Правда истории или мифология?. Искажённые страницы истории (Владимир Городинский)

I

Если говорить об исторической памяти в России о прошедшем XX веке, то нет никаких сомнений в том, что ключевым её событием является память о Великой Отечественной войне, а не об Октябрьской революции 1917 года, как это считалось ещё несколько десятилетий назад. Именно поэтому восприятие войны до сих пор является той точкой, вокруг которой выстраивается историческая политика: не утихает борьба «за» и «против» мифотворчества, за старую или новую идентичность, за принятие или непринятие советского прошлого, за отношение к Сталину, к старому советскому и новому постсоветскому патриотизму.

В силу этих причин, в последние десятилетия тема Великой Отечественной войны стала полем неимоверно острых споров и дискуссий представителей разных политических партий, исторических школ и направлений. Если попытаться дать чисто субъективную оценку состояния современных исторических исследований на эту тему, то можно констатировать, что сегодня, по сути, идёт непримиримая война, с одной стороны, между большой группой учёных и публицистов, которые по-прежнему идеологизируют и мифологизируют эту проблематику, продолжая популяризировать сомнительные стереотипы сталинской историографии, а с другой – сторонниками так называемых ревизионистских взглядов на большинство исторических событий того периода. Между этими диаметрально противоположными течениями самостоятельно развивается ещё одна группа относительно молодых учёных и публицистов, способных мыслить незаангажировано, но вынужденных при освещении основных событий Великой Отечественной войны маневрировать между старыми и новыми подходами.

Не вдаваясь в анализ каждого из вышеперечисленных направлений современной историографии о Великой Отечественной войне, можно со значительной долей уверенности утверждать, что подобный разброс мнений является, с одной стороны, результатом сокрытия на протяжении многих десятилетий политическим руководством СССР, а затем и России всей правды о тех далёких годах нашей истории, а с другой – следствием несколько большей открытости российских архивов, позволившей ввести в научный оборот новые, ранее не известные архивные документы.

Некоторые исследователи утверждают, что за последние три десятилетия в общественном сознании восприятие темы войны менялось как минимум трижды. С началом перестройки в СССР происходило довольно интенсивное отторжение от официальной картины войны, поскольку основной пафос времени – это стремление узнать, наконец-то, скрывавшуюся все предшедствующие десятилетия, правду о преступлениях сталинского режима. В этот период были опубликованы секретные протоколы к советско-германскому пакту о ненападении, свидетельства о расстреле пленных польских офицеров в Катыни, приказы органов государственной безопасности, проводивших репрессии, расстрельные списки на десятки тысяч человек, подписанные самим Сталиным, и многое другое. Также стало возможным сказать о Великой Отечественной войне то, что до сих пор не пропускала цензура – об огромных потерях не только на фронте, но и в тылу, об ответственности за это сталинского руководства, о репрессиях во время войны в армии, о штрафных ротах и батальонах, о заградотрядах и сталинском знаменитом приказе от 28 июля 1942 года №227.

С распадом СССР и возникновением на постсоветском пространстве новых независимых государств, а также начавшихся демократических преобразованиях в бывших странах социалистического лагеря, в центре дискуссий стало то, что до сих пор нельзя было высказать вслух: что советская армия смогла ценой огромных потерь избавить народы Восточной Европы от нацизма, но не принесла и не могла принести им свободу. В этих условиях совсем в ином свете представал и традиционный образ советского солдата-освободителя. В тот период, казалось, что это только начало широкого пересмотра советского прошлого, что это повлечёт за собой ещё более глубинные изменения в коллективной памяти и исторической политике.

Однако, к середине 90-х, всё более заметным явлением общественного сознания становится ностальгия по советской эпохе. Причины этой ностальгии были разными, но главным было сильнейшее недовольство распадом СССР, экономическими и социальными последствиями реформ, очень тяжело ударившими по населению. К тому же, начатая в 1995 году и затянувшаяся на многие годы, кровавая и бесмысленная чеченская война вызвала к жизни не только риторику и лексику сталинской эпохи, вдруг зазвучавшую в военных репортажах, но и тоску по методам Сталина, который смог быстро справиться в 1944 году с непокорными чеченцами, департировав весь народ. Да и власть, становясь всё более популистской, озабоченная поисками «собственного» пути, и, главное, национальной идеи, и таким образом консенсуса в раздираемом непримеримыми противоречиями обществе, всё активнее обращается к советским символам, главным из которых стал образ Победы.

После ухода Ельцина с поста президента, с началом 2000-х годов эта тенденция только усиливалась. Тем более, что власть, уже практически полностью отказавшись от идеи демократии, интенсивно меняла векторы, рисуя, как прообраз будущего, сильную державу с элементами авторитаризма. Выстраивалась прямая линия российской истории: от царской империи с «православием, самодержавием и народностью», через созданную Сталиным мощную советскую державу, прямо к новой России. Главной же точкой консенсуса для народов страны должен стать новый патриотизм, выражающийся в гордости за прошлое, настоящее и будущее России. В этот период начинается идеологическая работа над созданием нового позитивного образа российского прошлого. Учитывая то, что успехи сталинской модернизации были связаны с огромными человеческими потерями и террором, которые отрицать было невозможно, в этот период как главное позитивное событие в российской истории XX века выдвигается победа в Великой Отечественной войне. При такой концепции, естественным образом, возникает фигура Сталина, который в сознании большинства населения прочно связан с победой в войне1.

Всё это вылилось в то, что память о войне вновь стала разменной монетой официальной пропаганды, а «архивная революция» сменилась повторным засекречиванием ряда документов, часть из которых, к тому моменту уже были опубликованы. К этому времени также относится ошибочное, по моему твёрдому убеждению, решение руководства страны о создании комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России. На этой волне активизировались историки и публицисты, полностью или частично оправдывающие как внутреннюю, так и внешнюю политику сталинского руководства накануне и в годы войны. На полки книжных магазинов хлынул огромный поток книг, авторы которых настойчиво пытаются убедить читателей в том, что история Великой Отечественной войны, написанная в 50—70-е годы прошлого века, – самая правдивая, а всё, что идёт вразрез с ней – козни внутренних и внешних врагов России.

Но даже на их фоне явным диссонансом выглядит позиция тех исследователей, которые пытаются реабилитировать не только Сталина и его политику в 30—50-х годах прошлого столетия, но и его ближайшего сподвижника – Наркома внутренних дел СССР Л.П.Берии. За последнее десятилетие огромными тиражами изданы книги известных историков и публицистов Ю. Мухина «Убийство Сталина и Берии», А. Мартиросяна «Неизвестный Берия», «Сто мифов о Берии», С. Кремлева «Берия. Лучший менеджер XX века», трёхтомник «Лаврентий Берия. Личный дневник» и ряд других, в которых руководитель НКВД в 40—50-е годы предстаёт перед читателями мудрым государственным деятелем и крупным советским военачальником.

Чтобы убедить читателей в своей правоте, авторы указанных работ то и дело обращаются к героической истории пограничных войск накануне и в годы Великой Отечественной войны, приписывая Л.П.Берии все мыслимые и немыслимые заслуги в деле их строительства и повышения боевой готовности незадолго до начала войны. Утверждается, что при Л.П.Берии один пограничник в бою стоил 7 – 10 солдат Красной армии и 3—4 солдата вермахта2, что практически никто из них в плен не сдавался, а за первые два дня войны пограничники уничтожили более 100 тысяч солдат и офицеров и одну танковую дивизию вермахта3. На основании этого делается вывод о том, что уже в первые недели войны пограничные войска НКВД сыграли не оперативно-тактическую, а стратегическую роль в войне с Германией и её союзниками.

Но, как говорится, во всяком деле надо и меру знать. То, что Л.П.Берия был неглупым человеком и хорошим организатором, никто не отрицает. Но при этом не стоит забывать, что на его совести кровь сотен тысяч замученных и расстрелянных невинных людей. Очень убедительно все преступные деяния Л.П.Берии против собственной страны показаны в сборнике документов «Политбюро и дело Берии», вышедшем в издательстве «Кучково поле» в 2012 году, в котором на основе архивных документов очень подробно освещается подготовка и проведение процесса над ним и его окружением. Перед читателями в показаниях известных в стране людей, а также его ближайших соратников, предстаёт человек без чести и совести, готовый ради своей карьеры и политических амбиций идти на любые преступления. И после этого «лепить» из него образ русского государственника, спасителя страны в годы войны и крупного реформатора в послевоенное время – верх цинизма. Нередко для достижения этих целей некоторые историки прибегают к грубой фальсификации, а свои собственные догадки и версии подают как неопровержимые исторические факты.

Вот один из таких примеров. Как уже ранее отмечалось, в 2011—2012 годах увидел свет трёхтомник «Лаврентий Берия. Личный дневник». Концептуально и структурно первые два тома дневника, которые охватывают период 1937—1945 гг., выдержаны в духе официальной советской историографии об основных событиях предвоенной поры и в годы Великой Отечественной войны. Немало лестных слов в «дневнике Берии» и в комментариях С. Кремлёва – публикатора дневника, сказано в адрес пограничных войск НКВД СССР. Делается это, как правило, для того, чтобы подтвердить гениальность и особые заслуги перед народами СССР руководителя Наркомата внутренних дел. Читать этот труд интересно, но у меня лично сложилось впечатление, что это хорошо состряпанная фальшивка и не более того.

Свои сомнения в подлинности так называемых дневников Берии продемонстрирую на некоторых конкретных записях, относящихся к деятельности только пограничных войск в годы Великой Отечественной войны. Начну с короткой записи за 20 июня 1941 года. «…В своих пограничниках я уверен. Так Кобе и сказал. Если начнётся, боюсь достанется нам крепко…»4. Судя по этой записи за чуть более суток до начала фашистской агрессии против СССР Л.П.Берия был твёрдо уверен в том, что война неизбежна и начнётся она в самое ближайшее время. Так ли это было на самом деле? Попробуем разобраться. Если эти слова в дневнике принадлежат Л.П.Берии, то возникают вопросы: почему же он не приказал привести пограничные и внутренние войска на западной границе в состояние полной боевой готовности? Почему на сообщения перебежчика, немецкого солдата А. Лискова о том, что войска фашистской Германии в 4 утра 22 июня 1941 года нападут на СССР, он никак не отреагировал? Ответ может быть один: Берия, так же как и Сталин, был глубоко убежден в том, что Гитлер не решится в ближайшее время развязать агрессию против СССР. В подтверждение своих слов приведу всего лишь два примера.

21 июня 1941 года, выступая на совещании с офицерами 86-го (Августовского) пограничного отряда Белорусского пограничного округа, начальник Главного управления пограничных войск НКВД СССР генерал-лейтенант Г.Г.Соколов заявил следующее: «…вы обстановку на границе сами очень усложняете, никакой войны не предвидится, вы просто проявляете трусость и шлёте донесения, от которых несёт паникой, мы их направляем в ЦК партии, в Генштаб и Правительство. От ЦК партии, Правительства и Генерального штаба получаем замечания по вашим донесениям, поэтому мы приехали к вам и поедем на границу и проверим, какая обстановка на самом деле ночью и днём на заставах…»5. Надеюсь каждому понятно, что генерал-лейтенант Г.Г.Соколов озвучил не свою личную точку зрения по этому вопросу, а мнение руководства НКВД СССР и лично Л.П.Берии.

А вот небольшой отрывок из воспоминаний личного секретаря Л.П.Берии А. А.Гваришвили. Он свидетельствует, что «…осенью сорокового число донесений о подготовке Германии к войне продолжало расти, и я старался их обобщить так, чтобы выводы оставались тревожными, требовавшими принятия мер. Однажды нарком потребовал все последние донесения, бегло просмотрел их, сделал на некоторых короткие пометки «деза» (дезинформация. – А.С.) и, отдавая мне, сказал мне: «Много вранья. Стараются запугать». Я, воспользовавшись моментом, решил проверить себя: мне казалось, что Германия действительно готовится к войне. «Не могут же все, товарищ нарком, сообщать неправду». Лаврентий Павлович посмотрел на меня так, что у меня похолодела спина. «И ты веришь всему этому? Они отрабатывают свой хлеб. И не только хлеб, а кое-что ещё. Англия и Франция специально спланировали и активно проводят операцию по дезинформации, хотят запутать нас. К операции подключен даже премьер-министр Англии Черчилль».

После моего не совсем удачного зондажа нарком несколько дней не приглашал меня на доклад особо секретных документов – присылал работника по особым поручениям, тот молча брал красную папку и так же молча возвращал её обратно. Я перепугался: недоверие наркома для меня могло окончиться в лучшем случае лагерем…

Нарком при мне звонил начальнику Политуправления РККА А.И.Запорожцу и настоятельно требовал усилить борьбу с разрастающимися слухами о якобы готовящемся нападении немцев на СССР.

– Немедленно информируйте все политорганы Красной армии, штабы, разошлите своих политработников в войска с одной-единственной установкой: никакой войны с Германией не будет! Надо калёным железом выжигать все провакационные слухи. Распространителей слухов передавайте НКВД, а там с ними разберутся!

Теперь я видел, что нарком не остановится ни перед чем, если узнает, что кто-то верит в готовящееся нападение Германии; его лицо багровело, взгляд становился ещё грознее, как только он начинал говорить о слухах и провокациях. Он приказал немедленно арестовать одного очень опытного оперативного работника только за то, что тот позволил себе поразмышлять: «Первая мировая война была развязана Германией. Если разразится Вторая мировая, то её начнёт именно Германия».

…Я уже не знал, что делать с разбухшей папкой донесений о войне, а они всё прибывали и прибывали: от послов, секретарей, агентов, резидентов. Вечером не без боязни перешагнул кабинет наркома.

– Опять враньё принёс! – Он зло раскрыл папку, бегло просмотрел информацию, взял авторучку и написал: «В последнее время многие работники поддаются на наглые провакации и сеют панику. Секретных сотрудников «Ястреб», «Кармен», «Алмаз», «Верного» за систематическую дезинформацию стереть в лагерную пыль как пособников международных провакаторов, желающих поссорить нас с Германией. Остальных строго предупредить. Л. Берия. 21 июня 1941 года»…»6

Надеюсь, что эти два приведённых примера снимают всякие сомнения в том, что нарком внутренних дел Л.П.Берия до утра 22 июня 1941 года не верил в то, что Гитлер нападёт на СССР. Кстати, свидетельства подобного плана можно встретить также в воспоминаниях о войне бывшего командующего Черноморским флотом, вице-адмирала Ф.С.Октябрьского и одного из руководителей Украинского пограничного округа накануне войны, генерал-лейтенанта Н.А.Антипенко.

Вторая запись в так называемых дневниках относится к 9 июля 1941 года. После очередной встречи со Сталиным Берия, якобы, записал в своём дневнике: «…Коба говорит, твои Пограничники нас спасают. Все бы так воевали. Так что давай Лаврентий, формируй дивизии НКВД из пограничников. Нужны как воздух, больше чем воздух…». Далее С. Кремлёв, в развитие этой темы, утверждает, что дивизии НКВД формировались прежде всего за счёт лучшего кадрового состава Грузинского, Армянского, Азербайджанского, Казахского, Среднеазиатского, Туркменского и Забайкальского пограничных округов, а также уже обстрелянных воинов-пограничников, вышедших из окружения, из личного состава частей Ленинградского, Прибалтийского, Белорусского, Украинского и Молдавского пограничных округов. Итого – более 15 тыс. человек на 15 дивизий. «В июле-августе 1941 года, – пишет С. Кремлёв, – пограничные дивизии НКВД стали хребтом нашего отпора вермахту…»7. Любому человеку, прослужившему в пограничных войсках хотя бы срочную службу, очень лестно слышать подобные оценки боевой деятельности пограничников в годы войны. Беда лишь в том, что многое из «дневника» не соответствует действительности. Учитывая, что этот вопрос очень подробно мною будет рассмотреть в одной из глав этой книги, ограничусь лишь короткими общими замечаниями.

Во-первых, к моменту, когда рукой Л.П.Берии якобы делалась приведённая запись, он уже точно знал, что ему предстоит сформировать не 15 дивизий НКВД, а точно такое же число стрелковых дивизий для передачи их в состав Красной армии. А это, как известно, не одно и тоже.

