Часть 1. Израиль
Аэропорт Бен Гурион ассоциировался у Сергея Громова вовсе не с первым премьер-министром Израиля, в честь которого он был назван, а со старым американским фильмом «Бен Гур». Фильм был о временах Римской империи, зарождении Христианства и получил одиннадцать Оскаров. Этот рекорд сумели повторить всего лишь два фильма. Первым – «Титаник», а за ним «Возвращение короля», третий фильм из трилогии о хранителях кольца. Вспомнив о Толкине, Сергей подумал, что у охранников аэропорта глаза были такие цепкие и пристальные, словно они выискивали в прилетевших замаскировавшихся под людей орков и гоблинов.
Пять минут назад в борт самолета ткнулся прозрачный, телескопический трап. Сразу же после этого открылась дверь и притомившиеся за четырехчасовой перелет люди стали покидать летающее судно. Шагая в толпе пассажиров, Громов решил, что это был, право же, не самый утомительный перелет в его жизни. Случались куда как более тяжелые и продолжительные – на самолетах, в которых дискомфорт почувствовали бы даже спартанцы. Ну, а устроиться на них удобно могли лишь люди, из которых Маяковский предлагал делать гвозди. К ним Сергей не принадлежал. Мягкие и удобные кресла «Боингов» и «Аэробусов» приучили его к тому, что и в небесах можно чувствовать себя комфортно.
Настроение у него было превосходным. Семь лет назад он уже был на земле обетованной. Тогда, накануне миллениума местные достопримечательности готовили к наплыву туристов и паломников. А сейчас на границе с Ливаном было неспокойно. И все-таки Сергей надеялся выкроить немного времени, чтобы приехать в Иерусалим, вновь пройтись по его центру. В прошлый раз времени на это не было – его, как обычно, хватило лишь на то, чтобы сделать несколько фотографий.
Предвкушая удовольствие от этой поездки, Сергей взглянул на миловидную девушку, одетую в серую форму и подумал, что обычно такую носят полицейские. А вот сотрудники Моссада часто ходят в гражданке. Кстати, рядом с красоткой стояло еще три одетых так же человека, и взгляды их назвать приветливыми язык не поворачивался.
Громов не понаслышке знал о том, что приезжих здесь проверят самым дотошным образом. Причем, похоже, в последнее время меры по обеспечению безопасности были значительно усилены. Он подумал, что определит это точно спустя пару недель, улетая. И все-таки девушка была привлекательна и, заглянув ей в глаза, Сергей невольно улыбнулся. Очень неразумно, надо сказать. Израильтянка вполне могла расценить это как проявление неуважения к лицу, находящемуся при исполнении служебных обязанностей и остановить обидчика для выяснения личности и цели приезда.
Так и получилось.
Как только Громов приблизился к девушке, она сделала шаг к нему навстречу и скомандовала:
– Ваши документы.
Сергей полез в сумку, порылся в ней, достал паспорт, отдал охраннице. У него их было два, и отдал он тот, в котором не было виз Ливана и Сирии, поскольку с ними в Израиль не пускали. Зато в паспорте помимо Израильской визы, стояли еще визы Шенгенские. На всякий случай не было даже Египетских марок, которые вклеивают каждому туристу, приезжающему погреться на пляжах Шарм эль-Шейха или Хургады. Хотя вероятность того, что они послужат причиной, из-за которой ему не разрешат въезд в Израиль была ничтожна. Все-таки война с Египтом случилось очень давно. Лет сорок назад. Тогда Израиль отвоевал весь Синайский полуостров, начал строить там первые отели, но потом захваченные земли вернул. Не обошлось без давления американцев, решивших наладить сотрудничество с египтянами и таким образом перетянуть их на свою сторону. Впрочем, у кого из русских нет египетских марок в заграничном паспорте?
Шагавший за Громовым оператор остановился и стал переминаться с ноги на ногу.
– Илья, очередь лучше займи к таможенникам, – сказал ему Сергей, чтобы тот не действовал на нервы девушке. А еще она могла вздумать проверить документы и у него. Которые, конечно, тоже были в порядке. Но зачем терять лишние пять минут?
– Хорошо, – сказал оператор.
Девушка внимательно пролистала паспорт, раз, другой. Все это время Громов ее внимательно рассматривал. У нее были черные длинные волосы, собранные в пучок. Такая прическа ей очень шла. Ей вообще шла форма. Останавливаясь на каких-то страницах, девушка начинала вертеть паспорт, разглядывала отблески голограмм – проверяя их подлинность. Сергей терпеливо ждал, пока она наиграется. Он думал, что сейчас последует стандартный вопрос о целях приезда в Израиль, но девушке оказалось достаточно изучения паспорта. Она отдала его молча, не снизошла до пожелания приятного пребывания на израильской земле, вероятно раздраженная тем, что потратила так много времени впустую. Сергей, тем не менее, забирая паспорт, еще раз улыбнулся ей, но израильтянка на него уже и не смотрела. Словно его более не существовало, красотка сосредоточено рассматривала последних, спускавшихся по трапу пассажиров.
Громов заранее настроил себя на то, что прохождение таможни делом будет долгим и утомительным, ведь служители закона вовсе не ограничатся ответом на вопрос о цели визита и поставят в документы печать лишь после продолжительного допроса. Хорошо еще, что он не сопровождался пытками, вроде втыкаемых под ногти иголок. Багаж, впрочем, таможенники потрошили со знанием дела, не хуже мясников, расправляющихся с тушей. Прежде всего они сделали рентгеновский снимок, рассматривали его на экране компьютера, выясняя где находятся самые подозрительные места, и только потом заглянули внутрь. В это время проходил допрос владельца багажа. Здесь был один нюанс. Следовало прикинуться дурачком и сказать, что ни на английском, ни уж тем более на иврите – ты изъясняться не умеешь, а знаешь только русский. При этом пришлось бы разговаривать через переводчика, но сам допрос должен был стать короче. Лучше всего было объявить, что ты умеешь говорить только по-казахски или по-узбекски. Интересно, нашлись бы в аэропорту переводчики с этих языков? Конечно, без допроса все равно не обойдется, но можно не сомневаться, что он еще более упростится.
Багаж Сергея и Ильи должен был вызвать несколько вполне закономерных вопросов.
– Что это?
– Бронежилеты.
– Зачем вы везете бронежилеты?
Примерно с таких вопросов допрос и должен был начаться.
Громов сообщил, что на английском он говорит, бросился в него как в омут головой и минут через десять себя уже за это стал проклинать.
Вот зачем такие признания делать? Не экзамен ведь в институте сдает. Не поставят ему двойку, ответь он «не понимаю». Ах, не хотел в грязь лицом ударить? Ах, все по-английски говорить умеют?
Допрашивавший его представитель охраны аэропорта приободрился. Отвечая ему, Громов чувствовал себя словно на минном поле, но всей правды не говорил. Он чуть не улыбнулся, когда представил какое выражение могло появиться на лице следователя, если бы тот узнал, что он приехал на войну. Почти наверняка тот бы закричал:
– Как, вы желаете, чтобы началась война с Ливаном?
При этом, конечно, у него выпучатся глаза, а лицо покраснеет.
Домой не отправят. Всем и так ясно, что миром эта заварушка не кончится. Ну, помучают еще с часок всякими глупыми вопросами, а потом наконец-то позволят покинуть здание аэропорта.
– Покажите компьютер, – приказал таможенник.
Громов покорно вытащил из сумки ноутбук.
– Включите.
– Не могу, – сказал Сергей.
На диске ноутбука было полно скаченных из Интернета сведений по истории войн Израиля с соседями. Он у них как заноза в том месте, на которое садятся. Что закономерно, поскольку Британии свойственно оставлять такие очаги напряженности, которые потом полыхают десятилетиями или столетиями. Одно из таких мест находилось на границе Пакистана и Индии – в Кашмире. В ноутбуке лежала информация о вооружении израильской и ливанской армии, тактико-технические данные танка «Меркава» со стрелочками на чертеже – куда надо стрелять из гранатомета, чтобы повредить этот танк, и хотя все эти данные находились в свободном доступе, узнай о них таможенники – это могло значительно увеличить время допроса.
– Почему? – удивился следователь.
– Понимаете, там, на заставке фотография интимного свойства. Не хотел бы ее показывать, – стал выкручиваться Сергей.
Он говорил первое, что придет в голову.
А тем временем Илья уже подробно рассказал своему собеседнику – приятной девушке лет двадцати пяти, что за аппаратуру он везет, как снимать, как брать фокус, как прилаживать к камере аккумуляторы. Он точно читал лекцию студентам, которые съемочную технику видели впервые. Это ему нравилось. Хотя информация девушку не удовлетворила. Ладно бы она дальше попросила номер телефона или электронный адрес, стала выяснять – женат Илья или нет, явно прокручивая в голове, есть ли перспективы их дальнейшего знакомства. На эти вопросы Илья еще ответил бы.
– Есть у вас друзья-арабы? – спросила девушка.
– Нет, – заученно ответил Илья.
Даже будь они у него, все равно следовало отвечать отрицательно. Кто это сможет проверить?
Через пятнадцать минут его спросили, не случалось ли ему заражаться болезнью, с названием, произнести которое было не так-то просто. Что она из себя представляет, Илья не знал. Болезнь запросто могла оказаться и венерической, но скорее всего, была каким-то экзотическим вариантом лихорадки. Обычно от подобных напастей всем, выезжающим в Азию, Африку или Южную Америку, делались прививки. От всех сразу, как будто вводили под лопатку целебный коктейль, А готовили его в шейкере, правда, не такую слоновью порцию, как в баре.
