Белиз
Всего лишь около 9 часов утра, а влажный стоячий воздух уже раскаляется до банного уровня. К несчастью, машина у Мигеля – самая, что ни на есть рабочая лошадка, такая же, как у Леопольдо, и кондиционер в ней японскими производителями просто-напросто не предусмотрен. Не по чину, стало быть. Но одно дело прохладные горы, и совсем другое – пропаренные равнины с прямоугольниками фермерских полей и остатками юкатанской сельвы. Так что, хоть окна в кабине открыты настежь, но я все равно ощущаю себя парным чешским кнедликом на суповой тарелке джунглей. А дорога, между прочим, далеко не везде заасфальтирована и пылит, пылииит, зараза!
Короче – страдаем помаленьку. Попадаются кое-какие деревеньки, похожие друг на друга, как вчерашние носухи в Тикале – такие же малоопрятные, но с высоко задранными хвостами в виде всенепременной рекламы «Кока-Колы» на любой обшарпанной лавчонке! Грязные детишки срываются из тени пыльных придорожных деревьев, где они целыми днями наблюдают со скуки за дорогой, бегут за машиной, что-то верещат нам вдогонку.
Может, как Киса и Ося на том кавказском перевале, орут «давай денги, денги давай»? Часа через полтора-два тряски по убогому «шоссе» подъезжаем к деревне с громким названием Ciudad Melchor de Mencos, что означает «Город Мельчор де Менкос».
Это вот и есть граница? Н-да, хорош городишко… Чем ближе к погранпункту, тем больше туристических лавок, предлагающих приобрести напоследок гватемальские сувениры. Они мне уже ни к чему, а вот глаз радуется чистоте и опрятности улочке исхода из страны. На границе практически никого нет, и Мигель сразу мог бы проехать в безымянное государство Белиз, как местный. Гватемальскую сторону прохожу свободно и я, только заполняю пару миграционных деклараций, да штамп убытия в паспорте ставят. На белизской стороне нас встречает могильного вида холмик с клумбой и выложенная белыми покрашенными камнями надпись «Со святыми упокой», тьфу, ты, пропасть – «Welcome to Belize»! Значит, страна все-таки не безымянная.
Мне, в отличие от Мигеля, нужно оформить визу стоимостью 50$, а до этого еще заполнить анкету. А в анкету вклеить фотографию. А фотография та за отдельную плату местному фотографу. Но я, как закаленный шоковой экономикой переходного периода, всегда имею при себе несколько своих физиономий на бумаге про запас, и деревенского фотографа постигает глубокое разочарование. Пока пограничник проверяет мои документы и пробивает мою бледную личность по компьютеру, я осматриваю комнатенку, служащую ему офисом и пропускным пунктом одновременно.
На стене висят несколько плакатов с фотороботами и реальными фото тех, кого все всегда ищут, но, почему-то, редко находят. Меня и моих близких, слава Богу, среди них нет. Что и подтверждает пограничный компьютер.
Наконец, все формальности соблюдены, офицер удовлетворен моим ответом на вопрос, надолго ли, и зачем, я еду к ним в их замечтательную страну (конечно, из-за барьерного кораллового рифа, дарагой!), и мы благополучно отбываем. Что интересно, дорога по ту сторону границы оказывается прекрасно заасфальтированной и даже имеет собственное имя —Western Highway. Ну, надо же, прям, Флорида какая-то апельсиновая! До Бельмопана остается километров сорок пять-пятьдесят, не больше, и по такой дороге мы пролетаем их пулей, тем более, что машин на шоссе – раз, два, и обчелся.
Достопримечательностей особых не наблюдаю: все та же сельва, а на расчищенных участках – посевы сахарного тростника и кое-где, кажется, юки, популярного у всех народов Центральной Америки корнеклубня. В вареном виде – что-то среднее между картофелем и репой, только волокна более продолговатые. А обжаренная – просто пальчики оближешь!
