Глава 3. Правовая регламентация сыскной работы в Российской империи и содействия населения органам сыска в период с XVIII в. по 1880 г.
В период правления Петра I в России впервые создаются самостоятельные специализированные полицейские органы – регулярная полиция. Одной из функций полиции являлся розыск преступников, который по-прежнему сочетал в себе элементы следствия и элементы оперативно-розыскной деятельности в их современном понимании.
С созданием полицейских органов начинает формироваться и правовая база, регламентирующая деятельность этих органов, в том числе в части розыска преступников и привлечения к их розыску населения, использования содействия розыску преступников отдельных лиц, включая использование их негласного содействия в выявлении преступлений и совершивших эти преступления или причастных к ним.
В числе первых из таких правовых актов, закрепляющих использование тайных методов работы, которая впоследствии будет названа оперативно-розыскной, стал царский Указ от 2 сентября 1695 г., предписывавший воеводам в городах «про воров и разбойников проведывать тайно всякими мерами»[87].
Вопросы организации государственного аппарата и истории развития его органов, специализирующихся на розыске преступников, непосредственно не входят в предмет настоящего исследования, в связи с чем представляется целесообразным лишь отметить, что в рассматриваемый период в России неоднократно предпринимались шаги по реформированию государственного аппарата, приведению его в соответствие со складывающимися социально-экономическими условиями. Ход исторического развития обусловил постоянную потребность в совершенствовании и укреплении государственных органов, в развитии нормативного регулирования их деятельности, включая розыскную деятельность – розыск (сыск).
Следует иметь в виду, что под розыском (сыском) в XVII–XVIII вв. понималось, во-первых, установление истины, расследование каких-то обстоятельств, и, во-вторых, особая форма судопроизводства, следственного процесса[88], который включал в себя как уголовно-процессуальную, так и сыскную (непроцессуальную с позиции сегодняшнего дня) деятельность. И только позже термином «сыск» стали обозначать специальные мероприятия непроцессуального характера по установлению и обнаружению неизвестных или скрывшихся преступников[89].
Однако независимо от того, в рамках какой (процессуальной или непроцессуальной) деятельности осуществлялся сыск, органами государства использовалось содействие населения в выявлении преступлений.
Особого внимания требовала такая деятельность по делам о государственных преступлениях, к каковым согласно Именного царского указа Петра I от 25 января 1715 г. относились: злой умысел против персоны его величества или измена, а также возмущение или бунт. Указом повелевалось населению доносить о названных преступлениях[90]. Таким образом, оказание населением помощи в выявлении преступлений рассматривалось как обязанность подданных, неисполнение которой могло повлечь наказание.
Обязанность доносить, как уже отмечалось, устанавливалась и ранее. Так, еще ст. 18 и 19 Соборного уложения 1649 г. устанавливали, что если кто-нибудь узнает о злом умысле против царя или бунте, то должен известить об этом, а «буде кто сведав или услыша на царьское величество в каких людех скоп и заговор или иной какой злой умысел, а государю, и его государевым боярам, и ближним людем, и в городах воеводам, и приказным людем про то не известит, а государю про то будет ведомо, что он про такое дело ведал, а не известил, и сыщется про то допрямо, и его за то казнити смертию безо всякой пощады»[91].
При Петре I и его приемниках доносительство получает дальнейшее развитие[92] и, более того, использование доносов считается естественным и необходимым. Даже тайна исповеди не могла освободить от обязанности доноса. Так, принятый при Петре I Духовный регламент[93] устанавливал, что если кто-либо на исповеди признается в намерении «совершить измену или бунт на государя или на государство, или иное злое умышление на честь или здравие государево и на фамилию его величества», то должен «духовник не така его за прямо исповеданныя грехи прощения и разрешения не сподоблять… но и донести вскоре о нем, где надлежит, следуя состоявшемуся 28 числа ныняшнего 1722 года именному Его Императорского Величества указу»[94].
Таким образом, даже о полученных сведениях при исповеди священник должен был поставить в известность Тайную канцелярию[95].
Устанавливалась не только обязанность доносить, но и обязанность уведомлять о различных фактах. При этом предусматривалось обязательное уведомление органов полиции по широкому кругу вопросов.
