© Игорь Голубятников, 2016
© Константин Никитский, дизайн обложки, 2016
Редактор Игорь Голубятников
ISBN 978-5-4483-3507-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Гватемала
От Агуас Кальентес, пограничного пункта между Гватемалой и Гондурасом, до городка Эскипулас, где я должен был сесть на автобус до столицы страны, никакой транспорт, кроме вдрызг проржавевшего такси, почему-то не ходил. «Наверно, местные таксисты по-свойски пошушукались с алькальдией и взяли маршрут себе на откуп. Монополисты хреновы, нет на вас нашей ФАС, был бы вам тут всем атас», – подумал я, и от непроизвольно выскочившей рифмы мне даже как-то полегчало.
Десяток с небольшим километров отделяли погранпункт от автобусной станции. Часа полтора ходьбы, не меньше. И ночевать в Эскипулас не входило в мои планы. В общем, взял я такси за двенадцать кетцалей (местная валюта, названная так в честь почти истребленной из-за роскошных хвостовых перьев птицы) и благополучно добрался до автобусного терминала. До столицы, как сообщил мне зевавший от хронического безделья кассир, отсюда было около четырех часов езды. Но это только в том случае, если сама поездка была бы безостановочной. А остановиться автобус мог по многим причинам.
Во время сезона дождей здесь в горах частенько бывают обвалы и оползни. В случае повреждения дороги одним из них мы вряд ли бы добрались до столичного отеля к вечеру. Да и не только камни, как выяснилось впоследствии, могут перекрывать дороги. Первый крупный, по местным меркам, город на нашем пути назывался Сакапа. Их много, всяких таких «сакап» разбросано по дорогам и весям Латинской Америки. Но именно в этом захолустном городке началась дистилляция знаменитого гватемальского рома под одноименной маркой. Однако, ром я уже пробовал, проникающий во все поры запах забродившего тростникового сусла тоже мне был знаком, так что можно было продолжать путь, не задерживаясь на экскурсию по ромокурне. Да и остальные попутчики останавливаться на дегустацию не стали.
Автобус просто постоял минут двадцать под черепичным навесом, подобрал еще несколько пассажиров и выехал на дорогу, ведущую из столицы страны в ее главный порт на Карибском море – Пуэрто-Барриос. Мне нужно было в обратную сторону. Туда мы и направились. Больше автобус нигде не останавливался, и я даже слегка задремал на живописной горной дороге. Пейзаж по обочинам практически не менялся – везде поросшие соснами холмы, так что приятное во всех отношениях убаюкивание произошло довольно быстро. Мотор обнадеживающе урчал, автобус взбирался все выше и выше по серпантину, и я мирно посапывал до тех пор, пока мы не стали спускаться в очередную долину и останавливаться буквально через каждые пять-десять минут. Дело в том, что наш шофер начал подбирать пассажиров прямо с дороги. Это, видимо, здесь являлось делом вполне себе обычным, и никто особо по такому поводу не заморачивался. Плюс стало появляться намного больше узких мостов, где нужно было уступать дорогу встречному транспорту, да и ремонтные работы кое-где велись полным ходом. Так что, чем ближе к метрополии, тем чаще остановки. Логично. Каждый раз, когда автобус останавливался, нас, как мухи, облепляли торговцы всякими съестными припасами. Здесь была и всевозможная выпечка, и пакетики с солеными орешками и кусочками зеленого недозрелого манго, и quesadil as – лепешки с соленым сыром, и даже местный виноград, отнюдь не традиционная для этих широт ягода. Продукты свисают у торговцев отовсюду – с шеи, рук, ног, мотаются вокруг их пронырливых тел, как обруч вокруг талии прекрасных акробаток, но, почему-то, ничто ни у кого не падает даже при такой повышенной промо-активности. Поразительная корпоральная ловкость. Может, они и вправду раньше в цирке шапито работали?
И вот торговцы всем миром берут очередной (то есть наш) автобус на абордаж, прут тараном по проходу меж кресел, громко рекламируют свой товар, заглядывают в глаза, нашептывают в уши, но я вежливо отказываюсь от всего этого разнообразия по причинам банальной гигиены. Очень, знаете ли, не хочется искать потом уединения в придорожных кустах! Однако вежливость моя воспринимается, видимо, как нерешительность или даже, наоборот, как желание набить себе цену, и продавцы с удвоенной силой кидаются на штурм моего кошелька. Чтобы только отвязаться от их назойливого роя, я выбираю у одного из маркитантов алюминиевую (хоть какая-то гарантия соблюдения санитарных норм!) банку лимонада. Остальные разочарованно ретируются, в душе, наверняка, матеря голубоглазого гринго за неподобающую скупость.