Во-вторых, указанное количество стрелковых дивизий формировалось не только за счёт пограничников перечисленных выше округов, но и за счёт других войск НКВД СССР. А, как известно, наряду с пограничными войсками к ним также относились оперативные и конвойные войска, войска по охране железнодорожных сооружений и особо важных промышленных предприятий. Главному управлению пограничных войск было поручено сформировать всего лишь шесть стрелковых дивизий, выделив на эти цели не 15 тыс., а 9 тыс. военнослужащих8. Для формирования остальных дивизий поступило более 13 тыс. военнослужащих из других войск НКВД. Все эти нюансы, связанные с формированием 15 дивизий, Л.П.Берия знал в совершенстве, поэтому в своём дневнике вряд ли бы допустил подобные неточности.

Третья запись, которая вызвала у меня сомнение по поводу подлинности дневника Л.П.Берии, относится к 16 июля 1941 года. Звучит она так: «… Создаётся Резервный фронт. Командовать будет Георгий (Г.К.Жуков. – Прим. автора), если дойдёт до боя. А дойдёт. Шесть армий, из них четыре берут мои орлы (Генералы-пограничники Масленников, Хоменко, Ракутин, Долматов. – Прим. автора.)»9. Насчёт четырёх генералов-пограничников, возглавивших в тот период 24, 29, 30 и 31-ю армии, сказано верно. А вот в остальном запись в дневнике не соответствует действительности и вот почему. Резервный фронт (в составе пяти, а не шести армий), который возглавил генерал армии Г.К.Жуков, был создан лишь 30 июля 1941 года. Из этого следует, что на момент, когда Л.П.Берия якобы делал запись в своём дневнике, в Ставке ВГК об этом ещё даже не думали. По всей видимости, в данном конкретном случае речь идёт о создании Фронта Резервных армий. Но его возглавил не Г.К.Жуков, а бывший начальник Белорусского пограничного округа генерал-лейтенант И.А.Богданов. Не знать об этом Л.П.Берия, конечно же, не мог. Тем не менее, в своём дневнике он даже словом не обмолвился о столь показательном факте особого доверия Сталина к генералу его ведомства. На тщеславного Л.П.Берия это явно не похоже.

Но вот запись в указанном дневнике за 9 ноября 1943 года больше, чем другие, убедила меня в том, что все эти «дневники» липа. Цитирую: «Сообщили сегодня погиб Хоменко. На переднем крае, при обстреле, осколком сразу насмерть. Это у чекистов уже третья большая потеря. Саджая, Ракутин, а теперь Василий. Год в год с Алексеем. Теряем кадры. Вечная ему слава. Я бы Хоменко дал героя, но кто напишет представление? Жалко. А так не дадут»10.

Наверное, тот, кто писал эти псевдодневники, не знал о двух очень существенных моментах, которые Л.П.Берия знал в деталях и упустить их в своих дневниковых записях никак не мог.

Во-первых, если говорить о погибших генералах НКВД на тот момент, то их было не три, а, как минимум, четыре. К троим, названным им, следует добавить ещё генерал-лейтенанта И.А.Богданова. В начале войны, как уже отмечалось ранее, он занимал должность начальника Пограничных войск НКВД БССР, затем командующего фронтом Резервных армий, командующего 39-й армией Калининского фронта, а впоследствии – заместителя командующего этой армии. Он погиб 22 июля 1942 года при выходе из окружения северо-западнее г. Вязьмы.

И, во-вторых, это обстоятельство, якобы, гибели самого генерал-лейтенанта В.А.Хоменко, командующего 44-й армией 4-го Украинского фронта. В директиве ГКО за подписью Сталина от 7 ноября 1943 года по этому поводу сказано следующее: «6 ноября командующий 44-й армией генерал-лейтенант Хоменко и командующий артиллерией генерал-майор Бобков при выезде в штабы корпусов потеряли ориентировку, попали в район расположения противника, при столкновении с которыми в машине, управляемой лично Хоменко, заглох мотор, и эти лица были захвачены в плен со всеми находящимися при них документами»11. После этого происшествия Сталин распорядился расформировать управление 44-й армии и передать её соединения и части в состав других объединений фронта.

Об этом факте упоминается в мемуарах маршала СССР С.С.Бирюзова «Когда гремели пушки». Другими словами, об этом позорнейшем случае знали сотни и даже тысячи людей, а нам предлагают поверить в то, что руководитель НКВД по истечении двух суток после произошедшего «ЧП» об этом ничего не знает и со спокойной совестью пишет в своем дневнике, что генерал Хоменко достоин звания Героя Советского Союза. Полный абсурд.

К этому следует добавить, что в «дневниках Берии» ничего не сказано о задержании на участке 90-го (Владимир-Волынского) погранотряда Украинского округа немецкого перебежчика ефрейтора А. Лискова, который первым сообщил о том, что в 4.00 22 июня 1941 года начнётся война. Ни слова не сказано о том, что 25 июня руководством страны было принято решение о создании института начальников войск по охране тыла Действующей армии и о передаче в подчинение командующих фронтов всех войск НКВД СССР, находящихся в прифронтовой полосе. А ведь именно вечером этого дня Л.П.Берия, вместе с начальником Главного управления пограничных войск НКВД СССР генерал-лейтенантом Г.Г.Соколовым около часа провёл в кабинете Сталина, где решался этот вопрос. Не нашли никакого отражения в «дневниках Берии» и другие, весьма заметные события в деятельности пограничных войск и других войск НКВД СССР в годы войны.

Следует также отметить, что сторонники подобных взглядов на роль Л.П.Берии в истории страны настойчиво проводят линию на охаивание Красной армии и её генералитета в той войне и чрезмерную, порой надуманную, героизацию органов и войск НКВД. Тон дискуссии представителей этой группы историков отличается грубостью и агрессивностью по отношению к оппонентам, безаппеляционностью суждений, что вряд ли способствует поиску правдивых ответов на сложные вопросы той эпохи.

Эти и другие факты невольно наводят на мысль о том, что отдельные группы исследователей Великой Отечественной войны пытаются использовать авторитет пограничных войск того времени в своих, узкокорыстных политических интересах. Таким способом они пытаются реабилитировать в общественном сознании не только Сталина, но и его верного соратника Берию.

II

Если говорить о вкладе историков Пограничной службы ФСБ России в исследование темы Великой Отечественной войны и участия пограничников в боевых действиях с немецко-фашистскими захватчиками, то нужно признать, что за последние 25 лет сделано в общем-то немало.

Внимание учёных и любителей истории пограничной службы ФСБ России привлекли такие работы, как: Г.П.Сечкин «Граница и война. Пограничные войска в Великой Отечественной войне советского народа 1941—1945» (М.1993); «Пограничные войска СССР в годы Второй мировой войны 1939—1945» (М.1995); «На страже границ Отечества. История пограничной службы: краткий очерк» (М.1998); «На страже границ Отечества. Пограничные войска России в войнах и вооружённых конфликтах ХХ века» (М.2000); двухтомник «Пограничная служба России. Энциклопедия» (М.2008—2009); «Испытанные войной: пограничные войска. 1939—1945гг.» (М.2008); В.В.Терещенко «На охране рубежей Отечества» (М.2008); В.М.Селезнёв «Актуальные проблемы пограничной истории России и СССР XX века» (М.2008); И.И.Петров «1941. Пограничники в бою. Они не сдавались в плен» (М.2008). Богатством первоисточников и большим количеством воспоминаний участников боёв на границе отличается книга Ю. Кисловского «Победа зарождалась в боях на границе» (М.2005). С интересом читается книга В. Боярского и А. Цветкова «Хронотон генерала Масленникова. Забытый полководец» (М.2010) и ряд других.

Необходимо отметить, что в этих работах заметно стремление авторов более глубоко и, главное, критически осмыслить некоторые факты и события Великой Отечественной войны, целесообразность тех или иных решений руководства страны, Наркомата обороны и Генерального штаба Красной армии, деятельность руководства НКВД и пограничных войск в то непростое время, а также роль пограничников в тех или иных сражениях.

Особенно это касается работы доктора военных наук, профессора Г.П.Сечкина «Граница и война. Пограничные войска в Великой Отечественной войне советского народа 1941—1945 гг.», а также научного труда коллектива авторов под руководством доктора исторических наук В.И.Боярского «Пограничные войска СССР в годы Второй мировой войны 1939—1945». Если в первой работе автор во многом повторил содержание своей прежней работы под названием «Советские пограничные войска в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. и возможные их действия в современных операциях», изданной в 1976 году для узкого круга читателей, так как она имела гриф «Совершенно секретно», то вторую работу можно с полным основанием рассматривать как новаторский подход к освещению основных событий предвоенного периода, а также участия пограничных войск в сражениях Великой Отечественной войны. В ней впервые было сказано о том, что сталинские оценки объективных и субъективных факторов катастрофического для Красной армии начала войны и её успехов на завершающем этапе до сих пор не переосмыслены и бездумно повторяются в исторических работах и учебных пособиях. Что продолжают выходить книги ведомственных учёных, где история пограничных войск практически полностью совпадает с её советской версией, где есть установки, подкреплённые не анализом объективной реальности, а лишь подходящими цитатами из мемуаров советских и немецких полководцев.

Справедливой критике подвергались те исторические работы, в которых допускалось много преувеличений, где сплошь и рядом заставы и небольшие подразделения успешно отражали многократные атаки хорошо вооружённого врага, нанося ему в ряде случаев десятикратные потери по сравнению со своими. Не был обойдён вниманием и тот факт, что погранвойска западных округов, за редким исключением, не были приведены в состояние полной боевой готовности, не были эвакуированы семьи офицеров, что привело в первый же день войны к неоправданным потерям личного состава, а жён и детей пограничников – к отправке в фашистские концлагеря. Также в этой работе впервые было сказано о том, что боевые действия пограничных войск на западном участке границы не оказали заметного влияния на темп наступательных действий фашистских войск в первый день войны, так как основная их масса легко обтекала очаги обороны застав и комендатур и уходила вперёд, не задерживаясь.

Но может быть самым главным достоинством этой исторической работы является вывод о том, что с передачей личного состава или даже целых частей в состав действующей армии, ВМС, ВВС, охраны тыла (с приобретением ими самостоятельного статуса в апреле 1942 года), рассмотрение их деятельности применительно к истории погранвойск должно прекращаться. Другими словами, впервые было сказано, что пограничные войска как отдельный вид войск НКВД СССР с конца апреля 1942 года в боевых действиях на фронтах Великой Отечественной войны участия уже не принимали12. К сожалению, о причинах, побудивших Сталина передать функции охраны тыла ДКА, сперва внутренним, а затем специально созданным для этих целей войскам НКВД, авторы указанной работы обошли молчанием.

Отмечая несомненные заслуги названных мною авторов в новом прочтении истории участия пограничных войск в Великой Отечественной войне, тем не менее, следует сказать, что перечисленные ранее работы по структуре, содержанию и политическим оценкам многих событий того времени очень похожи на те, которые были изданы в 70—80-е годы прошлого столетия. А те, в свою очередь, ненамного отличаются от публикаций на эту тему в журнале «Пограничник» за 1944—1946 годы. Первой на эту тему появилась статья контр-адмирала С. Воробьёва «Моряки-пограничники в обороне Сталинграда»13. После завершения войны были опубликованы серия исторических очерков В. Шевченко «Войска НКВД СССР в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»14, а в 1946 г. – его же статья «Четверть века на охране государственной границы»15, в которой вопросам участия пограничников в Великой Отечественной войне было уделено значительное внимание. Следует отметить, что все эти публикации вплоть до конца 60-х годов оставались, по сути, наиболее полным исследованием проблем истории пограничных войск военного времени. В силу этих и ряда других причин, ранее перечисленные мною работы современных пограничных историков в своей совокупности сохранили такие недостатки послевоенного прошлого, как фактологические ошибки; чрезмерная героизация подвигов пограничников; гипертрофия чувства их любви и преданности партии большевиков; принижающий значение нашей Победы подход к изображению противника как глупого и слабого, которого можно было одним только стрелковым оружием уничтожать сотнями и тысячами, при этом, не неся своих потерь. Но если в советский период для исследователей практически полностью были закрыты все архивы, что, естественно, затрудняло их работу над книгами, монографиями и диссертациями, то после 1991 ситуация в стране в корне изменилась. К сожалению, она незначительно отразилась на содержании большинства исторических работ об участии пограничников в сражениях Великой Отечественной войны.

Чтобы быть предельно объективным в своих оценках, предлагаю читателям более подробно остановиться на тех ошибках, которые, на мой взгляд, значительно снижают ценность исследований учёными Пограничной службы ФСБ России вопросов участия пограничников в сражениях Великой Отечественной войны.

Прежде всего следует отметить, что структура практически всех исторических работ за последние несколько десятилетий не претерпела каких-либо принципиальных изменений. Как правило, все они состоят из таких глав, как: пограничные войска накануне Великой Отечественной войны; в первых приграничных боях; в составе Действующей армии; действия пограничников в тылу врага; охрана государственной границы в годы войны; и участие пограничников в войне с Японией. В некоторых из этих глав рассмотрен ряд других, более мелких вопросов. К примеру, такие, как участие пограничников в советско-финляндской войне, в оборонительных боях 1941—1942 гг., в охране тыла Действующей Красной армии и ряд других.

Все перечисленные вопросы, на мой взгляд, вполне обоснованно исследуются в работах пограничных историков. А вот присутствие в них, в виде отдельных подразделов, тем, связанных с участием пограничников в партизанском движении, с организацией подготовки офицерских кадров и медицинского обеспечения в годы войны, а также освещения вопросов боевых действий морских и авиационных частей пограничных войск в сражениях Великой Отечественной войны, на мой взгляд, явно «притянуты за уши». К примеру, какое отношение к боевой деятельности пограничных войск в годы войны имеет проблема подготовки офицерских кадров? Как известно, в предвоенный период этими вопросами поочерёдно занимались Управление оперативных войск, затем специально созданное Управление учебными заведениями войск НКВД, а в годы войны – Главное управление внутренних войск. ГУПВ НКВД с февраля 1941 года к этим вопросам не имело никакого отношения. Или взять такой вопрос, как участие в войне морских и авиационных частей западных пограничных округов. Ведь практически все они с началом боевых действий на советско-германском фронте перешли в оперативное подчинение командования Военно-воздушных сил РККА и Военно-Морского флота, а затем вошли в их состав. Из этого следует, что и героические, и трагические страницы их боевой истории остались в летописи соединений и частей Красной армии и Военно-Морского флота, а не пограничных войск НКВД СССР. Это, конечно, не относится к авиационным и морским частям пограничных войск, принимавших участие в войне с Японией, а также к 1-му истребительному полку пограничных войск, созданному в сентябре 1941 года в составе отдельной авиационной бригады ПВ НКВД СССР.

То же самое можно сказать и об участии пограничников в партизанском движении. Нет никакого сомнения в том, что некоторое их число сражалось в рядах народных мстителей в тылу врага. За совершённые подвиги в боях с оккупантами несколько бывших пограничников были удостоены звания Героя Советского Союза, сотни других – были награждены орденами и медалями. Но какое они имеют отношение к истории пограничных войск? Как известно, все партизаны в своей практической деятельности руководствовались приказами и директивами Центрального штаба партизанского движения, а не ГУПВ НКВД СССР. К государственным наградам их также представлял ЦШПД. Все бывшие пограничники, погибшие в боях за Родину в составе партизанских отрядов, по окончании войны не были включены в общую статистику потерь пограничных войск.

Нельзя также не отметить, что вся деятельность руководства НКВД СССР по укреплению пограничных войск накануне войны, а также их непосредственное участие в боевых действиях с немецко-фашистскими захватчиками, во всех исторических работах, как и ранее, подаётся в основном в положительном плане.

