции «перемена лиц в обязательстве».
Вряд ли в договоре лизинга можно усматривать черты уступки права требования. Лизингодатель не уступает лизингополучателю свое право требовать от продавца объекта лизинга передачи этого объекта. Права лизингополучателя по отношению к продавцу изначально предусмотрены законодательством, а не соглашением между лизингополучателем и лизингодателем.
Поэтому, на наш взгляд, если и пытаться в данном случае применять главу 24 ГК РФ «Перемена лиц в обязательстве», то допустимо вести речь только о переходе прав кредитора (лизингодателя) к другому лицу (лизингополучателю) на основании закона, а не об уступке кредитором требования к должнику. Однако в рассматриваемом случае перемены лиц в обязательстве не происходит, поскольку лизингодатель не теряет прав покупателя по договору купли-продажи. А по справедливому замечанию С. А. Зинченко и В. В. Галова, «перемена лиц в обязательстве и проявляется в том, что прежний кредитор (цедент) или должник при цессии или переводе долга выбывают»[201]. В концентрированном виде это правило удачно сформулировала Т. Д. Чепига: «существо правопреемства состоит в том, что оно является юридическим способом перехода субъективных прав и обязанностей от одного участника гражданского оборота к другому и сопровождается прекращением субъективного права (обязанности) у одного лица и соответствующим приобретением этого права (обязанности) у другого лица при том непременном условии, что правопреемство есть единство этих взаимосвязанных результатов, как это вытекает, в частности, из правил ст. 235 и 218 ГК РФ»[202]. В то же время, как отмечает О. Ломидзе, «при регулировании перехода обязательственных прав на основании закона ГК РФ допускает (в ряде случаев) переход отдельного правомочия, без перемены лиц в обязательстве»[203]. Однако в рассматриваемой нами ситуации лизингодатель и лизингополучатель как раз одновременно наделены законом одними и теми же правомочиями в отношении продавца объекта лизинга (ч. 1 ст. 670 ГК РФ), по крайней мере, те правомочия, которые есть у лизингополучателя, имеются и у лизингодателя, т. е. в данном случае нет перехода и отдельного правомочия.
Что касается довода о том, что в договоре купли-продажи лизингового имущества усматриваются черты перевода долга лизингодателя на продавца имущества, то есть обязанность по предоставлению имущества лизингополучателю переходит от лизингодателя к продавцу, то здесь, думается, можно возразить теми же аргументами, что и на довод о том, что лизингодатель по договору лизинга возлагает исполнение части своих обязанностей на продавца по договору купли-продажи. Передавая имущество лизингополучателю, продавец исполняет свою обязанность по договору купли-продажи и отвечает перед лизингополучателем за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязанностей продавца, а не обязанностей лизингодателя по договору лизинга. В этой связи сложно согласиться с выводом В. В. Витрянского о том, что «в качестве обязанного лица по договору лизинга, наряду с арендодателем и арендатором, выступает также продавец имущества, являющийся его собственником, не участвующий в договоре лизинга в качестве его стороны»[204]. Вместе с тем, нельзя не признать, что приведенное мнение формально основывается на отдельных положениях § 6 главы 34 Гражданского кодекса РФ (в частности п. 1 ст. 668 и п. 1 ст. 670), на недостатки которых мы уже обращали внимание в настоящей книге и которые будут проанализированы (подвергнуты критике) далее.
Е. А. Суханов приходит к выводу о том, что сделки купли-продажи и аренды «в действительности не являются вполне «самостоятельными»…, ибо закрепленные ими взаимные права и обязанности сторон возникают у всех трех участников лизинга и ни одна из этих сделок немыслима в отрыве от другой хотя бы потому, что никогда не возникла бы сама по себе»[205].
Думается, что и приведенные выше мнения исследователей в той или иной степени исходят из положения о том, что договоры лизинга и купли-продажи объекта лизинга не являются «вполне самостоятельными».
Как представляется, формирование научной теории правового регулирования лизинговых отношений происходило при отрицательном влиянии действующего непоследовательного нормативного подхода к регулированию прав и обязанностей сторон договоров лизинга и купли-продажи объекта лизинга, в соответствии с которым эти договоры, действительно, по сути, не всегда рассматривались и рассматриваются законодателем как самостоятельные сделки.