Когда показывается Бельмопан, или, вернее, когда я после поселка Роринг Крик вижу указатель, что прямо – это в центр города, а направо – это нужный мне Hummingbird Highway (Колибри Хайвэй), я сообщаю Мигелю, что дальше мне с ним не по пути. Он спрашивает (больше для приличия, разумеется!), а куда же мне, собаке бешеной, надо? Я отвечаю, что на побережье, в райское местечко, называемое Placencia. Естественно, он о таком знает только понаслышке. Его ареал узко-коммерческих нужд, это – сам Бельмопан, да еще пятнадцатитысячный Белиз-сити на берегу. Он сворачивает направо и, проехав пару сотен метров, высаживает меня возле супермаркета «88». Чтобы я не скучал, стало быть, а отошел немного от дорожных испытаний в кондиционированном воздухе. Расплатившись, расстаюсь. Adios, amigo! Освежив немного голову под крышей супера и промочив горло каким-то refresco (так здесь называют любой прохладительный напиток), выхожу опять я на дорогу ловить попутный транспорт на юг.
Глаз на этой окраине низкорослого Бельмопана положить не на что, и стоять под послеполуденным солнцем с поднятым вверх большим пальцем – не лучший вариант времяпровождения для светлокожего обитателя Северного полушария. Конечно, бутылка пресной воды и бейсболка с длинным козырьком спасут вас на какое-то время, но оно того не стоит, уж поверьте мне на слово! Приблизительно так размышлял я, стоя на обочине Колибри Хайвэя возле супермаркета «88». Размышлял довольно долго, а точнее, до тех пор, пока меня не подобрал сердобольный шофер грузовика, разрешившегося от бремени срубленным сахарным тростником на фабрике неподалеку. Мне явно везет в последние сутки – плантация тростника, откуда он возит урожай в столицу, находится недалеко от того места, где с Южного Хайвэя нужно будет свернуть налево на боковую дорогу до Пласенсии.
Шофер расспрашивает меня, откуда я, давно ли приехал в Белиз и все такое прочее дорожно-любопытное. Отвечаю с охотой, чтобы поддержать разговор во время дороги. В Белизе официальным считается английский язык (наследие британской короны!) – отсюда все эти Хайвэи, Сити и Крики. Родным, тем не менее, его признают всего 3% населения, и народ говорит в основном на испанском. Вообще страна по размерам малюсенькая, малонаселенная, кроме туризма и сельского хозяйства здесь ничего нет, и, видимо, никогда не будет.
А как же рыбная ловля, спрашиваю?
Это только для ленивых гарифуна подспорье, отвечает шофер, да для таких, как ты, развлечение.
Тээк-с, понятненько..
Так, переговариваясь, мы начинаем проезжать какие-то не то что горы, а, скорее – горки, поросшие буйной растительностью. С правой стороны дороги они мне даже кажутся повыше, помощней, что ли, хотя из меня топограф, надо признаться, как из крокодила пассатижи. Шофер замечает мое любопытство к изменившемуся рельефу и поясняет: «Maya Montañas. Hay varios sitios arceologicos» (Горы Майя. Здесь много археологических памятников). Это я заметил. А еще заметил обилие указателей, с увлечением рассказывающих о гостиничных оазисах для экотуристов. Ну, просто рай для любителей природы и замшелых руин! Хотя, после Тикаля, Паленке и Чичен-Итца, друзья мои, осматривать местные руины, скажу я вам, уже как-то не очень актуально. Какие бы они замечательные ни были по описаниям путеводителей. А вот карстовые пещеры в этих горах весьма популярны у туристов-экстремалов и даже, не удивляйтесь – у дайверов с опытом. «Глубоко копали гномы!», – как справедливо изволил заметить лицемерный маг Саруман.