Так, например, согласно Пунктам, данным Санкт-Петербургскому генерал-полицмейстеру Указом от 25 мая 1718 г.[96], «всем жителям здешним» объявлялось «…накрепко смотреть приезжих, какие люди, и чтоб всякий хозяин тотчас объявил, кто к нему станет и какой человек, а буде утаит или непрямым именем скажет – таких хозяев с наказанием ссылать на галеру, с отбиранием всего, что имеет; равным же образом и об отъезжающих объявлять також и работников, ежели который хозяин наймет кого из гулящих в работу, чтоб прежде дать знать об нем, дабы под тем видом не было какого беглого солдата или матроса и прочих».
В то же время, анализируя нормативные документы указанного периода, необходимо иметь в виду, что под доносителями в них именовались и челобитчики (потерпевшие) в уголовном процессе. Доноситель как лицо, сообщившее о преступлении, если он не являлся челобитчиком (потерпевшим), становился свидетелем[97].
В указанный период начинает широко применяться использование негласного выведывания и тайных подсыльщиков, что находит отражение в нормативных документах. Так, например, в инструкции, направленной астраханскому губернатору Волынскому, указывалось на необходимость учреждения тайных полицейских агентов, ибо губернатору предписывается держать «тайных подсыльщиков» для наблюдения, чтобы «между людьми не было какой шаткости»[98].
Отдельные полицейские функции еще довольно длительный период выполняли помимо органов полиции и другие государственные органы. В том числе предусматривалась и возможность использования этими органами содействия населения в розыске преступников.
Например, Инструкцией чинам воинских команд от 24 декабря 1719 г.[99] (полное название – Инструкция полевых и гарнизонных команд офицерам, отправляемым для сыску беглых драгун, солдат, матросов и рекрут и для искоренения воров, разбойников и пристанодержателей их) перед указанными чинами ставилась задача не только розыска преступников, но и «сыскивать таких людей, через которых можно б их изымать, и посылать для проведения о их воровских пристанищах, сыскав из тамошних жителей угодных людей, которым за то обещать и давать вознагражде ния»[100].
С появлением в России органов полиции для лучшей организации их деятельности неоднократно предпринимались попытки создания структурно обособленных полицейских подразделений, специализирующихся на розыске преступников. Так, в 1730 г. был воссоздан в новом виде Сыскной приказ[101], упраздненный в 1701 г., а в 1746 г. создана особая Экспедиция для розысков по делам воров и разбойников при петербургской полицмейстерской канцелярии[102].
Сыскной приказ вел татиные, разбойные и убийственные дела, используя для розыска воров и разбойников доносителей. Так, в юридической и исторической литературе подробно описана история Ваньки Каина, который был «доносителем Сыскного приказа» и одновременно являлся главарем шайки воров и разбойников[103].
В силу разных причин указанные розыскные учреждения просуществовали недолго, но сам факт их появления уже свидетельствовал о том, что в обществе назревала и осознавалась потребность в наличии специализированных подразделений полиции по борьбе с преступностью, фактически – уголовного розыска.
Имелась потребность и в том, чтобы органы полиции были созданы и функционировали не только в крупных городах, а повсеместно – во всех городах России, что нашло отражение в ряде документов, в том числе в «Высочайшей резолюции на доклад „Об учреждении полиции в городах“»[104], датированной 23 апреля 1733 г.
Кроме того, создавались и органы по борьбе с политическими преступлениями. Первым специальным органом политической полиции стал при Петре I Преображенский приказ. Параллельно с ним с 1718 по 1726 г. в Петербурге действовала Тайная канцелярия[105].
Именным указом от 24 марта 1731 г. Преображенский приказ был упразднен[106]. В дальнейшем расследование дел о политических преступлениях в соответствии с Сенатским указом от 6 апреля 1731 г. перешло к Канцелярии тайных розыскных дел[107]. После ликвидации этой Канцелярии в 1762 г. функции политической полиции были переданы учрежденной при Сенате Тайной канцелярии[108], просуществовавшей под разными наименованиями до 1801 г.[109] Таким образом, в XVIII в. в России шел активный процесс формирования и органов политического сыска.