В настоящее время регулирование лизинговых отношений двумя двусторонними сделками колеблется нарушением законодателем конструкций договоров лизинга и купли-продажи объекта лизинга в случаях, когда законом предусматривается, что эти договоры создают обязанности для лиц, не участвующих в них в качестве сторон. Как уже было отмечено в первом параграфе первой главы настоящей книги, это проявляется, в частности, при возложении на лизингополучателя обязанностей покупателя по договору купли-продажи (п. 1 ст. 670 ГК РФ), а также при определении обязанностей продавца договором лизинга (п. 1 ст. 668 ГК РФ). Действующие нормы п. 1 ст. 670 и п. 1 ст. 668 ГК РФ, не находясь в системном единстве с основами теории гражданского права, во многом являются причиной, неверного, на наш взгляд, восприятия договоров лизинга и купли-продажи объекта лизинга как некой «единой сделки».
По нашему мнению, на лизингополучателя не могут быть возложены обязанности покупателя по договору купли-продажи (п. 1 ст. 670 ГК РФ), т. к. лизингополучатель не является стороной договора купли-продажи, а обязательство не создает обязанностей для лиц, не участвующих в нем в качестве сторон (абз. 1 п. 3 ст. 308 ГК РФ). По этой же причине и обязанности продавца не могут определяться договором лизинга (п. 1 ст. 668 ГК РФ)[206].
На наш взгляд, договор лизинга и договор купли-продажи объекта лизинга необходимо последовательно рассматривать как две двусторонние сделки. Но права и обязанности сторон этих договоров тесно взаимосвязаны.
Чем же определяется взаимосвязь правоотношений, порождаемых двумя самостоятельными (двусторонними) следками?
Лизингодатель и лизингополучатель, заключая договор лизинга, регламентируют в нем различные права и обязанности сторон, многие из которых императивно или диспозитивно предусмотрены законом.
Безусловно, договор лизинга является основанием возникновения определенных правоотношений между его сторонами. И первой обязанностью, которую предстоит исполнить лизингодателю, является заключение договора купли-продажи с определенным в договоре лизинга продавцом. Данной обязанности корреспондирует право требования лизингополучателя. Однако до тех пор, пока договор купли-продажи не будет заключен, большинство других прав и обязанностей сторон договора лизинга в принципе не может возникнуть.
Договор купли-продажи объекта лизинга является основанием возникновения правоотношений между продавцом и покупателем (лизингодателем), права и обязанности которых предусмотрены этим договором. Причем содержание прав и обязанностей продавца должно определяться именно договором купли-продажи. Но постольку, поскольку продавец уведомлен покупателем о том, что приобретаемое имущество предназначено для передачи во временное владение и пользование определенному лицу, он, заключая договор, соглашается и с тем, что право требования к нему имеет и лицо, не являющееся стороной договора купли-продажи, что прямо предусмотрено законом[207]. Иными словами, именно согласие продавца на заключение договора купли-продажи при наличии уведомления о том, что имущество предназначено для передачи во временное владение и пользование определенному лицу по договору лизинга, означает согласие продавца с тем, что право требования (по договору купли-продажи) к нему имеет и это лицо, не являющееся стороной договора купли-продажи.
Требования лизингополучателя к продавцу, вытекающие из договора купли-продажи, по сути, заменяют собой требования к лизингодателю. Равно как и обязанности, исполняемые продавцом по договору купли-продажи, по сути, заменяют соответствующие обязанности лизингодателя по договору лизинга (хотя данные обязанности и не совпадают по содержанию). А в некоторых случаях возникает и более сложная ситуация, когда лизингополучатель имеет одинаковые права требования к лизингодателю и к продавцу, но эти требования должны вытекать именно из договора купли-продажи, и должны зависеть от его условий, а вот право лизингополучателя на их предъявление определяется именно договором лизинга[208].
Считаем, что договором лизинга должны быть изначально определены и обязанности лизингополучателя по принятию в определенном порядке объекта лизинга. Из п. 1 ст. 670 ГК РФ необходимо исключить слова «и несет обязанности», а также слова «кроме обязанности оплатить приобретенное имущество».
Очевидно, что сложность и специфика лизинговых отношений не позволяют регулировать их одним договором. Поэтому лизинговые отношения – отношения по приобретению имущества и передаче его во временное владение и пользование – опосредуются двумя договорами: договором лизинга и договором купли-продажи, которые образуют юридический состав, порождающий предусмотренные законом правоотношения между лизингодателем, лизингополучателем и продавцом по поводу объекта лизинга.