Недалеко от поворота на Южный Хайвэй вижу двухэтажное дощатое здание с причудливыми, совсем не свойственными местной солнцезащитной архитектуре, острыми гребнями крыши. Такие островерхие терема рисовали художники-декораторы на эскизах к «Снегурочке» в Большом, или еще какой другой постановке по мотивам русских сказок и былин. Ну, там понятно, что скаты таких теремов помогали снегу не залеживаться, а здесь-то, скажите на милость, зачем эти художественные излишества? Внимательный шофер замечает мое недоумение и, не дожидаясь вопроса, поясняет, что место сие еще в начале семидесятых годов облюбовали себе хиппи и выстроили на нем этакий коммунальный дом, где и хипповали на всю катушку, пока мода на это дело не прошла. А что же там сейчас? А бес его знает.. Жить в таком курятнике особо никому не хочется, вот он и стоит пока бесхозный.
Еще раз поворачиваем возле заправки «Шелл» направо, заезжаем на Южный Хайвэй и продолжаем ехать по нему между поросшими всякими деревьями горками и прибрежными плантациями разнообразных тропических фруктов. Белиз, конечно, не сравнится с прочими центральноамериканскими государствами по объему отданных под банановые и ананасовые плантации площадей, но «банановой республикой» может называться вполне заслуженно. Хоть в семью этих стран его никак не хотят брать старшие братья и сестры, в особенности – Гватемала. Так что он сам по себе гуляет. Как киплинговский кот, или, скорее, как местная, еще не истребленная до конца состоятельными заезжими охотниками, пума.
Не проходит и часа (ну, что за потешные расстояния в этой стране!), как шофер притормаживает и указывает мне на уходящую влево к морю проселочную дорогу возле безымянной деревушки. Дорога, похоже, готовится к укладке асфальта, ибо пыль от снующих туда-сюда тяжелых грузовозов стоит прямо до зашторенного облаками неба. Мне туда, в этот ад, похоже. От денег шофер отказывается, и, как я потом отмечаю, это будет единственный раз за все время моего пребывания в Белизе, когда человек не то, что не попросил чаевых, но даже не стал брать вполне заслуженное вознаграждение. Бывают, оказывается, вот и такие, русские душой, ладино.
Однако солнце уже намыливается нырнуть на западе за горы Майя, а мне еще надо добраться до забронированного на двое суток номера в отеле «Singing Sands Inn» (Поющие Пески). По моим прикидкам, до вожделенного пристанища отсюда, с перекрестка, еще километров двадцать. И ни идеи, как я их преодолею по этой жаре и в этой пыли без противогаза. Что же, лимит удачи на сегодня исчерпан? Но нет, нет, боги явно благоволят мне! С Хайвэя на дорогу поворачивает такси, и тормозит прямо передо мной, добавив свои пять копеек к красноватому дорожному самуму. Пыль неторопливо оседает на мне и на капоте авто, а когда она немного рассеивается и машина обретает, наконец, более-менее четкие очертания, сидящий за рулем черный парень, обнажив в широчайшей улыбке белейшие зубы, что-то спрашивает с меня по-английски. Его специфический английский я ни фига не понимаю, но называю отель в Пласенсии, и парень бросает мне что-то похожее на «сит даун». Ага, это уже ближе к теме.
– А почем?
– Туэни даллас!
– Уай из соу мач?
– Бикоз!
Видя мою нерешительность, бомбила с радостной улыбкой сообщает, что через полчаса рабочий день закончится и вообще никто здесь не поедет, так что, мол, не стоит особо выпендриваться. Особенно богатеньким голубоглазикам. Я, скрепя сердце, соглашаюсь на запрошенные 20$ (где-то по доллару за километр ведь получается!) и сажусь в его колесницу, чтобы до наступления полной темноты все-таки суметь попасть в гостиницу. С последним отблеском закатившегося за Горы Майя солнечного диска поворачиваем направо и подъезжаем к косе, уходящей вдоль моря в бесконечность. Коса не широкая, с редкими вкраплениями в зелень то ли вилл, то ли гостиниц с пляжными бунгало из сухих пальмовых ветвей, и все с собственным пирсом. Шофер говорит, что там, дальше, даже аэропорт есть, и мы потом проедем мимо него. Чисто флоридский Ки-Уэст! И дорога, по которой мы рассекаем, соответственно, называется Placencia Sidewalk. А сама коса – Майя Бич.
