Глава 3
Фермоскира поднимается
Каждый моряк на Боспоре знает, женщина на корабле – к беде. И потому с древних времен баб в море не берут. Старые эллины объясняют это так: для морской царицы жертв хватает – нашего брата в море тонет немало, а вот морскому царю… И поэтому, как только он узнает, что на корабле женщина – сразу в то место посылает шторм, и посудине конец. Знал про это и царевич Митродор. Напрасно думали Сотир и Левкон, что юный царевич только играет в бабки да волочится за девчонками. Он часто торчал в гаванях, дружил с моряками и к большому плаванию был готов. Знал свою слабость в коммерции, но надеялся на кибернета Аркадоса. В поход по побережью снаряжался средней величины корабль, он нес на себе много парусов, был быстроходен, но там находился только один кормчий, а на смену ему вставал капитан судна или кибернет, как его звали греки. Вот этим кибернетом и был Аркадос, молодой, но опытный моряк. Матери он лишился рано, воспитывал его отец на корабле, тот тоже был кибернетом.
Корабль разбился, молодой Аркадос выплыл, а старый отец пропал в пучине вод. Судно снаряжалось в гавани Тиритака, недалеко от Пантикапея, и поэтому Митродор постоянно жил на корабле. За день до отплытия к нему приехал Левкон и сказал:
– У меня, митро[10], к тебе великая просьба – увези в Фероскиру мою невесту.
– Но мы не заходим в Фермоскиру. Там ойропаты.
– Зайди.
– Кибернет не примет женщину. Морской царь…
– Мы обманем морского царя и кибернета, мы оденем ее мужчиной. Она пойдет как твой слуга. Но будь истинным митро – не дотрагивайся до нее, не то оторву голову, как воробью.
Митродор боялся Левкона, он знал также, что в приданом у невесты флот, и согласился. Перед самым отплытием в Тири-таку пришла фелюга Левкона, и с нее на корабль перешел молодой, стройный, красивый юноша и расположился в каюте Митродора. Провожали его Левкон, старый архонт Спарток и какая-то незнакомая женщина. В соседней гавани Нимфее слуга попросил пристать к берегу, сошел в порту, но скоро вернулся. Митродору он показался более красивым и чуточку повзрослевшим.
В каюте Митродор сказал слуге:
– Я знаю, что ты невеста брата, как тебя звать?
– Зови меня Несси.
– Как можно реже показывайся кибернету. Узнает – высадит.
– Разве не ты главный на корабле?
– Все мы боимся морского царя. Корабли с такими красавицами он топит без пощады.
Корабль из Нимфея направился в Горгипию[11]. Море было спокойно, паруса несли судно ходко, благо, ветер был попутный…
… На пятнадцатый день пути моряки узнали, что слуга Митродора никакой не слуга, а ойропата, что ее собираются завозить в город, где женщины убивают мужчин. О падении Фермоскиры они не знали, и всякий думал про себя, что если амазонки овладели таким огромным флотом, то истребить команду одного корабля им ничего не стоит. Они отказались заходить в Фермоскиру и угрожали бунтом.
Митродор растерялся, не знал, что предпринимать. А слуга спокойно предложила высадить ее в первой же бухте и продолжать плавать без нее… Мелета, а это, как вы догадались, была она, и сама не намерена была заходить в Фермодонт. Она знала, что где-то здесь в горах находится хутор Ликопа, она, наверное, встретит Хети и узнает о судьбе Арама.
Кибернет Аркадос с радостью согласился с девушкой и высадил ее на берег, дав ей немного продуктов.
В одном горном селении Мелета купила коня и узнала дорогу до хутора. В полдень того же дня она добралась до знакомых ей мест. Проезжая около скалы, с которой прыгнул барс на Хети, она увидела на каменистой дороге темно-коричневое пятно. Кровь зверя и охотника еще не успели смыть дожди, которые в этих краях были редки. На Мелету нахлынули воспоминания, и тревожно забилось сердце. Что ее ждет, какие вести о любимом она узнает на хуторе?