Однако при этом, по нашему убеждению, договор лизинга должен являться основанием возникновения обязанностей только лизингодателя и лизингополучателя, а договор купли-продажи – обязанностей только продавца и покупателя. Существующая ситуация, при которой на лизингополучателя возлагаются обязанности покупателя по договору купли-продажи (п. 1 ст. 670 ГК РФ), а обязанности продавца определяются договором лизинга (п. 1 ст. 668 ГК РФ), не является допустимой.
Взаимосвязь правоотношений, порождаемых двумя самостоятельными договорами, должна, на наш взгляд, определяться на уровне оснований возникновения этих правоотношений и достигаться путем заключения договоров лизинга и купли-продажи объекта лизинга на корреспондирующих условиях, а также путем уведомления продавца о лизингополучателе. Как будет показано в дальнейшем, такая взаимосвязь, в том виде, в котором она не будет противоречить основам теории гражданского права, может существовать в случае создания специальных правил о соотношении условий этих договоров.
2.3. Правовая природа отношений субъектов лизинга
Пытаясь дать юридическую квалификацию отношениям лизингополучателя и продавца объекта лизинга, а также определить правовую природу договора лизинга, многие исследователи сравнивают этот договор с некоторыми традиционными институтами гражданского права. Наиболее часто отмечают сходство договора лизинга с договорами купли-продажи[209], кредита[210], поручения[211].
На наш взгляд, несмотря на некоторую схожесть отдельных черт договора лизинга и договоров купли-продажи, кредита, поручения, существующий договор лизинга не может быть отождествлен с каким-либо из названных типов договоров, или же признан особым видом какого-либо из этих типов договоров[212].
Отметим, что в современных исследованиях, как правило, уже и не идет речь о таком отождествлении. Имеющиеся в юридической литературе взгляды на правовую природу договора лизинга в основном можно свести к двум позициям: 1) договор лизинга – это вид договора аренды (как это предусмотрено ГК РФ); 2) договор лизинга – это самостоятельный тип договоров (sui generis)[213].
Практически все авторы, исследующие правовую природу договора лизинга, выделяют те или иные специфические признаки данного договора, отличающие его от договора аренды, однако при этом разные авторы по-разному оценивают эти признаки, и соответственно приходят к неодинаковым выводам. Исследователи, рассматривающие договор лизинга как вид договора аренды, обычно отмечают, что «те особенности, которые можно признать характерными для финансовой аренды… достаточны для выделения лизинга в отдельный вид аренды, но не более»[214]. Авторы, отстаивающие мнение о самостоятельности договора лизинга, напротив, приходят к выводу о том, что «в договоре лизинга имеются такие особенности, которые вряд ли можно квалифицировать как «специфические черты»[215] [договора аренды – И.С.].
Анализ названных точек зрения начнем с обзора доводов, приводимых исследователями для обоснования занимаемой ими позиции, согласно которой договор лизинга необходимо рассматривать как вид договора аренды.
1. Признание договора лизинга самостоятельным гражданско-правовым договором противоречило бы ГК РФ, рассматривающему договор финансовой аренды как отдельный вид договора аренды[216]. «Любые доктринальные выводы по результатам исследования правовых норм должны основываться на системе реально действующего правового регулирования или хотя бы ее учитывать»[217].
2. «…Договор лизинга необходимо рассматривать как разновидность договора аренды, поскольку это двусторонний договор между лизингодателем и лизингополучателем по поводу предоставления последнему имущества во временное владение и пользование за плату»[218]. Позиция же сторонников квалификации договора лизинга в качестве самостоятельного типа договора основана на сомнительном выводе о том, что договор лизинга является многосторонней сделкой[219].
3. Обособление норм о договоре лизинга в отдельную главу Гражданского кодекса потребует включения в данную главу подавляющего большинства норм, составляющих общие положения об аренде, т. е. их дублирования[220]. Ссылка же на эти нормы в новой главе «означает скрытое признание того обстоятельства, что лизинг является видом аренды»[221].
4. «Правильная квалификация договора лизинга… зависит во многом от того, применимы ли для его регулирования в значительной части общие нормы об аренде»[222]. «Анализ договора лизинга показывает, что к нему может применяться значительное количество общих положений об аренде. Поэтому законодатель обоснованно сформулировал лизинг как вид договора аренды»[223].
5. «Квалифицирующим признаком лизинга, потребовавшим выделения его как самостоятельного вида аренды, является своеобразное участие арендатора в приобретении арендодателем в собственность предмета аренды»[224]. Но при этом специфика лизинга не меняет его «арендной» направленности[225]. «В финансовой аренде базовыми отношениями являются отношения по передаче во временное владение и пользование, по которым и следует ориентироваться на правовое регулирование данного договора»[226].