Если добавить к этому нескольких проглянувших через густейшую прибрежную зелень белокожих туристов по левую сторону дороги, то иллюзия пребывания в Штатах становится полной. На мой вопрос о том, где он живет, шофер указывает большим пальцем правой руки куда-то назад, на въезд, где остались деревянные обшарпанные дома на сваях. С правой стороны улицы блестит внутренняя лагуна со множеством галдящих птиц, собравшихся вместе после трудовых будней. Наверно, места на ночлег распределяют. А, может, хвастаются друг перед дружкой своими дневными приключениями за стаканчиком рома..
Шофер тем временем рассказывает, что его народ облюбовал себе это побережье с тех пор, как англичане их насильно депортировали с острова Сан-Висенте в Гондурас. Потом, во время борьбы стран Латинской Америки за независимость от испанской короны, они бежали от войск бравого республиканского генерала Морасана в Гватемалу и Белиз.
А на сам остров Сан-Висенте ребята попали еще в XVI веке, когда два английских корабля, перевозившие рабов из Африки на сахарные и хлопковые плантации Вест-Индии, потерпели крушение неподалеку. Потом было много чего еще в печальной истории жизни этого развеселого народа. Начав размножаться со страшной силой и скоростью, гарифуна навлекли на себя немилость местных индейцев аравака (arawaka), и те стали целенаправленно истреблять детей мужского пола у своих конкурентов. Гарифуна ответили на таковую дерзость всем своим дружным племенным коллективом. В результате этой карибской иродиады повымирали сами араваки. Или уплыли, кто успел, от греха подальше, исчезли за горизонтом и канули в Лету. В общем, сами напросились. Затем власть в стране окончательно захватили англичане и тоже не баловали народ попусту. Проще говоря, поставили себе целью превратить всех чернокожих планеты, включая свободолюбивых гарифуна, в бесплатную рабочую силу. Те в ответ залезли повыше в горы, чтобы оттуда корчить рожи чопорным подданным британской короны и совершать дерзкие набеги на поместья мирных плантаторов-рабовладельцев. Англичане имели другую точку зрения и другие планы развития для своей колонии и поэтому начали вырезать чернокожих мятежников и их семьи целыми деревнями.
Войны длились с переменным успехом аж до 1805 года, когда в битве был схвачен и потом, с типично английской помпой, под фанфары и барабанную дробь, повешен на рее королевского фрегата свирепый вождь гарифуна Хосеп Сатуйе. Он долго болтался вместо вымпела на этой рее, в истлевших лохмотьях и с выклеванными вороньем глазами, напоминая своим соплеменникам о пагубности партизанщины, как метода борьбы с регулярной армией Его Величества. Но народ даже после этого события все равно наотрез оказался от душевного королевского покровительства. После чего англичане плюнули на все это дело, собрали оставшихся в живых гарифуна, затолкали их в трюмы кораблей и отвезли на материк, в Гондурас. Наверно, чтобы нагадить вот таким изощренным методом воевавшим с ними испанцам, чьим владением Гондурас являлся в то время. А чтобы ребята прочувствовали все великодушие британских колониальных властей, люки трюмов задраили и откупорили полностью только тогда, когда корабль кинул якорь в бухте недалеко от бескрайних песчаных пляжей испанской колонии.