А вот и хутор. Здесь мало что изменилось, было тихо и пустынно, хотя пара гнедых хорошо упитанных кобылиц, которая паслась около плотины, дала понять, что хутор обитаем. Она привязала у ворот коня, умыла лицо у плотины, помедлила немного. Так же, как в прошлом, ласково журчала вода, перекатываясь через камни. Тревожно заржали кони. Из хижины вышла молодая женщина, взглянула на пришельца и спряталась в проходе. Мелета подошла к ней, и, как можно спокойнее, произнесла:
– Мир дому твоему, подруга.
– Входи, если ты с добром, путник.
Мелета распустила волосы, спрятанные под шапочкой, и вошла в хижину вслед за женщиной. Та кивнула ей на скамью около стола и встала у открытой двери, спрятав руки под фартуком. Помолчав, спросила:
– Ты, я вижу, женщина. Зачем же прячешь себя за мужской одеждой?
– Я ойропата. Мне привычна любая одежда. Скакать на коне…
– Может, ты голодна? Я только что сварила мясной суп.
– Не откажусь, – ответила гостья и пододвинулась к столу.
– Как тебя зовут, хозяйка? – спросила Мелета, когда та принесла миску и хлеб.
– Эла, – ответила женщина. И в голосе ее все была тревога. – А тебя?
– Меня зовут Несси, – Мелета привыкла к этому имени в пути.
– Ты из Фермоскиры?
– Нет. Я издалека.
– Что же тебя привело в наши края?
– Я ищу человека по имени Арам. Он жил в селении наверху.
Мелета заметила, как Эла вздрогнула при упоминании имени Арама и поняла, что женщина знает его.
– Он твой муж?
– Нет, нет! Моего мужа зовут Хети. Арама в нашем хуторе нет.
– Хети ведь сын Ликопа? – Мелета решила вести разговор напрямую.
– Ты знаешь Ликопа?!
– И его жену Лоту.
– А не знаешь ли ты их дочь Мелету?
– Знаю, – как можно спокойнее ответила гостья. – Это я и есть.
– Ты хитришь, уважаемая. Только что ты назвалась Несси.
– Если и ты хитришь… Ты только что сказала, что Арама здесь нет. Но если ты жена Хети, то я догадываюсь, что ты Эла, сестра Арама. Он говорил мне, что Хети тебя любит. Я дочь Ликопа, Хети мой брат.
– Родной?!
– Нет, он от первой жены.
– А жену Арама ты знаешь?
– Знаю. Я жена Арама.
– О, боги! Если бы это было правдой! Но этого не может быть. Мелета увезена в Элладу и, наверное, продана персам.
– Чем мне доказать, что я – Мелета?
– Скажи, где вы узнали друг друга?
– На охоте, у скалы.
– О, боги! – снова воскликнула Эла и бросилась обнимать Мелету. – Теперь мы спасем его!
– Говори, где Арам?!
– Он спился. Не бывает дня, когда он трезв. Его сейчас не узнать.
– Где он?! – снова жестко спросила Мелета.
– Наверное, в своей пещере. Как только напьется, он уходит туда. Вечером он появится…
– Хватит, Эла! Я иду! Я знаю, где это место. Мы там стали мужем и женой.
Мелета встала из-за стола и направилась к выходу.
– Я провожу тебя.
– Не надо. Я одна, – и скрылась за дверью.
Она не заметила, как поднялась на лесное взгорье, как прошла по узкой тропе. Сердце колотилось отчаянно, мысли роем кружились в ее голове. Сейчас она увидит его, родного, любимого, долгожданного. То, что он пьет, полбеды. Главное, он жив и почти рядом. Сейчас она увидит, прижмется к нему, покроет лицо поцелуями. Она задушит его в объятиях.
Вот и знакомое углубление в скале, похожее на пещеру. Да, он там! Лежит на подстилке из сухих трав вверх лицом, Раскинув руки. Мелета тихо подошла, опустилась перед ним на колени. И вправду, узнать его было трудно: лицо опухшее, под глазами отеки, рот открыт, в уголках губ пузырьки слюны. У закрытых глаз еще не высохшие слезы. Ребром ладони она попыталась вытереть слезы, но Арам вскинул веки, медленно поднял голову, сел, протянул к ней руки:
– Почему ты не приходила так долго?! – с рыданиями в голосе спросил он. – Раньше ты приходила ко мне каждую ночь, а потом почему перестала, радость моя, боль моя? Я стал ходить сюда… Ну, почему, почему ты ушла из моих сновидений?!