Абсолютное большинство современных исследователей того периода утверждают, что ещё 18—20 июня 1941 года пограничные части западных пограничных округов были приведены в состояние полной боевой готовности, а с началом войны – переданы в оперативное подчинение командования Красной армии. В некоторых исторических работах проводится мысль о том, что первые боестолкновения пограничных нарядов с мелкими группами регулярных войск Германии и её союзников начались ещё за 3—4 часа до начала фашистской агрессии. Подобных примеров в прочитанных книгах я насчитал несколько десятков. По версии современных исследователей, все пограничные заставы западных округов после мощного артиллерийского обстрела, были атакованы ударными группами пехоты противника численностью до пехотного батальона при поддержке танков и авиации. И, тем не менее, несмотря на такое подавляющее численное превосходство противника, пограничники, якобы, без поддержки частей Красной армии, стойко обороняли свои позиции от нескольких часов до нескольких суток. После этого, как правило, следует утверждение, что в неравных боях с врагом почти весь личный состав пограничных застав погиб, а в плену оказывались единицы, и то в бессознательном состоянии. Затем идут описания конкретных примеров мужества и героизма военнослужащих и подразделений западных пограничных округов.

Однако судя по некоторым документам, а также мемуарам как советских, так и немецких военачальников, в действительности всё обстояло несколько по-другому. К примеру, до сих пор документально так и не подтверждён факт заблаговременного перевода пограничников в полную боевую готовность. Наоборот, есть свидетельства участников первых боёв на границе, как с немецкой, так и с нашей стороны, которые свидетельствуют об обратном.

К примеру, бывший начальник штаба 4-й немецкой армии генерал Г. Блюментритт утверждает, что за несколько часов до начала войны на советском берегу Буга «между Брестом и Ломжей всё было тихо. Пограничная охрана русских вела себя как обычно…»16.

С этой оценкой солидарен и бывший начальник штаба 4-й армии Западного фронта генерал-полковник Л.М.Сандалов. В своих воспоминаниях он также отмечает, что «никаких мер по приведению войск в боевую готовность вечером 21 июня на брестском направлении не проводилось… Брестский пограничный отряд нёс обычную службу…»17.

Бывший начальник 86-го Августовского пограничного отряда Пограничных войск НКВД БССР генерал-майор в отставке Г.К.Здорный также заявил, что «…до самого часа вторжения немецких войск мы, пограничники, несли службу в обычном порядке…»18.

Наконец, известный историк пограничных войск, доктор военных наук профессор Г.П.Сечкин неоднократно в своих работах подчёркивал, что за несколько дней и даже несколько часов до вторжения немецких войск «никто не осмелился дать распоряжение о приведении застав и комендатур в полную боевую готовность и заблаговременном занятии личным составом оборонительных сооружений…»19.

К этому следует добавить, что за 1—2 суток до начала войны в некоторых пограничных отрядах был даже отменён усиленный вариант охраны государственной границы. А вот в оперативное подчинение командования Красной армии ряд пограничных округов на западной границе перешли не 22 июня, а ещё 12 июня 1941 года20.

Если говорить о боестолкновениях пограничников с подразделениями регулярных немецких войск за несколько часов до начала войны, то следует сказать, что документально подтверждён всего лишь один такой инцидент на участке 11-й заставы 86-го (Августовского) погранотряда Белорусского пограничного округа21.

Ни в коей мере не отрицая многочисленных примеров мужества и героизма пограничников в первые дни войны, тем не менее следует отметить, что на ряде участков западной границы вражеские войска вообще не заметили какого-либо сопротивления с их стороны. Именно поэтому начальник генерального штаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдер в своём дневнике утром 22 июня 1941 года, обобщив поступившие с восточного фронта доклады командующих групп войск, дал следующую оценку боевым действиям немецких войск при переходе советско-германской границы: «…Пограничные мосты через Буг и другие реки всюду захвачены нашими войсками без боя и в полной сохранности… Наши патрули, не встретив сопротивления, переправились через Прут между Галацем и Хоши и между Хоши и Яссами. Мосты в наших руках… Охрана самой границы была в общем слабой… Наши наступающие дивизии всюду, где производилось наступление… продвинулись с боем в среднем на 10—12 км…»22.

Судя по этим словам, на ряде участков границы пограничники в момент начала войны вообще как бы отсутствовали, а на других – они просто не были готовы к отражению внезапного нападения врага.

Теперь более подробно поговорим о тех фактологических ошибках, которые на мой взгляд, серьёзно искажают общую картину участия пограничных войск НКВД СССР в Великой Отечественной войне. Прежде всего следует отметить, что до сих пор нет ясности в отношении общей численности группировки пограничных войск на западной границе к началу войны. К примеру, в книге «Испытанные войной. Пограничные войска. 1939—1945 гг.» приводятся такие цифры: общая численность всех пограничных войск на 21.06.1941 г. составляла 167 525 чел., а на западной границе – 87 459. Но чуть ранее, на стр. 67, говорится о том, что перед началом войны на западе «решением НКВД и ГУПВ было сосредоточено 60 процентов общей численности пограничных войск». Проведя не очень сложные арифметические расчёты, мы получим совсем другую численность пограничных войск на западной границе – около 100 тыс. человек. Кстати, именно такая численность группировки пограничных войск указана и в первом томе нового 12-томного издания по истории Великой Отечественной войны. К этому следует добавить, что в работах известных историков Р. Иринархова и Д. Гланц говорится о том, что численность группировки пограничных войск на западной границе к началу войны составляла около 127 тыс. человек23.

Чтобы как-то обосновать подобные нестыковки с численностью личного состава, в общую группировку войск в западных пограничных округах историки включили 11 полков оперативных войск НКВД СССР. Но ведь хорошо известно, что с февраля 1941 г. оперативные части из состава пограничных войск были выведены, а для руководства их деятельностью было создано Управление оперативных войск. Поэтому включать их в состав западных пограничных округов будет в корне неверно. При этом никто не хочет замечать того очевидного факта, что ещё в середине мая 1941 года Главное управление пограничных войск НКВД СССР практически во всех пограничных округах приступило к формированию 11 полков (резервных пограничных, стрелковых и кавалерийских), а также 6 отдельных стрелковых батальонов и одного отдельного кавалерийского эскадрона общей численностью более 25 тыс. человек24.

Их боевое слаживание проводилось практически во всех западных округах, за исключением Украинского пограничного округа и официально было закончено 26 июня 1941 года. К слову сказать, личный состав 4-х вновь образованных полков и 2-х батальонов на западе СССР уже с первых дней войны привлекался к выполнению некоторых служебно-боевых задач.

О том, что в этом вопросе много нелепостей, свидетельствуют и разные точки зрения на численность некоторых пограничных округов накануне 22 июня 1941г. К примеру, в большинстве исторических трудов численность пограничных войск НКВД Молдавской ССР оценивается в 9 910 человек25. Однако в книге другого известного историка приводится цифра почти в три раза больше – 27 тыс. человек26.

Историки Пограничной службы так запутали вопрос относительно общей группировки пограничных войск на западной границе СССР накануне войны с Германией, что даже в серьёзных научных трудах авторы, ссылающиеся на их работы, допускают непростительные ошибки. К примеру, в одном из томов фундаментального научного издания «Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне» по этому поводу говорится, что 22 июня 1941 года «…передовым отрядам ударных группировок гитлеровского вермахта противостояли оснащённые лёгким стрелковым оружием 53 пограничных отряда и 9 отдельных пограничных комендатур…». В данном случае ссылка сделана на «Книга памяти пограничников, погибших и без вести пропавших в годы Великой Отечественной войны 1941—1945. Т.1, -М.: Граница, 1995. -с.10.».

По неизвестным причинам, в число 53-х пограничных отрядов попали и сухопутные пограничные отряды оснащённые лёгким стрелковым оружием и отряды пограничных судов, как известно, имеющие в своём составе корабли с артиллерийским вооружением. Это, во-первых. Во-вторых, на самом деле в первый день войны только 19 пограничных отрядов из 49, расположенных на Западном театре военных действий, вступили в смертельную схватку с врагом. Ещё 22 сухопутных пограничных отряда начали принимать участие в боевых действиях с 26—29 июня 1941 года, а остальные ещё позже. Таким образом, в первый день войны 53 пограничных отряда никак не могли отражать нападения передовых отрядов ударных группировок гитлеровского вермахта. В этом вопросе даже не специалисту не трудно разобраться, однако на протяжении многих десятилетий эта ошибочная формулировка кочует по страницам исторических изданий.

Немало досадных ошибок авторы исторических исследований допускают при освещении деятельности пограничных войск НКВД СССР по охране тыла Действующей армии.

К примеру, существует мнение, что назначение начальников войск охраны тылов всех фронтов произошло 25 июня 1941 года на основании постановления Совета Народных комиссаров СССР. Другие с этим не согласны и, в свою очередь, заявляют, что заместитель наркома внутренних дел генерал-лейтенант И.И.Масленников лично своим приказом от 26 июня 1941 года произвёл все эти назначения. При этом и те, и другие придерживаются той точки зрения, что для выполнения задач по охране тыла Действующей армии в этот период было выделено 48 пограничных отрядов, 10 отдельных комендатур, 4 резервных пограничных полка, 2 отдельных резервных пограничных батальона и ещё 23 части обеспечения27. Другими словами – практически все войска, входившие накануне войны в состав восьми западных пограничных округов. Также утверждается, что руководство войсками по охране тыла Действующей армии в первые месяцы войны осуществляло Главное управление пограничных войск.

На самом же деле всё обстояло совсем иначе. 25 июня 1941 года Политбюро ЦК ВКП (б) утвердило постановление СНК СССР об организации института фронтовых и армейских начальников охраны войскового тыла. Этим же постановлением только начальник пограничных войск НКВД генерал-лейтенант Г.Г.Соколов был назначен начальником охраны войскового тыла Западного фронта28. Во исполнение названного постановления, нарком внутренних дел СССР Л.П.Берия 26 июня 1941 года внёс на рассмотрение Ставки Главного Командования предложения по персональному составу начальников охраны тыла остальных фронтов, а 28 июня – по составу группировок войск НКВД, передаваемых в их оперативное подчинение. Всего для охраны войскового тыла пяти фронтов, наряду с другими частями и соединениями войск НКВД, было выделено 36 пограничных отрядов, 4 резервных пограничных полка и 2 резервных пограничных батальона, общей численностью 58,2 тыс. военнослужащих. При этом в документе, направленном в Ставку, особо подчёркивалось, что «…все начальники охраны войсковых тылов с приданными им войсками передаются в подчинение командующих фронтов…»29. Приказом Ставки ГК от 29 июня 1941 года №0098 предложение Л.П.Берия были утверждены. Именно поэтому заместитель наркома внутренних дел генерал-лейтенант И.И.Масленников на оперативной сводке ГУПВ НКВД СССР №44 наложил резолюцию следующего содержания: «Тов. Яценко. Сводки по западу не выпускать. После оперативного подчинения войск командованию фронтами, ГУПВ заниматься охраной границы, руководить войсками только на территории, где нет боевых действий. 28.06. Масленников»30.

Таким образом, с этого момента ГУПВ НКВД СССР пограничными частями, переданными в состав войск по охране тыла Действующей армии, уже практически не руководило.

Подтверждением этому может служить также тот факт, что по состоянию на 1 июля 1941 года штатная численность пограничных войск НКВД СССР по сравнению с предвоенным периодом уменьшилась более чем в 2,5 раза и составила всего лишь 70 957 человек31. В это число вошёл личный состав только тех пограничных округов, которые охраняли границу на Юге страны, в Средней Азии, Казахстане, Забайкалье и на Дальнем Востоке.

Немало ошибок и неточностей в работах ведомственных историков, на мой взгляд, допущено при освещении участия пограничников в тех или иных сражениях Великой Отечественной войны.

На протяжении уже многих десятилетий в их трудах утверждается, что в обороне г. Одессы активное участие принимал личный состав 2-го (Каларашского), 25-го (Кагульского), 79-го (Измаильского), 26-го (Одесского) и маневренная группа 23-го (Липканского) пограничных отрядов, а также сформированный на базе 26-го погранотряда, 26-й сводный пограничный полк32. Но имеющиеся на сегодняшний день архивные документы позволяют сделать вывод о том, что в составе советских войск, оборонявших Одессу, находились лишь 26-й (Одесский) погранотряд неполного состава и около 150 военнослужащих 79-го (Измаильского) пограничного отряда. Остальные же части в этот период сражались с врагом несколько севернее, в районе городов Умань, Николаев, Кривой Рог и Кировоград33.

Не соответствует действительности и утверждения историков о создании в этот период на базе 26-го (Одесского) пограничного отряда 26-го пограничного полка НКВД СССР. Такой полк в составе действующей армии появился лишь в марте 1942 года на Таманском полуострове. А в обороне г. Одессы принимал участие 26-й стрелковый полк НКВД. Как удалось установить, в состав указанного полка, наряду с военнослужащими Одесского пограничного отряда, вошёл личный состав 27-го полка НКВД по охране железнодорожных сооружений, 249-го отдельного конвойного батальона НКВД, Одесского пересыльного пункта, а также около 100 человек из состава 5-й погранкомендатуры 79-го (Измаильского) погранотряда. Несколько позже, 26 стрелковый полк НКВД был переименован в 1331-й стрелковый полк, вошедший в состав 421-й СД Красной армии. Именно поэтому следует признать ошибочной точку зрения ряда историков о том, что за образцовое выполнение заданий командования, мужество и героизм, проявленные при обороне г. Одессы, 26-й сводный пограничный полк был награжден орденом Красного Знамени. Представление о награждении было оформлено на 26-й (Одесский) пограничный отряд, однако пока оно ходило по инстанциям, на его базе в марте 1942 года был сформирован 26-й пограничный полк, который приступил к охране тыла Крымского фронта на Таманском полуострове. Поэтому боевая награда и была вручена этому пограничному полку34.

Изучая другие страницы служебно-боевой деятельности Одесского погранотряда, можно с удивлением узнать, что до самого оставления советскими войсками Одессы он продолжал охранять государственную границу от устья Дуная до г. Скадовска35. При этом авторы никак не объясняют, каким образом пограничники могли охранять границу на территории, занятой противником? Ведь Одесса уже к середине августа 1941 года была полностью блокирована с суши, и её снабжение осуществлялось исключительно по морю.

Немало ошибок и неточностей допущено и при освещении действий пограничных войск при обороне Севастополя. К примеру, читая некоторые исторические работы, может сложиться мнение, что 4-я Крымская стрелковая дивизия пограничных войск НКВД, созданная в начале войны, участвовала в боях на севере полуострова в районе Турецкого вала. Но там её никогда не было. С момента её создания она прикрывала Крымский полуостров со стороны моря от возможных морских десантов противника. И лишь после того как фашистские войска развернули наступление на юг полуострова, дивизия получила приказ с рубежа северных склонов Крымских гор (вдоль шоссе Симферополь-Феодосия) прикрыть отход Приморской армии на Алушту и далее на Севастополь. После четырех дней тяжелых боев, дивизия, понеся большие потери в личном составе, к середине ноября практически прекратила свое существование.

Также не соответствует действительности утверждение о том, что 4-я Крымская пограничная дивизия в октябре 1941 года была преобразована в 184-ю стрелковую дивизию пограничных войск НКВД36. Такой дивизии в составе войск, обороняющих г. Севастополь, не было. А была 184-я стрелковая дивизия Красной армии 2-го формирования. В её состав вошли не только пограничники, но и остатки других частей войск НКВД, а также мобилизованные жители Крыма. Нельзя также согласиться и с утверждением о том, что после выхода из окружения остатков этой дивизии (около 1 тыс. человек) на её базе был сформирован 456-й отдельный сводный пограничный полк под командованием подполковника Г.А.Рубцова37. Такого полка в районе Севастополя также не было, а был 456-й стрелковый полк в составе 109-й СД Красной армии, которым командовал указанный офицер-пограничник. В подтверждение своих слов предлагаю читателям ознакомиться с очень интересным архивным документом. Ниже приводится его ксерокопия.

Благодаря этому документу можно достаточно точно определить, к какому силовому ведомству относился полк, которым командовал подполковник Г.А.Рубцов, а также как погиб этот отважный офицер. К слову сказать, фамилии подполковника Г.А.Рубцова нет в «Книге памяти пограничников, погибших и без вести пропавших в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.».

Когда речь заходит об участии пограничников в обороне Севастополя, не следует забывать и о том, что в середине ноября 1941 года Управление Черноморского пограничного округа, передав остатки своих войск командованию Приморской армии, было эвакуировано в г. Новороссийск Краснодарского края. Туда же были вывезены основные архивы и боевые знамёна большинства пограничных частей, в том числе 26-го (Одесского) пограничного отряда. Именно поэтому вести речь в исторических исследованиях об участии пограничников в обороне Севастополя после 15 ноября 1941 года вряд ли будет уместно.

