Глава 7
МАТТЕО
Несколько дней, которые скоро превратились в неделю, я искал отговорки, чтобы не встречаться с Летицией вечерами. Она была огорчена, но не видела заката. Или не хотела его видеть. Она продолжала гордо рассказывать своим подружкам (как она мне говорила), что у нее страстная любовь с победителем сиенского Палио.
Я не решался порвать с ней напрямую. Мне надо было найти способ сделать это мягко, чтобы она осталась без претензий в нашей школе. Она была какой-то рекомендованной знакомой синьора Кавалли, и я не мог подвести его. Но она ничего не видела дальше своей хвастливой влюбленности.
В глубине души, я понимал, что прямой разрыв не причинит ей страданий. Она, похоже, была влюблена в сам факт любовной интрижки именно с победителем Палио. Может, если бы я не был так известен в Сиене, она бы и внимания на меня не обратила, несмотря на то, что многие считали меня красивым. Но таких красивых, как я, вокруг была целая куча. Она могла влюбиться в кого угодно, по сути.
Я только что закончил с ней тренировку, и она, лучезарно улыбнувшись мне, покидала площадку. Я махнул ей рукой и повернулся к своему другу, стоящему у перегородки. Не то, чтобы он был моим хорошим другом, но мы были связаны с ним участием в Палио.
– Красотка, не правда ли? – восхищенно глядя вслед Летиции, произнес Риккардо. – Повезло тебе с ученицей, счастливчик.
– Ученица как ученица, – пожал я плечами.
– Ты спятил?! К тебе попала самая обалденная девчонка, просто gnocca da paura26, а ты такой равнодушный?! Мне казалось, у вас с ней интрижка, нет?
Я вздохнул и устало посмотрел на него. Да, Летиция считала, что у нас любовь, она мне просто проходу не давала, а я хотел бы сбежать от нее на край света.
Неожиданная мысль сверкнула в моей голове. Риккардо мог бы безболезненно меня от нее избавить. Только я не доверял ему на все сто процентов, чтобы прямо попросить об этом.
– Она не в моем вкусе, – осторожно сказал я.
– Ты сумасшедший?! – искренне удивился Риккардо.
– Риккà, cavolo! Тебе не кажется, что о вкусах не спорят?! Если тебе она нравится, так попробуй завязать с ней интрижку ты.
– Подожди, то есть я, в самом деле, могу взять ее..?
Мадонна! О чем мы говорим?! Словно делим куски торта. Ты не хочешь вот этот кусочек? Нет? Тогда я съем его, если ты не против! Меня даже передернуло. Che schifo!27
– Риккà, если она тебе так нравится, попробуй с ней.
И вот настала та самая пятница, на которую было назначено первое занятие с моей юной ученицей. Меня сжигали совершенно непонятное волнение и нетерпение, словно это было мое первое занятие. Самое смешное, что мне еще пришлось готовиться к нему, потому что инструктор новичкам, прежде чем посадить их в седло, должен рассказать технику безопасности, а также принципы обращения с лошадью. Я уже несколько лет не делал этого, а потому накануне вечером просидел часа три в гостиной, пытаясь собрать воедино все свои познания на этот счет. Но мысли мои то и дело отлучались под разными предлогами, и в итоге я оставил эту затею и пошел спать.
Я ждал Клио на площадке, медленно кружась на Калипсо, чтобы размять ее немного, а заодно усмирить свое волнение. Мысли постоянно устремлялись вслед за взглядом в сторону входа. Я сгорал от нетерпения и уже пожалел, что не взял своего темпераментного Ассо. С ним мы могли бы попрыгать и сбросить напряжение, а спокойной Калипсо совершенно было чуждо мое нервное волнение! С ней можно было только медитацией заниматься.
Наконец, она появилась, легкая, воздушная, юная, солнечная…
– Чао, Маттео, – радостно поприветствовала она меня, когда я слез с лошади.
– Чао, Клио, – улыбнулся я. – Как добралась?
– Отлично. Хотя электричка задержалась.
– Ну, мы же в Италии, – усмехнулся я.
– Я могу взобраться на коня? – нетерпеливо спросила она.