Зажав свои благородные носы надушенными платочками в одной руке, и помахивая изящными пистолетиками в другой, англичане принудили бедных гарифуна выбраться из трюмов, сигануть в море и плыть под дулами бортовых каньонов прямо к берегу. Естественно, количество гордых мятежников порядком сократилось во время регаты, включившей в себя промежуточные остановки на Ямайке и других островах, и этого финального заплыва. Но несколько сотен все-таки смогли ступить на твердую землю. Как они смогли выжить в условиях полной трюмной антисанитарии, сознательно устроенной благородными подданными английской короны – история стыдливо умалчивает. А потомки переселенцев предпочитают обходить стороной эту тему в разговоре, делая вид, что не понимают вопроса.
Но с тех самых пор гарифуна, или, как они сами себя называют во множественном числе – гаринагу – расселились по всему побережью от юга Белиза до севера Никарагуа, где и живут-поживают, да добра наживают по сию пору. Живут, по словам шофера, крайне бедно. Но менять свой жизненный уклад не хотят ни в какую и в университеты всякие-разные отнюдь не спешат. Все его, шофера, родственники, были рыбаками до тех пор, пока не начался туристический бум. Европейцы и американцы, начиная с ХХ века, стали прибывать сюда регулярно, организованно, небольшими партиями. Для них строились отели и рестораны, причалы и дайвинг-центры, а потом уж и сами они стали покупать здесь недвижимость и землю. То есть, точнее, скалы и песок. Вот и начали устраиваться его сородичи в обслугу, прочно освоив международное понятие «на чай». А он даже смог купить себе авто и начать таксовать.
– А откуда же здесь пресную воду берут? – любопытствую.
– А из лагуны. Туда много всяких речек впадает.
– А куда девают продукты жизнедеятельности?
– А туда же. По крайней мере, когда я рос, мы так делали. А там, где ты будешь жить, я не знаю. Наверно, какие-то очистные все-таки есть. Или септические колодцы. Да-а… Похоже, парень не шутит. А ведь мы едем по этой самой Сайдуок уже минут пятнадцать-двадцать. Это что же, все дерьмо, пардон, которое производят местные вкупе с приезжими, сливается туда же, откуда потом берется вода для орошения тел в душе и мытья посуды в ресторане? Оррригинально! Тут же вспоминаю анекдот о белом, который, увидев лежащего целый день в гамаке под кокосовой пальмой негра, спросил того, почему он не хочет собрать валяющиеся кругом орехи?
– А зачем? – ответил тот вопросом на вопрос.
– Чтобы продать их на рынке, – сказал белый.
– А зачем? – еще раз спросил негр.
– Чтобы на полученные деньги можно было нанять рабочих и собрать еще больше кокосов.
– А зачем? – в третий раз спросил негр.
– Чтобы продать их, иметь много денег и потом вообще ничего не делать! – начал терять остатки терпения белый.
– Так я и так ничего не делаю! – усмехнулся негр, приведя предприимчивого собеседника в полное замешательство и совершенное расстройство миссионерского духа. Мой новый знакомый оказывается парнем с юмором и громко хохочет, едва дослушав анекдот до конца. Но мы уже проехали аэропорт, расположившийся на расширившейся на минутку косе, и приехали к отелю, так что вдоволь насмеяться у нас не получается.
Пока расплачиваюсь, шофер негромко предлагает мне на следующий день съездить на лодке его брата к барьерному рифу. Или на какой-нибудь из бесчисленных островков поближе. Обещает взять вдвое меньше, чем берут в отеле. Подумав о здешних ценах (100$ минимум за ночь), я осторожно соглашаюсь. Он обещает прислать брата по имени Гил («г» у него звучит как нечто среднее между собственно «г» и «х», у нас в России так на юге говорят) к восьми часам утра. О́кей, подмигиваю я заговорщически, и мы расстаемся.