Несколько досадных ошибок допущено при освещении боевых действий пограничников при обороне Киева и Москвы. В первом случае среди участников обороны столицы Украины почему-то не оказалось 95-го и 97-го пограничных отрядов, а вместо 42-го резервного пограничного полка указан 43-й резервный погранполк38. Среди пограничных частей, участвовавших в обороне Москвы, ошибочно указан 132-й пограничный полк. Полк с таким номером появился в составе действующей армии только в апреле 1943 года39.

В одной из последних фундаментальных исторических работ пограничных учёных утверждается, что под Москвой пограничники сражались также в составе 24-й армии и 75-й особой морской стрелковой бригады, якобы входившей в состав 316-й стрелковой дивизии под командованием генерал-майора И.В.Панфилова40. В каком количестве и где сражались пограничники, к сожалению, не уточняется. На самом деле всё это не что иное, как очередные выдумки некоторых исследователей.

Кроме командующего 24-й армией 1-го формирования генерал-майора К.И.Ракутина, да может быть ещё нескольких офицеров, в выше перечисленных соединениях никто больше не имел никакого отношения к пограничным войскам.

Уже стало хрестоматийным утверждение историков о том, что в первые три месяца войны пограничные части Прибалтийского, Белорусского, Украинского и Молдавского пограничных округов оказались обескровленными, в силу чего приказом НКВД от 25.09.1941г. было расформировано 58 частей, в том числе 13 погранотрядов (2, 12, 20, 22, 86, 88, 93, 94, 95, 97, 105, 106 и 107), 2 погранполка (42-й и 43-й) и 4 отдельных погранкомендатуры. К сожалению, и в этом вопросе допущен ряд ошибок. К примеру, 2-й пограничный отряд не был расформирован, а был преобразован во 2-й пограничный полк, который успешно провоевал до конца войны. В этот период были расформированы всего лишь 45 пограничных частей, в том числе десять пограничных отрядов (12, 20, 22, 86, 88, 93, 94, 105, 106 и 107) и Коломыйская отдельная погранкомендатура. И только в октябре-декабре 1941 года были также расформированы 95-й и 97-й погранотряды, 43-й пограничный полк, 2, 3, 4 и 5-я отдельные погранкомендатуры и ещё несколько более мелких частей. К семнадцати погранполкам, образованных на базе пограничных отрядов, следует также добавить ещё два полка, созданных на базе 37-го и 38-го резервных пограничных полков, а также 95-й пограничный полк особого назначения. О них историки почему-то забыли упомянуть41.

Читая работы некоторых историков, можно узнать, что для охраны тыла Южного фронта привлекались сначала бригада, а затем дивизия милиции, созданная из личного состава рабоче-крестьянской милиции Львовской, Николаевской, Одесской, Кировоградской и ряда других областей Украины. Наряду с этим, вне исторических исследований ученых оказалась боевая деятельность такого крупного пограничного соединения в составе того же Южного фронта, как Противодесантной бригады пограничных войск.

Судя по архивным документам, в это соединение были включены 43-й резервный пограничный полк, полк милиции и пять особых пограничных батальонов. Просуществовала эта бригада чуть более двух месяцев, тем не менее, за мужество и героизм в боях заслужила высокую оценку командования Южного фронта42.

Надеюсь, что приведенных примеров достаточно для того, чтобы усомниться в достоверности многих сведений, приведенных в работах историков, по поводу тех или иных соединений и частей пограничных войск, участвовавших в боевых действиях на различных фронтах Великой Отечественной войны.

Следует также отметить, что в работах пограничных историков немало лестных слов сказано о высшем командном и политическом составе пограничных округов, а так же о руководителях войск НКВД СССР того периода. При этом недвусмысленно проводится мысль о более высоком их профессиональном и морально-психологическом уровне подготовки по сравнению с командирами и политработниками Красной армии.

Не ставя под сомнение в целом этот вывод, тем не менее, нужно отметить, что некоторые перемещения генералов-пограничников в первые месяцы войны наводят несколько на другие размышления. Говоря о том, что в состав образованного Фронта резервных армий вошли 6 общевойсковых армий, четырьмя из которых (24, 29, 30, 31) командовали генералы-пограничники, нигде не упоминается о том, что двое из них – В.А.Хоменко и В.И.Долматов – за неудачное руководство подчинёнными войсками от занимаемых должностей вскоре были освобождены. Более того, генерал-майор В.И.Долматов в середине октября 1941 года был предан суду Военного трибунала за якобы «крупные упущения в управлении войсками при обороне Ржева». Но в ходе судебных разбирательств он был оправдан. Тем не менее, выше должности командира стрелковой дивизии он уже в годы войны не поднимался.

Ещё трагичнее сложилась судьба бывшего начальника погранвойск НКВД Украинской ССР генерала В.А.Хоменко, который по своей глупости в ноябре 1943 года угодил в плен к немцам.

Назначенный в начале июля 1941 года командующим Фронтом резервных армий, генерал-пограничник И.А.Богданов пробыл на этом посту всего три с половиной недели, а по истечении ещё нескольких месяцев был понижен в должности до заместителя командующего 39-й армией. Как известно, он погиб в июле 1942 г. при выходе из окружения северо-западнее г. Вязьмы.

Немало возникает вопросов и при более внимательном изучении должностных перемещений первых лиц войск НКВД СССР и Главного управления пограничных войск генерал-лейтенантов И. И. Масленникова и Г. Г. Соколова в первые дни войны.

Объяснять приведённые назначения можно по-разному, но факт остаётся фактом – не все генералы пограничных войск НКВД СССР выдержали испытание высокими должностями в рядах Красной армии. К слову сказать, стрелковыми дивизиями и корпусами бывшие офицеры-пограничники командовали значительно лучше, о чём свидетельствует тот факт, что более 15 из них за годы войны были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

К этому следует добавить, что вполне обоснованно отмечая в своих исторических исследованиях более высокий уровень политико-морального состояния офицеров-пограничников в сражениях первого периода Великой Отечественной войны, по сравнению с командирами Красной армии, историки, на мой взгляд, нередко теряют чувства меры в этом вопросе. Если судить по их работам, то невольно складывается мнение о том, что в плен командиры и политработники пограничных войск никогда не сдавались, что среди них не было трусов и предателей своей Родины. К большому сожалению, это не так. Как свидетельствуют архивные документы, только в штабе Русской освободительной армии (РОА) генерала Власова в годы войны проходили службу несколько офицеров пограничных войск НКВД СССР. Среди них майор-пограничник А.Ф.Чикалов, занимавший в штабе власовской армии должность начальника отделения контрразведки в отделе безопасности, сотрудники этого отдела капитан Лапин (псевдоним «Славин»), до войны проходивший службу в разведотделе одного из отрядов Тихоокеанского пограничного округа, а также старший лейтенант А.К.Каргин – бывший начальник одной из застав 2-го (Каларашского) пограничного отряда Молдавского округа43.

Судя по числу осуждённых пограничников к высшей мере наказания в 1944—1946 гг., число тех, кто смалодушничал и пошёл на сотрудничество с немецкими оккупантами в годы войны, исчисляется несколькими сотнями человек. Среди них оказался и один «воспитанник» пограничных войск НКВД СССР. Речь идёт о комбриге И.Г.Бессонове, который задолго до генерала А.А.Власова, добровольно сдавшись в плен, активно сотрудничал с немецкими властями44. Правда, об этом в своих трудах историки пограничной службы не обмолвились ни разу.

И.Г.Бессонов родился в Перми 24 августа 1904 года в семье рабочих. В 1916 году окончив четырёхклассное городское училище, начал работу на лесопилке. В 1920 году добровольцем вступил в Красную армию. Проходил службу в канцелярии 133-го отдельного батальона связи, с 1922 года служил делопроизводителем в артиллерийском дивизионе 57-й стрелковой дивизии.

В 1926 году поступил в Тверскую кавалерийскую школу имени Коммунистического Интернационала, по окончании которой в 1928 году служил в кавалерийских частях. В 1930 году переведён в состав войск ОГПУ и направлен в Казахстан. Командовал взводом, а в 1931 году был назначен помощником начальника штаба 13-го Алма-Атинского полка ОГПУ. В 1934 году участвовал в боевых действиях в непризнанной Восточно-Туркестанской Исламской республике, созданной в результате национально-освободительного движения уйгуров. За участие в боях под Кульджой был награждён именным оружием.

В марте 1936 года И.Г.Бессонов был переведён в управление пограничной и внутренней охраны Ленинградского военного округа. В 1938 году окончил Военную академию имени М.В.Фрунзе и был назначен на должность командира 3-го Ленинградского мотострелкового полка оперативных войск НКВД СССР. В том же 1938 году был награждён Орденом Красного Знамени и назначен начальником 3-го отдела Управления пограничных и внутренних войск Ленинградского военного округа, а затем – помощником начальника штаба Краснознамённого Балтийского флота. В 1939 году он становится начальником отдела боевой подготовки Главного управления пограничных войск НКВД СССР. Однако, в 1940 году, якобы за отказ под предлогом болезни от поездки на финский фронт, Л.П.Берией был снят с должности и назначен начальником отдела боевой подготовки второстепенного Забайкальского пограничного округа. За несколько недель до начала войны И.Г.Бессонов был откомандирован в РККА и назначен начальником штаба 102-й стрелковой дивизии 21-й армии. Войну встретил на Украине.

В конце августа 1941 года дивизия в боях понесла тяжелые потери, попала в окружение, из которого вышли лишь небольшие группы измученных солдат и офицеров. Сам Бессонов 26 августа 1941 года добровольно сдался в плен охране медсанбата в селе Раги Гомельской области. В апреле 1942 года в лагере для высшего командного состава в Хаммельсбурге (Бавария) И. Бессонов при поддержке немцев создал Политический центр борьбы с большевизмом (ПЦБ). Краеугольным пунктом его политической программы было требование о том, что после разгрома СССР, Германия должна была признать свободу новой России в рамках границ 1939 года.

В апреле 1942 года И.Г.Бессонов предложил немецкому командованию свои услуги по формированию из военнопленных карательного корпуса для подавления партизанского движения. По его задумке, боевые подразделения центра в первоначальном варианте должны были забрасываться в места активной деятельности партизан, и создавать там лжепартизанские отряды.

Суть второго плана И. Бессонова состояла в том, чтобы из числа пленных сформировать воздушно-десантную бригаду (6 тыс. человек), состоящую из мобильных штурмовых отрядов и забросить их в район сплошного расположения исправительно-трудовых лагерей НКВД от Северной Двины до среднего течения Оби. Планом предусматривалась ликвидация охраны лагерей, освобождение заключённых и спецпоселенцев, их вооружение и поднятие антисталинского восстания в глубоком советском тылу.

Нужно особо отметить, что И.Г.Бессонов отказался сотрудничать с генералом А.А.Власовым, заявляя, что стоит «выше Власова как в политическом, так и в военном отношении».

Но, как утверждают некоторые историки, именно политические требования Бессонова не устроили немцев. К тому же, им стало известно о службе Бессонова накануне войны в войсках НКВД. Именно поэтому в июне 1943 года он был арестован и отправлен в концлагерь. В середине апреля 1945 года он был эвакуирован из Заксенхауза и в течение полумесяца прошел через лагеря Дахау, Флоссенбург, Инсбурк и наконец, вывезен в Южный Тироль, где был передан американским войскам. 15 мая 1945 года по его личной просьбе он был передан советским властям и впоследствии арестован. После почти пятилетнего следствия, Военной коллегией Верховного Суда СССР 18 апреля 1950 года он был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение в тот же день.

Все выше приведённые примеры, на мой взгляд, убедительно свидетельствуют о том, что в тот период антисоветские настроения были присущи и некоторой части личного состава пограничных войск НКВД СССР.

Но самая главная ошибка современной пограничной историографии о войне, на мой взгляд, заключается в том, что она по-прежнему основывается на сталинском мифе о том, что СССР в предвоенные годы проводил сугубо мирную внешнюю политику, о его неизменной приверженности идее коллективной безопасности, о международной изоляции СССР в преддверии мировой войны, вынудившей его, якобы, пойти на пакт о ненападении с нацистской Германией и т. п. Однако сегодня всё большее число историков аргументированно доказывают, что Советский Союз в международных делах вёл свою игру и сам был не против нанести упреждающий удар по фашистской Германии и её союзникам.

Кстати, наличие подобных планов признано и во втором томе нового 12-томного издания «Великая Отечественная война 1941—1945 годов».

А если Красная армия и Военно-Морской флот готовились к нанесению упреждающего удара по немецким войскам, то, значит, и пограничным войскам НКВД СССР предстояло действовать в русле «освободительных походов» в Польшу, Бессарабию и Северную Буковину, а также в ходе советско-финляндской войны.

К слову сказать, прямых и косвенных фактов, подтверждающих наличие подобных планов и у руководства НКВД СССР, удалось найти немало, о чем более подробно будет сказано в одной из очередных глав книги.

Все работы пограничных историков пронизывает, на мой взгляд, также ошибочная версия о том, что пограничные войска НКВД СССР принимали активное участие в боевых действиях с немецко-фашистскими захватчиками от первого до последнего дня войны. Но подобная трактовка событий, мягко говоря, далека от истины.

Само название «пограничные полки», «пограничные комендатуры» и «пограничные батальоны» без учёта того, кому они были непосредственно подчинены по службе, на том или ином этапе войны, не может свидетельствовать об их принадлежности к пограничным войскам. Думается, нет надобности доказывать тот очевидный факт, что к пограничным войскам следует относить лишь те части, которые в тот период выполняли задачи по охране государственной границы или хотя бы были подчинены Главному управлению пограничных войск НКВД СССР. Если исходить из этих позиций, то можно утверждать, что лишь в период с 22 июня 1941 года и по конец апреля 1942 года части пограничных войск участвовали в боевых действиях на фронтах Великой Отечественной войны в составе войск по охране тыла Действующей армии.

Затем эта функция была возложена на внутренние войска, а еще через год – на специальные войска НКВД по охране тыла Действующей Красной армии. Именно в составе этих войск оставшаяся незначительная часть пограничников участвовала в боевых действиях с фашистскими захватчиками до самого конца войны. Но к Главному управлению пограничных войск НКВД они уже не имели никакого отношения. К этому следует добавить, что на момент передачи пограничных частей, охранявших тыл Действующей армии, в состав внутренних войск, число кадровых пограничников в них не превышало и 35%. Поэтому, утверждение о том, что пограничные войска НКВД с первого до последнего дня участвовали в боевых действиях на фронтах Великой Отечественной войны, на мой взгляд, в корне неверно.

Общее же представление о подчинённости пограничных войск в годы войны можно получить, ознакомившись с Таблицей №1.

Таблица №1.

Из приведённой таблицы следует, что Главное управление пограничных войск НКВД СССР полноценно руководило войсками по охране тыла ДКА с 12 по 27 июня 1941 года и с 15 декабря 1941 года по 27 апреля 1942 года. То есть, всего лишь четыре месяца.

Всё выше сказанное, надеюсь, убедительно свидетельствует о том, что общая историческая концепция участия пограничных войск в Великой Отечественной войне на сегодняшний день страдает серьёзными изъянами, неточностями и досадными ошибками. В этих условиях как-то язык не поворачивается говорить об объективности и глубоко научном подходе современных исследователей к данной проблеме.

III

Главная причина появления этих и ряда других ошибок в современных исторических исследованиях об участии пограничных войск в Великой Отечественной войне, на мой взгляд, состоит в том, что источниковая база абсолютного большинства из них, очень бедна и однообразна, а в ряде случаев сильно искажена. Встречаются даже примеры явной фальсификации в документах сути произошедших событий в те далёкие годы. В ранее названных мною исторических работах, практически полностью отсутствуют такие виды документов, как предвоенные приказы, директивы и указания НКВД СССР и Главного управления пограничных войск, приказы начальников пограничных округов и отрядов, схемы мобилизационного развёртывания пограничных войск и округов на случай войны с Германией и её союзниками, карты районов боевых действий пограничных частей, различные аналитические справки и многое другое. Исследователи почему-то стараются вообще не замечать существование трофейных немецких документов, переведённых на русский язык и уже давно введённых в научный оборот.