– Разумеется, нет, – серьезно ответил я, пряча улыбку. Ее детская нетерпеливость была презабавной.
– Это еще почему?
– Клио, управлять лошадью – это также непросто, как сесть впервые на велосипед. Или за руль автомобиля.
– Между прочим, я села впервые на велосипед и сразу поехала!
– Я рад, что мне попалась такая способная ученица, – скептически заметил я. – Только лошадь не велосипед, а скорее сравнима с машиной. И езда на лошади куда опасней, чем на велосипеде.
Я начал рассказывать Клио теорию, но через пять минут понял, что это такая же бесполезная вещь, как объяснять нам, итальянцам, теорию соблюдения скоростного режима на дорогах. Клио переминалась с ноги на ногу, разглядывая меня и думая явно о чем-то, очень далеком от техники безопасности катания на лошадях. Мне пришлось менять тактику. Я начал задавать ей вопросы, чтобы она сама искала на них ответы, таким образом вникая в необходимую теорию. Сначала она в замешательстве рылась в своей голове в поисках ответов, но потом процесс ее увлек, и она даже не заметила, как прошел целый час в разговоре о верховой езде.
На первом занятии мы покатались всего минут 20, что ее явно разочаровало, зато очень вдохновило меня: щеки ее заливал румянец, а в глазах горел огонь увлеченности. Раньше я не понимал, зачем она пришла в нашу школу. Теперь я увидел ее заинтересованность.
– У тебя же свободный день сегодня? Покажешь мне Сиену? – сказала она непринужденно, но в голосе звучали настойчивые нотки.
Я пристально посмотрел на нее. Ее смелость ошеломила меня настолько, что я буквально открыл рот от изумления. Наше первое занятие – и она приглашает меня на свидание!
– Хм, – усмехнулся я. – Свободный от тренировки день – это день, свободный от всего? – решил я поиграть с ее смелостью.
– Разве у тебя не выходной?
– Выходной. Но я не провожу выходные в праздном безделье…
– То есть ты не хочешь со мной погулять? – обиженно сказала она, покраснев. – Ну и… Хорошего дня! – бросила она, злостно сдвинув брови и порывисто хватая свой рюкзачок.
– Между прочим, я не говорил, что не хочу. Ты это решила за меня и обиделась, – сказал я спокойно, сдерживая смех.
Клио остановилась и, гневно сверкая глазами, взглянула на меня, не находя возражений.
– Что ты хочешь посмотреть в Сиене? – спросил я.
– Только не надо делать мне одолжений! – сквозь зубы процедила она.
– Я их и не делаю, – пожал я плечами. – Ты хочешь посмотреть Сиену, я предлагаю тебе ее показать. При чем тут одолжение?
– Покажи Дуомо, – пробурчала она, все еще сердито глядя на меня.
– Неужели ты интересуешься искусством? – искренне удивился я. Я уже завел лошадей в стойло, и теперь мне нужно было только переодеться.
– Почему тебя это так удивляет?
– Современная молодежь не сильно интересуется искусством, – скептически заметил я.
– Интерес к искусству не зависит от возраста, а зависит от интеллекта и увлечений.
Я задумчиво кивнул, по достоинству оценив мудрость ее мыслей. Иногда она совсем не была похожа на 17-летнюю.
– Чем же вызван твой интерес к искусству?
– Мой папа – великий почитатель искусства Возрождения, а вместе с мамой они в принципе увлекаются изучением культуры разных стран, у них даже есть свой электронный туристический журнал.
– Интересно, – приподнял я брови, вновь приятно удивившись. – Дашь ссылочку?
– Разумеется. Если ты мне дашь номер своего телефона.
Я не хотел этого, но это было неизбежным. Логично, чтобы у тренера и учеников были номера телефонов друг друга.
– Конечно, – кивнул я. – Я переоденусь и вернусь, подожди меня здесь. Потом обменяемся телефонами.