6. «…Гражданско-правовые договоры, признаваемые ГК самостоятельными договорными типами, обычно имеют существенные различия практически во всех своих элементах: предмете, субъектном составе, содержании». Договор лизинга отличается от договора аренды лишь в предмете; предмет первого несколько шире предмета второго за счет действий лизингодателя по заключению с продавцом договора купли-продажи. «Но данное обстоятельство как раз и характерно для взаимоотношений вида и рода»[227].
7. «Отсутствие жесткой связи договора лизинга с появлением на стороне лизингополучателя прав собственности является… еще одним достаточно ярким критерием, позволяющим относить рассматриваемый договор именно к договорам арендного типа»[228].
8. «Отнесение российским законодателем договора финансовой аренды (лизинга) к разновидности договора аренды является практической реализацией положения Конвенции УНИДРУА о том, что правовые нормы, регулирующие традиционный договор аренды, нуждаются в адаптации к самостоятельным трехсторонним отношениям, возникающим из сделки финансового лизинга. В результате такой адаптации в ГК создана конструкция договора финансовой аренды (лизинга) как разновидности договора аренды»[229].
Попытаемся оценить приведенные доводы на предмет их достаточности для аргументации заявленной позиции, предложив наши контраргументы.
1. Довод о недопустимости признания самостоятельности договора лизинга как противоречащей Гражданскому кодексу РФ, в котором данный договор уже урегулирован определенным образом, представляется нам не вполне понятным. В этой связи уместно вспомнить рассуждения В. И. Синайского о плюсах и минусах кодификации[230]. Замечая, что «кодификация кладет пределы развитию права», автор, ссылаясь на Иосифа Унгера, поясняет: «с изданием кодекса юридическая мысль понижается, направляясь в сторону комментирования нового законодательства. Если юристы, которые работали до издания кодекса, подходят к нему… с пониманием относительности кодекса, то юристы, прошедшие школу кодекса, видят в нем «альфу и омегу юриспруденции»[231]. Совершенно очевидно, что научные исследования в области гражданского права проводятся по самым различным вопросам вне зависимости от того, урегулированы ли эти вопросы в законодательстве. Любой научный анализ действительно должен, так или иначе, «основываться» на системе действующего правового регулирования и, безусловно, ее «учитывать». Но это совершенно не означает, что результатом такого анализа не может быть вывод о тех или иных недостатках такого регулирования. Более того, значительная часть исследований действующих правовых норм как раз направлена на выявление этих недостатков. Без такого научного поиска сложно представить как развитие теории гражданского права, так и совершенствование гражданского законодательства. В истории российской цивилистики имеется немало примеров того, как те или иные новые договоры вначале рассматривались как смешанные договоры или как особые разновидности уже существующих договоров и регулировались в таком качестве, однако впоследствии в результате научного анализа были квалифицированы как договоры sui generis и получили соответствующее законодательное закрепление[232].
2. Представляется ошибочным утверждение о том, что признание договора лизинга самостоятельным типом договоров основано на признании его многосторонней сделкой. Анализ доступной нам юридической литературы свидетельствует об обратном: большинство авторов, рассматривающих договор лизинга как договор sui generis, считают его двусторонней сделкой[233], а те, кто придерживаются мнения о «многостороннем характере» договора лизинга, не используют это мнение в качестве единственного или решающего аргумента в обосновании самостоятельности этого договора[234]. Тот факт, что договор лизинга является двусторонней сделкой, на наш взгляд, не является и не может являться безусловным подтверждением правильности его квалификации как вида договора аренды. Подавляющее большинство договоров, урегулированных в ГК РФ, являются двусторонними сделками, в том числе и те, которые связаны с передачей имущества во временное владение и пользование, что не мешает законодателю рассматривать эти договоры как самостоятельные типы, поскольку, и это совершенно очевидно, они различаются по многим другим признакам.