К этому следует добавить, что за все послевоенные годы ни один из тогдашних руководителей Пограничных войск Советского Союза, а также оставшихся в живых начальников пограничных округов и их заместителей, не оставили для потомков своих воспоминаний об участии пограничников в сражениях Великой Отечественной войны. Это на сегодняшний день, наверное, единственный подобный пример в системе всех Вооружённых Сил и СССР и России.

Следует особо отметить, что при написании своих книг и диссертационных исследований, историки чаще всего обращаются к фондам Центрального архива ФСБ России, Центрального архива пограничной службы, Центрального пограничного музея ФСБ России, а также к сборнику документов и материалов «Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне. 1941—1945». Фонды же Российского государственного военного архива (РГВА) и Центрального архива Министерства обороны (ЦАМО), где хранится огромное число не исследованных документов по всем войскам НКВД, на мой взгляд, используются явно недостаточно.

Говоря о содержании такого фундаментального научного труда, как «Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне. 1941—1945. Сборник документов и материалов» в двух томах, к которому чаще всего обращаются учёные при освещении боевой деятельности советских пограничников в годы войны, следует отметить, что только чуть более 15% из общего числа опубликованных там документов, охватывающих период с 22.06.1941 г. по 01.05.1942 г., можно отнести к реальным архивным документам. И то, абсолютное большинство из них – это фрагменты письменных донесений из округов, записей из журнала боевых действий, которые с первых минут войны и до 8 июля 1941 года вели оперативные дежурные Главного управления пограничных войск НКВД СССР, а также выдержки из докладов политорганов разного уровня о политико-моральном состоянии личного состава пограничных частей.

Всё остальное – это воспоминания участников первых боёв на границе, описание боевых действий частей и подразделений западных округов, составленные к тому же по истечении довольно-таки длительного времени после произошедших событий. Встречаются среди них и такие, которые были подготовлены в 1942—1945 гг. и даже в шестидесятые годы прошлого столетия. Таковых насчитывается около 80%. Как мне представляется, ценность подобных документов весьма и весьма сомнительна. Несмотря на это, встречаются ещё исторические работы, в которых источниковая база на пятьдесят и более процентов состоит именно из ссылок на этот научный труд.

Как и в прежние годы, значительную долю первоисточников составляет историческая литература советского периода. Невольно складывается впечатление, что для абсолютного числа учёных Пограничной службы по-прежнему остаются недоступными архивы как ФСБ РФ, так и других ведомств России. Хотя нельзя исключать и того, что многие из них просто боятся в своих исследованиях опираться на рассекреченные архивные документы того периода, так как выводы, сделанные на их основе, могут оказаться прямо противоположными тем, которые за многие десятилетия сформировались в пограничной историографии.

По всей видимости, именно по этой причине в исторической литературе очень много ссылок на работы доктора военных наук Г.П.Сечкина «Советские пограничные войска в Великой Отечественной войны войне 1941—1945 гг. и возможные их действия в современных операциях» и «Граница и война. Пограничные войска в Великой Отечественной войне советского народа 1941—1945». Ни минуты не сомневаясь в огромном научном авторитете этого учёного, признавая его огромный вклад в развитие пограничной историографии в 70-е – 80-е годы прошлого столетия, тем не менее, нельзя не отметить, что он всё-таки был человеком своей эпохи – сложной, противоречивой и до предела заидеологизированной. Поэтому, если бы он и захотел более откровенно и правдиво отразить в своих работах этот период в истории пограничных войск, ему бы этого никто не позволил.

Подобное положение дел в пограничной историографии, на мой взгляд, стало возможным в силу как объективных, так и субъективных причин. Как известно, рано утром 22 июня 1941 года, атакованные превосходящими силами немецких войск, пограничники на большинстве направлений сделали всё, что могли, чтобы задержать врага до подхода соединений и частей Красной армии. В этих боях они понесли тяжелейшие потери. Особенно это касается личного состава пограничных застав и комендатур. За этим последовали тяжелые бои при выходе из окружения в Прибалтике, под Минском и Белостоком, под Уманью и Киевом, Смоленском и Вязьмой. Сегодня с высокой долей уверенности можно утверждать, что к концу октября 1941 года войска Прибалтийского, Белорусского и Украинского пограничных округов, потеряв в людях от 70 до 80 процентов своего предвоенного состава, как боевые единицы, по сути, прекратили свое существование.

Другими словами, абсолютное большинство носителей ценнейшей объективной информации об участии пограничников в боях с фашистскими захватчиками в первые 3—4, самые тяжелые, месяца войны погибли или оказались в плену. К этому следует добавить, что почти все документы, в которых отражался ход боевых действий с началом войны, переписка между штабами и политорганами различного уровня, а также архивные документы многих пограничных отрядов и других частей, при выходе из окружения были либо уничтожены, либо утеряны, либо были захвачены немцами. Длительный же период, в течение которого Главное управление пограничных войск НКВД СССР, по сути, было отстранено от непосредственного руководства пограничными частями, задействованными в охране тыла Действующей армии, не позволил по горячим следам восстановить события первых месяцев войны.

Первая попытка организовать работу по обобщению опыта участия частей и подразделений пограничных войск в боевых действиях с фашистскими захватчиками была предпринята только в сентябре 1941 года. Из ГУПВ НКВД СССР в войска было направлено указание от 12.09.41 г. №19/220261, которое в общих чертах регламентировало эту деятельность45. Однако неблагоприятное для Красной армии развитие обстановки на советско-германском фронте не позволило выполнить это указание. Об этом свидетельствует тот факт, что ещё минимум дважды, в октябре 1941 года и в марте 1942 года указания подобного содержания направлялись в управления войск НКВД по охране тыла фронтов.

В последнем таком указании от 26 марта 1942 года за №В/ОП/001714 отмечалось, что «…в связи с тем, что боевые действия пограничных войск НКВД СССР, в частности пограничных застав и комендатур в Отечественной войне представляют ценнейший материал исторического значения, необходимый для изучения опыта боевых действий пограничных войск в целях подготовки и воспитания личного состава, возникает необходимость теперь же документировать эти операции в виде описаний или воспоминаний их участников…»46.

Судя по этому документу, в ГУПВ НКВД СССР даже по состоянию на март 1942 года не имели ещё полного представления о трагических событиях начального периода войны. Поэтому руководство пограничных войск настойчиво пыталось восполнить этот пробел путём подготовки описаний боевых действий частей и подразделений на основе воспоминаний конкретных участников тех событий. От красноармейца до начальника войск пограничного округа. Наверное, в тех тяжелейших условиях на всех фронтах Великой Отечественной войны, это был единственный способ хоть как-то воссоздать реальные события первых месяцев войны, в которых принимали участие пограничники западных округов. Но при таком подходе, как известно, ещё никому не удавалось избежать явно субъективного подхода к оценке конкретных исторических фактов недавнего прошлого.

Так уж устроен человек, что своё личное участие в тех или иных событиях он по истечении определенного времени предпочитает рассматривать не в чёрных, а в розовых тонах. О том, что чаще всего так и происходило на практике, продемонстрирую на нескольких примерах.

В исторической литературе, где освещаются действия военнослужащих Белорусского пограничного округа в начальный период войны, чаще всего цитируются воспоминания генерал-майора в отставке Г.К.Здорного, бывшего на тот момент начальником 86-го (Августовского) пограничного отряда Управления пограничных войск НКВД БССР. До недавнего времени он был, наверное, единственным источником более-менее полной информации о последних часах перед началом войны и первых боях на западной границе в районе так называемого белостокского выступа. К тому же, автор этих воспоминаний в момент начала войны был вместе с группой офицеров ГУПВ, возглавляемой начальником погранвойск НКВД СССР генерал-лейтенантом Г.Г.Соколовым, и поэтому его воспоминания на протяжении многих десятилетий вызывали особый интерес. Вот выдержки из одного его рассказа о тех далеких и трагических событиях нашей истории.

«21 июня – вспоминает Г.К.Здорный, – обобщенные данные, характеризующие подготовку фашистских войск к нападению, я лично докладывал командующему 3-й армии генерал-майору Кузнецову, прибывшему в Августов в штаб стрелкового полка, который находился здесь же и должен был оборонять город… Командующему я также доложил, что моя маневренная группа (резерв отряда) находится в оперативной командировке… в Литовской ССР и просил выделить в мое распоряжение один батальон стрелкового полка для прикрытия подступов к городу вдоль Августовского канала. При этом я… сделал вывод о возможности вторжения фашистских войск на участке отряда. Генерал Кузнецов на эту мою просьбу ответил: «Думаю, что войны не будет, но береженого бог бережет!».

И он приказал присутствующему при моем докладе начальнику гарнизона, командиру стрелкового полка (фамилию не помню) выделить одну роту, усиленную двумя бронемашинами и двумя орудиями батальонной артиллерии (45-мм), для использования по перекрытию шоссейной и железной дорог на Августовском канале в междуозерье. В случае необходимости, использовать батальон полка, который находился в тылу участка 12-й погранзаставы…

Возвратившись в свой штаб около 18 часов 21 июня, я позвонил в город Белосток и доложил о своей встрече с генералом Кузнецовым заместителю начальника погранвойск БССР комбригу Курлыкину. Комбриг Курлыкин, в свою очередь, мне сообщил, что в городе Ломже на участке 87-го погранотряда находится начальник погранвойск СССР генерал-лейтенант Соколов и с ним начальник погранвойск нашего пограничного округа генерал-лейтенант Богданов. Они собираются выехать из города Ломжи ко мне, и что я должен быстрее прибыть на свой левый стык на шоссе Ломжа-Граево…

…О причинах их неожиданного приезда в расположение 86-го Августовского пограничного отряда мне не было известно.

В 2 часа ночи с минутами 22 июня через офицера штаба 5-й комендатуры я получил донесение капитана Янчука о боевом столкновении наших пограничных нарядов с войсковой группой (до взвода) немецких армейских войск, которые нарушили границу на участке 6-й и 7-й застав 2-й комендатуры в местечке Липске. Спустя минут 30 поступило новое донесение о столкновении наших нарядов на участке 11-й заставы 3-й комендатуры у полотна железной дороги Сувалки-Августов…

…Примерно в 3 часа 40 минут к месту моего ожидания подъехали три легковые автомашины с генералами Соколовым и Богдановым и командиром 87-го погранотряда. Тут же на месте я стал докладывать обстановку.

Примерно через 5 минут, находясь у автомашин, мы все услышали нарастающий гул самолетов, а затем увидели большую группу самолетов, приближающуюся со стороны Восточной Пруссии к нашей территории. Мы сели в автомашины и поехали в Граево.

В 4 часа 10 минут мы были уже в Граево в штабе 5-й комендатуры. Я связался по телефону с начальником штаба отряда капитаном Янчуком. От него я узнал, что на участке 1-й и 2-й комендатур прорвались через границу большие колонны танков и моторизованная группа. Все заставы вступили в бой. Город Августов подвергся налету авиации противника. Сильная ружейная и пулеметная стрельба, разрывы снарядов были слышны на подступах к Августову. Связь на этом оборвалась. Пока я говорил по телефону с капитаном Янчуком, началась бомбёжка Граево, а затем артиллерийский обстрел города и вокзала»47.

В этом повествовании у меня лично вызвали сомнения два момента. Прежде всего, просьба начальника погранотряда к командующему армией о выделении подразделений стрелкового полка «для прикрытия подступов к городу вдоль Августовского канала», а не для усиления пограничных застав на угрожаемых направлениях. Ведь, как следует из рассказа Г.К.Здорного, оборона города с началом войны ложилась на плечи стрелкового полка, командир которого к тому же являлся начальником гарнизона. А 86-й погранотряд в соответствии с предвоенными планами выводился в резерв 3-й армии и в оборонительных сражениях не должен был принимать участия.

К этому следует добавить, что в воспоминаниях уважаемого ветерана говорится о том, что в г. Августово накануне войны дислоцировался 132-й стрелковый полк, а на самом деле там располагался 345-й стрелковый полк.

И во-вторых, в последнее время появилась информация о том, что за несколько дней до начала войны в г. Белостоке начальник ГУПВ Г.Г.Соколов провел совещание с участием всех начальников погранотрядов управления пограничных войск НКВД БССР. Поэтому утверждение Г.К.Здорного, что он не был поставлен в известность о причинах их неожиданного приезда, на мой взгляд, весьма сомнительно.

Совсем по-другому запомнились эти дни полковнику в отставке Д.С.Аврамчуку, который с 21-го на 22-е июня 1941 года был оперативным дежурным этого же 86-го пограничного отряда:

Он вспоминает, что «…в 2 часа дня в отряд прибыл начальник Главного Управления погранвойск НКВД СССР генерал-лейтенант Соколов и начальник погранвойск Белорусского округа генерал-лейтенант Богданов. Я доложил Соколову, что за время моего дежурства происшествий не произошло, а начальник отряда и начальник штаба на обеде и попросил разрешения их вызвать. Соколов сказал: «Не надо вызывать, пусть отдыхают, после обеда придут в штаб отряда без вызова».

Соколов спросил меня, где расположены штабные подразделения. Я доложил, что все подразделения разбросаны по городу Августову… Соколов предложил мне «Давайте пойдем в мангруппу, она готовит младших командиров…». По прибытию в мангруппу Соколов и Богданов проверили порядок в казарме и ход занятий. Всё им понравилось… Когда мы вышли из казармы, нас встретил начальник штаба отряда капитан Янчук. Я ушел на дежурство, а они пошли в подразделения… В 4 часа по приказу генерала Соколова весь офицерский состав управления отряда и подразделений собрался в кабинете начальника отряда для совещания. С докладом выступил начальник штаба капитан Янчук. Он сказал, что обстановка на границе тревожная… Когда капитан Янчук закончил доклад, генерал Соколов спросил начальника отряда майора Здорного, что он может добавить и согласен ли с докладом Янчука. Здорный заявил, что нового он ничего не имеет и с докладом Янчука полностью согласен. Обстановка на границе очень тревожная и опасная.

Генерал Соколов в своем выступлении заявил, что вы обстановку на границе сами очень усложняете, никакой войны пока не предвидится, вы просто проявляете трусость и шлете донесения, от которых несет паникой, мы их отправляем в ЦК партии, в Генштаб и правительство. От ЦК партии, правительства и Генштаба получаем замечания по вашим донесениям, поэтому мы приехали к вам и поедем на границу и проверим, какая обстановка на самом деле ночью и днем на заставах.

В 6 часов вечера 21-го июня 1941 года генералы Соколов, Богданов и начальник отряда майор Здорный на легковой машине… выехали на границу на левый фланг погранучастка в м. Граево, где дислоцировалась 5-я комендатура…

…В 2 часа ночи я вышел из дежурной комнаты во двор штаба и заметил, что большая группа немецких самолетов летит в нашу сторону. С границы слышна артиллерийская стрельба. От штаба отряда до границы было всего 4 километра. Я немедленно позвонил на квартиру капитану Янчуку и доложил о происходящей обстановке на границе. Он немедленно прибыл в штаб. Замполит – батальонный комиссар Герасименко находился во второй комендатуре в м. Линске, майор Здорный – в м. Граево. Так началась война…»48.

Прошу читателей простить меня за столь обширное цитирование воспоминаний участников первых боев на участке 86-го (Августовского) пограничного отряда, но это единственный способ, позволяющий каждому самостоятельно сделать вывод в том, как на самом деле развивались события в те далекие и трагические дни.

Проведя сопоставление воспоминаний обоих участников тех событий, можно сделать вывод о том, что официальная версия последнего мирного дня и первых боев на участке 86-го (Августовского) погранотряда, воссозданная историками на основе воспоминаний генерал-майора в отставке Г.К.Здорного, мягко говоря, во многих случаях не соответствуют действительности. Г.К.Здорный пытается убедить читателей в том, что генералы Г.Г.Соколов и И.А.Богданов вместе с ним в момент начала войны находились на левом стыке его отряда и в штабе их не было. Думается, именно для этого был придуман сюжет о его докладе командующему 3-й Армией об обстановке на границе. Кстати, командир 345-го стрелкового полка 27-й СД полковник в отставке В.К.Садовников этот факт также не подтверждает49.