Народ в автобусе, однако, раскупает товар с видимым удовольствием, как простое средство от дорожной скуки, и немедленно начинает этускуку изгонять путем активного поглощения приобретенного. Так, жуя и пия, мы потихоньку продвигаемся по направлению к столице, на очередной остановке пополняя запас противоскучных средств и комментируя редкие события, происходящие по ту сторону автобусного стекла.
Мои сегодняшние попутчики, в основном – ладино, кроме пожилой пары индейцев майя. Индейцы держатся особняком от остальных и переговариваются между собой на одном из многочисленных диалектов, оставшихся им, вместе с безвылазной нищетой, в наследство от их легендарных предков. В Гватемале 60% населения – индейцы и негры-гарифуна, майя составляют 2/3 от их общего числа и делятся на 3 основные группы: Киче (Kíché), Какчикель (Kaqchiquel) и Кекчи (Qéqchí). Так что понять, о чем они там меж собой переговариваются, нет никакой возможности не только для меня, но и для всех остальных присутствующих. Ну, и пусть. Остальные, то есть, ладино, сразу же начинают трещать, что твои воробьи на колхозном гумне во время обмолота зерна. Вообще, обстановка в салоне, если не обращать внимания на испанский язык, местную одежду и цвет кожи пассажиров, вполне соответствует внутривагонной атмосфере какой-нибудь дачной электрички Савеловского направления, где все сразу перезнакомились, а на подъезде к Белому Городку уже и начали находить общих родственников, да друзей-подруг.
Мотор тем временем начинает переходить на повышенные тона, затем на откровенный рев и мы со всего ходу вдруг оказываемся на краю внушающего уважение ущелья с блестящей где-то в полукилометре внизу справа от нас речкой. Дорога забирается еще выше, и с этой высоты начинают открываться во всей красе рассеченные трещинами гигантских провалов горные хребты – немые свидетели бушевавшего здесь когда-то в палеозойскую эру великого землеустройства. Ущелья слишком широки, чтобы соединять их края мостами, и необозримо глубоки, чтобы засыпать их оползневыми камнепадами даже на протяжении тысячелетий.
Дорога, как и на любом горном серпантине, то нависает надочередным ущельем, то жмется к очередной скале и тогда кажется, что наш автобус не сможет вписаться в очередной поворот, и мы вот-вот полетим вместе с ним и со всем нашим скарбом в очередные палеозойские тартарары! Однако шофер автобуса, пожилой усатый дядька в распахнутой на волосатой груди рубахе, выглядит абсолютно спокойным и уверенным в себе и в надежности ведомого им «Форда» – гордости американского автопрома. Эту непоколебимую его уверенность не может потревожить, похоже, ничто и никто, дажередкие лихачи, обгоняющие нас на коротких прямых участках дороги, а уж тем более какие-то изгибы Центральноамериканских горок. Мы начинаем постепенно спускаться по серпантину, и тут я замечаю, что нам уже давненько не попадаются встречные машины. То есть, вообще никакого транспорта на левой стороне дороги.
Съезжаем в долину. До города, похоже, отсюда уже недалече потому, как отдельные домишки по обочинам шоссе начинают помаленьку формироваться в непрерывную уличную шеренгу. А чуть позже показывается и вторая от дороги линия застройки. Меж тем, шофер начинает сбавлять потихоньку скорость, испускает какое-то длинное замысловатое ругательство, притормаживает, а потом и вовсе выключает мотор, чуть не уткнувшись бампером в кузов стоящему впереди грузовику с крупным рогатым скотом. Одна из буренок, просунув любопытную морду за доски ограждения над бортом, даже пытается облизать его волосатую грудь через лобовое стекло. А, может, и пощипать ее вместо недосягаемой из грузовика травки! Пассажиры немедленно высовывают головы в окна автобуса и поворачивают их в сторону выявления причин неожиданной остановки, попутно глотая поднявшуюся с обочины обильную пыль.
Так и есть. Мы в конце длиннющей, уходящей за поворот, вновьвыныривающей за утесом и продолжающейся потом до самого горизонта очереди из разнообразных автомобилей. Шофер наш открывает дверь, берет с панели початую пачку сигарет, выходит из кабины, и, судя по тому, как размеренно и неторопливо он это делает, я начинаю сильно сомневаться в возможности устроиться сегодня на ночь в горизонтальном положении.