Содействие населения этим органам играло значительную роль в выявлении преступлений. Особенно, как уже отмечалось, получило распространение доносительство о политических преступлениях. Сложившаяся еще в XVI–XVII вв. практика использования доносов («изветов») при Петре I имеет четкую нормативную регламентацию.
Царским указом от 25 января 1715 г. повелевалось всем подданным в обязательном порядке доносить царю или караульному офицеру при государевом дворе:
«1) о каждом злом умысле против персоны его царского величества или измене;
2) о возмущении или бунте;
3) о похищении казны»[110].
Для стимулирования доносов часть имущества осужденного передавалась доносчику, а холопы, подавшие донос на своих господ (в случае если донос подтверждался), получали свободу.
Доносить должны были все, в том числе, как уже отмечалось, и священнослужители. Священники рассматривались властью как должностные лица, которые служат государству наряду с другими чиновниками. В указе 1737 г. о доносах на возможных поджигателей сельский священник назван в одном ряду с дворцовыми и иными приказчиками, которым деревенский изветчик[111] должен был сообщать о своих подозрениях.
Доносы стимулировались государственной властью. Так, например, в Именном указе от 19 октября 1762 г. «Об уничтожении Тайной Розыскной Канцелярии; о хранении дел оной в Сенате и о воспрещении произносить «слово и дело» указывалось, что «за справедливый донос всегда учинено будет, смотря по важности дела, достойное награждение…»[112].
Обязанность доносить была закреплена и в наиболее крупном и значимом нормативном документе XVIII в., устанавливающем права и обязанности органов полиции и регламентировавшем их деятельность, получившем название «Устав благочиния или полицейской»[113], который был подписан 8 апреля 1782 г. Екатериной II.
Так, ст. 100 этого законодательного акта устанавливалось: «Буде учинилось уголовное преступление, и кто кем в какой части города найден в уголовном преступлении, то должно уголовного преступника отдать частному приставу… Буде же кто уголовного преступника имать не станет, ибо пойманного не отдаст, или о уголовном преступлении или уголовном преступнике не уведомит частного пристава, о том частный пристав предложит управе благочиния, да исследует, его ли виною не представил или не уведомил частного пристава». В ст. 157 указывалось, что квартальный надзиратель «должен ведать о всех в квартале его ведомства живущих людях, чего ради хозяева домов, или их поверенные обязаны всегда давать знать квартальному надзирателю о всех к ним на житье приезжающих или приходящих, отъезжающих или отходящих».
В то же время наиболее активно использовали доносчиков органы политического сыска. Например, в исторической литературе приведено много фактов об использовании добровольных и тайных агентов С. И. Шершковским, руководившим с 1762 по 1794 г. Тайной канцелярий (позже – экспедицией) Сената[114], о распоряжении Екатерины II засылать лазутчиков в места массового скопления людей для подслушивания разговоров[115].
Сохранились соответствующие нормы и в российских законодательных актах XIX в. Кроме того, по-прежнему предусматривалась уголовная ответственность за недонесение о преступлениях.
Например, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.[116] содержало целый ряд статей, устанавливающих уголовную ответственность за недонесение. Так, согласно ст. 264 этого Уложения те, кто, зная о злоумышлении против священной особы государя императора или против прав самодержавной власти его и имея возможность донести о злоумышлении или о злоумышленниках, не исполнили сей обязанности, приговаривались к лишению всех прав состояния и смертной казни. Статья 269 Уложения предусматривала, что бывшие свидетелями дерзких поступков (оскорбительных слов против государя императора, повреждения выставленных в присутственном или публичном месте портретов, статуй, бюстов или иных изображений его) и не донесшие о них ближайшему местному начальству – приговариваются к аресту от трех недель до трех месяцев[117]. Таким образом, с помощью законодательства и судебной практики государство создавало условия, при которых не доносить без риска понести суровое наказание было нельзя.
В ходе реформы органов государственной власти в начале XIX в. была изменена их структура и 8 (по новому стилю – 20) сентября 1802 г. созданы министерства, в том числе Министерство внутренних дел[118], к которому отошли полицейские функции.