И вот мы вышли на Пьяцца дель Дуомо к самому основному культовому месту Сиены. Несмотря на то, что я любуюсь на этот собор уже лет тридцать, он все равно восхищает и поражает меня, будто я вижу его впервые. Собор был начат еще в 1284 году в романском стиле, а со временем приобрел элементы готики. Теперь можно долго стоять под палящим солнцем, задрав голову вверх, и созерцать эти самые многочисленные готические элементы и персонажи на фасаде – творение рук Джованни Пизано. Среди них пророки, философы, апостолы, химеры, горгульи… Правда, почти все они являются копиями, а оригиналы находятся в Музее искусства Дуомо.
Но в данный момент я разглядывал не собор, а Клио, и меня поражало выражение ее глаз. Она почему-то смотрела на Дуомо, будто видела его впервые и не могла отвести от него взгляд.
– Ты никогда не была внутри?
– А?.. Нет, – мотнула она головой. – Не хочешь стать моим экскурсоводом? – с вызовом глядя на меня, спросила Клио.
Я изучающе посмотрел на нее. Почему-то в тот момент мне захотелось стать много кем для нее. Я тряхнул головой, чтобы изгнать оттуда нелепые мысли.
– Пожалуй, экскурсоводом я еще ни разу не был, – усмехнулся я. – Но попробовать не против.
– Будем стоять такую длинную очередь или тебя везде и так пускают?
– Полагаешь, лучшие инструкторы Италии приравниваются к Папе римскому? – с любопытством посмотрел я на нее.
– Полагаю, победителя Палио везде пропускают.
– Я тебя разочарую: победители Палио – это не победители Чемпионата Мира по футболу, и далеко не все знают их в лицо.
– Я и победителей Чемпионата Мира по футболу в лицо не знаю, – пожала она плечами. – Мне тогда 6 лет было28.
Porca miseria! Почему мой мозг все время впадает в беспамятство?!
– Маттео, объясни мне одну вещь, которую я никогда не могла понять. Как капитолийская волчица связана с Сиеной? Почему даже здесь стоит колонна с этой волчицей, которая вскармливает Ромула и Рема?
– Потому что Сиену основали два сына Рема – Сенио и Аскьо. И они однажды украли статую волчицы из Рима и привезли ее сюда, – просто ответил я.
Клио одарила меня пронзительным взором, словно пытаясь понять, правду ли я говорю или издеваюсь над ней. Наверное, мой взгляд излучал саму невинность, потому что он не зажег в глазах Клио гневной искры.
Преодолев длинную очередь, мы протянули два билетика контроллеру на входе в Дуомо. Резкий переход с палящего полуденного солнца в полутемную прохладу собора заставил нас приостановиться и позволить глазам адаптироваться к слабому свету. Я устремил взгляд на синий, словно ночное звездное небо, свод, поддерживаемый черно-белыми колоннами, которые кажутся легкими и воздушными за счет своей полосатости. А потом перевел взгляд на Клио. Глаза ее были широко распахнуты, и в них отражался собор, а губы были полуоткрыты, и казалось, будто с них сейчас сорвется восхищенное…
– Mamma mia, fichissimo29… – прошептала она.
Я улыбнулся. Это сленговое определение звучало немного… неуважительно что ли… Но неподдельное восхищение на лице нивелировало эту неуважительность.
– Но кто все эти люди? – спросила она, указывая на многочисленные бюсты, тянущиеся по верху карниза. – И сколько их?
– 172 папских бюста.
– Всего было 172 папы?
– Нет. Только пап итальянского происхождения было 213 за всю историю… – снисходительно ответил я.
– А почему тогда здесь 172?
– Остальные не поместились, – усмехнулся я.
– Почему ты все время надо мной подшучиваешь?! – метнула она на меня гневные молнии.
– Сама посмотри и подумай, куда их поместить? И потом, на тот момент, когда оформляли бюстами эту церковь, их было именно 172, – спокойно возразил я.
Клио презрительно скривила губы и устремила взгляд на бюсты.
– Спустись с небес на землю, и я покажу тебе еще одно изображение волчицы, – сказал я ей, пряча улыбку.
– Я и не витаю ни в каких облаках! – сердито бросила она.
– В облаках – нет, а под синими сводами среди золотых звезд и папских бюстов – да. Опусти глаза вниз, – поспешно добавил я, видя, как распаляется во взгляде гневный огонек.