– Я не могу больше, говорить, – сказал Илья, по-русски.
– Почему? – спросила следователь по-английски.
– Перестал понимать английский язык, – объяснил Илья.
– Вы же только что его понимали.
– Теперь не могу.
– Почему?
– Забыл. У меня временная амнезия. Отшибло память, – Илью понесло.
Он понимал, что выкручивается, причем очень неумело, но остановиться не мог. У него была только одна надежда, что девушка не очень хорошо понимает по-русски.
– Отшибло память?
– Да, я теперь могу говорить только по-русски. Требую переводчика.
Удивительно, но следователь отнеслась к заявлению Ильи очень спокойно. Вместо того чтобы накричать, вернуть ему документы и лишить разрешения на въезд в страну, она отправилась искать ему переводчика. Отсутствовала она минут двадцать и, вернувшись, объяснила, что свободных переводчиков сейчас нет. Причем, сказано это было по-русски без акцента. Илья подумал, что очевидно иврит она выучила уже здесь, в Израиле, а родным для нее все же был русский. Возможно, служащим аэропорта не было принято показывать знание русского языка. А скорее, совмещать свою работу с трудом переводчика им запрещал профсоюз.
Возвращая Илье документы, девушка пожелала:
– Приятной работы.
– Спасибо, – ответил Илья.
Аппаратуру к этому времени он уже успел упрятать в сумки.
Вырвавшись из лап сотрудников аэропорта, Сергей и Илья поменяли сто долларов на шекели, взяли такси и поехали в Иерусалим. К сожалению, город этот являлся всего лишь транзитным на пути в Хайфу – порт на севере Израиля, от которого до границы с Ливаном было не более тридцати километров. Именно он-то и должен был первым подвергнуться ливанскому обстрелу и в ожидании этого события, в городе, по слухам уже собралась изрядная армия журналистов со всего света.
В Иерусалиме находился пресс-центр, где выдавалась аккредитация приехавшим в страну журналистам. Без нее работать здесь было нельзя, поскольку любой патруль мог забрать в комендатуру для выяснения личностей.
Илья хотел задержаться в Иерусалиме хотя бы на несколько часов, но вовсе не для того, чтобы осмотреть его достопримечательности и пройти путем Христа, как делали многочисленные туристы и паломники. Когда-то там всем желающим за определенную плату выдавали тяжелый крест, похожий на тот, на котором распяли спасителя. Любой мог его протащить по легендарным местам и почувствовать, как это тяжело. Конец экскурсии, конечно, не предполагал, что страдальца распнут на Голгофе. Просто Илья прознал, что в Иерусалиме живет очень хороший татуировщик. Причем за услуги он брал раза в три меньше, чем это могло обойтись в Москве или Европе. У Ильи даже адрес был, написанный на клочке бумажки. Поэтому, сверившись с картой, он легко установил, что салон, где работает татуировщик, находится почти в центре города. Татуировки у приятеля Громова уже покрывали всю грудь и даже занимали руки. На них была какая-то надпись из буддийских текстов. Читать ее было удобно, когда Илья снимал майку и разводил руки в стороны. Впрочем, майка ее тоже не скрывала. Поэтому, оказавшись в Индии, он обнаружил, что местные жители буквально готовы на него молиться, совсем как индейцы, принявшие испанцев за потомков белого бога. Увидев татуировку, индусы тыкали в него пальцами, продавали ему сувениры почти не торгуясь и за самую малую цену. Из Индии Илья привез резные шахматы.
В Иерусалиме он собирался сделать татуировки на плечах и спине. Площадь их исчислялась не в квадратных сантиметрах, а в сигаретных пачках или спичечных коробках. Прямо как в мультфильме, где удава замеряли в попугаях, обезьянах и слонятах. В попугаях, то есть в спичечных коробках площадь предстоящей работы казалась больше, чем в сигаретных пачках. Оказалось, за один сеанс такой большой рисунок не сделаешь. Следовало остановиться в Иерусалиме дня на два, а то и на три. Вот только пока позволить себе такую долгую остановку Сергей не мог. Поэтому он решил за оказавшиеся в распоряжении два-три часа опросить местное население и встретится со своим старинным приятелем, с которым познакомился в прежнюю поездку. Приятеля звали Игорь. Он работал гидом, водил по священным местам туристов, написал даже книжку-путеводитель и потихоньку распродавал ее тем, кто приезжал на экскурсии в Иерусалим. Первый тираж в тысячу экземпляров почти разошелся, и Игорь думал о допечатке. Когда в стране становилось неспокойно, он с удовольствием бросал работу экскурсовода и полностью переключался на продюсере кую деятельность, разъезжая по стране вместе со съемочными группами различных телекомпаний. Помощником он был неоценимым. Сергей очень рассчитывал на его услуги.
– А счастье так близко, – сказал тоскливо Илья, оторвав взор от карты и посмотрев на ближайшую улицу.
– Это ты о чем? – спросил Сергей.
– Вот эта улица, – сказал Илья, махнув рукой, но «вот этот дом» не добавил оттого видимо, что с места, на котором они стояли, дома видно не было.
– А, – догадался Сергей, – ты про салон татуировок?
– О чем же еще?
– Ох, некоторые вот полмира пройдут, чтобы посмотреть на старый город, на Церковь гроба господня или на мечеть Эль Акса, а ты про какие-то татуировки. Кстати, до старого города отсюда тоже всего минут двадцать ходьбы.
– Да видел я его, – отмахнулся Илья.
– Я тоже, – сказал Сергей.
Они стояли возле небольшого двухэтажного дома, выкрашенного в белый цвет. Здесь их высадил таксист. Никакой вывески на доме не было, но таксист сказал, что этот как раз то, что они ищут, здесь находится международный пресс-центр, и он уже не раз отвозил сюда журналистов. Сергей договорился с Игорем, что они встретятся у пресс-центра, но гид еще не подъехал. Не исключено, также, что таксист спутал адрес. Громов хотел загрузить аппаратуру и сумки с вещами в машину Игоря, пойти в пресс-центр налегке, но пришлось тащиться туда нагруженными не хуже мешочников.
От теплого влажного воздуха на теле быстро проступал пот, приклеивавший одежду к коже не хуже высококачественного клея.
– Заходим, – сказал Сергей.
Он толкнул входную дверь, попробовал протиснуться в проход, который не был рассчитан на появление людей, нагруженные вещами, словно носильщики из аэропорта, которые перетаскивают багаж вручную оттого, что сломались тележки и транспортеры.
Громова обдало холодным воздухом. Если часто прыгать из машины с кондиционером или из здания на улицу и обратно, то запросто можно заработать простуду или даже воспаление легких. Между прочим, на этот случай Сергей припас несколько упаковок лекарств от простуды. Хуже некуда свалиться от болезни в командировке.
На лице Ильи читалась такая тоска, будто его вели на убой. Он прокручивал в голове планы, дающие возможность отлучиться на несколько часов. Вдруг в пресс-центре будет очередь, Сергей займет место, а пока очередь до них дойдет, Илья успеет добежать до салона? План был плохим, но и он не мог осуществиться, поскольку в пресс-центре почти никого не оказалось, за исключением трех человек, сидевших за компьютерами и увлеченно работавших.
– Привет, – сказал Сергей. Вообще-то обычно он говорил «хай», но подумал, что такое приветствие здесь могут воспринять неправильно. Вдруг подумают, что он неофашист?
– Шалом, – отозвался чиновник, парень лет двадцати пяти, оторвавшись от компьютера.
Его товарищи лишь окинули вошедших внимательными взглядами и тут же продолжили работу. Громов сделал вывод, что это такие же, как и он, журналисты, а главный у них парень, с ним поздоровавшийся.
– Шалом, – промолвил сориентировавшийся в ситуации Илья.
Собственно, кто они можно было не объяснять. Достаточно было лишь взглянуть на их сумки.
И вряд ли в них была взрывчатка, для взрыва пресс-центра. А еще у Ильи на плече болталась камера. Она смахивала на тяжелый камень, с которым самоубийцы, которых жизнь совсем доконала, кидаются в воду. Сергей сбросил на пол все, что на нем висело, распрямляясь, как раб, освободившийся от оков, достал из сумки паспорт, две своих фотографии, протянул все это парню. Взгляд его наткнулся на фотоаппарат, стоящий на треноге напротив белой стены. В Москве ему пояснили, что фотографии лучше привезти самому. Сергею пришлось идти в ближайший фото-салон, благо он располагался всего лишь в пяти минутах ходьбы от работы и срочно делать там фото, потому что на следующий день он уже уезжал в командировку. Получилось, суетился он напрасно. Сфотографироваться можно было и в пресс-центре. Илья, избавившись от тяжелой ноши, тоже дал парню документы и фотографии.
– Из России? – задал тот глупый вопрос.
В паспорте все было расписано подробно, и уж конечно, предполагать, что они пришли сюда с чужими паспортами не следовало.
– Из России, – подтвердил Сергей.
А парень тем временем стал водить мышкой по столу. Похоже, у него в компьютере были списки журналистов, приезда которых следовало ожидать, полученные из посольства Израиля. Наконец взяв паспорт Громова, чиновник прищурился и принялся его внимательно изучать. Потом он перевел взгляд на экран, кивнул, отсканировал фотографию, что-то настучал на клавиатуре. Такие же операции он проделал и с документами Ильи.
– Я фотографии себе оставлю, – сообщил чиновник.
– Да бога ради, – сказал Сергей.