Министерство подразделялось на четыре экспедиции, одна из которых, ведая «делами благочиния», осуществляла также политический сыск и цензуру. В то же время в Петербурге и Москве была создана особая секретная полиция (именуемая иногда в литературе «сокровенной полицией»), подчинявшаяся непосредственно столичным обер-полицмейстерам, а через генерал-губернаторов – министру внутренних дел[119]. Она руководствовалась особыми инструкциями, анализ которых позволяет сделать вывод, что приоритет в сборе интересующей полицейские органы информации отдавался не лицам, привлекаемым ими к содействию, а непосредственно сотрудникам полиции, осуществляющим личный сыск.
Например, в секретном предписании московскому обер-полицмейстеру от 8 января 1807 г. указывалось, что долг этого таинственного отделения полиции состоять будет в том, чтоб «получать и ежедневно доносить вам все распространяющиеся в народе слухи, молвы, вольнодумства, нерасположение и ропот, проникать в секретные сходбища… Допустить к сему делу людей разного состояния и различных наций, но сколько возможно благонадежнейших, обязывая их при вступлении в должность… о беспристрастном донесении самой истины и охранения в высочайшей степени тайны… Они должны будут, одеваясь по приличию и надобности, находиться во всех стечениях народных между крестьян и господских слуг; в питейных и кофейных домиках, трактирах, клубах, на рынках, на горах, на гуляньях, на карточных играх, где и сами играть могут, также между читающими газеты – словом, везде, где примечания делать, поступки видеть, слушать, выведывать и в образ мыслей проникать возможно»[120].
В составе Министерства внутренних дел вскоре выделился специальный орган политического сыска – «Особенная канцелярия» Министерства внутренних дел (с 1811 по 1819 г. – Особенная канцелярия Министерства полиции[121]).
Указом от 3 июля 1826 г. создается как орган политической полиции III отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, в состав которого включается особенная канцелярия МВД[122]. В распоряжение III отделения придается особый корпус жандармов, учрежденный в 1827 г.[123] как исполнительный орган III отделения[124].
Функции политической полиции были изъяты из МВД и переданы III отделению. К ведению III отделения, объявленного «высшей полицией» Империи, были отнесены вопросы обеспечения государственной безопасности, в том числе сбор сведений о религиозных сектах и расколах, об антиправительственных организациях, слежка за иностранцами, а также борьба с фальшивомонетничеством.
Создание специального органа политического сыска было обусловлено не только объективными причинами, сформировавшимися в конкретной общественно-политической ситуации, но и идеологически обосновано.
О характере идеологического обоснования можно судить по подготовленной Ф. В. Булгариным в 1828–1929 гг. записке «Некоторые общие соображения относительно плана наблюдения, особенно за военными лицами», в которой указывалось: «Если хозяин принимает в услужение дворника, сторожа или какого-либо служителя, он непременно старается узнать его нравственность и образ мысли, чтоб знать, можно ли ему верить. От офицеров гвардии часто зависит безопасность священных особ Императорского дома и спокойствие целой России, не только столицы: их знать должно непременно», и давались рекомендации по организации наблюдения, в том числе с использованием тайных аген тов[125].
Идеи Булгарина об организации указанного рода работы не являлись оригинальными для своего времени. Они лишь отражали взгляды, сложившиеся на тот период времени в определенной части общества, разделяемые в том числе и многими прогрессивно настроенными представителями общественной элиты, включая отдельных декабристов.
Примером тому может быть «Русская Правда» – разработанный Павлом Пестелем документ о послереволюционном устройстве России. Этот документ предусматривал полицейскую реформу – создание «Благочиния обыкновенного», в современном понимании аналога органа, наделенного чисто милицейскими функциями, и «Высшего благочиния» – политической полиции.
При этом обосновывалось, что последнее «охраняет правительство, государя и государственные сословия от опасностей, могущих угрожать образу правления, настоящему порядку вещей и самому существованию гражданского общества или государства», и в его обязанности входит:
«1. Узнавать, как действуют все части Правления: беспристрастно и справедливо ли отдается правосудие, исполняет ли благочиние свои обязанности, взимаются ли подати надлежащим порядком и без притеснений, не действуют ли корыстолюбие, обман и лихоимство.
