2
Потом настало уже на следующее утро. Головная боль, которую так бесцеремонно выгнали накануне, вернулась и нанесла ответный удар. И он был куда сильнее первой атаки, сейчас казавшейся лишь дружеским предупреждением. Веки налились свинцом и упорно не желали разлепляться. Запах виски распространился по комнате плотным облаком, как будто сам бетон был пропитан им. Однако все же разлепив веки и поднявшись с постели, Даррен обнаружил, что пропахла не только комната – этот запах наполнил весь мир, и теперь от него было не скрыться. Он заплывал даже в распахнутое настежь окно, несмотря на то, что утро, уже почти превратившееся в день, обещало изгнать его весенней прохладой. Даррен предпринял отчаянную попытку смыть его в душе, но и этот план провалился. Вместо этого вода унесла остатки сна и обнажила суровую реальность: книга по—прежнему лежит на диване, мягко говоря, недочитанная, дедлайн стал еще на день ближе, а голова категорически отказывается работать.
Даррен заварил кофе и сел за стол, подпирая рукой щеку, вдыхая кофейный аромат, постепенно изгоняющий своего предшественника, и размышляя о том, как он до такой жизни докатился и что теперь делать. Безусловно, необходимо было привести себя в порядок и снова взяться за чтение. С другой стороны, в голове стоял непроглядный туман вдобавок к вернувшейся мигрени. Пожалуй, все было бы гораздо проще, если бы кухню от гостиной отделяла стена, а не длинный стол и воображение хозяина, и бутылка виски двухмесячной давности не подсматривала за ним из—за холодильника. И сестра не приставала по телефону. Но жизнь была полна невзгод и препятствий.
12:32. А какой сегодня день? Вторник или среда? Даррен вздохнул и, держа в руках чашку кофе и мысленно осыпая себя проклятьями, отправился на поиски телефона. Календарей он в доме не держал, ровно как и часов, а потому во времени и в датах ориентировался либо по крошечному значку в правом нижнем углу монитора ноутбука, либо по циферблату на экране мобильного и на панели электроприборов, но последние не показывали день. Вообще у Даррена складывались довольно непростые отношения со временем. Есть в нем что—то давящее, подгоняющее к некоему грандиозному исходу. Когда следишь за ходом времени, тут же начинаешь задумываться обо всем, что успел и не успел сделать за час, день, месяц, год, всю жизнь, а это неизбежно приводит к мыслям о том, сколько еще осталось: дел и времени. И здесь уж не сбежать от вопроса о том, правильно ли расставлены приоритеты и распределены ресурсы, все ли идет по плану и каков вообще план. Время вечно гонит нас вперед, в неизвестность будущего, отбирая настоящее и заставляя забывать прошлое и вечно хотеть большего.
Вот и он. Слегка дрожащей рукой Даррен скользит между спинкой и подушкой дивана и нащупывает телефон. Почти разряженный, на последнем издыхании, экран загорается и гаснет до следующей подзарядки. Вторник, 28 марта.
Пока заряжался телефон, Даррен сидел на диване, допивая кофе и щелкая пультом от телевизора, бездумно глядя на сменяющие друг друга, один ярче другого, образы. Новости, дешевые сериалы, неудостоившиеся прайм—тайма, кислотные мультфильмы, снова новости, спорт, дикая природа и еще немного новостей. Ежедневно, по всем каналам, с утра до поздней ночи. Убийства, насилие, жестокость. Кадры горящих зданий и изуродованных тел сменяются суровыми лицами дикторов. Внешняя политика, порождающая личную ненависть людей, которые впервые видят друг друга. Разлученные семьи и забытые друзья. Своя правда для каждого. Разный монтаж одних и тех же кадров одного и того же видео на разных каналах: для тех, кто за/для тех, кто против. Вербальные схватки и речи политических лидеров с последующими яростными обсуждениями, помещенные в минималистически обставленных студиях. В этих обсуждениях, больше напоминающих массовый самосуд, может принять участие любой. И желающих обычно больше, чем можем уместить экранное время. Все вечно с чем—то не согласны и спорят об этом с пеной у рта: приглашенные эксперты, кочующие с дивана одного канала на диван другого; люди в зале, рвущиеся в бой и отбирающие друг у друга микрофон; наконец зрители, звонящие в студию и старающиеся изо всех сил перекричать ее шум. Каждый из них знает тысячу и один способ решить все проблемы страны и общества, но не каждый способен взяться за свои собственные. Высказавшись, они могут доживать день или ложиться спать, исполненные чувства собственной значимости.