«Estos culeros me tienen chingado hasta la coronil a!» (переводимый, но отнюдь не литературный фольклор!), – громко жалуется он группе таких же недовольных задержкой водил, скучковавшихся прямо посередине шоссе. Они одобрительно кивают головами, поддакивают, оживленно жестикулируют руками, что-то комментируют, и вообще всячески выражают коллеге свои профессиональные симпатии. Шофер закуривает и присоединяется к эмоциональному обсуждению положения дел на дороге, а заодно и вообще в стране и во всем проклятом Центральноамериканском регионе. Кто-то из наиболее активных (наверняка, член шоферского профсоюза) размашисто идет от закрывшего перспективу поворота в нашу сторону. Не дожидаясь пока он достигнет собравшихся, те кричат ему, мол, что там, за поворотом? Там, за горизонтом?? «Там, там-тарам, там-тарам..», – отвечает нараспев опрашиваемый. А может, это я пою про себя песенку «Самоцветов» о багульнике на сопках с досады, что не удастся мне, горемычному, отдохнуть по-человечески после целого дня езды в полусогнутом положении.
Человек доходит, наконец, до группы, что-то докладывает собранию, размахивая руками и тыкая поверх голов указующим перстом. Видимо, пытается объяснить остальным размеры постигшего их бедствия. Потолковав с коллегами еще несколько минут, оценив поступившие разведданные и выпустив наружу произведенный ими пар недовольства, наш шофер возвращается в автобус и сообщает радостную весть, что впереди какие-то «cochinos» (поросята) положили через дорогу баррикаду из старых покрышек ипрочего мусора. А для усиления визуального и ароматическогоэффектов все это дело подожгли. Стало быть, пока не приедет кто-нибудь из правительства и не выслушает требований протестующих, проезд будет закрыт. Есть, правда, и другой вариант.
Это если приедет не правительство, а представляющие его в таковых ситуациях полиция или армия, дадут протестующим хороших люлей вместо удовлетворения выдвигаемых ими притязаний и очистят проезжу часть от горящего хлама. А, заодно, и от набросавших его.
Народ в автобусе, видимо, привыкший к такого рода манифестациям, спокойно поднимается со своих кресел и организованно выходит искать в придорожных кафешках привычные средства борьбы со скукой. Забегаловок вдоль дороги и, правда, хотьпруд пруди. Окна везде распахнуты для лучшего обзора все той же выпечки, орешков, манго и т.д., но есть также и tortil a con frijoles (лепешка с фасолью) и жареные platanos con mantequil a (жареные бананы со сметаной). Я даже вижу в одном едальном заведении nacatamales – рождественские коврижки из кукурузной массы с кусочками вареного куриного мяса и черносливом внутри. И все, абсолютно все эти запыленные общепитовские учреждения увенчаны, как короной, рекламой вездесущей и всепроникающей «Кока-Колы». Глобализация, однако!
Выбравшись со всеми остальными, кроме индейской пары, пассажирами из автобуса, я иду вдоль дороги, пытаясь найти более – менее чистую лавчонку. Наивный. Чистые в них только зубы хозяек, широко показываемые в дефиле заманивающих улыбок долгожданным покупателям. «Так вот оно в чем дело!», – вдруг осеняет меня уже вторая за день гениальная догадка: – «Вот они-то, хозяева кормежек, и есть главные интересанты закладываемых поперек шоссе баррикад!». Ладно, ничего личного, улыбаюсь я в ответ и покупаю еще одну алюминиевую банку с жидкостью. На сей раз это пиво.
К концу дня в горах свежеет. На этой высоте температура может ночью опускаться до 8—10 градусов по Цельсию, резко контрастируя с климатом лежащих в каких-нибудь ста километрах отсюда долин. Долины эти дивные, некогда сплошь покрытые непроходимой сельвой, простираются от центрального altiplano (плоскогорья) через весь Юкатан на север вплоть до мексиканского Канкуна, и на восток до побережья Белиза и Гондурасского залива. Натянув на себя свитер, я не спеша потягиваю пивко, грызу любимые мной орешки мараньона (которые в России зовут кешью), а темнота тем временем уже наступила.
В горах смена дня и ночи происходит быстро, я бы даже сказал – стремительно. И далеко не во всех деревнях есть электричество. Солнце резво выныривает из-за вершины на рассвете, побуждая обитателей земных к исполнению дел насущных, и так же резво ныряет за какую-нибудь горную сьерру на закате, оставляя бедолаг на вынужденное бдение при свечах.