За оформление документов брали небольшой сбор, но брали его не в пресс-центре, там только выдавали заполненные бланки, а оплачивать следовало в местном отделении банка. Выходить на улицу, тащиться к нему по духоте, а потом возвращаться обратно очень не хотелось. Все это легко читалось на лице Громова.
Между тем Илья отвлекся и пока еще не знал, какие испытания их ждут, прежде чем они получат аккредитацию.
Тем временем чиновник дал Сергею ксерокс карты, на которой одним крестиком было обозначено местонахождение пресс-центра, вторым само отделение, а пунктирной линией прочерчена дорога между ними. Громов подумал, что крестиками обычно обозначают мишени для ракет. Но от ливанской границы до Иерусалима слишком далеко и ни одна ливанская ракета сюда не долетит.
– Мы вещи оставим здесь? – спросил Сергей.
– Конечно, – приветливо улыбаясь, закивал чиновник, – когда вернетесь, все уже будет готово.
– Отлично, – сказал Сергей.
Игорь еще не приехал и Громов начал волноваться – не случилось ли с ним что? Впрочем, звонить ему пока не стоило. Это можно было сделать и позже, когда улягутся все формальности. Еще неизвестно сколько придется потратить времени в банке.
Как оказалось, в банке не было даже очереди. После того как они вернулись в пресс-центр, тот же самый чиновник выдал им взамен оплаченных бланков пластиковые аккредитации размером такие же, как и пластиковые карточки или электронные ключи в гостинице. Вот только носить их надо было не в сумке или бумажнике, а на груди, на виду, чтобы не отвечать на лишние вопросы. К карточке крепился синий шнурок, на котором были оттиснуты белой краской буквы GPO. Сокращение это расшифровывалось на самой карточке. «Правительственный пресс-центр». Надпись была сделана на английском и иврите. Впрочем, прочитать надпись на иврите Громов не мог, поскольку не знал даже как читается его алфавит. Помимо этого, на карточке была фотография, все данные владельца и серебряный герб с менорой – подсвечником с семью стволами.
Обслуживавший их чиновник даже без лишних вопросов выписал чеки с указанием суммы, уплаченной за оформление документов. Очевидно ему не раз случалось иметь дело с журналистами и он знал, что тем приходится подтверждать свои расходы, подавая в бухгалтерию чуть ли не груды документов. Без чеков им придется все оплатить из собственного кармана.
– Спасибо, – сказал Сергей, он посмотрел на ряд свободных компьютеров, с секунду обдумывал идею – не занять ли один из них, пока не приехал Игорь, но тут же, машинально взглянув в окно, увидел появившуюся возле пресс-центра белую «Хендай-Соната», на которой и разъезжал их провожатый.
– Пока, – попрощался Громов с чиновником.
– Счастливо! – откликнулся тот.
Сергей думал, что по дороге в Хайфу увидит двигающиеся к границе колонны бронетехники, но ничего подобного не было. Это его удивило. В Иерусалиме он успел поговорить с местными жителями. Сам не знал – зачем ему это было нужно, ведь основные события начнутся в Хайфе, но не хотелось уезжать из города, не сняв там ни одной картинки и не сделав ни одного интервью. Может они еще пригодятся, а может их размагнитят за ненадобностью. Кстати, это вполне может сделать Илья еще здесь, если у него не останется ни одной чистой кассеты, наткнувшись на нечто очень интересное, нечто сенсационное.
Еще Громов хотел понять, уловить настроение местных жителей. Он осознавал, что надо начинать работать, а безделье – прямой путь к тому, чтобы засесть в гостиничном номере, да так прочно, что тебя с кровати не поднимет ни звонок из редакции, ни вой воздушной тревоги.
Повинуясь его приказу, Илья водрузил камеру на плечо. От нее тянулся провод к микрофону, который Сергей держал в руках. Из-за этого казалось, что оператор на привязи, на поводке, как собачка. Поэтому он был вынужден повсюду следовать за Сергеем, стараясь при этом не сильно натягивать «поводок», чтобы он не помешал держать на плече камеру.
– Как вы думаете, начинается новая война? – спрашивал Сергей у прохожих.
Этот вопрос походил на камень, который скатывается с горы, срывает со своих мест другие камни и порождает лавину. Громов видел, что не все встречные желают обсуждать эту тему. Возможно, им казалось, что если про войну не говорить, то ее никогда не будет, а вот если кричать о ней постоянно, то беда непременно случится. Кто-то очень сильно ругал премьер-министра за уступки, сделанные Палестине и Ливану, винил во всех бедах правительство, говорил о политике «сильной руки», еще кто-то говорил, что если проявить слабость и уступчивость, что в последнее время и демонстрировали израильские политики, то аппетиты оппонентов растут. «Если положить в рот палец, то откусят руку». И все равно было заметно, что войну ждут со дня на день. В том, что она будет, никто не сомневается.
Они закончили опрос, и пока Илья укладывал аппаратуру в багажник машины, Громов сбегал в музыкальный магазин. Он посмотрел на выставленные там компакт-диски, но названия были на иврите, и он не мог прочитать ни одного имени и ни одного названия. Их можно было прослушать, но на это совсем не оставалось времени, а брать Илью в качестве советчика не стоило. Ему нравилась совсем другая музыка. Сергей взял один диск, повертел его в руках, положил на полку, потом взял второй, третий, и тоже вернул на полку. Ему не нравились обложки, внешность исполнителей, ему вообще ничего не нравилось, и он уж подумал, что всю дорогу до Хайфы придется слушать радио, но тут увидел диск Даны Интернешнл. Пожалуй, это была единственная израильская певица, которую он знал, хотя Офра Хаза – тоже вроде считалась таковой, но песни ее были арабскими и жить она с таким репертуаром должна не в Израиле, а где-нибудь в Йемене. Кстати, один из ее дисков так и назывался «Йеменские песни». А Дана Интернешнл победила, в свое время, на конкурсе «Евровидение». Тогда случился большой скандал, показывали множество сюжетов о том, что прежде певица была мужчиной и изменила пол. По телевизору крутили множество ее клипов, самым известным из которых был «Вива». На том диске, что купил Сергей, песни были на иврите.
Всю дорогу до Хайфы у Игоря постоянно звонил телефон, он с кем-то разговаривал, то и дело отвечал «Кен». Громов помнил, что так звали приятеля куклы Барби, но вряд ли речь шла о нем.
– Что значит «кен»? – спросил он у Игоря.
– Это значит «да».
– Ого, – сказал Сергей, – я вот джинсы пару недель назад купил в Охотном ряду. Они у меня в сумке. Фирма называется «Кенвелло». Я тут на многих майки с такой же надписью видел.
– Ничего удивительного, – объяснил Игорь, – фирма израильская. Я кое-кого из ее руководства знаю. Могу познакомить.
– Пока не надо, – сказал Сергей. – Если «кен» значит «да», то что тогда значит «велло»?
– «Нет».
– «Да-нет» – офигительное название для фирмы, – сказал Сергей, подумав, что это очень напоминает название фирмы «Зима-лето» из сериала «Не родись красивой».
– Но звучит-то неплохо? – спросил Игорь.
– Кен, – ответил Громов.
Сопровождающий улыбнулся.
До Хайфы они доехали часа за три, успев прослушать диск из конца в конец раза четыре. Удивительно, но он почти не приелся – настолько сильными и интересными оказались песни. В очередной раз Сергей убедился в том, что популярными становятся вовсе не самые лучшие песни. Часа через два он уже начинал подпевать припев одной из песен: «Мишбарай це кой». Игорь улыбался, но не поправлял. Иногда он пытался переводить.
– В этой песне поется о том, что «все будет хорошо».
– Ну да, конечно все будет хорошо, – кивал Сергей. – В этой песне ведь записано, как затвор ружья передергивают.
Эта песня напомнила ему книжку Маркеса «Сто лет одиночества», которую он читал еще в школе. В самом начале книги полковник Буэндиа стоит, привязанный к дереву, и готовится к расстрелу, но этого так и не произошло. Чем все закончилось, Сергей не помнил и, осознав это, мысленно пообещал, что как только вернется в Москву еще раз Маркеса перечтет. Наверное, в том романе все тоже завершилось хорошо.
Мишбарай це кой!
Он даже немного расстроился оттого, что они доехали до Хайфы так быстро, но уже тогда понимал, что, вернувшись в Москву и поставив диск в магнитофон, будет обязательно вспоминать эту дорогу. Возможно к этому времени появятся и еще какие-то воспоминания, связанные именно с этими песнями. И уж точно, Дана Интернешнл теперь у него никогда не будет ассоциироваться с ужасным конкурсом «Евровидение».
Город был полупустой, то ли местные жители боялись выбираться из домов, то ли перебрались в более спокойные места, находящиеся километров в десяти к югу, куда ракеты точно не долетят.
Машина медленно катилась в гору, на вершине которой виднелся комплекс из трех гостиниц. Стены у них были серо-коричневыми. Сергей открыл в машине окно, и на него пахнуло соленой влагой. На склоне холма лепились небольшие, в основном двухэтажные частные домишки. До моря было рукой подать, но пляжи пустовали, несмотря на великолепную погоду.
Пенные волны лизали песок. На фоне домишек гостиницы смотрелись настоящими гигантами, оказавшимися в стране лилипутов или маяками, которые ставят на берегу, для того чтобы они и ночью, и в туман указывали своим светом дорогу кораблям. Громов подумал, что свет в окнах виден издалека и по нему хорошо ориентироваться, запуская ракеты. Если какая-нибудь из них угодит в гостиницу, то взрыв заметит весь город.