2. Узнавать, как располагают свои поступки частные люди: образуются ли тайные и вредные общества, готовятся ли бунты, делаются ли вооружения частными людьми, распространяются ли соблазн и учение, противное законам и вере, появляются ли новые расколы, и, наконец, происходят ли запрещенные собрания и всякого рода разврат.
3. Собирать заблаговременные сведения о всех интригах и связях иностранных посланников и блюсти за поступками всех иностранцев, повлекших на себя подозрение, и соображать меры против всего того, что может угрожать государственной безопасности…»
Естественно, что решение таких задач требовало использования соответствующих методов работы, в связи с чем указывалось: «Тайные Розыски и Шпионство суть посему не только позволительное и законное, но даже надежнейшее и почти единственное средство, коим Высшее Благочиние может достичь предназначенной ему цели… Для тайных Розысков должны сколь возможно быть употреблены люди умные и хорошей нравственности, от выбора этого наиболее зависит успех приобретения сведений и содержания оных в надлежащей тайне…»[126]
Следует отметить, что именно с деятельностью III отделения связано развитие агентурной работы в России – одного из наиболее эффективных видов содействия населения органам, осуществляющим сыск.
До XVIII в. активная агентурная работа фактически не велась, ее отсутствие компенсировал институт доносительства, всячески поощряемый со стороны государства и нашедший закрепление в ряде нормативных актов. Сыскная деятельность осуществлялась, как правило, путем наблюдения либо использования лазутчиков, которые занимались главным образом подслушиванием.
Изменившаяся в первой четверти XVIII в. обстановка, а именно – создание различных тайных обществ, представлявших угрозу самодержавию, потребовала активизации политического сыска, придания ему наступательного, упреждающего характера. Это обстоятельство, на наш взгляд, и обусловило появление тайных полицейских агентов.
В то же время, как отмечается в литературе, впервые предприняло попытки вербовки тайных агентов армейское командование для слежки за офицерами в связи с появлением в армейских подразделениях тайных обществ[127].
Однако развитие это направление работы получило в деятельности III отделения, важнейшей функцией которого стала охрана государственной безопасности. Сотрудниками отделения в целях ее обеспечения организуется сбор информации о противоправительственных организациях и тайных обществах.
Именно в деятельности жандармских органов можно проследить, как от личного сыска был осуществлен переход к использованию тайных осведомителей и формированию агентурной сети из платных агентов и добровольных доносителей, для которой вторая четверть XIX в. стала периодом организационного оформления.
Однако создать широко разветвленную агентурную сеть в указанный период жандармским органам не удалось, агентурная деятельность строилась на примитивном уровне, без «правил» и «руководств», агенты действовали бесконтрольно и представляли сведения нерегулярно, а сами представляемые сведения в основном не выходили за рамки «слухов и толков». В силу этих причин результаты агентурной деятельности III отделения были незначительны[128].
Необходимость повышения эффективности деятельности жандармских органов приводила к их структурным изменениям. Так, в 1867 г. вместо жандармских округов были созданы жандармские управления[129], но это не привело к качественно новому уровню сыскной, в том числе – агентурной, работы.
Агентурная работа, т. е. работа агентов и работа с агентами, в жандармских органах трактовалась довольно широко. Агентура включала в себя агентов наружного наблюдения – «филеров», фактически являющихся кадровыми сотрудниками, и агентов внутреннего наблюдения – секретных сотрудников (осведомителей), часть из которых состояла непосредственно на службе в III отделении, а часть исполняла свои обязанности «по совместительству», получая ежемесячное жалованье или разовое денежное вознаграждение в зависимости от важности сообщаемых ими сведений. В число последних входили «штучники», которые не были постоянными осведомителями и выполняли лишь отдельные конкретные задания политической полиции. Особую категорию составляли агенты, впоследствии названные «провокаторами», т. е. те, кто не только в качестве рядовых осведомителей проникали в антиправительственные организации, но и принимали активное участие в их деятельности[130].