Со слов же Д.С.Аврамчука следует, что последние 14 часов перед началом войны начальник ГУПВ НКВД СССР с группой офицеров Главного Управления погранвойск находился на участке 86-го (Августовского) погранотряда. Он посетил маневренную группу и ряд других подразделений, а потом еще провел большое совещание с офицерским составом в штабе отряда. Почему этот факт пограничными историками и Г.К.Здорным излагается по-другому – до сих пор остаётся загадкой. Тем не менее, на этом примере хорошо видно, насколько субъективными, а главное – конъюнктурными, могут быть воспоминания тех или иных участников Великой Отечественной войны.

А вот другой пример. В моем распоряжении оказались два разных документа, которые более-менее подробно отражают события накануне и в первые дни войны на участке 90-го (Владимир-Волынского) отряда Пограничных войск НКВД УССР. Один из них называется «Докладная записка начальника 90-го погранотряда НКВД майора М.С.Бычковского начальнику погранвойск НКВД УССР – начальнику охраны тыла Юго-Западного фронта генерал-майору В. Хоменко о боевых действиях в первые дни войны»50. Составлена она была 5 июля 1941 года. Другой документ – это интервью уже генерал-майора М.С.Бычковского, которое он дал двум учёным пограничной службы в далёком 1968 году, но опубликованном в журнале «Пограничник» лишь в июне 2011 года51. Другими словами, оба этих документа принадлежат одному и тому же человеку, хотя их и разделяет 27 лет. Предлагаю читателям самим сделать выводы об объективности послевоенных воспоминаний известного пограничного военачальника.

Для удобства я свел основные положения обоих документов в отдельную таблицу, чтобы читателю было легче проследить трансформацию взглядов и оценок уважаемого ветерана на те далекие и трагические события на участке всего лишь одного пограничного отряда. Более тёмным шрифтом выделены те места в послевоенном интервью М.С.Бычковского, которые, на мой взгляд, в наименьшей степени соответствуют его же докладной записке.

Надеюсь, что читатели обратили внимание на несоответствие многих фактов из послевоенного интервью генерал-майора в отставке М.С.Бычковского их первоначальному варианту, изложенному в его же докладной записке. Это касается, прежде всего, реакции самого М.С.Бычковского, командиров соединений и объединений Красной армии на сообщение перебежчика А. Лискова, а также конкретных действий погранзастав и погранкомендатур в первые часы войны. Если учесть, что о первом документе до 2011 года мало кто вообще знал, то можно себе только представить, насколько искажёнными в исторической литературе оказались события, произошедшие накануне и в первые дни войны на участке 90-го (Владимир-Волынского) пограничного отряда.

СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ содержания двух документов, отражающих события на участке 90-го (Владимир-Волынского) пограничного отряда накануне и в первые часы Великой Отечественной войны

К большому сожалению, в воспоминаниях некоторых участников войны встречается, я бы сказал, элементарный обман читателей. Я прошу простить меня за столь грубую лексику, но, как говорится, слов из песни не выбросишь. К примеру, генерал-лейтенант А.М.Андреев, занимавший на момент начала войны должность начальника 5-го (Энсонского) пограничного отряда Ленинградского пограничного округа, в своих воспоминаниях утверждает, что «…после трёх часов ночи 22 июня начали поступать донесения с 9-й и 12-й застав о многочисленных нарушениях немецкими самолётами нашей границы…

В 5.00 22 июня сотни немецко-фашистских орудий внезапно обрушили свой огонь на наши пограничные заставы и районы, подготовляемые инженерно-саперными частями округа долговременным укреплениям. Наиболее сильный огонь был сосредоточен по району пограничной заставы, расположенной на высоте северной окраины города Энсо, и штабу пограничного отряда. Несколько снарядов крупного калибра попали в основное здание штаба пограничного отряда. После короткого, но сильного огневого налета противник на широком фронте при поддержке артиллерийско-минометного огня атаковал наши пограничные заставы.

Так как личный состав застав, комендатур и штаба отряда в ночь на 22 июня 1941 года был выведен из застав и занимал основные и запасные позиции, мы в этот час потерь от огня противника не имели, а все его атаки отбили…»52.

Основываясь на информации изложенной в Оперсводке №01 Генерального штаба Красной армии на 10.00 22 июня 1941 г., а также в Журнале оперативной записи, которые с началом войны вели дежурные Главного управления пограничных войск НКВД СССР документах, можно с полным основанием утверждать, что ничего подобного 22 июня 1941 года на участке этого отряда не происходило. Никаких немецких самолётов или войск в полосе ответственности указанного пограничного отряда на тот момент не было, а боевые действия здесь начались лишь 29 июня 1941 года. К этому следует добавить, что первыми авиационные удары по объектам на финской территории 22 и 25 июня нанесли ВВС Ленинградского фронта и Балтийского флота, а не немецкая или финская авиация. Одним словом, автор мемуаров описанные выше события того времени, образно говоря, поставил с ног на голову. Вот на таких, довольно-таки конъюнктурных воспоминаниях солдат, офицеров и генералов западных пограничных округов, в 1941—1943 гг. готовились описания боевых действий пограничных застав, отрядов и округов. В последующем они составили основу, так называемых, архивных документов, которые чаще всего используют историки для написания своих книг.

Ну а насколько объективно в подобных документах отражены реальные события военного времени, можно убедиться на следующих примерах.

Работая в Российском государственном военном архиве (РГВА), я смог подробно исследовать документ под названием «О боевой и оперативно-служебной деятельности войск НКВД по охране тыла Южного фронта за период с начала военных действий по 1 января 1942 года»53. Он был подготовлен в январе 1942 года на основе тех же воспоминаний участников боевых действий в первые месяцы войны. Читать этот документ очень интересно. Много фактического материала и конкретной статистики. Однако сравнив содержание этого доклада с некоторыми широко известными историческими фактами и событиями, происшедшими в первые дни войны на южном фланге советско-германского фронта, не трудно убедиться в том, что по ряду позиций он не соответствует действительности.

Бывший начальник пограничных войск НКВД Молдавской ССР генерал-майор Н.П.Никольский в своих воспоминаниях свидетельствует, что ещё 21 июня 1941 года на участке 79-го (Измаильского) пограничного отряда по его приказу на территорию Румынии были заброшены несколько разведывательно-диверсионных групп, которые взорвали склад боеприпасов, а также, захватив командование крепости в г. Тулче, вынудили его отдать приказ об открытии огня из крепостных орудий по близлежащим военным объектам румын. Уведя с собой несколько пленных, пограничники только к 18 часам 22 июня вернулась на свою территорию54. Однако об этом факте в том документе ничего не сказано.

Даже об участии пограничников в десантных операциях в районе румынских городов Сатул-Ноу и Старая Килия авторы этого документа забыли упомянуть. И это несмотря на то, что этот факт хорошо известен и учёным, и просто любителям истории. Об этом, кстати, 27 июня 1941 года сообщало и Совинформбюро.

Ряд участников первых боёв на границе в Молдавии утверждают, что артиллерийский обстрел советской территории начался ещё около часа ночи 22 июня 1941 года. Однако в выше названном докладе говорится о том, что это произошло после 4 часов утра. Далее в этом документе отмечается, что «…на всём участке Молдавского округа развернулись бои, которые продолжались 6 суток. Все попытки врага форсировать р. Прут и р. Дунай и захватить плацдармы на нашей территории были отбиты пограничниками…». В этом предложении, на мой взгляд, как минимум три, мягко говоря, неточности. Во-первых, практически на всём участке округа бои с мелкими подразделениями противника закончились не через 6 суток, а уже к исходу 24 июня 1941 года. Во-вторых, из пяти плацдармов, захваченных немецко-румынскими войсками в первые часы войны, в течение двух дней удалось ликвидировать все, за исключением одного в районе села Скуляны. Здесь враг отбил все атаки и смог удержать свои позиции. Именно отсюда 1 июля 1941 года и началось успешное наступление фашистских и румынских войск в полосе ответственности Южного фронта. И, в-третьих, нападение противника на этом участке фронта отражали не только пограничники, но и вышедшие накануне войны к границе части Одесского военного округа. И их было значительно больше, чем военнослужащих Молдавского пограничного округа. Однако в данном документе утверждается, что пограничники самостоятельно разгромили врага и восстановили положение на границе.

Надеюсь, что приведённые мною примеры, убедительно свидетельствуют о явной тенденциозности и необъективности выше названного архивного документа по ряду принципиальных вопросов. А, как уже ранее отмечалось, львиная доля первоисточников, используемых историками для написания своих книг и подготовки научных диссертаций, как раз и являются воспоминания участников войны и подобные описания боевых действий пограничных подразделений, частей и округов.

Следует особо отметить, что к моменту завершения работы по описанию служебно-боевой деятельности частей и подразделений западных пограничных округов обстановка на советско-германском фронте кардинально изменилась. Успешно завершилась Московская наступательная операция. Советские войска добились определённых успехов и на других фронтах.

Вся страна и её Вооружённые Силы жили верой в то, что самое худшее в войне уже позади и что 1942 год станет годом полного освобождения советской земли от фашистских захватчиков. К этому следует добавить, что в выступлениях И.В.Сталина по радио 3 июля 1941 года, на торжественном заседании Московского Совета депутатов трудящихся с партийными и общественными организациями г. Москвы 6 ноября 1941 года, а также на параде советских войск 7 ноября 1941 года на Красной площади, уже, как говорится, были расставлены все политические акценты по поводу причин тяжёлого поражения РККА в начальный период войны. Также были даны оценки состояния и перспектив развития ситуации на фронтах Второй мировой войны. Естественно, всё это не могло не отразиться на общем тоне и содержании воспоминаний выживших участников первых боёв на границе и описаний боевых действий пограничных частей и округов.

Говоря о степени объективности других исторических документов, отражающих боевые действия пограничников в годы войны, следует отметить, что больше всего нареканий вызывают доклады политорганов разного уровня о политико-моральном состоянии личного состава. В них нередко явные неудачи и даже поражения в конкретном бою подаются как яркая и безоговорочная победа советских пограничников.

Чтобы не быть голословным, продемонстрирую это на одном примере. Как ранее уже отмечалось, боевые действия советских пограничников с финскими войсками в Карелии начались 29 июня 1941 года. Вот что через два дня докладывал в ЦК КП (б) КФССР о боевых действиях пограничников 10-й заставы 72-го (Олангского) пограничного отряда, начальник пограничных войск НКВД Карело-Финского округа генерал-майор В.Н.Долматов: «…к 21.30 30.6.41 г. вышедший с 4 чел. из окружения лейтенант Наумов, включившись в линию доложил. Застава 10 была окружена двумя батальонами противника с минометами. Застава в количестве 116 чел под командой начальника штаба 3-й комендатуры капитана Киреева, оборонялась от сильного огня противника, несла потери. В силу занятия противником межозерного перешейка выходящий из окружения Киреев вынужден был под огнем переправляться через озеро, неся особо большие потери. По словам Наумова из окружения вышло 15—20 чел., налицо же оказалось 5 чел, судьба остальных вышедших из окружения не известна…»55.

Судя по приведенной выдержке из официального доклада в республиканский партийный орган, 10-я застава 72-го пограничного отряда уже в первые часы боя понесла огромные потери в личном составе, и только единицы из её состава смогли вырваться из окружения. Остальные погибли или оказались в плену.

Однако по истечении трех недель после этого трагического события, военный комиссар Карело-Финского округа бригадный комиссар Н.П.Шпаков в докладной записке в Политуправление войск НКВД СССР совсем в других красках описал бой 10-й пограничной заставы.

В этом документе уже утверждается, что: «… после 14 часового ожесточенного боя застава вынуждена была отойти… Капитан Киреев, руководивший боем, умело организовал отход части бойцов на лодках под прикрытием станкового пулемета, установленным на одной из лодок и группы бойцов на берегу. Противник понес потери убитыми до 250 чел., потери группы Киреева – 17 чел…»56.

Сравнив содержание этих двух документов, трудно не заметить, что один и тот же пример боевых действий конкретной заставы искажен политработниками Карело-Финского пограничного округа до неузнаваемости. К слову сказать, в известном историческом труде «Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне. 1941. Сборник документов и материалов» этот пример представлен именно в версии политотдела, а не начальника войск округа.

Следует особо отметить, что в выше названном научном труде представлены в основном те документы, которые в наибольшей степени соответствовали официальной версии истории Великой Отечественной войны того времени. Те же из них, которые в негативном плане освещали некоторые эпизоды в деятельности пограничников в годы войны, к публикации, как правило, не допускались. В итоге, участие пограничников в Великой Отечественной войне предстаёт перед нами в явно искажённом виде.

К примеру, многие документы и устные доклады, поступавшие из округов и частей в Главное управление пограничных войск НКВД СССР в первые дни войны, указывают на определённую растерянность среди командиров и политработников, неумение некоторых из них в сложных боевых условиях правильно анализировать поступающую информацию, в результате чего в Москву нередко направлялись явно искажённые сведения об обстановке в полосе действий фронтов, а нередко и просто панические слухи. Так, в первые минуты войны из штаба Украинского пограничного округа поступил странный запрос о том, какие будут указания в связи с началом боевых действий на границе. Из 10-й отдельной авиаэскадрильи (г. Гродно) в Москву поступил полный отчаяния крик о помощи: «Бомбят Гродно, высылайте авиацию из Минска, погибаем…»57.

28 июня 1941 года из г. Осиповичи в Москву была передана информация о том, что среди пограничников, находящихся в этом населённом пункте, командиры штаба Пограничных войск НКВД Белорусской ССР «сеют панику»58. Следует также отметить, что и руководство Главного управления пограничных войск в той сложнейшей обстановке оказалось не на должной высоте. Одним из таких свидетельств может служить донесение, направленное из штаба Украинского пограничного округа 25 июня 1941 года в ГУПВ НКВД СССР следующего содержания: «Отмечается скопление на зоне (Зона пограничного заграждения. – Прим. автора) большого количества женщин и детей, не имеющих пропусков. Прошу указаний о пропуске их через зону»59. Судя по этому тексту, даже по истечении трёх суток с момента начала войны, командование пограничных войск не удосужилось направить в войска чётких инструкций о порядке пропуска беженцев из западных районов страны через тыловую зону пограничного заграждения. Чего здесь больше, твёрдой уверенности в скором разгроме фашистских агрессоров или элементарной неорганизованности, сказать трудно. В любом случае здесь просматривается далеко не адекватная оценка происходящих на фронте событий со стороны руководства пограничных войск.

В указанном журнале зафиксированы десятки сообщений о высадке мифических крупных воздушных десантов противника в тылу наших войск, а также о переодетых в форму Красной армии военнослужащих подразделений, частей и даже соединений немецкой армии. Основываясь на подобных донесениях, руководство НКВД СССР 5 июля 1941 года направило в Генеральный штаб Красной армии сообщение следующего содержания: «…По данным Житковического пограничного отряда, противник в полдень 4 июля 1941 года направил через Слуцк на Бобруйск одну дивизию в форме Красной армии…»60. Сегодня каждому понятна абсурдность подобных утверждений, однако в то время их нередко принимали за чистую монету.

Это в полной мере касается поступавших в ГУПВ НКВД донесений о массовом применении противником танковых частей и соединений на тех участках фронта, где в тот момент их и в помине не было. К примеру, 24 июня 1941 года из штаба пограничных войск Прибалтийского округа в Москву поступило донесение, в котором говорилось, что «…по донесению штаба 12-го (Либавского) пограничного отряда… около ста танков противника проследовала на Руцаву, где разделились на три колонны. В 21.00 23 июня 1941 года одна колонна танков находилась в 25 км от г. Либава…»61. На самом же деле на этом направлении наступал лишь один полк 291-й пехотной дивизии вермахта, усиленный двумя батальонами морской пехоты, без единого танка в своём составе.

Нельзя также не отметить, что сравнительный анализ содержания донесений, зафиксированных в «Журнале оперативной записи», в первые дни войны, с аналогичными текстами в ранее уже упоминавшемся научном труде «Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне. 1941», позволяет сделать вывод о том, что они не всегда идентичны по содержанию, да и по времени поступления в Москву не всегда совпадают. Нередко их авторство приписывается совсем другим должностным лицам.