А потом реклама. Улыбающиеся, вечно счастливые лица. Мы живем в лучшем из времен, где можно купить что угодно, где угодно и когда угодно: еду, одежду, услуги, информацию, спокойствие, счастье. Все под рукой 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. И если у тебя есть доступ к интернету, у тебя есть доступ ко всему миру с его неограниченными возможностями. Миру неиссякаемого оптимизма и веселья, где, в отличие от мира новостей, все любят и ценят друг друга и ждут только того, когда им представится возможность помогать всем подряд. Все проблемы здесь незначительны и решаются одним звонком/одним (ну максимум двумя) кликом/одной таблеткой. Стоит зрителю прислушаться к приторному рекламному слогану, как он тут же перенесется в этот мир идеальных людей, где нет ни горя, ни печали, ни болезней. И вот, к моменту возвращения в студию, наполненную кипящей драмой, он уже убаюкан верой в светлое настоящее.
Даррен безразлично смотрел и то, и другое. Покореженные человеческие судьбы и глобальные катаклизмы его не тревожили, а рекламные ролики не вызвали радости и воодушевления. Все это казалось игрушечным и слишком далеким, чтобы быть правдой. Сбросив с себя пелену апатии, он нервно переключил на какой—то дурацкий ситком и принялся искать шутки за закадровым смехом. Однако вскоре, когда последствия прошлой ночи уже почти выветрились, на их место пришел голод. Бросив взгляд на переместившуюся на пол вчерашнюю книгу, Даррен оставил телевизор включенным, и слушая вполуха сомнительные шутки, неизвестно кем и для кого написанные, направился на кухню. Там его взгляд упал на электронный циферблат на панели плиты. 13:10. 13:11. Даррен тихо выругался, проворчал что—то о том, куда вечно убегает время, но от позднего завтрака с еще одной, а потом еще одной, чашкой кофе не отказался. При этом он лениво смотрел в телевизор, и в конце концов старательные, но безуспешные попытки актеров вызвать у зрителей смех привели его в такое уныние, что он решил выбрать меньшее из двух зол, а именно вновь обратиться к бездарной писанине, возвращения к которой он так тщательно избегал весь день. Оставив посуду в раковине и напомнив себе (в очередной раз) разобраться с инструкцией к посудомоечной машине, которая с прошлого года простаивала без дела, он поднял книгу, сел на диван и, в последний раз печально посмотрев на яркое мельтешение на голубом телевизора, нажал кнопку выключения на пульте.
После этого он уставился на книгу. Она была в твердом переплете, внутри которого, как он уже знал, скрывались почти двести плотных листов. Он провел пальцем по названию, выведенному на темном фоне обложки мистическим кроваво—красным шрифтом: «Ночные всадники». Ну и муть. Добровольно он бы это читать не стал, но ничто не совершенно, вот и его работа, несмотря на все свои достоинства, порой заставляла идти на жертвы. Он неохотно раскрыл книгу. И тут же пожалел о всех принятых им в жизни решениях, которые привели его к этому моменту. Надо было идти учиться на адвоката, как родители советовали.