Агентурные методы указанного периода работы описаны в литературе. Так, например, осведомители использовались в 1861–1862 гг. для работы по Н. Г. Чернышевскому. Удалось подкупить швейцара, который передавал для предварительного просмотра всю корреспонденцию, адресованную Чернышевским, а жена швейцара, работавшая у Чернышевских в качестве кухарки, передавала документы, получаемые ею от Чернышевского для сожжения[131].
Имеются данные и об использовании «парной агентуры» В одном из отчетов указывалось, что «самая верная система секретной агентуры парная, т. е. когда в одном кружке есть два агента, не знающих о службе друг друга, тогда всегда можно легко проверять достоверность их сведений»[132].
Кроме того, создавались специальные позиции, при которых использование агентов могло быть наиболее эффективным. Например, приобретение агентов среди хозяев меблированных комнат, сдававшихся студентам, для выявления преступных настроений среди молодежи[133].
В то же время, по воспоминаниям современников и сохранившимся документам, способности и нравственный облик имевшихся агентов оставляли желать лучшего и имелась объективная потребность в создании качественно нового агентурного аппарата.
Так, например, в 1874 г. заведующей третьей экспедицией К. Ф. Филиппеус писал начальнику III отделения и шефу жандармов П. А. Шувалову: «Живо помню мое удивление, когда 1 апреля 1869 г. мне впервые были вручены суммы и вслед за тем представились мне господа агенты, а именно один убогий писака, которого обязанность заключалась в ежедневном сообщении городских происшествий и сплетен. Первые он зауряд выписывал из газет, а последние сам выдумывал; кроме того, ко мне явились: один граф, идиот и безграмотный; один сапожник с Выборгской стороны, – писать он не умел вовсе, а что говорил, того никто не понимал и с его слов записать не мог; двое пьяниц, из коих один обыкновенно пропадал первую половину каждого месяца, а другого я не видел без фонарей под глазами или царапин на физиономии; одна замужняя женщина, не столько агентша сама по себе, сколько любовница и сподручница одного из агентов; одна вдовствовавшая, хронически беременная полковница из Кронштадта и только два действительно юрких агента. Вот состав агентуры, который я принял при вступлении в управление третьей экспедицией. Полагаю, что мне не были переданы те лица, которые сами не пожелали сделаться известными новому начальнику агентуры»[134].
Тем не менее в деле приобретения агентуры были и несомненные успехи. Примером тому может быть успешная деятельность Л. Серебряковой, начавшей сотрудничать с охранкой еще в начале 1880-х гг.[135]
Можно привести немало примеров, когда информаторы позволяли добиться реальных успехов в борьбе с революционным движением. Так, по делу декабристов были доносы Шервуда[136] (получившего за это к фамилии приставку «Верный»), Майбороды и Бошняка. По оренбургскому делу 1827 г. – Ипполита Завалишина, брата декабриста. В результате предательства было раскрыто в 1847 г. «Кирилло-Мефодиевское братство» в Киеве (дело Костомарова, Шевченко и др.). Известна роль конкретных осведомителей: Антонелли П. Д. – в деле «петрашевцев» (1849); Всеволода Костомарова (1852) – в деле Н. Г. Чернышевского; Андрущенко – создавшего процесс Молосова, Шатилова и др. (1865); Моткова О. М. и Иванова Д. Л. по делу «каракозовцев» (1866); Гориновича, Низовкина, Рабиновича – в деле «193-х»; Баломеза и Курицина – в деле казненных в Одессе в 1879 г. Лизогуба, Виттенберга, Логовенко и Чубарова; по делу «16 нородовольцев» в 1880 г. – Окладского и Дриго, и т. д.[137]
Отсутствие качественной агентуры III отделение стремилось компенсировать ее количеством и расширением масштабов слежки, установлением наблюдения за широким кругом лиц. Наблюдение велось за студентами и профессорами, литераторами и учителями, крестьянами и рабочими, чиновниками, включая губернаторов и министров, и даже за родственниками императора и членами его семьи. Так, в делопроизводстве III отделения сохранилось множество агентурных донесений о том, как проводили время наследник и другие члены царской семьи. В течение многих лет состоял под наблюдением военный министр Д. А. Милютин, курьер которого был «по совместительству» тайным агентом III отделения. Шеф жандармов постоянно докладывал государю о частной жизни министров и других высокопоставленных лиц[138].