К примеру, раздел 3 «Боевые действия на границе с Восточной Пруссией (Белорусский и Прибалтийский пограничные округа)» начинается с сообщения: «По телефону из Белостока. Соколов. 22 июня 1941 года. В 6.00 из Каунаса передали: Кретинга взята немцами. В Кретингском погранотряде разбиты заставы 5, 6, 7, 8, 9 и 13-я. В Ломжинском погранотряде связь имеется со всеми заставами, некоторые заставы взяты немцами. Немцы углубились на 3—4 км. Части Красной армии наступление сдерживают…»62. Далее следуют доклады, якобы также поступившие из Белостока в 6.40 и 7.20 этого же дня. Подобным образом составители сборника как бы подводят исследователей к выводу о том, что первый доклад о начале войны поступил из штаба Белорусского пограничного округа и автором его был не кто иной, как начальник пограничных войск НКВД СССР генерал-лейтенант Г.Г.Соколов, находящийся в это время на участке этого округа. Однако это не так.

Как уже ранее отмечалось, генерал-лейтенант Г.Г.Соколов с группой командиров ГУПВ НКВД СССР и в сопровождении начальника пограничных войск НКВД БССР генерал-лейтенанта И.А.Богданова в начале войны находился на участке 5-й погранкомендатуры 86-го (Августовского) погранотряда без какой-либо связи даже со штабом пограничного округа в г. Белостоке, не говоря уже о Москве. Первый его телефонный разговор с оперативным дежурным ГУПВ НКВД СССР состоялся лишь в 12 часов 23 июня 1941 года. Поэтому автором этого доклада в Москву, на мой взгляд, мог быть его однофамилец полковник В.Ф.Соколов – заместитель начальника штаба Белорусского пограничного округа. К этому следует добавить, что и текст доклада реально зафиксирован в «Журнале оперативной записи» лишь после 18 часов 22 июня, а не ранним утром этого дня.

При прочтении некоторых исторических работ также складывается впечатление, что из-за недостатка конкретных фактов их авторы просто вынуждены прибегать к весьма сомнительным примерам боевой деятельности пограничников в годы войны. Особенно это относится к событиям начального периода войны. Один из них звучит так: пограничники 17-го (Брестского) отряда за несколько часов до начала фашистской агрессии уничтожили в г. Бресте и его окрестностях группу диверсантов из состава полка «Бранденбург-800», переброшенных через границу в товарных вагонах с двойным дном63. При этом каких-либо ссылок на документы или, хотя бы, чьи-нибудь воспоминания, не приводятся. Однако на сегодняшний день существует довольно-таки много архивных документов, в том числе немецких, а также сохранились воспоминания начальника 17-го пограничного отряда полковника в отставке А.П.Кузнецова, в которых об этом факте ничего не говорится. Отрицают его и авторы книги «Часовые переднего края. Брестская Краснознамённая пограничная группа имени Ф.Э.Дзержинского».

Второй миф-долгожитель связан со сроками, которое немецкое командование, якобы, отводило своим ударным отрядам на уничтожение пограничных застав. Практически во всех современных исторических работах о Великой Отечественной войне можно найти слова о том, что сопротивление пограничной охраны враг рассчитывал преодолеть в течение часа, а на ликвидацию застав отводилось всего полчаса. Несмотря на то, что ссылки на какой-либо источник в большинстве случаев отсутствует, не трудно догадаться, что этот якобы исторический факт в научный оборот несколько десятилетий назад ввёл доктор военных наук Г.П.Сечкин. Именно в его научных трудах впервые был приведён пример о том, как в первый день войны в полевой сумке вражеского офицера, убитого на участке 10-й заставы 98-го (Любомлинского) пограничного отряда, пограничники обнаружили карту, на которой было отмечено время захвата этой заставы – 4 часа 30 минут64. Основываясь на этом единственном и весьма сомнительном примере, сделан вывод о том, что на уничтожение всех пограничных застав западных округов немецкое командование отводило всего полчаса. При этом, почему-то никто не задался элементарным вопросом: а какое же время стояло на циферблатах часов немецких офицеров в момент начала войны? Среднеевропейское или московское? Конечно среднеевропейское или, как его ещё называют, берлинское время! А оно, как известно, было на один час меньше московского. Надеюсь, каждому понятно, что и временные параметры действий немецких войск на их картах также наносились с учётом берлинского времени. Таким образом, если учесть, что на участке 98-го (Любомлинского) пограничного отряда боевые действия немцы начали в 3.20 по берлинскому времени, то указанное на той карте время ликвидации погранзаставы (4.30) было также берлинское. Из этого следует, что на уничтожение погранзаставы отводилось как минимум 1 час 10 минут, т.е. в два с половиной раза больше, чем до сих пор считалось. Это, во-первых.

Во-вторых, мало кто знает, что впервые этот пример был приведён в очерке главного редактора журнала «Пограничник» полковника В. Шевченко «Войска НКВД СССР в Отечественной войне 1941—1945 гг.», опубликованной в этом же журнале ещё в июне 1945 года65. Да, да! Ровно 70 лет назад. Но в ней автор, ссылаясь на воспоминания Героя Советского Союза, в то время старшего лейтенанта В.Ф.Михалькова, утверждал, что этот случай произошёл на участке 5-й заставы 25-го (Кагульского) пограничного отряда Молдавского пограничного округа. Надеюсь, каждому понятно, что два одинаковых случая в одно и тоже время на разных участках границы произойти просто не могли. Исходя из этого, можно предположить, что взяв за основу пример, приведённый в очерке полковника В. Шевченко, доктор военных наук Г.П.Сечкин в своей работе, образно говоря, переадресовал его на другой участок границы. Исходя из этого можно утверждать, что история с полевой сумкой убитого вражеского офицера – это ещё один миф, придуманный кем-то ещё в годы Великой Отечественной войны и на многие годы «прописавшийся» в работах отечественных историков.

Следует также отметить, что некоторые современные авторы в своих работах также прибегают к тиражированию документально не подтверждённых исторических фактов. К примеру, в книге «Испытанные войной. Пограничные войска (1939—1945 гг.)» впервые было рассказано о применении личным составом Отдельной Коломыйской пограничной комендатуры под г. Умань у с. Легедзино против превосходящих сил врага около 200 служебных собак. Вот лишь небольшая выдержка из этого коллективного научного труда современных историков.

«…Во многом судьба столицы Украины решалась в боях советских и фашистских войск под г. Уманью. Один из ударов немецко-итальянских войск был нанесён по 8-му корпусу Красной армии, которым командовал генерал-майор М.Г.Снегов. Штаб корпуса защищали три усиленные роты Отдельной Коломыйской пограничной комендатуры общей численностью около 500 человек. Силы были неравными. Фашистские войска сломили сопротивление корпуса. Последними в бой вступили пограничники-коломыйцы. Когда и в их рядах были понесены значительные потери, а боеприпасы практически закончились, пограничники спустили на врага собак – овчарок восточно-европейского типа. Собаки слажено атаковали пехоту противника, не испугавшись ни танков, ни разрывов артиллерийских снарядов, ни автоматной стрельбы. В общей сложности на фашистов были брошены около 200 овчарок, что привело врага в замешательство. Вначале собаки начали грызть и рвать вражеских солдат. Лишь после того как солдаты противника пришли в себя и забрались на бронетехнику, начался неравный бой людей с животными: немцы расстреливали собак из автоматов, оставаясь для них недосягаемыми. Всего в этом бою погибло около 150 пограничных собак. Выжившие овчарки попрятались в окрестных лесах.

Победа над советскими войсками и над пограничными собаками под г. Уманью у с. Легедзино оказалась для фашистских войск столь важной, что при приеме Гитлером и Муссолини 8 августа 1941 года парада победителей им в качестве трофеев были предоставлены несколько знамён разбитых частей Красной армии и трупы овчарок советских пограничников.

Выжившие овчарки и после этого боя продолжали бороться с фашистами. К людям они так и не вернулись. По воспоминаниям местных жителей, собаки, сбившись в небольшие стаи, жили в окрестных лесах чуть ли не до весны 1942 года. Местные жители их боялись, но ни одному из них они не причинили вреда. Нападали только на солдат фашистских войск: как они их различали, никто не знает…».

Описывая столь подробно этот случай, историки ссылаются на статью журналиста А. Хрусталёва в газете «Комсомольская правда в Украине» за 8 ноября 2003 года под названием «Как собаки защищали Киев от немцев».

Надеюсь, что читателям сразу бросилось в глаза явная неправдоподобность ряда фактов в выше приведённом отрывке. Я имею в виду прежде всего факт демонстрации 8 августа 1941 года Гитлеру и Муссолини в качестве трофеев трупов овчарок советских пограничников. Это больше похоже на анекдот, а не на исторический факт. Как и утверждение о том, что выжившие овчарки и после этого боя продолжали бороться с врагом, нападая только на солдат фашистских войск и не причиняя вреда местным жителям. К этому следует добавить, что сам приезд Гитлера и Муссолини в район Умани состоялся не 8 августа, а гораздо позже (по одним данным 18, по другим – 28 августа 1941 года).

Заинтересовавшись этим невероятным фактом, я попытался более подробно разобраться в нём. Оказалось, что впервые об этом случае поведал бывший военнослужащий Отдельной Коломыйской пограничной комендатуры лейтенант в отставке А.И.Фуки в своей книге «Быль, ставшая легендой: Отдельная Коломыйская пограничная комендатура в боях с фашистскими захватчиками» (Ужгород «Карпаты». 1984 г.). В ней он утверждает, что такое большое количество служебных собак в их части объясняется тем, что она была усилена курсантами окружной школы младшего начальствующего состава службы собак с их служебными овчарками. Однако чем больше я углублялся в исследование этого факта, тем больше убеждался в том, что никакими документами он не подтвержден. Более того, удалось найти документы и свидетельства других участников войны, напрочь его опровергающие. К примеру, по воспоминаниям бывшего курсанта отдельной школы младшего начальствующего состава службы собак пограничных войск НКВД УССР О.Г.Ивановского, их школа 1 июля 1941 года в 23 часа в полном составе вышла из г. Коломыя в сторону Киева. В течении 18 суток, преодолев 600 км, курсанты прибыли в с. Бровары под Киевом, где всех служебных собак оставили в лесу, а личный состав убыл в г. Харьков, где они продолжили свое обучение. «… В Харькове – пишет О. Г. Ивановский в своей книге «Записки офицера СМЕРШа. В походах и рейдах гвардейского кавалерийского полка. 1941—1945» – нас разместили в помещении местного пограничного училища. Туда же прибыли курсанты строевой школы МНС погранвойск, которых война застала неподалеку от Перемышля. Судьба многих из них оказалась много тяжелее нашей. Обе школы были объединены. Начались занятия. 8 августа – выпуск и распределение. Новым местом моей службы стал 18-й погранполк…». В одном из документов, обнаруженных мною в Российском Государственном военном архиве (РГВА), также утверждается, что окружная школа МНС служебных собак в боевых действиях под Уманью не участвовала, так как в середине июля 1941 г. убыла в г. Харьков66.

Есть немало документальных свидетельств того, что и Отдельная Коломыйская пограничная комендатура в боях Легедзино также участия не принимала. К примеру, в Оперсводке штаба 12-й армии от 01.08.41 г. №071/оп по поводу боёв в указанном районе говорится следующее: «…В ночь на 1.8.41 г. до 15 танков противника с мотопехотой с направления Роги произвели налёт на штакор и штадив 72СД. Потери: убит один, ранен – один. Управление штадива потеряло 24 машины…, 2 бронемашины, 3 оруд. ПТ, 10 крупнокалиберных пулемётов и имущество связи… Штакор в районе Легедзино потерял – две легковые и 3 грузовые машины. Ранен врач Баскаков, т/интендант 2 ранга Кодрацкий, оба остались в строю, а также 3 бойца, один из них умер…»67. Судя по этому документу, какие-либо пограничные части в том бою участие не принимали. Что касается потерь в личном составе, то они составили всего лишь 2 чел. убитыми и 5 чел. ранеными.

В подтверждение сказанного, приведу ещё один пример. Участником того боя под Легедзино был фронтовой корреспондент газеты «Красная звезда» Т. Лильин. В начале августа 1941 года в центральной армейской газете была опубликована его статья об этих событиях. В ней он поведал, что в нападении на штаб 8-го стрелкового корпуса участвовало 25 танков и два батальона пехоты противника. Атаку фашистов отражали комендантская рота и работники штаба корпуса. Бой длился полтора часа, в ходе которого противник потерял девять танков. Об участии в том бою пограничников и их служебных собак в статье также ничего не сказано. Нет упоминания об этом случае и в известных на сегодняшний день немецких архивных документах. К этому следует добавить, что, судя по Директиве Генерального штаба Вооруженных Сил СССР от 4 ноября 1961 года №Д-6795с, Отдельная Коломыйская пограничная комендатура участвовала в боевых действиях в районе г. Умань только в период с 11 по 25 июля 1941 года. А бои в районе с. Легедзино, как уже ранее отмечалось, проходили в ночь с 31 июля на 1 августа 1941 года. Получается, что обе названные пограничные части в тех боях никакого участия не принимали.

Надеюсь, что представленных аргументов вполне достаточно для того, чтобы сделать окончательный вывод о том, что участие 200 пограничных собак в бою под Киевом не что иное, как очередной миф, созданный одним ветераном войны и растиражированный журналистами некоторых средств массовой информации. Ну а появление этого недостоверного сюжета в недавно вышедшей исторической работе учёных Пограничной службы ФСБ России еще раз убеждает в том, что кризис в исследованиях проблемы участия пограничников в Великой Отечественной войне до сих пор не преодолен, а так называемый воспитательный аспект в них по-прежнему преобладает над научной объективностью и здравым смыслом.

А вот другой пример такого же плана. В книге В. Боярского и А. Цветкова «Хронотон генерала Масленникова. Забытый полководец» авторы впервые поведали читателям о том, что в начале августа 1942 года И.В.Сталин якобы лично навестил в кремлёвской больнице раненого командующего 39-й армией, бывшего заместителя наркома внутренних дел по войскам генерал-лейтенанта И.И.Масленникова и в ходе непродолжительной беседы предложил тому возглавить Северную группу войск Северо-Кавказского фронта68. При этом авторы очень подробно воспроизвели содержание состоявшего в тот день разговора. Как бы объясняя читателям столь невероятную свою осведомлённость в этом вопросе, авторы в примечании указали, что «…содержание беседы записано старшим сыном Масленникова, Владимиром, после войны со слов присутствовавшего на ней офицера особого отдела Г.И.Тепцова…». Должен заметить, что упоминание об офицере особого отдела, который якобы присутствовал на этой встрече, сразу вызвало у меня сомнение в правдивости приведённого факта. Ведь даже не военному человеку понятно, что личная охрана вождя его бы на пушечный выстрел не подпустила к Сталину. Вскоре подтверждение тому, что приведённый сюжет не что иное, как выдумка самих авторов, я нашёл в этой же самой книге на 238-й странице. Судя по воспоминаниям самого майора Г.И.Тепцова, они с генерал-лейтенантом И.И.Масленниковым впервые встретились уже на Северном Кавказе в середине августа 1942 года, то есть, уже после назначения генерал-лейтенанта И.И.Масленникова командующим Северной группой войск Северо-Кавказского фронта. Так что в первых числах августа 1942 года он никак не мог быть участником указанной встречи. К этому следует добавить, что на сегодняшний день известен всего лишь один документально подтверждённый случай посещения Сталиным в Центральном военном госпитале 15 октября 1941 года тяжело раненного командующего Брянским фронтом генерал-лейтенанта А.Н.Еременко. И ничего подобного больше не было!