Мелета ждала, когда Арам притронется к ней, но он так и сидел с протянутыми к ней руками и с рыданиями прерывисто продолжал твердить:
– Почему ты не приходила? Почему? Ты забыла меня! Признайся… Забыла?
– Я была так далеко, мой милый…
У Мелеты появились слезы.
– Ты даже не можешь представить, как далеко…
– Причем это, причем! В сновидениях легко прилететь на край земли. Когда я во сне искал тебя, переносился через моря и пустыни… Но нигде тебя не было! Нигде.
– Родной мой, успокойся, не плачь. Видишь, я пришла. Дай мне твои руки, обними меня.
Мелета взяла руку Арама в свою, но он резко отдернул ее.
– Очнись, мой хороший, я пришла к тебе, пришла.
– Нет, нет! Этого не может быть!
– Может!
Мелета крепко прижалась к мужу и стала целовать его в щеки, в губы, в шею.
Арам вырвался из объятий, вскочил, ударился о навес пещерки и рухнул на подстилку без сознания. Его тело вздрагивало, руки и ноги дергались в конвульсиях, и Мелета поняла, что с ним случился припадок. Она быстро поднялась, сбегала к родничку, пробивавшемуся из-под камня, и, набрав в ладони холодной воды, принялась обливать мужу лицо.
Сколько раз Мелета приносила в своих ладонях родниковую воду, не помнит. Арам в сознание не приходил, но перестало содрогаться его тело, успокоились руки, и было видно, что он уснул. Мелета не стала его будить, легла с ним рядом, прижалась к его телу. Она настолько переволновалась и так устала, что скоро заснула и сама…
… Проснулась от прохлады. Над лесом опустился вечер, в горах посветлело. В стороне увидела Элу. Сестра мужа сидела на камне. Это она, видимо, укрыла их конской попоной.
– Ну и здоровы вы спать, – протяжно сказала Эла. – Я дважды успела сходить домой, а они все спят и спят.
– Слышу голос, – не открывая глаз, произнес Арам. – Это ты, Эла? Я видел прекрасный сон. Ко мне приходила Мелета.
– Проснись, пьянчужка, – сердито сказала Эла. – Пощупай рукой – твоя милая Мелета с тобою рядом.
Арам резко сел, похлопал рукой по бедру Мелеты, сказал твердо:
– Ущипни меня, сестренка. Я не верю, я…
Мелета поднялась, стряхнула траву и подала руку Араму. Спросила:
– Теперь веришь?
Подходя к хутору, Арам предложил:
– Пойдемте на плотину – искупаемся.
– А не холодно?
– Идите, идите, – настояла Эла. – Пусть купанье из него годовалые дрожжи выбьет. А то ведь опохмелиться захочет.
– Нет, с этим кончено, сестренка. Теперь со мной Мелета.
После купанья в пруду они вышли на плотину. Арам прижался к обнаженному телу жены и спросил:
– А все-таки почему ты мне в последнее время не снилась?
– Было некогда. Я все время стремилась к тебе.
– Дома расскажешь.
Вечером, поужинав, они остались за столом, Мелета рассказывала о злоключениях амазонок. Потом она спросила:
– Как мама? Как отец?
– Сейчас уже поздно. У меня разболелась голова, – сказал Арам. – Завтра.
На следующее утро Арам искупал лошадей и сказал, что на кобылицах они поедут в Фермоскиру, а купленного Мелетой мерина оставляют дома – пусть отдыхает. До Фермодонта было полдня пути. От обещанного рассказа о городе Арам отказался:
– Я там бывал редко, а трезвым не бывал совсем. Боюсь наврать. Узнаешь все сама.
Мелета согласилась. Было не до разговоров, ей хотелось утолить сердце в лихой, быстрой езде.