3. Проблему применения некоторых общих положений об аренде, к договору лизинга в случае выделения норм о нем в отдельную главу Гражданского кодекса РФ, считаем во многом надуманной. В Гражданском кодексе РФ, как известно, имеются унифицированные нормы, распространяющиеся не только на несколько видов договоров, но и на несколько их типов. Причем существуют разные способы размещения подобных норм. Одним из таких способов как раз является воспроизведение унифицированных норм в каждом типе или виде договоров, к которому они применимы. Очевидным недостатком такой унификации является увеличение объема нормативного акта за счет повторов. Однако применение подобного способа может быть оправдано в случае, если количество унифицированных норм незначительно, а их повторение диктуется логикой изложения. Другой достаточно распространенный способ размещения унифицированных норм, а именно выделение их в общий параграф (подраздел), распространяющийся на несколько договоров, используется в Гражданском кодексе РФ либо применительно ко всем видам одного типа договоров, либо применительно ко всем договорам в целом («Общие положения о купле-продаже», «Общие положения о подряде», «Общие положения об обязательствах», «Общие положения о договорах»). Унифицированные нормы, применимые к нескольким типам договоров, традиционно размещаются в главе, посвященной одному из таких типов[235]. Практическое применение к одному договору положений о другом договоре осложняется тем, что в каждом случае необходимо определить, не противоречат ли правила о втором договоре правилам о первом договоре и его существу. Наиболее оптимальным решением данной проблемы является указание на то, какие именно нормы подлежат субсидиарному применению[236]. Если распространять процитированное выше мнение о том, что субсидиарное применение норм о договоре аренды к договору лизинга означает скрытое признание того обстоятельства, что последний является видом первого, на все приведенные нами случаи, то это с необходимостью будет означать, что многие договоры, урегулированные в Гражданском кодексе РФ как самостоятельные типы договоров, на самом деле не должны регулироваться подобным образом. Разумеется, возможность применения правил об одном типе договоров к другому, свидетельствует не об ошибочности выделения этих типов, а об их принадлежности к другой условно выделяемой группе типов договоров, обладающих схожими признаками, например, договоров направленных на передачу имущества в собственность. Представляется, что в случае выделения норм о договоре лизинга в отдельную главу Гражданского кодекса РФ вполне мог бы быть использован как первый, так и третий способ унификации.
4. Утверждение о том, что правильная квалификация договора лизинга зависит во многом от того, применимы ли для его регулирования в значительной части общие нормы о договоре аренды, в определенной степени представляется правильным, но, безусловно, такой принцип не может быть возведен в абсолют. Как было показано, довольно часто общие положения об одном типе договоров применяются и к другому типу, что объясняется причинами, уже названными нами в предыдущем пункте. Квалификация договора зависит от многих факторов и рассматриваемый фактор не является определяющим. Что касается вывода о том, что значительное количество общих положений об аренде может применяться к договору лизинга, то, на наш взгляд, такое количество вовсе не является таким уж «значительным». Многие правила об аренде отменяются специальными нормами о договоре лизинга, некоторые противоречат его существу, а отдельные, на наш взгляд, должны быть сформулированы иначе применительно к специфике договора лизинга, что предполагает совершенствование законодательства, и будет обсуждаться в настоящей книге далее. Те же нормы, которые остаются в результате такого исключения, вполне могут применяться к договору лизинга субсидиарно.
5. Как представляется, тот факт, что договор лизинга опосредует отношения по передаче имущества во временное владение и пользование, не может однозначно свидетельствовать о необходимости квалификации договора лизинга именно как вида договора аренды. К примеру, договор безвозмездного пользования также порождает правоотношения по временному владению и пользованию имуществом, договор найма жилого помещения предполагает возмездные отношения по временному владению и пользованию имуществом, что еще больше «роднит» его с договором аренды. Однако, нормы, регулирующие передачу имущества во временное владение и пользование (в том числе, возмездное), сформулированы для каждого из названных типов договоров с учетом его специфики, и при этом специфика данных типов договоров действительно не меняет их «направленности» на такую передачу.
6. В приведенном мнении об основаниях классификации гражданско-правовых договоров, прежде всего, обращает на себя внимание некоторая условность формулирования позиции: самостоятельные типы договоров «обычно» имеют существенные различия… «практически» во всех элементах… То есть: обычно, но не всегда; практически, но не во всех. Анализ Гражданского кодекса РФ показывает, что в основе выделения тех или иных типов договоров лежат различные признаки, и зачастую сложно сравнивать их количественно или качественно. С доводом о том, что договор лизинга отличается от договора аренды лишь в предмете, согласиться сложно. Отличия имеются и в субъектном составе, и в условиях договора. Права, обязанности и ответственность сторон договора обладают существенной спецификой, несопоставимой со спецификой других видов договора аренды.
Конец ознакомительного фрагмента.