Перед гостиницей стояло не менее двух десятков микроавтобусов с тарелками телекомпаний со всего мира. Борта машин пестрели надписями на множестве языков и лейблами. Некоторые из них Громов видел в первый раз. Владельцы гостиничного комплекса были рады такому наплыву журналистов, которые заняли чуть ли не треть всех номеров. Без них гостиница стояла бы пустая, точно брошенная. На свободные номера клиентов, несмотря на сезон, не найти. Кто захочет ехать отдыхать на пляже, когда на тебя в любую минуту с небес может обрушиться ракета? Такое понравится разве что любителям экстрима, которым надоела скучная жизнь в офисе, желающим за собственные деньги получить немного адреналина в кровь. Вот только все эти развлечения не предсказуемы, как будто играешь в кости в «клубе самоубийц» и тебе может выпасть что угодно.
– Шалом, – портье расплылся в улыбке.
На нем был темно-коричневый клубный пиджак с золотой вышивкой на сердце, розовая рубашка и темно-бордовый галстук. Сломайся в гостинице кондиционер, ему бы пришлось от жары в такой одежде совсем худо. Сергею было нелегко находиться на улице и в майке. В такое время следовало валяться на пляже, спрятавшись от солнечных лучей под зонтиком, и лишь время от времени делать небольшие заплывы в море.
– Хай, – сказал Сергей.
У них появился еще один носильщик и тащить аппаратуру, распределив ее на троих, стало легче. Словно бутылку водки, подумал Громов.
Настойке возвышалась ваза, похожая на аквариум, но в ней плавали не рыбки, а разноцветные конфетки в прозрачных обертках. Запустив руку в вазу, Сергей взял пару, развернул обертки и запихнул сладкие шарики в рот.
– Рады приветствовать вас в нашей гостинице, – сказал портье, протягивая бланки анкет, которые надо было заполнить при заселении.
Документы он не попросил, поскольку увидел, что у каждого клиента на шее висит аккредитация.
Может, он успел даже прочитать их имена, по крайней мере, выдав бланки, портье стал что-то искать в компьютере. Номера бронировали из Москвы на все три имени.
– Нам надо, чтобы наши номера были расположены рядом, – сказал Сергей портье, – и хотелось бы чтобы они оказались с видом на море.
– Хорошо. На каком этаже желаете?
– Какие есть?
Портье перечислил. Сергей, проконсультировавшись с коллегами, выбрал из предложенных вариантов пятнадцатый этаж.
В вазу запустил руку Илья, затем Игорь. На стойке было как раз три ручки, хватило всем. Заполнив анкету, Громов отдал ее портье. Тот выдал взамен электронный ключ в конвертике, на котором был написан номер комнаты. На всякий случай, портье его даже прочитал вслух. Сергей спросил номера комнат коллег и записал их на бумажке, чтобы не забыть.
– Что у нас сегодня по плану? – спросил Илья.
– Ты плавки взял? – поинтересовался Сергей.
– Нет.
– Здесь тогда купишь. Думаю, что магазины не закрыты. Купаться сейчас пойдешь?
– Может, прежде поедим? – предложил Илья.
– Ты как? – спросил Сергей у Игоря.
– Пока что сыт, чаю попью с вами, – ответил тот.
– Давай так и сделаем. Встречаемся через час в холле?
– Да.
– На машине есть поедем? – спросил Игорь.
– Не думаю, – ответил Сергей. – Давай по городу просто пройдемся.
– Хорошо. Тогда я пошел ее на стоянку ставить. Все. Через час в холле.
Они сперва зашли в номер Ильи и сложили там всю аппаратуру. Из-за этого номер стал похож на убежище челночника, приехавшего в страну за товаром. Кофр со штативом Илья затолкал под тумбочку, а то он валялся прямо в середине комнаты и вечно мешался под ногами, в уголке спрятал сумку с аккумуляторами, запасными кассетами и проводами, потом стал разбираться собственный багаж.
Оказавшись в своем номере, Сергей первым делом сунулся на балкон. С моря тянуло липкой теплой соленой влагой. Такой воздух лечит от простуды. На воде играли солнечные блики заходящего солнца, от этого казалось, что оно играет на спинах рыб, которые плещутся огромными стаями возле побережья и поймать их можно голыми руками. Небо начинало темнеть. Над водой плавала легкая дымка. Выходя на балкон, Громов думал, что прежде всего увидит израильские военные корабли, которые идут блокировать Бейрут, Тир, Сайду и Триполи, в общем все крупнейшие ливанские порты. Вот только их не было. А жаль. Снимать их отсюда было бы очень удобно.
Испытывая разочарование, Сергей решил, что они скорее всего сейчас скрываются в легкой дымке или давно уже миновали эти места и заняли позиции на рейдах ливанских портов, а всех, кто захочет вырваться из них, ждет такая же участь, что и «Варяг».
За оставшееся до встречи время он успел лишь принять душ и смыть с себя липкий пот.
Во всех странах мира, удивляются, как русские могут купаться в такую погоду, когда остальные боятся на пляж даже высунуть нос, когда вода обжигает кожу холодом, словно лютой зимой. Впрочем, можно ли этим напугать тех, кто запросто может прямо на улице встретить медведя и либо удрать от него, либо даже вступить с ним в бой? Нам ли бояться холодной воды?
С этими мыслями они отправились на пляж, но до побережья так и не дошли, отложили купание на следующий день. В гостиницу возвращаться тоже желания не было и они засели в ближайшей забегаловке. Ее столики и стулья стояли прямо на улице, а под навесом были разложены в металлических лотках – маринованные огурцы, лук, перец, салаты, жаренное мясо – курица, говядина, и многое другое. Всем этим можно было попросить начинить шаверму, но обычно в нее влезало, помимо мяса, еще три-четыре ингредиента. Значит, чтобы попробовать все выставленные продукты пришлось бы заказывать не одну порцию, а штуки четыре. Запивая шаверму кока-колой, Сергей думал о том, что уедет из города не завтра, а значит перепробовать все возможные варианты удастся. Вот только действительности свойственно с планами не совпадать.
Он поставил будильник в телефоне на без пятнадцати девять, с тем, чтобы, проснувшись, быстренько умыться, почистить зубы и поспеть на завтрак почти к самому закрытию ресторана. Получается, на еду останется минут сорок, потом можно сходить в душ, немного передохнуть, переваривая завтрак, а уж затем отправиться на пляж.
Сигналы будильника вырвали Громова из сна неожиданно и, просыпаясь, он подумал, что время как следует выспаться еще есть. Надо только не открывать глаз, повернуться на другой бок и тогда… Он все же проснулся, и поразился тому, что его окружает темнота. Окна не были зашторены, но почему так темно, словно за то время пока он смотрел сны, весь мир провалился в бездну?
Телефон все не унимался. Обычно он подавал сигналы всего минуту, потом замолкал, чтобы вновь включить будильник только через девять минут. И так до тех пор, пока не поднимет лежебоку или тот его не отключит. Сейчас же сигнал звучал непрерывно.
До Громова вдруг дошло, что он слышит не будильник, а звонок. Он поднес трубку к глазам, увидел, что сейчас четыре утра, а звонят с работы.
– Да, – сказал Сергей, нажав кнопку на телефоне.
– С добрым утром, – послышалось в ответ. – Ты еще спроси не разбудил ли я тебя?
Громов узнал голос редактора.
– В чем дело?
– Все агентства передают, что ливанские ракеты бомбят Хайфу.
– Ты позвонил, чтобы предупредить меня – пора бежать в бомбоубежище? Спасибо за такую заботу!
– Не для этого. Хотел спросить, что у вас происходит?
– Я сплю. Ни о каких ракетах не слышал.
В ту же секунду послышался противный звук воздушной тревоги. Он был глухим, поскольку с трудом пробивался сквозь толстое стекло, но все-таки достаточно мощным, чтобы поднять из могил даже мертвецов, а уж живые, заслышав его, должны были сразу же бежать в ближайшее укрытие. Учения воздушной тревоги проводились постоянно, все местные знали, куда при ней нужно бежать, а для приезжих повсюду были развешаны указатели со стрелками.
– У нас, кажется, начинается, – сказал Сергей. – Я тебе позвоню потом.
– Давай, пока!
Сигнал длился ровно одну минуту, потому что именно столько времени требовалось ливанским ракетам, чтобы долететь от границы до города. За это время следовало собраться и добежать до бомбоубежища. Сергей прикинул, что за минуту он в лучшем случае оденется, так что ни в какое укрытие он прятаться не станет, понадеялся на русский «авось». Он тут же позвонил Илье, которого воздушная тревога тоже разбудила, но тот даже с кровати не встал, а только злился оттого, что сирена мешает ему вновь заснуть, словно это была всего лишь надрывающаяся под окнами автомобильная сигнализация.
– Ты бы лучше встал, камеру вытащи на балкон, посмотри, может увидишь, где ракеты упадут, – посоветовал ему Громов.
Игоря в номере не было. Но как раз из-за этого-то волноваться не стоило. Вот он, наверняка, помчался в бомбоубежище, по дороге натягивая все из одежды, что успел прихватить с собой. Хотя, за минуту, пожалуй, лишь успеешь обмотаться простыней, словно римский патриций. Сирена смолкла, взрывов пока не было слышно.
– Учебная тревога что ли? – позвонив, спросил Илья.
– Не думаю, – сказал Сергей. – Давай на улицу выйдем, спросим, может кто что-нибудь знает.
– Давай, – обреченно согласился Илья.