Клио посмотрела вниз. Видимо, чисто из любопытства. И замерла, сразу забыв, что страшно злится за то, что я и не думал делать в ее отношении.
– Это рисунки по мрамору что ли? – не поднимая на меня удивленных глаз, спросила Клио.
– Это мраморная полихромная живопись, которая выполнена особой техникой – смесью мозаики, пластики и резьбы по мрамору. Самые ранние сделаны путем выдалбливания небольших дырочек в мраморе, которые потом заполняли битумом или минеральной смолой. В более поздний период рисунки делали инкрустированием белого, зеленого, красного и голубого мрамора. По размерам и исполнению это единственный и уникальный шедевр в мире. Над его созданием на протяжении двух веков трудилось порядка 40 мастеров. И должен тебе сказать, что ты счастливица, потому что большую часть года мозаика в целях ее сохранения остается закрыта. Ее открывают только на 6—10 недель в году. Как видишь, в центре знаменитая волчица.
– А остальные изображения?
– Это различные библейские и исторические персонажи. Вон там даже Сократ есть, – показал я на изображение древнего мудреца.
– А имена мастеров неизвестны?
– Нет, – мотнул я отрицательно головой.
– Жаль… Я думала тут есть работы каких-нибудь известных мастеров.
– Типа?
– Не знаю, – пожала Клио плечами. – Рафаэль, Да Винчи, Микеланджело…
– Тебе мало их во Флоренции? – усмехнулся я. – Пойдем со мной, – потянул я ее за руку. Остановившись у алтаря Пикколомини, я показал ей на две статуи – Сан Пьетро и Сан Пио. – Это творения молодого Микеланджело.
– Ох, неужели? – удивилась Клио.
– Да. Чуть позже я покажу тебе еще работы Донателло – пообещал я. – Но не только эпоха Возрождения подарила элементы украшения нашему собору. Есть, например, работы великого мастера, который в свое время облагораживал Рим. Кто он?
Клио нахмурила брови, копаясь в своей голове. У нее на лице было написано, что она очень не хочет показаться обыкновенной школьницей, которая на уроках истории болтает с соседом по парте. Похоже, она даже начала на меня сердиться за то, что я поставил ее в такое положение, а я, посмеиваясь внутри, наблюдал за ее мыслительным процессом.
– Насколько мне известно, – сухо изрекла она через некоторое время, – Рим преображал по большей части Бернини. А если ты имеешь в виду какого-то мастера, который построил там пару соборов, так можно назвать кучу таких, и я не знаю, кого ты имеешь в виду! – с вызовом сказала она.
Я был поражен. Мои более образованные ввиду возраста знакомые вряд ли смогли бы мне ответить на этот вопрос.
– Brava, – искренне сказал я. – Вот скульптуры Лоренцо Бернини, – показал я на статуи в Капелле дель Вото, в который раз засмотревшись на них. Как эти скульпторы высекают из холодного бездушного камня такие живые эмоциональные лица и такие воздушные прозрачные складки? Я, к сожалению, никогда не смогу понять это…
– А этот пюпитр? – нарушила мои размышления Клио, показав еще на один шедевр сиенского Дуомо. – Ведь сюда ломится толпа туристов, чтобы взглянуть и на него тоже!
– Да, это работа Николо Пизано и учеников из его мастерской. Они создавали эту красоту в середине XIII века.
– Как я понимаю, он каменный? Издалека я подумала, что золотой…
– Колонны сделаны из гранита, порфира и зеленого мрамора…
– Ах, подожди, я вспомнила, чем он известен! – прервала меня Клио. – Пизано здесь изобразил 7 сцен на тему Страшного Суда и жизни Спасителя человечества! И ему удалось отразить очень живо драматические эмоции на лицах персонажей этих сцен! – воскликнула она. На лице была написана искренняя радость, но когда она посмотрел на меня, лицо ее окрасилось оттенками легкого торжества. Видимо, мне не удалось скрыть моего восхищения ее познаниями в области искусства. Я, правда, не ожидал такого от столь молодой ветреной особы.