Однако уже требовался новый уровень агентурной работы. Для освещения деятельности нелегальных организаций – непроницаемой тьмы подполья нужна была внутренняя агентура, так как проникнуть в тесный кружок злоумышленников мог только свой брат – «нелегальный»[139].
III отделение как орган политической полиции просуществовало до августа 1880 г.
Перед упразднением III отделение насчитывало 72 человека, а исполнительный орган отделения – корпус жандармов – 5,5 тыс. человек. При этом основная агентурная работа велась в Петербурге и Москве, а агентурная сеть местных жандармских органов была невелика. Так, если в 1880 г. на секретную агентуру в Петербурге было выделено 90 тыс. рублей, то на всю агентуру в губернских жандармских управлениях и пограничных пунктах за первое полугодие 1880 г. было израсходовано всего лишь 50 481 руб.[140]
После ликвидации III отделения корпус жандармов был передан в состав МВД, и руководство его оперативной деятельностью возложено на Особый отдел Департамента полиции.
Наряду с жандармскими органами агентурную работы вели и полицейские органы, осуществлявшие борьбу с общеуголовной преступностью.
Раздельное существование общей и политической полиции в определенной степени объяснялось необходимостью помимо борьбы с политическими противниками негласно контролировать и деятельность местной администрации, на которую замыкались органы полиции. В то же время следует отметить, что общая полиция также в ряде случаев выполняла задачи, свойственные политической полиции, используя для этого в том числе и агентуру. Так, в 1849 г. усилиями агентов полиции Министерства внутренних дел был раскрыт политический кружок М. В. Петрашевского[141].
Оперативно-розыскная работа, в том числе агентурная, была слабым местом в деятельности жандармских органов, формировавшихся из армейских офицеров. Как отмечается разными исследователями, в армии по законам офицерской чести общение офицера с доносчиком считалось делом предосудительным. Армейский офицер, заподозренный в доносительстве или в общении с доносчиком, изгонялся из полка. Должностные инструкции по работе с агентурой запрещали вербовать в качестве секретных агентов потомственных дворян и офицеров[142].
Учитывая неприспособленность жандармов к розыскной работе, создаются специализированные розыскные органы – в 1866 г. «Отделение по охране государственного порядка и общественного спокойствия» при петербургском градоначальнике, а затем и при московском обер-полицмейстере. Указанные отделения, получившие в обиходе наименование «охранных» (или «охранки»), имели своей задачей борьбу при помощи секретной агентуры с подпольными революционными организациями.
В 1866 г. в Санкт-Петербурге впервые создается подразделение сыскной (уголовной) полиции[143].
В приказе министра внутренних дел от 31 декабря 1866 г. об ее образовании говорилось, что для производства розысков по важнейшим преступлениям и изыскания общих мер предупреждения и пресечения преступлений учреждается «сыскная часть». С этого периода начинается создание и развитие в России аппаратов сыскной полиции[144].
Первым начальником сыскной части (отделения) при полицейском управлении Петербурга был назначен И. Д. Путилин[145].
Следует отметить, что в ряде западноевропейских государств сыскная полиция к этому времени уже существовала[146] и в России имелась возможность использовать зарубежный опыт борьбы с уголовной преступностью.
Сравнительно позднее создание специализированных (сыскных) подразделений российской полиции объясняется тем, что медленный рост промышленности и численности городского населения определял достаточно стабильный и невысокий уровень преступности в городах. Тяжкие преступления были довольно редки и, как правило, носили очевидный характер, совершались в состоянии опьянения, поэтому не существовало остроты проблемы их раскрываемости.
Так, в Москве при населении 370 тыс. человек в середине XIX в. совершалось в год 5–6 убийств, 2–3 грабежа и разбоя, около 400 случаев мошенничества и 700 краж, примерно две трети которых раскрывались[147].
В указанный период в Петербурге достаточно строго соблюдался паспортный режим и не было такого явления, как «городское дно», где сосредотачивался бы преступный элемент. Поэтому кражи и разбои в городе были достаточно редки.