Они поспешно собрались, вышли из номеров и спустились на лифте до первого этаже. Пока они ехали вниз, Громов думал, что пользоваться лифтом во время обстрела, как и во время пожара, категорически запрещается – он ведь может застрять, и тогда останешься в нем, как в тюрьме, будешь гадать – кто до тебя быстрее доберется – пламя, ракета или спасатели. Впрочем, они не потащили бы свою аппаратуру с пятнадцатого этажа пешком, даже под страхом смертной казни.
Входная дверь гостиницы не успевала закрываться – таким интенсивным было движение. Кто-то выбегал, нагруженный сумками, камерами, кто-то вбегал за новой партией аппаратуры. Холл напоминал растревоженный улей или скорее военную часть, получившую приказ к выступлению. Стоявшие возле гостиницы машины с тарелками на крышах, спешно загружались экипажами и уезжали.
– Так-с, что-то все-таки случилось, – сказал Сергей.
Навстречу им шел Игорь.
– Я за вами. Зря вы в бомбоубежище не пошли.
– Надо выяснить, что происходит, – сказал Сергей. – Вроде по Хайфе ни одна ракета не попала.
– По Хайфе нет, – сообщил Игорь, – попала в одну деревушку неподалеку от города. Я знаю, где она находится.
– Да-а-а? – приободрился Сергей. – Далеко?
– Минут за двадцать доедем.
– Тогда поехали.
Хорошо, что они взяли с собой аппаратуру, а то пришлось бы за ней возвращаться.
Громовым уже овладел азарт игрока, когда каждая минута дорога, потому что за призом пустился не он один, а вон их сколько – искателей сенсаций. От гостиницы отъехало не менее десятка машин. Те, кто сидит в них, доехав до деревушки, будут рыскать меж разрушенных домов, искать спасшихся, подсовывать им к губам микрофоны на выдвижных удочках. Пусть погорельцы и двух слов связать от горя не смогут, их причитания тоже пойдут в эфир, разнесутся по всему свету уже через несколько часов. Главное успеть все заснять, пока не утихли пожары, пока не эвакуировали всех раненных и не увезли убитых, если таковые будут. В подобных ситуациях репортеры становятся очень циничными. Сергей отчего-то думал, что непременно увидит пылающие разрушенные дома, зарево от которых видно за много километров, но выяснилось, что все совсем иначе.
И все-таки в призовую тройку в этой гонке Громов не попал. Что неудивительно, поскольку в путь он отправился позже основных конкурентов. Правда, ему удалось кого-то обогнать, но это уже не имело большого значения.
Деревня просыпалась. Не пожелай она это сделать, ее бы просто разбудили. Сотрудник вневедомственной охраны в синей форме и с пистолетной кобурой на поясе, давал интервью. Чувствовалось, он говорил это уже не раз, выучил слова, словно текст роли и произносил их почти без эмоций.
– Ракета упала не в деревню. В поле. Она не взорвалась. Я уже сообщил куда надо. Бомбу обещали забрать, когда будет нужно.
Точное место падения охранник показать не мог, не способен был даже указать его примерно. Искать в поле, уткнувшуюся в землю носом ракету, зарывшуюся в нее до металлического оперения, было все равно, что искать иголку в стогу сена. Можно день пробродить, до сумерек и все впустую.
– Не советую я ее искать, – сказал охранник, – она же не взорвалась. Вдруг взорвется?
Он, к удивлению Сергея, сказал это на ломанном русском. Ладно бы, если по-русски с ним заговорил еврей, услышав, на каком языке между собой переговариваются журналисты, здесь ведь было много выходцев из Советского Союза, которые селились на севере страны, но охранник был арабом.
– Я учился в Воронеже, – пояснил охранник, – на врача. Врачей здесь много. Большая конкуренция. Работу трудно найти по специальности.
Сергей вспомнил, как во время прошлого своего приезда в страну наблюдал сценку в Иерусалиме, когда отчаянно, чуть ли не с пеной на губах, ругались еврей и араб. Ругались они чистейшим русским матом. Язык этот был превосходно понятен и тому и другому. Он был языком международного общения, а не английский, потому что еврей приехал из Советского Союза, а араб там учился.
Охранник огляделся по сторонам, наверное, выясняя – не надо ли кого спасать из местных жителей от слишком назойливых журналистов. Большинство из них уже уехали. Одна ракета, упавшая где-то в поле, не стоила большого внимания.
– Могу напоить кофе, – предложил охранник.
– Очень хорошо, – сказал ему Сергей.
Все равно спешить им было некуда. Съездили они зря, ну или почти зря, потому что и поле и эти дома, были как раз тем раком, который на безрыбье станет рыбой. Разговор с арабом тоже мог получиться интересным, хотя, скорее всего для работы ничего из него использовать не удастся, но подобное общение всегда полезно, чтобы прочувствовать ситуацию.
Охранник вытащил термос, небольшие чашки с тонкими ручками, разлил кофе. Он был с кардамоном. На местном такой напиток назывался «гэлэм». Они сели на ступеньках домика, где располагался пост вневедомственной охраны. Сергей подумал, что охраннику нельзя приглашать никого в свой домик, вот он и вынес все на улицу. Но на улице пить кофе было приятно, гораздо приятнее, чем в помещении. От чашек поднимался вкусный запах. Сергей пил маленькими глотками, чтобы не обжечь губы и рот, пока кофе не остыл. В Москве он обычно насыпал растворимый кофе в чайные чашки, и он получался куда как менее крепким, чем тот, который случалось пить в Африке или в Азии. Сергей подумал, что чайную чашку «гелема» он мог и не осилить. Запросто можно было подсадить сердце.
Ему опять не дали выспаться, противный звук сирены ударил в барабанные перепонки, вытряхнул из головы сон, словно пыль из ковра. Громов сел на кровати, согнув в коленях ноги, прижал их к себе и уставился в окно. Кондиционер он не отрегулировал, и в комнате было жарко, так жарко, что во сне он скинул с себя одеяло и спал без него, а встать и настроить кондиционер, отчего-то поленился. Губы были сухими, он провел по ним языком, чуть смачивая. Глаза уже привыкли к полумгле, стали различать предметы в комнате, но он помнил, что оставил бутылку с минеральной водой на тумбочке возле кровати и мог бы отыскать ее на ощупь. Вода была теплой, вкус ее почти не ощущался. Сергей сделал несколько глотков, поставил бутылку на прежнее место. Сирена замолкала. Он опять проиграл в забеге до бомбоубежища и смирился с тем, что никогда его не выиграет. Просто, чтобы успеть до него добраться за минуту – надо было либо спать на первом этаже в холле на одном из диванов или раздобыть парашют и прыгать каждый раз с балкона. Вот только для парашюта высота была слишком маленькой, и он вряд ли успеет раскрыться, а если это и случится, то падение он почти не замедлит. Значит, выпрыгнув таким образом, он разобьется в лепешку. Даже упав на пальмы, запросто можно поломать себе руки и ноги. Так не лучше ли остаться в гостинице, ждать, что ракеты опять пролетят мимо? Ракеты эти, кстати, не несли приборов точного наведения с камерами, как те, что любят демонстрировать американцы, похваляясь своей меткостью. Ливанские ракеты запускались почти наобум, и никто не знал – куда они упадут, да и долетят ли вообще до целей, а то может какая-нибудь из них рухнет на полдороге.
Громов вдруг увидел, как над водой, примерно в километре от побережья, вознесся пенный фонтан. Он был слишком далеко, с такого расстояния казался очень маленьким и быстро опал, но к тому времени среди домов, что лепились на горе, почти одновременно расцвело два огненных цветка. Звук взрывов был глухой, почти не слышимый, как гроза, разразившаяся где-то очень высоко и далеко.
– О, черт! – сказал Сергей.
Взрывы вывели его из состояния прострации, он потянулся к телефонной трубке, набрал номер, в котором жил Илья. Тот ответил сразу же, и двух гудков не прозвучало.
– Началось. Вставай. Город обстреливают, – сообщил Громов.
– Слышу и вижу. Ща как по гостинице шарахнут…
– Надеюсь, пронесет.
– Я вообще-то тоже. Едем?
– Да.
– Я уже почти оделся.
– Молодец, сейчас Игоря найду и забегу к тебе.
Сергей вскочил с кровати, нашел джинсы и майку, которые валялись на стуле, быстро натянул их на себя. В ванной плеснул на лицо немного воды, почистил зубы. На щеках выросла уже двухдневная щетина. Он дал себе слово, что побреется, как только приедет, вечером, потому что утром на бритье у него времени просто не хватает. Его постоянно будят либо воздушная тревога, либо звонки из редакции.
Дорогу им пересекла машина скорой помощи. Она ехала без сигнальных огней и сирены. Вероятно, всех раненных забрали раньше, на ее долю никого не досталось, и она напрасно приезжала на место взрыва. Огонь давно угас, он вообще продержался не больше нескольких секунд, в воздухе едва чувствовался едкий запах. На обочине дороге стояло несколько человек. Они о чем-то спорили, а проходившие мимо жители почти не обращали на них внимания. Разве что водители автомобилей чуть задерживались, для того чтобы посмотрели на эту группу через поднятые стекла. Вот полицейский махнул рукой очередному любопытствующему, чтобы тот проезжал, не создавал пробку.
Воронка была диаметром метра в полтора и глубиной не более десяти сантиметров. Вокруг нее уже стояли зеваки. Взрывной волной чуть перекосило бордюрный камень, и даже стекла в близлежащих домах остались целы. Вот и все последствия обстрела. Осколки, на счастье, никого не задели.