Город необычайно изменился. Раньше по улицам и площадям всюду гарцевали всадницы, теперь лошадей совсем не было видно. Красавица Фермоскира была запущена, всюду валялись старые вещи, тряпки, сор, попадались даже неубранные скелеты лошадей. Дома знатных наездниц пустовали, выделялись неухоженностью, приличный вид был только у дворцов Годейры и Атоссы. Агора перед храмом была людной, здесь образовался рынок. Сам храм тоже хранил следы запустения, хотя около наоса по-прежнему торчали две амазонки с секирами. В городских конюшнях жили люди, судя по убогому скарбу, это были бедняки. На лицах людей, бродящих по уликам, Мелета заметила уныние. Казалось, как прошли в городе бои, так все и оставлено неубранным.
У дворца Годейры Арам спешился, привязал лошадь к воротам. Дворец не охранялся, они свободно прошли во двор.
Во множестве палат и комнат было пусто, казалось, что дворец необитаем. Мелета знала, что Годейра любила жить наверху, в глухой башне, куда вела винтовая лестница. Перед нею Арам остановился, сказал:
– Иди туда одна. Я введу лошадей во двор. Как бы их не украли.
Мелета поднялась по лестнице, толкнула дверь. Она со скрипом открылась, и Мелета увидела мать. Лота сидела в кресле царицы, на коленях ее стояла корзина. Полемарха лущила не то горох, не то чечевицу. Мелета одела по совету Арама свой мужской костюм, и мать ее не узнала. Вскинув руку в приветственном жесте амазонок, Мелета громко произнесла:
– Хайре, великая царица Фермоскиры! Сотенная приветствует тебя!
Лота медленно сняла с колен корзину, поставила ее в сторону и встала.
Она, казалось, сильно постарела, похудела, и старая амазонская одежда висела на ней мешковато и непривычно. Она долго смотрела на Мелету, потом резко бросилась к ней и застыла в рыдании на ее груди.
– Великая царица амазонок плачет? – с упреком сказала Мелета, усаживая мать снова в кресло.
– Не брежу ли я? – сказала тихо Лота, утирая концом косынки слезы. – Это ты, Мелета, ты?
– Я, мама, я. Вернулась вот.
– А где бабушка?
– Она осталась в Синдике. Далеко. Жива, здорова. Она благословляет тебя.
– О, боги! Что же я стою! – и снова принялась обнимать дочь, покрывая ее лицо поцелуями, – Садись, дочка, сюда. Сейчас я прикажу подать вина.
Лота хлопнула дважды в ладони, в дверях появилась молодая служанка.
– Тикета! Дочь моя вернулась! Неси сюда все, что у нас есть.
Тикета, видимо, раньше заметила гостей и мгновенно внесла поднос с угощениями. На столе появились сосуд с вином, фрукты, холодное мясо и овощи. На лице служанки были написаны восторг и радость.
– Я все еще не верю в твой приход, моя родная, – Лота снова принялась ощупывать дочку, как бы желая убедиться, что это не сон, – Что ты стоишь, Тикета, беги, позови скорее Чокею!
Служанка исчезла, Лота принялась дрожащими руками разливать в кружки вино. Налив, она тут же забыла про них, сунула в руки дочери яблоко, спросила:
– Где эта… Сидника, скажи мне? Она в Элладе? Или еще где?
– Не Сидника, а Синдика, мама. И давай выпьем за нашу встречу. Я испытываю ужасную жажду.
– Ой, что это я! Совсем растерялась. Давай выпьем! – и она одним большим глотком выпила вино. Мелета тоже, не спеша, опорожнила кружку. И снова поставила се под сосуд. Наливая вино, Лота не утерпела и спросила:
– Где Годейра, где Атосса? Живы ли все?
– Все, почти все, живы. А Синдика – на Меотийском море.
– Меотида? Она же где-то на севере, за понтом.
– Да, да, мама.
– А где царь Тифис, где эллины?
– Мы их побросали в море и отправились на Меотиду. Сами чуть не утонули. А где отец, где Хети? Арам сказал, что они здесь.
– Они оба ушли с рыбаками. Они работают. Тут все работают.
– Я думала, он царь, а ты – царица…
– Фермоскиры более не существует, дочка. И царей тоже.
– Но кто-то правит городом?
– Диомед и Чокея. Они поженились.
– Вот как! А кто за Священную?
– Какая Священная! В храм никто не ходит. Ипполита для них чужая.
– Но тут же осталось много наездниц, гоплиток.