Отель представляет собой основной корпус с небольшим бассейном, стоящий у дороги, и несколько крытых пальмовыми ветками бунгало на сваях прямо перед нешироким песчаным пляжем. Все эти строения органически вписываются в раскиданные там и сям насаждения так, что ощущение складывается, я бы сказал, полностью русско-дачное. Со скидкой на тропики, конечно. На берегу выстроились в ряд шезлонги. Что, несомненно, радует, так это то, что их от силы десятка полтора, а не полторы тысячи, как на облюбованных россиянами курортах Турции и Египта. Вода даже в сумерках чиста и кристально прозрачна. С деревянного пирса можно легко рассмотреть «гад морских подводный ход» на трехметровой глубине. Говорят, что здесь можно не только банально понырять, но даже, если повезет, поплавать рядом с ламантинами, добродушными морскими коровами весом до полу-тонны. Их тут еще пока не успели истребить, как их родственницу Стеллерову корову на наших Командорских островах. Надо воспользоваться случаем.
Интересуюсь расценками на лодку с мотором до рифа. Это здесь зовется «сафари» и стоит сто баксов с каждой пары ластов. А если не наберется хотя бы четырех любителей понырять в открытом море, то цена, само собой, вырастет. Отправление с причала напротив отеля в 10 утра, возвращение в 4 пополудни.
А что еще, кроме извоза, входит в стоимость данного тура?
Обеспечение безопасности клиентов, бутилированная вода и фрукты.
И все?
И все. Вот это, я понимаю, туристический бизнес на широкую ногу! Черноморские извозчики, берущие по 100 руб. с носа за 5 минут сказочной прогулки на надувном «банане» – перенимайте опыт у коллег!
Ладно, надо зажевать эту информацию чем-нибудь посерьезнее, чем сандвичи, которыми я подкреплялся в течение дня. Иду в ресторан на веранде напротив пляжа, сажусь за свободный столик с видом на море, прошу меню и бутылочку пива. Пью жадными глотками (ведь целый день на одной воде, братцы!), изучаю ассортимент, а потом думаю, а чего его изучать-то? Приехал на море – ешь морепродукты! Чай, не свеже-размороженные, как в Москве, подадут. Заказываю ассорти. В нем есть мидии, креветки, кальмар, осьминог, лангуст и какая-то местная рыбка. Все пожарено на углях с добавлением кокосового масла. Кальмар с осьминогом, конечно, не гигантские, и даже не крупные, поясняет официант. В юношеском возрасте они всегда нежнее, намекает с улыбкой он. В целом выход будет с большое столовое блюдо. И еще пива. И тосты. Все.
Как же приятно, друзья мои, сидеть на обдуваемой легким морским бризом веранде, смаковать поджаренные на угольках дары моря и восстанавливать упавший за день уровень жидкости в организме посредством хорошо охлажденного пива. Луна иногда выныривает из-за ленивых облаков, негромкая сальса звучит из спрятавшихся под пальмовой крышей динамиков, да иногда какая-нибудь расшалившаяся волна вяло наезжает с жиденькой пеной у рта на потемневший песок. И немедля захлебывается, получив от пляжа плюху по всей своей мокрой морде. Viva la vida!
Маленькая веранда пуста, только за соседним столиком сидит семья из четырех человек. По разговору, с характерными интонационными подъемами и спусками, напоминающему ленивый собачий лай, эти люди явно приехали из Техаса, или какого-нибудь другого южного штата. Глава семьи, здоровенный мужик в широченной футболке с фотографией во всю безразмерную спину и надписью «Scuba Diving Blue Hole», в шортах до колен и кроссовках на босу слоновью ногу, никак не может совместить процесс насыщения с распирающими его впечатлениями от дневного сафари на рифе.
Его жена и их дети-подростки пытаются вставить хоть слово в тот момент, когда папа засовывает в рот новый кусок свиной chuleta (стейк) и начинает его форсировано пережевывать. И у них даже иногда получается вклиниться в словесный водопад. Но, в целом, силы явно не равны, и папаша, запив очередную порцию проглоченного мяса хорошим таким глотком пива, снова берет инициативу в свои руки. То есть, в рот. Я боюсь показаться подслушивающим чужой разговор невежей, хотя трубный глас абсолютно не зажатого в себе американца легко перекрывает и негромкую музыку, и ветерок, и прибой. Но любопытство оказывается сильней, и, едва дождавшись конца семейного обеда, обращаюсь к главе с вопросом о том, где это они сегодня так навпечатлялись?