– Неплохо нынче в школах учат…
– Причем тут школа?! – гневно сказала Клио. – Искусству меня обучили мои родители!
Я почти испытал гордость за Флавио с Кьярой. Они вырастили достойное поколение. Клио с ее братом неимоверно повезло…
– Тогда посмотрим еще на одно любопытное местечко. Библиотека Пикколомини.
– Библиотека? В соборе? – забыла Клио о своей вспышке.
Я мягко взял ее под локоть и повел к боковой двери. Перешагнув порог, мы оказались в зале, покрытом сочнейшими фресками с глубокой перспективой. Это буйство красок при первом взгляде лишает дара речи, а в перспективе изображенных сцен, кажется, можно затеряться, как в сказочных садах и дворцах, бесконечно разглядывая тонко проработанные мельчайшие детали.
– Но… Чьи это работы? – прошептала Клио. Она была поражена. Хотя иначе и быть не могло. Этот зал не мог оставить равнодушным даже тех, кто не особо интересовался живописью, а у Клио все-таки была душа, чувствительная к искусству. И эта черта покоряла меня неимоверно.
– Это фрески Пинтуриккьо. И говорят, что основой им послужили наброски Рафаэля…
– Вот это да…
– Все они рассказывают о жизни выдающегося сиенца, кардинала Энеа Сильвио Пикколомини (он же Пио II), а на потолке изображены мифологические персонажи.
Клио задрала голову вверх, слегка приоткрыв рот. И я, как полный дурак, смотрел на нее, а не на живописный потолок. Я не мог отвести взгляд от ее восторженного лица. И испытал невыносимое желание прильнуть к ее губам. О чем я думаю, porca miseria?! Я энергично мотнул головой, пытаясь вытряхнуть из нее непристойные мысли, и уставился на фреску, висящую прямо передо мной. Впрочем, не видя ее.
– Ou! Ты меня слышишь? – насмешливо смотрели на меня ее огромные синие глаза. – Чем он так знаменит?
– Кто?
– Пикколомини, вестимо. То, что Пинтуриккьо был художником, – очевидно, – усмехнулась она.
– То, что Пикколомини заложил библиотеку – тоже очевидно, нет? – насмешливо ответил я, и она снова метнула на меня гневную молнию. Но, не дав ей разразиться громом, я невинно улыбнулся и поспешно добавил: – Он решил создать библиотеку с коллекцией ценных книг и рукописей, собранных им и представленных здесь, – показал я на витрины, под стеклами которых лежали огромные древние рукописные тома. – После его племянник, кардинал Франческо Пикколомини Тодескини, ставший впоследствии папой Пием III, пригласил Пинтуриккьо расписать эту библиотеку.
– О, а это же три грации! – вдруг удивленно сказала Клио, указав на статую. – Оригинал? – неуверенно спросила она.
– Нет, римская копия, – улыбнулся я.
Мы еще долго не могли уйти из этой библиотеки, несмотря на то, что это всего лишь один маленький зал. Но зато с какими фресками! А потом мы еще порядка получаса бродили по собору, и я рассказывал Клио о других шедеврах искусства. Когда мы осмотрели собор, в животе моем подал голос волчий голод, и я даже передумал говорить Клио, что можно взобраться на башню и взглянуть на Сиену с высоты птичьего полета. Или хотя бы попасть на верхние галереи и через, так называемую, «Дверь в Небо» выйти на крышу Дуомо. Дверь эту называют так потому, что лестница за ней словно ведет в небо, подобно той, что явилась во сне Иакову: она упиралась своей вершиной в небо, а по ней спускались и поднимались ангелы по поручению Бога.
Я увлек Клио из прохлады собора под палящее солнце. Едва мы вышли на улицу, как она зажмурилась от яркого света, а потом изрекла:
– Надеюсь, ты не собираешься уморить себя голодом?
– Это предложение вместе пообедать? – поднял я вопросительно бровь.
– Ну, если мужчина не проявляет инициативу, женщине приходится все брать в свои руки, – игриво улыбаясь, сказала она.
– Главное, не переусердствуй.
– В каком смысле? – вытянулось ее лицо.
– Мужчинам нравится женская инициатива, но не тотальная.