Отмена крепостного права и развитие капиталистических отношений привели к росту преступности. Например, спустя 40 лет после отмены крепостного права, Санкт-Петербургской сыскной полицией в 1903 г. проводилась работа по 25 убийствам, 153 случаям нанесения ран, 321 краже со взломом, 2284 простым кражам, 309 грабежам[148].
Рост преступности потребовал развития системы органов сыскной полиции, ее приспособления к новым социально-политическим условиям и более широкого привлечения общественности к расследованию и предупреждению преступлений, в том числе и активного использования негласного содействия отдельных лиц органам полиции.
Таким образом, в рассматриваемый период сформировалось два вида полиции, использующих в своей работе содействие секретных сотрудников, – политическая и тайная полиция.
Как отмечалось в исследованиях того времени, сыскная полиция имела обязанность раскрытия (розыска) всех преступлений, тогда как тайная полиция, как специальная сыскная полиция, занималась только розыском политических преступлений. Общим между ними было то, что они производили свой розыск тайно[149].
Особо следует отметить, что формирование органов сыскной полиции происходило в условиях утраты полицейскими органами судебно-следственных функций.
Судебная реформа 1864 г. существенно изменила компетенцию полиции. Так, в соответствии со ст. 254 Устава уголовного судопроизводства полиция могла производить дознание «посредством розысков, словесными распросами и негласным наблюдением, не производя ни обысков, ни выемок в домах»[150].
Эти следственные действия полиция могла производить только тогда, когда до прибытия судебного следователя следы преступления могли изгладиться. Таким образом, судебно-следственные функции были изъяты из ведения полиции и использование негласных методов работы осуществлялось в рамках административной деятельности. Так, ст. 312 Устава уголовного судопроизводства предусматривала возможность сбора сведений посредством «негласного полицейского разведывания».
В дальнейшем такое разграничение полномочий неоднократно подтверждалось различными нормативными актами.
В XIX в. формируется законодательная база, согласно которой в обязанности органов полиции входит негласный сбор информации, в том числе и с помощью лиц, привлекаемых к оказанию содействия органам полиции.
Например, Инструкция околоточным надзирателям 1867 г.[151] (п. 6 ст. 17) вменяла им в обязанность собирать негласным образом самые подробные сведения об образе жизни и поведении проживающих в околотке лиц, состоящих под надзором полиции, а Инструкция полицейским урядникам от 19 июля 1878 г.[152] (ст. 26) устанавливала, что полицейские урядники обязаны следить негласным образом за неблагонадежными и подозрительными лицами и наблюдать негласно за поведением лиц, водворенных на места жительства под надзор полиции[153].
Эти документы имели существенное значение, так как под надзором полиции состояло значительное число лиц, например, в мае 1875 г. таковых было 18 945 человек[154].
Завершая рассмотрение вопросов правовой регламентации сыскной работы в Российской империи и содействия населения органам сыска в период с XVIII в. по 1880 г., можно сделать следующие выводы.
1. Судебная реформа 1864 г.[155] окончательно разделила уголовный процесс и оперативно-розыскную деятельность. Сыск (розыск) преступников становится одним из видов административной деятельности уполномоченных государственных органов, в первую очередь политической и сыскной (уголовной) полиции. Произошло разделение власти судебной и исполнительной[156]. При этом розыскная (в современном понимании – оперативно-розыскная) деятельность стала прерогативой только государственных органов исполнительной власти.
2. В рассматриваемый период были образованы соответствующие государственные органы, наделенные полномочиями на осуществление оперативно-розыскной деятельности и правом использовать при осуществлении этой деятельности содействие отдельных лиц, в том числе и негласное.
3. Изменения криминогенной обстановки обусловили принятие мер по созданию органов сыскной (уголовной) полиции как субъекта розыскной деятельности.
4. Именно в этот период возникли объективные предпосылки (заговоры, наличие тайных обществ, в том числе использующих террористические методы борьбы с самодержавием, рост революционного движения, а также осложнение криминальной ситуации и рост общеуголовной преступности), обусловившие необходимость перехода органов политического и уголовного сыска к преимущественно агентурным методам работы, включающим внедрение в политические организации и преступную среду своих тайных сотрудников либо приобретением их там из числа лиц, связанных с революционным движением или уголовными преступниками.