Ракеты, которыми боевики «Хезболлы» обстреливали Израиль, назывались «Кассам». Название было сухим, острым, как пустынный ветер, который несет тучи песка. Но, увидев воронку, люди говорили «Катюша». Это было ошибкой, потому что если бы ливанцы обстреливали город из систем залпового огня, хотя бы даже таких, что применялись советскими войсками во время отечественной войны, то за несколько залпов они могли стереть город с лица земли. Прославленные «грады» решили бы эту задачу еще быстрее.
Громов знал, что на самом деле, у «Хезболлы» были ракеты, которые, по некоторым сведениям, завозили из Ирана. Их ставили на самодельные пусковые установки, которые собирались в кустарных условиях и потом крепили в кузовах небольших грузовичков. И вот ракеты, пущенные с таких установок, прозвали «Катюшами» – то ли оттого, что имя «Катюша» стала нарицательным, обозначая все ракеты, то ли оттого, что многие израильтяне приехали из бывшего Советского Союза, то ли так их стали называть представители западных СМИ, которые иногда допускают такие промахи в своих комментариях, что после них любой уважающий себя человек должен сделать харакири. Тем не менее, название это прижилось, его подхватили все, но произносили не со злобой, а с каким-то трепетом, как в фильме «Небесный тихоход» говорил капитан Туча, что его из пушки не возьмешь. Его только Катюшей пробить можно.
И тут Сергей увидел похоронную процессию. Два человека с печальными лицами медленно несли на плечах садовые носилки. В таких обычно таскают землю или строительный мусор. Человек в них уместиться не мог. Если, конечно, его не разорвало на куски. Однако в таком случае тело, превратившееся в окровавленные куски мяса, должны были чем-нибудь прикрыть. И еще из носилок могла литься кровь, а ее не было. Да и лица у тех, кто их нес, не выражали большого отвращения. Громов заметил, что они изредка даже улыбаются. Правда, вслед за этим их лица вновь становились серьезными, да и вслед за носилками шло еще человек пятнадцать, не меньше.
Оказалось, что хоронят кошку, погибшую во время обстрела, то ли осколок в нее попал, то ли от страха она отдала богу душу. Подробностей Сергей не выяснил, да и несильно его это интересовало.
Он заметил, что настроение у людей было приподнятым и нервным, будто они наглотались легких наркотиков, и теперь им море по колено. Глаза блестели. В таком состоянии и на пулеметы пойдешь – ни о чем не задумываясь. Вероятно, они могли бы взобраться на крыши своих домов, прыгать на них, кричать, показывая в сторону Ливана средний палец, дескать – видели мы в гробу ваши гребанные ракеты, не испугают они нас, а для тех, кто их запускает – уже готовы места на небесах. Только кошек вы и можете убивать!
Процессия обошла квартал, показывая всем жертву ливанского обстрела, потом вернулась к воронке от ракеты, но та была для могилы недостаточно глубокой. Для того чтобы похоронить кошку в воронке, надлежало насыпать холмик, но и в этом случае ее могилку бродячие собаки разрыли бы без труда.
Кто-то предложил похоронить усопшую на газоне, стали искать лопату, но тут появился владелец дома, возле которого хотели вырыть могилу для кошки, и идея эта ему не понравилась. Он стал кричать о том, что это частная собственность и если кто-то вздумает рыть на его газоне могилу для кошки, которых он терпеть не может, то он делать этого не даст и вызовет полицию.
– Да вот же полицейский, – сказали ему, показывая на служителя закона, который регулировал движение.
– Вот и отлично, проваливайте, – ответил владелец газона.
Частная собственность была священна. На нее покушаться никто не решился. Владельца газона обругали, дескать нет в нем ни капли патриотизма и сочувствия к жертве ливанской бомбежки, но не очень сильно, скорее – для порядка. Процессии пришлось убираться и искать какое-то другое место для погребения жертвы ливанской агрессии. Скорее всего, ее в конечном итоге просто положили в пакет и выбросили на помойку или вызвали на помощь службу по захоронению трупов домашних животных.
И все-таки чувствовалось, что с каждым часом, с каждым днем напряжение возрастает. Все понимали, что обстрелы не закончатся, а станут более интенсивными. Когда-нибудь ракеты «Хезболлы» начнут попадать в жилые дома и хоронить придется не кошек, а людей. Осознание этого давило хуже тяжелого камня, привязанного к шее.
В небе, оставляя за собой инверсионный след, пролетели самолеты Ф-16. Прохожие на улицах махали им руками, хотя летчики, даже пожелай они этого очень сильно, подобных приветствий увидеть не могли.
«Хей-хо! – кричали прохожие. – Задайте им там жару!»
Это было оружие возмездия за обстрелы, куда как более мощное, чем ракеты. Но таким оружием возмездия и должно быть. Фау-2 не шли ни в какое сравнение с тем, что союзники сотворили с немецкими городами. Не око за око и зуб за зуб, а за один зуб – целую челюсть.
Они камня на камне не оставят от Бейрута, подумал Громов. Впрочем, обитателей Хайфы это известие должно было скорее порадовать, чем опечалить.
Сергей провожал самолеты взглядом, Илья – ловил их в объектив видеокамеры и вел его следом за самолетами. Его не волновало то, что иногда пилоты по ошибке принимали видеокамеру за оружие и наносили удар первыми, считая, что лучше ошибиться, чем удирать от пушенного в тебя с земли «подарочка».
Когда самолеты уже почти превратились в трудноразличимые сверкающие, точно звезды, точки на небесах, земли достиг рев их двигателей.
Сергей вытащил мобильный телефон, набрал номер группы, находившейся сейчас по ту сторону границы, – в Ливане. Он и сам мог там оказаться.
Было совершенно понятно, что война вот-вот начнется. Палестинцы, сделав подкоп из Сектора Газа, напали на израильских военных, ранили и похитили капрала Гилада Шалита. Обменять его они были согласны лишь на удовлетворение требования выпустить из израильских тюрем полторы тысячи палестинских заключенных. Такие условия израильтян не устраивали и вместо переговоров они начали операцию «Летний дождь». Название поэтичное, в японском духе, но никакой романтикой от операции и не пахло.
Армия обороны Израиля вошла в Сектор Газа и вновь заняла территории, на которых совсем еще недавно находилось три еврейских поселения. Снесли их тогда, когда Израиль пообещал уйти из Сектора Газа. Происходило это со скандалом, поскольку жители их уходить не хотели, чуть ли не под бульдозеры бросались, совсем как в ближайшем Подмосковье, когда кто-то решил прикарманить участки, прежде принадлежавшие очередному дачному товариществу, и построить там элитные особняки. Съемки подобных волнений выглядят весьма эффектно и их с удовольствие транслируют в новостях, но, конечно, проблемы израильских поселений, в отличие от подмосковных, получили куда большую огласку.
Громов подумал, что в Подмосковье хоть понятно за что воюют. Сотка стоит так дорого, будто под ней залежи нефти или газа находятся. А вот в Секторе Газа жить – не приведи господи! За что там цепляться?
В общем, селения снесли не до основания, остались какие-то развалины, послужившие неплохим прикрытием для боевиков ХАМАС, которые обстреливали территорию Израиля и рыли подкопы, чтобы перейти границу.
Плакаты с именем Гилада Шалита реяли над участниками многочисленных митингов, собиравшихся во многих городах. В том числе и в Тель-Авиве.
Ливанская «Хезболла», которая контролировала южные районы страны, предупредила, что в случае, если израильская армия вторгнется в Сектор Газа, они обстреляют ракетами северные районы Израиля. Израиль усилил патрулирование своих северных границ. Напряжение нарастало. Наконец боевики «Хезболла» напали на пограничный израильский пост, нескольких солдат убили, двух похитили. Эти действия явно были скоординированы с ХАМАС. Израиль к мирным переговорам был не склонен. Началась операция против Ливана, вернее против «Хезболла», называлась она «Достойное возмездие». Израильтяне объявили, что они помогают ливанцам разоружить террористическую группировку. Утверждение спорное. «Хезболла» действовала легально и победила на выборах, но учитывая, что у нее была всего около семи тысяч боевиков, война могла стать победоносной и молниеносной, хотя воевать на два фронта всегда очень трудно.
Лет сто назад, когда начиналась где-нибудь война – неважно где, пусть даже на краю света, туда отправляли наблюдателей, чтобы они посмотрели, как ведутся боевые действия и чему-нибудь научились в полевых условиях. Таких знаний в стенах академии не получишь. Русских в начале века посылали в Южную Африку, где буры пытались отбиться от Британской империи. У них это неплохо получалось в течении нескольких месяцев, а потом, когда пали обе их столицы, они еще полтора года вели партизанскую войну и британцы ничего не могли поделать с маленькими бурскими отрядами, называвшимися «командо». Отсюда и пошло слово коммандос. Британцы же в той войне изобрели концентрационные лагеря, куда они сгоняли мирное бурское население и морили их там голодом.
Наблюдатели же действовали совершенно легально по обе стороны фронта и это было в порядке вещей.
Вот и Сергей, не так давно вместе с коллегой, находящимся в Ливане, подбросил в воздух монетку, чтобы определить куда ехать. Теперь он был у одной воюющей стороны, а его товарищ у другой.
Неужели никто не посылает на такие войны под видом журналистов кадровых военных, подумал Громов, ожидая пока на его звонок ответят, чтобы они учились на чужих ошибках и вели сбор данных? Нет? А жаль.
Ответили.
– Привет, Кирилл, – сообщил Сергей. – Принимайте. К вам летят два.