Глаза упорно отказывались фокусироваться, то ли мстили за прошедшую ночь, то ли пытались уберечь от дальнейших потрясений и, как результат, очередного разочарования в современной литературе. Пришлось обратиться к очкам, которые теперь, после охоты за телефоном, лежали на подлокотнике кресла. Обычно они заступали на службу уже после наступления темноты, однако сегодня случай был чрезвычайный. По пути от дивана к креслу Даррен сделал крюк, чтобы проведать заряжавшийся на полу телефон, и решил, что раз уж встал, можно и кофе еще заварить. Последняя чашка, пообещал он себе, и так уже достиг своей суточной нормы всего за несколько часов. К тому же, делал он это скорее во имя прокрастинации и с целью отложить этот неприятный процесс чтения на как можно более далекое будущее. Пока он таращился на синюю подсветку работающего чайника, до него стало доходить поначалу смутное, но быстро растущее и крепнущее волнение за то, что он не закрыл окно в спальне. Вскоре оно выросло до размеров гнетущей тревоги. Сначала он старался убедить себя в том, что у него просто разыгралась паранойя. Потом он пытался отследить свой утренний порядок действий, но из этого не вышло ровным счетом ничего. В итоге он все—таки сорвался и побежал в комнату. Как ни странно, в этот раз он оказался прав. В комнате стоял жуткий холод. Даррен быстро подошел к окну и захлопнул его, порадовавшись, что на дворе не осень, иначе с деревьев налетели бы листья как в прошлый раз, или еще какую дрянь занесло бы. Ругая себя и давая запоздавшее новогоднее обещание впредь всегда, ВСЕГДА проверять окно, прежде чем выходить из комнаты, Даррен натянул подобранный с пола свитер и вышел в тепло.
Он закончил заваривать кофе и мысленно отметил, что пора пополнить его запас в кухонном шкафу. С чашкой в руках и надеждой в сердце он вновь уселся на диван. Вспомнил про очки, до которых так и не добрался. Попытался придумать для себя подходящее ругательство. Взял очки с кресла и приземлился обратно. В этот раз его настрой был решителен, а вера крепка. Аккуратно держа очки за дужки, он раскрыл их, поднес к глазам и понял, что стекла так и не протер. В любой другой день все эти мелкие неприятности, собирающиеся все вместе в картину крайне унылую, уже давно вывели бы его из себя, но сегодня у него на это просто не было сил. Протерев очки краем свитера и подумав: «И так сойдет», он наконец—то надел их. Больше путей к отступлению не было, пришлось читать.
Книга повествовала, как и многие другие представительницы данного жанра, об охотниках за нечистью (из того, что Даррен успел прочесть), работавших только по ночам (как можно было догадаться по названию). Сначала читать было совсем тяжело: в голове было пусто, и приходилось несколько раз перечитывать один и тот же отрывок. Кроме того, мрак, скрывающий главных героев от врагов, покрывал и логическую составляющую истории. Пришлось совершить еще одну вылазку с дивана, на сей раз за блокнотом для записей и заброшенным карандашом, и вернуться в начало книги, чтобы выписать ключевые детали, которые впоследствии могли помочь ему разобраться в происходящем.
Так, за чтением и выписками прошло два часа. После чего Даррен оценил результат своих мучений, перечитав сделанные им записи, и, так ничего и не поняв, уронил карандаш в блокнот и захлопнул его. Желание избавиться от этой проклятой книги достигло своего предела, но сделать это было невозможно. В основном с точки зрения перфекционизма, потому что вряд ли на работе к нему применят какие—то санкции, независимо от того, заменит он эту книгу другой или вообще исключит ее из обзора. Он не мог быть абсолютно уверен в этом, поскольку в силу господствовавших на тот момент обстоятельств особо не вчитывался в условия договора. Однако он был в числе первых сотрудников газеты и одним из очень немногих, продержавшихся все это время, благодаря чему он чувствовал, что в случае осечки он заслуживает некой снисходительности. Так что, дело было не в преступлении и последующим за ним наказании, дело было в принципе. Он сам себе не мог позволить это сделать: во—первых, он ведь уже начал и так с ней намучался, а значит, должен быть сильнее этой книги, во—вторых, он обещал, что менять ничего не будет. А обещания любят, когда их сдерживают. Следовательно, иного выхода не было – только вперед, через тернии ночных всадников к звездам.