Неожиданно по встречной полосе с заунывным воем пролетает полицейская машина, по пятам за ней мчится скорая помощь, по-местному – ambulancia, и народ, повинуясь выработанному годами рефлексу, начинает резво подтягиваться к автобусу, дожевывая на ходу. Шофер тоже быстренько поднимается в кабину, заводит мотор и сигналит замешкавшимся пассажирам, побуждая их к повышению посадочной активности. Наконец, все рассаживаются, и мы медленно трогаемся, нагоняя уже отъехавший метров на пятьдесят от нас грузовик с ласковыми печальноглазыми буренками. Они салютуют нам жалобным мычанием, как товарищам по несчастью. Двигаемся шагом километр, другой… Начинает налетать дымок с характерным привкусом жженой резины, разноцветные мерцающие огни припаркованных машин полиции и пожарных всполохами освещают окрестности. Клубы дыма увеличиваются, и мы таки проезжаем злополучную баррикаду. Полицейский в шлеме с поднятым защитным стеклом и мотоциклетных крагах по локоть пытается регулировать любопытных водителей, притормаживающих, чтобы получше разглядеть горящие декорации прошедшего представления.
У него это плохо получается, он то и дело разражается заливистыми трелями, потом выплевывает свисток изо рта (средство явно не оправдало себя), что-то орет очередному водиле прямо в ветровое стекло его кабины, и мы, наконец, оставляем позади репетиционную сцену маленькой гватемальской революции. В облепившей мир темноте въезд в город происходит незаметно, втихую, и только яркий фонарный свет над начавшейся двух-полосной магистралью с бульваром посередине оповещает нас о том, что цель близка. Довольно быстро доезжаем до центра города.
Он похож на все центры колониальных столиц бывшей испанской мега-империи. Прямые, сдавливаемые под бока только природным рельефом, кварталы с двух и трехэтажными каменными домами, узкие улочки с односторонним движением, и кучи бытового мусора повсюду. Весь город для удобства разбит на административные зоны, и мы, если не ошибаюсь, прибываем как раз в Первую, куда-то неподалеку от железнодорожного вокзала. Народ пообеспеченнее редко появляется в таких «исторических» местах, разве если посещает в случае крайней нужды какой-нибудь офис, да собственный магазин или гостиницу, доставшуюся по наследству от прадедушки. Гуляют по тесному центру обычно только экзальтированные и не до конца ощипанные пронырливыми карманниками туристы. Постоянные обитатели современных центров латиноамериканских столиц – это, в основном, мелкие клерки, занесенные в Красную книгу владельцы колониальных домов, наемные рабочие, да местные индейцы. К ним я и обращаюсь с невинным вопросом о месторасположении ближайшего отеля. Но индейцы в соломенных шляпах и индейки в ярких одеждах с торчащими из-за их спин глазастыми сопливыми детьми, кажется, совсем не понимают по-испански. Или не ночуют в отелях. А может, просто считают ниже своего индейского достоинства разговаривать с первым встречным гринго в вызывающе коротких шортах. Попробовав повторить попытку еще пару раз с тем же успехом, я решаю в поисках ночлега просто пойти «вдоль по Питерской»! Или там, вдоль по Cuarta Avenida hasta la Septima Cal e. Куда уставшие ноги выведут!
Ноги выводят меня, перво-наперво, к кучке человечьих экскрементов прямо на углу узенького тротуара. Приходится сойти на мостовую и вообще включить расширенное сканирование местности, включающее как вывески заведений надо мной, так и поверхность под ногами. И что бы вы думали? Не проходит и пары кварталов, как за углом показывается вполне себе приличная, по крайней мере, на первый взгляд, двухэтажная гостиница. Заходим. Чистенько, вежливо, double всего 40$ за ночь, включая завтрак. А что еще надо уставшему за долгий-предолгий день путешественнику, да к тому же едва не ставшему невольным свидетелем начала свежеиспеченной гражданской войны? Благодарю Бога за конец дорожных испытаний, принимаю душ и укладываюсь спать. Завтра меня ждет первая, и до сего дня единственная, столица всей Центральной Америки, а точнее —Генерал-Капитании Их Всехристианнейших Величеств Католических королей Кастилии и Леона, и Арагона, etc, etc, Изабеллы и Фердинанда – славный город Антигуа.