И только после этого понял, что совершил поступок безрассудный, глупый и опасный. Любой прохожий, услышав его слова, мог вызвать полицейского и сообщить ему о подозрительном иностранце. Здесь привыкли быть бдительными не на словах, а на деле. Было время, когда чуть ли не каждый день террорист-смертник взрывал себя в переполненном магазине или в автобусе.
То, что говорил Сергей, мог сообщать лишь шпион, засланный на территорию противника и предупреждающий ливанские ПВО о том, что им надо приготовиться к воздушной атаке. За такое могли посадить, надолго, может навсегда. А еще телефонные переговоры должны прослушивать и записывать. Как позже выяснилось, что съемочную группу «Аль Джазиры», за такие же звонки на ливанскую территорию с предупреждениями о налете, действительно посадили в тюрьму, но может, они и вправду были шпионами.
Хорошо, что их Игорь не слышал. Он пошел купить себе воды, пока Илья с Сергеем снимали улицу. Спецслужбам он их конечно сдать не мог, ответственность за то, что стал невольным участником преступления, тоже штука не очень приятная. А если бы ливанцы сбили те два самолета, полетевших на бомбежку?
«Хезболла» ответила на налет бомбардировщиков очередным обстрелом. Завыла сирена.
Громов знал, что теперь ливанцы пристрелялись. Если раньше от их обстрелов страдали лишь случайным образом, к примеру, споткнувшись и разбив нос на бегу к бомбоубежищу, то теперь человеческая кровь полилась по-настоящему.
Вдруг он услышал вой летящей ракеты и, сообразив, что она где-то рядом, невольно нагнул голову, словно бы пытаясь от нее уклониться.
К этому моменту все прохожие попрятались в бомбоубежище и на улице остались только Сергей с Ильей. Они стояли неподвижно, застыв, словно соляные столбы, прекрасно понимая, что им остается лишь надеяться, что ракета пролетит мимо.
– Никак вы не научитесь в бомбоубежище прятаться! – крикнул им Игорь.
Оглянувшись на его голос, Сергей спросил:
– А ты?
– За вами я пришел, – сообщил Игорь.
Он держал в руке запечатанную и запотевшую бутылку с минералкой, но пить явно не собирался, похоже про нее совершенно забыв.
Ракета врезалась в жилой дом, всего лишь в сотне метров от того места, где стояли Сергей и Илья. Дом был четырехэтажным с двумя подъездами. Вот один из подъездов медленно, очень медленно, как будто время приостановилось, начал разваливаться. Из окон вырвался огонь, стены раздулись, цементные швы разошлись. Подъезд осыпался, стал грудой битого камня, дорогу заволокло цементной пылью.
– О, черт! – сказал Илья.
Они не стали подходить к дому ближе. Ну, чем они могли помочь тем, кто в нем был? Они видели, что первыми к дому подъехали на двух внедорожниках хасиды – ортодоксальные евреи, похожие друг на друга, как родственники. Они всегда носят черные длинные халаты, из-под которых высовываются веревки с узлами, на головах у них черные шляпы, а из-под шляп торчат закрученные волосы.
Громов всегда считал, что во всем надо иметь меру, а такое проявление религиозности – уже за гранью. К примеру, у хасидов была специальная служба, которая занималась сбором останков людей. Они считают, что человек должен быть похоронен полностью, то есть собирают все разбросанные взрывом куски тел, а если на асфальте была лужа крови, то ее промачивают тряпочкой, а потом эту тряпочку хоронят вместе с другими останками.
– Дай глотнуть, – попросил Сергей у Игоря.
– На.
Тот протянул ему бутылку, покрытую следами грязных пальцев. Сергей откупорил ее, и хотел было сделать большой глоток, но вода оказалась слишком холодной, и у него заломило зубы. Пришлось пить осторожно, прежде чем глотать, предварительно согревая ее во рту.
Почти тут же приехали полицейские, пожарные, машины скорой помощи, оцепили район, стали заливать огонь пеной. От мигалок резало глаза, как на дискотеке. Из дома вытащили на носилках человеческое тело. Голову простыней не прикрыли. Значит, это был не мертвец. Тело запихнули в скорую помощь, врачи захлопнули двери, вскочили в машину, та, визжа шинами, сорвалась с места и, оглашая окрестности воем, помчалась в больницу.
Илья старательно все снимал, вызывая недовольство полицейских, но они не имели права ни прогнать оператора, ни помешать ему работать. Это было бы злостное нарушение законов о деятельности средств массовой информации. Поэтому стражи порядка, едва взглянув на висевшую на груди Ильи индульгенцию в виде аккредитации, с недовольными гримасами отходили в сторону. Для того чтобы никто не приставал к нему с ненужными вопросами, наподобие «Чем ты тут занимаешься?», оператор даже повернул пластиковую карточку наружу той стороной, где была его фотография. Впрочем, у полицейских и без него дел было по горло. Вот они принялись успокаивать мужчину, который что-то кричал, сгибался, будто у него были резкие боли в животе, потом разгибался и опять Что-то начинал кричать. Он был одет в джинсы, сандалии и рыжую майку, такого же цвета, что носили на Майдане Незалежности сторонники Ющенко, вот только на этой не было никаких провокационных надписей. С головы у него упала кипа, обычно крепившаяся к волосам специальной скрепкой, а он этого и не заметил. Полицейский поднял с асфальта кипу, хотел ее нахлобучить на голову мужчины, но тот, не понимая, что хочет сделать служитель закона, увернулся, отбежал прочь и вновь закричал, еще громче, чем прежде.
– Что он кричит? – спросил Сергей у Игоря.
– Кричит, что мы сносили палестинские поселения, и вот к чему все это привело.
– Сносили? – с театральной укоризной спросил Сергей, будто в этом был повинен Игорь.
– Было дело, – кивнул тот.
– Но вы и свои поселения со спорных территорий убирали. Это неправильно. Метод кнута и пряника неправильный. Пряника – тоже не правильный, а правильный только метод кнута.
Пока они разговаривали, один из полицейских, пытаясь привести в чувство возмутителя спокойствия, стал показывать ему руки. Тот должен был увидеть, что у него нет ни дубинки, ни электрошокера. Ничего, кроме кипы, которую он желает отдать.
– Теперь он кричит, что он в этом доме живет, что он вышел в магазин на несколько минут, вернулся, а от квартиры ничего не осталось, – продолжал переводить Игорь.
– Он часом не кричит, что в квартире кто-то остался?
– Нет.
– Тогда он должен танцевать от радости, потому что если бы ему не приспичило в магазин, сейчас, спасатели пытались бы найти его тело под развалинами.
– Он еще не понял, что чудом спасся. У него стресс.
– Вижу. К нему сейчас вообще лучше с микрофоном не соваться. Но и того, что он кричит – вполне хватит.
Громов осмотрелся, выбирая с кем можно поговорить. Полицейские – отпадали сразу же. Они находятся при исполнении служебных обязанностей, и вообще им было не до разговоров. Зеваки оставались на самый крайний случай, когда спрашивать больше некого. Следовало найти пострадавших и свидетелей обстрела. Задавать им вопросы будет легко, поскольку Сергей и сам все превосходно видел. Хронику происшедшего восстанавливать по чужим словам не было надобности. Пострадавших тем временем увозили кареты скорой помощи. Вот к ним-то полицейские могли и не дать пройти. Работа оператора мешала работе врачей. Впрочем, попробовать следовало.
Неожиданно Громов обратил внимание на человека в светлых брюках, в расстегнутой на верхние пуговицы рубашке. Под мышками у него начинали проступать пятна пота, как будто он только совсем недавно оказался на улице, а до этого сидел либо в офисе, либо в машине с кондиционером. Кстати, здесь, как и во многих странах мира, на машины чиновников мигалки не ставили. Подумав об этом, Сергей вспомнил, как однажды, застряв в лондонской пробке, премьер-министр Великобритании Тони Блэр был вынужден отправиться на работу на Даунинг-стрит, 10 на метро. Об этом написало множество газет и, скорее всего, это был неплохой пиар-ход, чтобы повысить рейтинг у общественности. Между прочим, их повышала и победоносная война.
Получалось, этот чиновник бросил свою машину где-то на прилегающей улице. Наверное, она тоже была белая, чтобы не выделяться среди остальных. Будь на его месте наш чиновник, он все равно купил бы себе черный лимузин, несмотря на то, что тот нагревается гораздо быстрее и без кондиционера за несколько минут на солнце превращается в раскаленную печку, в которой можно свариться заживо.
Громов заметил, что толпа перед чиновником расступается, видимо узнавая. Еще следом за ним шло два человека, очевидно совмещавших в себе функции помощников, референтов, советников и охранников. Российские чиновники, даже очень низкого ранга обычно окружали себя свитами внушительнее. К примеру, начальник ДЭЗа шел на осмотр принадлежащих ему владений в сопровождении сантехников и дворников, в большинстве своем выходцев из средней Азии. Из-за этого он походил на мелкого хана, отправившегося в завоевательный поход. Чиновников рангом повыше сопровождали помощники и эскорт журналистов из районных СМИ, которые должны были осветить в местных изданиях славные дела повелителя.
– Мэр Хайфы, – сказал Игорь, посмотрев на чиновника.
– Давай-ка его немного помучаем вопросами.
– Думаешь, согласится?
– А зачем его спрашивать? Суешь под нос микрофон, начинаешь вопросы задавать, не захочет отвечать – ему же хуже и будет. Это можно расценить, как сокрытие информации. Он бюджетные деньги получает? Получает. Должен быть открыт для народа, и отвечать на самые провокационные вопросы.