Сначала нужно снять телефон с зарядки. Даррен уже привык к навязчивым идеям, вспыхивающим у него в мозге и мешающим нормально функционировать. Особенно тяжелые отношения складывались у него именно с проводами – он уже сотни раз прокручивал у себя в голове сцены короткого замыкания. Не было никакой разумной причины срываться и бежать за телефоном, но если бы он этого не сделал, не смог бы думать ни о чем другом. Пришлось подчиниться своему демону. Но сперва Даррен пообещал себе, что даже не взглянет на экран, который при отключении от зарядки загорится и высветит полученные сообщения, если таковые имеются, а значит, даст Даррену еще один повод отложить чтение. Он быстро поднялся с дивана, подошел к стене напротив, не глядя выдернул шнур из розетки, задержался на секунду, чтобы зажечь свет, и уверенно вернулся на место, положил телефон рядом, но экраном вниз, дабы избежать и тревоги, и соблазнов.
Даррен вернулся к чтению. Все самое тяжелое было позади, почти все имена, локации, принадлежности к расам и прочие важные детали он уже одолел и перенес в свой блокнот, и делать записи уже практически не приходилось, только сверяться. Вскоре он все—таки стал понимать, о чем речь, где добро и где зло, и дело пошло быстрее. Особой интриги в книге не было, по крайней мере, двести страниц спустя она так и не показалась, зато количество сцен сражений било все рекорды. Они следовали одна за одной, еле успевая сменять друг друга.
С поля боя Даррена увело чувство голода. Взвесив все за и против и приняв во внимание тяжесть, заполнившую его голову в ходе сражений, он решил, что лучше будет ждать доставку, чем заниматься приготовлением пищи, которую еще, скорее всего, добыть надо было. Он помнил, что в холодильнике и по полкам оставалась какая—то еда, но ничего из того, что утолило бы голод истинного воина, коим он сейчас являлся. Да и сил ни на какую полезную деятельность он в себе уже не находил. Нужно было проветриться. Дожидаясь доставку, Даррен высунул голову в окно. На улице давно стемнело и похолодало, поэтому долго дышать ночным воздухом не удалось. Все оставшееся время, пока не раздался звонок в дверь, он пролежал на диване, проверяя все же полученные за день сообщения и отвечая на пропущенные звонки.
Есть в тишине было невозможно, и Даррен снова включил телевизор. Ближе к вечеру на экране стал появляться более увлекательные действующие лица. По крайней мере, актеры играли уже не так топорно. Грех, конечно, жаловаться на непроходимую тупость телевидения, когда тебе даны все возможности наслаждаться преимуществами спутников с пользой, и ты сознательно соглашаешься смотреть то, от чего потом отплевываешься. Всегда можно найти канал, вещающий о последних разработках в области медицины или транслирующий многосерийный документальный фильм о жизни Анны Болейн. В конце концов, телевизор всегда можно выключить. Но оторвавшись от вампиров и прочих упырей, Даррен понял, что слишком устал для чего—либо интеллектуального. Как бы много он не читал, после нескольких часов наедине с книгой голова начинала тяжелеть и договориться с ней о возвращении к работе было непросто.
Закончив с едой, Даррен оценил обстановку. Он прочитал уже больше половины книги. В запасе было еще два дня не считая сегодняшнего вечера, который уже, судя по всему, можно считать подошедшим к концу. Пожалуй, можно дать себе передышку до завтрашнего дня. Больше толку будет. Так ему, по крайней мере, хотелось думать.