Также встречаются факты, когда, в угоду политической конъюнктуре, отдельные историки сознательно идут даже на искажение текстов первоисточников. К примеру, в работе одного известного учёного Пограничной службы ФСБ России приведён отрывок из воспоминаний полковника в отставке С.С.Сидорова, в котором тот утверждает, что на участке 25-го (Кагульского) пограничного отряда Молдавского округа, где накануне войны он проходил службу, широкомасштабные боевые действия на государственной границе начались около часа ночи 22 июня 1941 года69. Зная о том, что на самом деле война на западной границе вспыхнула после 4 часов утра, указанное ветераном время меня очень удивило. К слову сказать, с подобными утверждениями мне приходилось встречаться в последующем неоднократно. Однако, в более поздних двух работах этого же автора, время начала боевых действий на участке 25-го пограничного отряда со ссылкой на того же С.С.Сидорова, указано совсем другое – около четырёх часов ночи70. Учитывая, что первая книга была издана ещё в советское время, да и ещё в таком солидном издательстве, как «Политиздат», версия об авторской или редакторской ошибке была отброшена сразу.

Расставить все точки над «i» в этом вопросе мне помогла статья в журнале «Российское военное обозрение» №6 за 2011 год под названием «Первые фронтовые дни и ночи. Из воспоминаний пограничника и журналиста С.С.Сидорова». Приведу небольшую выдержку из этой статьи.

«…Около часа ночи 22 июня 1941 года в комнату оперативного дежурного по 25-му пограничному отряду быстро вошёл начальник штаба отряда майор В.Б.Архипов. Он приказал оперативному дежурному по отряду… срочно собрать у штаба командно-политический состав, маневренную группу, штабные подразделения… Через пять-семь минут во дворе штаба собрались командиры, политработники, интенданты. Майор Архипов говорил отрывисто, жёстко:

– Заставы отражают вооружённое нападение. По всему участки границы, охраняемому отрядом, ведётся артиллерийский и миномётный огонь. Авиация наносит удары по заставам и приграничным населённым пунктам. Что это? Провокация? Война? Пока не знаю. Свои обязанности на случай войны вы знаете. Приступайте к выполнению этих обязанностей…».

Из этого следует, что в двух последних работах ранее названного автора, слова полковника в отставке С.С.Сидорова о времени начала боевых действий на участке 25-го пограничного отряда были существенно подкорректированы. Вместо слов «около часа ночи» было написано «около четырёх часов ночи». Таким способом автор, на мой взгляд, попытался уйти от ответа на возникающие у внимательных читателей вопросы, типа: «А кто же тогда на самом деле вёл артиллерийский огонь по советской территории за 3 – 3,5 часа до начала войны?», «Чьи это самолёты после полуночи бомбили наши пограничные заставы и населённые пункты?». К сожалению, все эти и ряд других вопросов оказались без ответа. Легче оказалось «подкорректировать» первоисточник, чем углубляться в столь непростую историческую проблему.

А вот ещё один пример подобного плана. В современной исторической литературе можно встретить запись разговора начальника пограничных войск СССР генерал-лейтенанта Г.Г.Соколова с оперативным дежурным ГУПВ НКВД 23 июня 1941 г. Её полный текст впервые был опубликован в сборнике документов и материалов «Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне. 1941.» с.311 в далёком 1976 году. Вот её содержание:

«…По телефону из Белостока. Соколов. 23 июня 1941 г. 12 час.

В начале действий находился в Августовском погранотряде.

В 4.20 22 июня 1941 г. заставы в результате сосредоточенного артогня взлетели на воздух. Связь застав с комендатурами сразу была потеряна.

В 4 км от границы попал под артогонь.

В Осовецком укреплённом районе ввиду отсутствия командования оставил командовать Кудряшова и Зимина.

В 16.00 прибыл в Белосток…».

На первый взгляд всё ясно и понятно. Обычное информирование руководства НКВД СССР о своём местонахождении и конкретных действиях в первый день войны. Но если сравнить этот текст с тем, который был внесён в Журнал оперативной записи дежурным по ГУПВ НКВД СССР, то окажется, что из выше приведённого текста был изъят один пункт. Он звучит так: «Навёл порядок во 2-й дивизии». Это был пятый по счёту пункт. О причинах такого поступка составителей сборника документов и материалов, сегодня можно только гадать. Но сомнений в объективности указанного научного труда он добавил немало.

Известный историк пограничной службы А.И.Чугунов в своей книге «Граница накануне войны. Из истории пограничных войск 1939 – 22 июня 1941 г.», изданной в 1985 году, впервые заявил, что 16 июня 1941 года все пограничные отряды западных округов получили указание с началом военных действий перейти в подчинение полевого командования Красной армии. По истечении 25 лет другой видный историк отечественных спецслужб А.Б.Мартиросян, повторив слово в слово вышеназванный, якобы, исторический факт, делает следующий вывод: «…не надо быть специалистом в сфере военного управления, чтобы уразуметь то обстоятельство, что пограничные войска могут перейти в оперативное подчинение полевому командованию вооружённых сил своего государства только в одном случае – в оборонительных боях!..»71.

Вот так, очень просто, довольно-таки спорный исторический факт, с подачи А.Б.Мартиросяна, превратился в вывод стратегического масштаба. По истечении определённого времени это утверждение стало появляться на страницах других научных работ. Замечу, что ни одним документом эти два утверждения упомянутых мною историков не подкреплены. А для того, чтобы убедиться в том, что исторический факт, приведённый историком А.И.Чугуновым, мягко говоря, не соответствует действительности, достаточно обратиться к тому документу, на который он, а затем и А.Б.Мартиросян ссылаются в своих работах. Оба автора апеллируют к фундаментальному историческому труду «Пограничные войска СССР. 1939—1941 гг.: Сборник документов и материалов», изданного в 1970 году. Однако на указанной странице (с.163) размещён совсем другой документ под названием «Из описания партийно-политической работы среди пограничников, уходящих в разведку». Время его подготовки указано – не ранее 6 марта 1940 года. Таким образом, этот документ относится к периоду советско-финляндской войны, а не кануна Великой Отечественной войны. Само собой разумеется, в нём нет и слова о дате передачи пограничников западных округов в оперативное подчинение военного командования. Вот такой неприятный антинаучный казус.

Все ранее приведённые примеры дают мне основания утверждать, что большинство исторических исследований об участии пограничников в боевых действиях на фронтах Великой Отечественной войны на сегодняшний день не имеют под собой достаточно прочной архивно-документальной базы, что значительно снижает их научную ценность.

В силу этого, они очень редко используются серьёзными учёными России при написании фундаментальных научных трудов по истории Великой Отечественной войны. О том, что это не просто слова, а объективная реальность, можно убедиться всего лишь на одном примере. Как известно, одним из показателей авторитетности любого учёного или научной школы в той или иной области человеческой деятельности, является индекс цитируемости их работ в научных трудах, а также в произведениях известных публицистов. Используя этот метод, попытаемся определить степень авторитетности учёных Пограничной службы ФСБ России среди ведущих российских историков. Для этого, на мой взгляд, достаточно проанализировать все ссылки на первоисточники в новом, 12-томном историческом издании «Великая Отечественная война 1941—1945 годов».

Почему именно это издание взято для исследования, надеюсь понятно всем. На сегодняшний день оно является, если можно так выразиться, самым авторитетным словом в российской историографии о Великой Отечественной войне. Для подготовки этого фундаментального научного труда привлекались не только самые лучшие историки страны, но и был использован в качестве первоисточников практически весь известный на сегодняшний день массив архивных документов, мемуары военачальников, отечественная и зарубежная историческая литература. Учитывая это, а также то, что о служебно-боевой деятельности пограничных войск НКВД СССР в годы войны более-менее подробно говориться лишь в 1, 2, 3 и 6 томах, мною был проведён анализ источниковой базы именно этих четырёх томов. Напомню читателям, что в них основательно рассмотрены такие проблемы Великой Отечественной войны, как «Происхождение и начало войны», «Основные события войны», «Битвы и сражения, изменившие ход войны», а также «Тайная война. Разведка и контрразведка в Великой Отечественной войне». При этом следует особо подчеркнуть, что в подготовке шестого тома этого фундаментального исторического труда участвовали только ученые отечественных спецслужб страны, в том числе и Пограничной службы ФСБ России.

Вот что, в итоге, получилось. Из 7 254 ссылок на конкретные первоисточники в выше названных 4 томах, лишь 22 (0,3%) взяты из работ учёных Пограничной службы или своим происхождением обязаны Центральному архиву Пограничной службы ФСБ России. На первый взгляд может показаться, что ситуация не так уж и трагична. Однако здесь следует учесть то, что более 72% всех ссылок на работы пограничных историков и ЦА ПС ФСБ России приведены в шестом томе, который, как уже ранее отмечалось, готовился к изданию учёными спецслужб России. В 1, 2 и 3 томах доля таких ссылок на порядок меньше, чем в шестом. К примеру, среди более чем 3,8 тыс. ссылок на архивные документы и работы конкретных авторов в указанных томах мне удалось отыскать всего лишь две ссылки на документы из фондов Центрального архива пограничной службы, две ссылки на книгу «Пограничные войска СССР. 1939 – июнь 1941 гг. Сборник документов и материалов» и на книгу очерков «Краснознамённый Северо-Западный пограничный округ», а также по одной ссылке на работы таких пограничных историков, как Г.П.Сечкин и А.М.Плеханов. И больше ничего найти не удалось. Правда в шестом томе встречаются фамилии других историков пограничной службы – В.В.Терещенко, В.И.Боярского и В.В.Платонова. При этом следует отметить, что ссылки на их работы использовались в основном при написании предисловия, а также тех глав, где речь идёт о предвоенном периоде, участии пограничников в партизанском движении, в борьбе с националистическим бандподпольем на западе страны в 1944—1945 гг., а также в войне с Японией.

По всей видимости, именно из-за отсутствия новых достоверных источников авторский коллектив второго тома выше названного издания при освещении боевой деятельности пограничных войск в начальный период войны, вынужден был ссылаться на статью бывшего Председателя Организации ветеранов (пенсионеров) пограничных войск г. Москвы и Московской области генерал-майора в отставке А.С.Владимирова «Пограничные войска в Великой Отечественной войне» и даже на курсовую работу студентки 1-го курса Воронежского государственного технического университета Е.А.Кудиновой «Начальный период Великой Отечественной войны».

Не делает чести ведомственным историкам включение в число основных первоисточников новейшего научного издания о войне таких работ, как «Краснознамённый Северо-Западный пограничный округ» и «Граница. Документально-художественное повествование о Дальневосточной границе». Кто работал в своё время в структурах воспитательной работы пограничных округов, хорошо знают, что подготовкой подобных изданий в основном занимались политработники и сотрудники редакций окружных газет, в силу чего их научная ценность весьма и весьма сомнительна.

Несмотря на приведённые факты, следует отметить, что авторскому коллективу нового 12-томного издания о Великой Отечественной войне всё равно не удалось избежать повторения некоторых досадных ошибок и неточностей, присущих работам учёных Пограничной службы ФСБ России.

Начну с небольшой цитаты из второго тома о событиях, произошедших на границе за несколько часов до фашистской агрессии. «…В 23 часа на четвёртом участке, занимаемом Владимир-Волынском погранотрядом, был задержан солдат 222-го сапёрного полка Альфред Лисков. Он сообщил командованию отряда, что в ночь на 22 июня германская армия перейдёт в наступление… В 3 часа ночи все коменданты участков доложили по телефону начальнику Владимир-Волынского погранотряда, что вдоль всего противоположного берега Западного Буга слышен сильный гул моторов…»72. На мой взгляд, в этих двух небольших абзацах авторы допустили как минимум три ошибки. Во-первых, солдат немецкой армии А. Лисков был задержан не в 23 часа, а в 21 час 21 июня 1941 года. Во-вторых, проходил он службу не в 222-м, а в 221-м сапёрном полку 15-й пехотной дивизии. И, в-третьих, все коменданты погранучастков ночью 22 июня на сопредельной стороне ничего подозрительного не заметили, о чём и доложили начальнику пограничного отряда. Все эти детали отражены в докладной записке начальника 90-го (Владимир-Волынского) пограничного отряда майора М.С.Бычковского на имя начальника охраны тыла Юго-Западного фронта генерал-майора В.А.Хоменко, а также в телефонограмме УНКГБ по Львовской области своему руководству в Киеве. Почему авторы столь серьёзного научного труда не воспользовались этими документами, мне не понятно.

В этом же томе также можно прочесть, что «… на рассвете 22 июня сотни немецких самолетов вторглись в воздушное пространство СССР… от Баренцева до Черного моря…»73. Но ведь это не соответствует действительности. Как известно, Финляндия начала военные действия только 29 июня. 22—23 июня произошли локальные боестолкновения на советско-румынской границе, но в наступление немецко-румынские войска здесь перешли только 1 июля 1941 года. В этот же день боевые действия начала армия Венгрии. Поэтому в данном случае можно вести речь лишь о начале военных действий в первый день войны на фронте от Балтийского до Черного морей. Именно так и писали центральные газеты Советского Союза в первые дни войны.

В другом месте говорится о том, что «… в Москву, в Главное управление пограничных войск, первое сообщение о вторжении поступило от пограничников Белорусского пограничного округа…»74. Но это утверждение также не соответствует действительности. Первый доклад о начале войны в Главное управление пограничных войск, как ни странно, поступил в 4.15 из Молдавского пограничного округа, а из штаба Белорусского округа подобное сообщение поступило лишь в 8.25 22 июня 1941 года. А двумя часами раньше о начале войны сообщил дежурный по связи контрольной станции НКВД БССР, расположенной между Молодечно и Белосток, капитан Мойленко.

В шестом томе на с.361 утверждается, что в соответствии с Постановлением СНК СССР от 25 июня 1941 года на пограничные войска НКВД была возложена задача по охране тыла Действующей Красной армии. На самом же деле, как уже ранее отмечалось, эта задача была возложена на все войска НКВД, находящиеся в прифронтовой полосе. При этом, Главное управление пограничных войск НКВД СССР к войскам по охране тыла ДКА в тот период, по сути, не имело никакого отношения. В этом можно легко убедиться, внимательно прочитав названное Постановление СНК СССР. Там нет ни слова о том, что эта задача возложена на НКВД СССР.

Надеюсь, что приведённые примеры, касающиеся деятельности пограничников в годы войны, дают повод усомниться в полной объективности нового фундаментального исторического труда о Великой Отечественной войне. В других главах этой книги придётся ещё не один раз обращать внимание читателей на те или иные неточности и ошибки в указанной работе отечественных историков.

Может быть кому-то покажется, что я не совсем объективно и даже предвзято подхожу к оценке вклада историков в исследование сложнейшей темы – участие пограничных войск НКВД СССР в сражениях Великой Отечественной войны. Что моя позиция, с преобладанием негативных оценок давно устоявшихся исторических фактов, якобы, не очень патриотична. Что, разоблачая некоторые мифы и указывая на многие фактологические ошибки, я тем самым подрываю авторитет историков Пограничной службы ФСБ России.

Если кто так думает, то он глубоко заблуждается. Ложь, в какие бы одежды она не наряжалась, всегда останется ложью. Факты, не подкреплённые архивными документами, будут по-прежнему называться мифами или легендами. А это та же фальсификация истории, о необходимости борьбы с которой так много говорится в последнее время. Мне кажется, что очень точно и взвешенно позицию по данному вопросу высказал директор Российского государственного архива социально-политической истории А.К.Сорокин. На вопрос журналиста «Российской газеты» о том, что владея страшной правдой о войне, очень не просто оставаться патриотом, он ответил так: «…По моим представлениям, патриотизм никак не противоречит знанию трудных и тяжелых страниц истории своей страны. Более того, нормальный, реальный, практически действенный патриотизм только таким и может быть. Если мы не знаем своих ошибок, если мы их не анализируем, это патриотизмом назвать нельзя. Потому что в перспективе это нас приведет к повторению этих ошибок уже совсем в иных масштабах. Нужно извлекать уроки из своей истории. К слову, широко распространенная максима Гегеля: „История учит тому, что она ничему не учит“, была оспорена сто лет назад Василием Ключевским, который в своих дневниках написал: „Не цветы виноваты, что слепой их не видит“. Мне кажется, что это точная формула, которую мы все должны иметь в виду, начиная разговор об истории, о трудных ее вопросах. Мы живем не с чистого листа. Практически все, с чем мы имеем дело, было в истории до нас. И то, что война была такой трудной, такой чудовищной, такой жестокой, моему патриотизму никак не мешает, я реально горд этой Победой…»75.

Мне, честно говоря, нечего добавить к словам известного учёного.