– Ты будешь задавать провокационные вопросы? – спросил Игорь.
Похоже, ему переводить их не хотелось.
– Не буду, не бойся.
Вот только планам Громова не суждено было сбыться. В тот момент, когда они пошли к чиновнику, вновь раздался сигнал воздушной тревоги. За несколько секунд до этого помощник мэра что-то зашептал своему шефу на ухо, точно узнал о предстоящей бомбардировке заранее. Вот он схватил его за рубашку, потащил в сторону. Заметно побледневший мэр то и дело поглядывал вверх. Очевидно, он знал, что ракеты летят относительно медленно и приближение одной из них можно успеть заметить. Лучше бы он смотрел себе под ноги.
Между тем находившиеся на улице люди бросились в укрытия. Помощники буквально на руках отнесли шефа к стене ближайшего здания. Сергей еще успел подумать, что она – не самое хорошие укрытие от ракеты. Примерно такое же, как высокое дерево в грозу. Хотя от осколков стена способна и уберечь.
– Они сюда сейчас залепят! – крикнул Игорь.
Он, так же как и мэр, то и дело смотрел в небо и со стороны походил на Пятачка из советского мультфильма про «Вини Пуха», который, прикрываясь зонтиком, бегает поддеревом и говорит, что, кажется дождь начинается. У Игоря зонтика не было, да и от осколков зонтик – не защита, не то, что от дождевых капель.
– Они дождались, когда здесь соберется народ, и запустили вторую ракету, – объяснил Игорь.
Говоря, он все еще смотрел в небо, и возникала иллюзия, что сообщает он это тем, кто занимается обстрелом. Причем, они находятся прямо в небесах, а не в тридцати километрах отсюда, к северо-западу.
Да где-то так. Понять это стало возможно лишь после того, как был взорван дом. Воронки точно определить направление не давали.
Ох, сейчас и рванет, вдруг подумал Сергей. Посмотрев на Илью, он ткнул пальцем в сторону мэра с помощниками и крикнул:
– Валим туда!
Он знал, они, опытные люди, по звуку могли определить, куда ракета попадет и где от нее можно спрятаться.
Схватив впавшего в транс Игоря, Громов дотащил его до стены ближайшего дома и повалил на землю. Тот, не понимая, что с ним происходит, стал вырываться.
– Твою мать! – крикнул Сергей. – Ща рванет. Лежи…
Бам!
Вспышки он не увидел. Услышал всего лишь, как ракета взорвалась. Причем, где-то очень близко, возможно в соседнем доме.
Немного погодя Игорь встал и отряхнулся. На лице его читалась обида. Очевидно, ему казалось, что с ним на глазах мэра Хайфы обошлись слишком бесцеремонно. Впрочем, помощники мэра оказались ничуть не в лучшем положении.
– Мэра я тебе все-таки заснял, – сообщил Илья. – То, как он тут взрыв пережидал.
– Ты гений! – воскликнул Сергей и посмотрел на часы. О том, что случилось в городе, стоило рассказать. – У нас еще минут сорок. Потом придется возвращаться в гостиницу.
Сергей сидел за столом и набрасывал текст для предстоящего прямого включения. Илье поляки предложили свою камеру, но он отказался. Ему было привычнее работать с той, с которой приехал в Израиль. Каждая камера имеет свой характер, как машина, к ней надо привыкнуть, почувствовать ее, понять – на что она способа и когда начнет капризничать.
Илья поставил свою камеру на штатив, подключил проводами к аппаратуре, установленной в микроавтобусе поляков. Потом они выставили перед своим микроавтобусом с тарелкой складной столик, пластмассовые кресла, расправили зонтик от солнца. Они устроились с комфортом, как на курорте. Когда не было работы и не требовалось перегонять отснятый материал, загорали, складывая зонтик. Администрация гостиницы смотрела сквозь пальцы на то, что они иногда расстилали на газоне полотенца и валялись на них. Проголодавшись, они отправляли дежурного в ближайшую забегаловку, и тот приносил, завернутую в бумагу, шаверму, а пиво, соки и вода хранились у них в маленьком холодильнике. Его подключили к генератору, к нему же подключали кофеварку. Не работа, а рай на земле, причем за это еще полагались суточные, поскольку все происходило на войне.
Десять минут назад, когда Громов подошел к польскому видеоинженеру и объяснил, что будет делать включение с его тарелки, тот сказал:
– Нам уже позвонили, и включить тебя мы готовы. Что будешь пить? Кофе, чай, кока-кола?
Потом поляк посмотрел на часы, высчитывая – сколько еще осталось до прямого включения. Время заказывалось по Гринвичу, а если у кого-то и было двое часов, то их выставляли по местному и по времени своей страны. У Сергея часы стояли по-московскому, а мобильный телефон – по-местному. Мобильный телефон будил его по утрам, а по часам он сверялся – сколько времени осталось до эфира. Поляка звали Збигнев.
– Еще сорок минут? – спросил поляк.
– Подходит, – согласился Сергей.
– Так что налить?
– Кофе, – почти не раздумывая, сказал Сергей, и обратился к Илье: – А что ты будешь пить?
– Кока-колу, – последовал ответ.
Поляк кивнул и, уступив Громову свой стул, пошел к холодильнику.
Набрасывая строку за строкой, Сергей взглянул на Илью. А тот как раз перегонял отснятый материал.
Лет десять назад все снимали на камеры формата Бетакам. Теперь вновь начиналась война форматов. Прошлую выиграла фирма «Сони», а в этой пока кто одерживает верх было неясно. Пока что поле битвы оставалось за «Панасоником». Предложенные этой фирмой кассеты – оказалась во много раз меньше, чем бетакамовские, примерно такие же, как и аудиокассеты. Соответственно они занимали меньше места в сумке. Вместо одного получасового бетакама, а более продолжительные кассеты в камеру вообще не влезали, и их можно было воспроизводить только на магнитофонах, в сумку умещалось пяток кассет нового формата. Качество съемки при этом не страдало, напротив – картинка получалась более четкой, да и по продолжительности новые кассеты вдвое или втрое превосходили старые. Но и они устарели почти сразу же. Началась эра цифрового телевидения, появились камеры, снимающие на флешки, на диски. Чтобы перегонять со всех этих форматов, пришлось бы забить микроавтобус кучей всевозможных магнитофонов. Поди угадай – в каком формате тебе принесут отснятый для перегона материал. Но проблема решалась просто. Картинку и записанный звук – можно было перегнать, подключив к ретранслирующей аппаратуре камеру. А вот с бетакамом подобный номер не проходил.
Текст писался легко, впечатления от увиденного еще не ушли, не стерлись из памяти и были куда как ярче, чем все снятое Ильей. На камере картинка все равно получается неполной. Чтобы полностью почувствовать происходящее, надо оказаться на месте, почувствовать на своей шкуре, а потом передать словами. Когда Сергей закончил, у него осталось до включения еще минут двадцать пять. Он перечитал текст и кое-что подправил. Поляк сказал Громову, что тот может смело открывать холодильник и, не спрашивая, брать из него все, что захочет, но Сергей ограничился еще одной чашкой кофе.
В Москве он подходил к камере минут за пять до включения. Бывали случаи, что ведущий в студии начинал уже читать подводку, а на него еще продолжали навешивать наушники и микрофоны. Режиссеры в студии обливались нервным потом, поскольку надо было проверить до включения – уровень звука и выставить кадр. Тут же они ничего из этого не успевали, и случись накладка – исправить ее сразу уже могли и не успеть.
Сейчас он встал в кадр заранее, поговорил с Москвой. Все было нормально, его слышали, и он слышал студию. До эфира оставалось минут семь, когда опять завыла воздушная тревога. Поляк, вновь севший на пластиковый стул, посмотрел в небо, развел руками, объясняя Сергею, что вой сирены будет слышен в микрофон, может даже перекроет немного его слова, но тут уж ничего не поделаешь.
– Что там у вас? – услышал Сергей в наушнике голос режиссера.
– Воздушная тревога.
– Ого, это опасно? Может обойдемся без прямого включения? – голос был уже другой. Подобное решение мог принимать шеф-редактор выпуска или кто-то рангом повыше.
– Да ладно, прорвемся, – махнул рукой Сергей и почти сразу же услышал голос ведущего из студии, обращавшегося к нему.
Как раз за несколько секунд до этого сирена замолчала, поскольку минута, отведенная на эвакуацию, истекла.
Громов подумал, что наверное так следует учить спортсменов ставить рекорды. Не успел добежать за минуту до бомбоубежища – все, считай, что ты труп. Каждый раз расстояние надо увеличивать и со временем спортсмен за минуту будет пробегать все большую дистанцию. Кажется, он даже видел подобную систему в одном из тележурналов «Ералаш» и называлась она бразильской. Там один мальчик именно так учил своего приятеля стоять на воротах. За его спиной были не настоящие ворота, обтянутые сеткой, а витрина парикмахерской. Пропусти он мяч – тот разобьет витрину. Когда они витрину все-таки разбили, то тут же стали по бразильской системе обучаться бегу.
Поляк с тревогой смотрел на нечто находившееся у Сергея за спиной, в море. Кажется, там что-то происходило. Даже Илья, забыв о камере, смотрел туда же.
Понимая, что это отвлекает от репортажа и, испытывая поэтому раздражение, Громов оглянулся и как раз застал тот момент, когда в море упало две ракеты. В месте падения выросли высокие столбы. Получилось очень эффектно, словно ливанцы положили ракеты точно у него за спиной, поскольку прознали о включении.
Конец ознакомительного фрагмента.