Вот бы и мне туда. Хоть одним глазком взглянуть. Папаня поворачивает ко мне свой мясистый нос, коронованный очками, которые я сразу и не узрел, захваченный эмоциональным рассказом, и обстоятельно отвечает: «Wel, I donnow exactly! But thatś amazing!». Мама с детками дружно кивают и поддакивают после того, как мужик, отрапортовав, поворачивает голову к ним в ожидании подтверждения своих ощущений. Оказывается, сегодня они, взяв пакетное сафари, плавали куда-то на юг от того места, где мы сейчас ужинаем. И видели, как утверждают, двух ламантинов. Скорее всего, мамашу с детенышем, потому, как размеры млекопитающих существенно различались. Те вначале шарахнулись от звука работающего мотора в сторону, но потом, когда гид заглушил агрегат, а сами амеры попрыгали в исследовательской горячке в воду, через какое-то время якобы подплыли к ним познакомиться. Особенно ламантинов заинтересовал сопоставимый по размерам и весу с мамашей красношеий глава семьи.
– А как вообще кораллы на рифе? – спрашиваю я, пользуясь установившимся взаимопониманием.
– Супер, просто супер! – отвечает эмоциональный американец. – Вы в первый раз в Белизе?
– Да, вот только приехал из Гватемалы.
– Ооо, Гватемала великолепна, мы там были пару лет назад!
– А, простите, что это у вас за фото на майке? Пещера вроде, судя посталактитам, но причем здесь тогда надпись Scuba Diving?
– Это не пещера, это колодец в рифе Lighthouse! – весь светится отсознания собственной значимости глава семейства. И охотно поясняет невеже, то есть, мне: – Мы уехали оттуда позавчера. В рифе есть такое место, называется Голубая Дыра, похожее на кратер вулкана. Оно уходит вглубь более чем на сто метров. Туда даже этот, как его, Жак-Ив Кусто, это, кажется, француз такой (мамаша в растерянности, детки дружно кивают головами), на своей яхте «Каллипсо» заплывал.
Но мы, конечно так глубоко не ныряли (это, надо полагать, такая шутка по-американски, здесь всем положено улыбаться), у нас нет спецподготовки.
«И-э-хх, не в той стране вы родились!», – думаю я про себя, втайне завидуя богатым гринго, спокойно путешествующим на свои зарплаты по всем привлекательным местам в мире. Наши горячие ребятки без всякой подготовки бы туда залезли, лишь бы деньги на транспорт туда-обратно были. Только, чтобы достать кусок какого-нибудь старого ржавого железа со дна и показать всему миру, что мы всех круче. «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор. Нам жизнь дала стальные в руки крылья, а вместо сердца – пламенный мотор!» – вспомнил я почему-то строки из незабвенного «Марша авиаторов». Но стальных крыльев в руки и мотор вместо сердца почему-то не захотел: мне эти подвиги не совершить по любому, ибо место то заповедное, о котором поведал эмоциональный техасец, было намного севернее, а у меня был в запасе только день. И совсем мало денег на возвращение в Гондурас.
Я пошел к себе в бунгало на курьих ножках. Посидел немного в деревянном низком кресле перед входом, вдыхая ароматы неведомых мне цветов, слушая стрекотание влюбленных цикад и любуясь на окончательно успокоившееся к этому часу море, освещенное мягким лунным светом. Спутник Земли, совсем не такой зловещий, как во вчерашней, не к ночи будь помянута, сиесте, высветлил на морской глади широкую дорожку, как бы приглашая прокатиться по ней с ветерком. Я сладко зевнул в ответ на приглашение, включил вентилятор и улегся спать.