– Они чуть ли не все повыходили замуж за моряков. А Великую наездницу не чтут за то, что она предала Фермоскиру. Диомед все еще ждет Тифиса, да и все ждут. Я не знаю, что теперь будет.
Заскрипела дверь, вошла Чскея, а за нею Диомед. Чокея располнела, Диомед помолодел.
– Мы приветствуем тебя, полемарха, и тебя, Мелета, – сказал Диомед. Не привезла ли вестей от Тифиса?
– Тифис утонул, и все, кто с ним… в море…
– А корабли и амазонки? – спросила Чокея.
– Они ушли в скифские степи, за Танаис. Триеры, наверное, достанутся боспорскому архонту Спартокоиду.
– Годейра не думает возвращаться сюда? – спросила Чокея.
– Про царицу я ничего не знаю, а Атосса думает, судя по всему. Меня для этого и послали, чтобы разузнать.
В дверь постучали, вошел Арам.
– Это мой муж Арам, – сказала Мелета.
– Да уж знаем, знаем, – Чокея глянула на Арама. – Впервые вижу тебя трезвым.
– Хочешь выпить? – предложила Лота.
– Не хочу. Теперь у меня есть Мелета. Мы будем жить на хуторе. Пора бы нам и возвращаться домой, дорогая женушка.
– Не отпущу! – воскликнула Лота. – Через недельку мы все поедем на хутор.
– Тогда я пока выйду. Иначе не стерплю! – и Арам выскочил за дверь.
– Пойдем и мы, Диомед, – сказала Чокея, вставая. – Им надо побыть наедине.
– Когда вернется Ликоп? – спросил Диомед.
– Завтра.
– Приходите всей семьей к нам в гости, – пригласила Чокея.
– Ликоп не пойдет. Сами знаете, как он не любит Диомеда.
– Скажи ему – есть важное дело. Очень важное.
– Хорошо, мы придем. До свидания. Если увидите Арама – пошлите его домой.
– Зачем, мама? Тогда убери вино.
– В городе у него полно дружков. А здесь он будет на глазах.
Дворец Атоссы стоял рядом с храмом, но не примыкал к нему вплотную. В проходе уже успели вырасти полынь, лебеда и какие-то другие кусты.
Около входа в храм маячили две амазонки (по одежде Мелета поняла, что это гоплитки) с алебардами. В прежнее время им положено было стоять неподвижно, но теперь они ходили около дверей, топтались на месте и переговаривались…
– Хайре, Мелета! – крикнула одна из стражниц и вскинула над мечом руку, – Подойди сюда, поговорим.
Мелета сделала несколько шагов к храму, но очень близко не подошла.
– Ближе, ближе!
– А секиру в ход не пустишь? Вдруг я в наос вскочу.
– Дверь на замке – не вскочишь. Да и что там делать? Уже полгода туда никто не входил. Мы не знаем, для чего нас тут держат.
– Священная теперь кто? – Мелета подошла ближе.
– Никто. Есть какая-то храмовая жрица, но у нее нет ключей. Если даже мы уйдем, никто не заметит.
– Стало быть, царицы у вас нет, Священной тоже. Кто главный на Фермоскире? Диомед, Чокея?
– Ха! Оки грабители, они…
– Хозяин Фермоскиры твой отец! – перебила первую вторая стражница.
– Ликоп?
– Его слушаются все, даже мечницы. Ну, а ты-то как? Говорят, наши девы перетопили всех олухов в море? Это правда?
– Правда.
– А сами?
– Сами пошли в скифские степи. Добывать лошадей.
– А тебя послали сюда?
– У меня же здесь отец, мать, муж.
– Эй! Смотрите, сюда идет храмовая кляча. Пока Мелета, приходи завтра.
– Чего вы испугались, дурочки? – спросила, подойдя, храмовая. – Я бы хотела поговорить с Мелетой.
Но Мелета сбежала по ступеням алтарей на агору и пошла смотреть город.
Фермоскира ей не понравилась. Во время долгого пути сюда Мелета, конечно же, предполагала, что прежней блистательной чистоты в городе ей не увидеть, но такого равнодушия к захламленности со стороны амазонок она не ожидала. Женщины, хотя и ходили по улицам в прежней форме, одеты были неряшливо, хитоны не стираны и обтрепаны, юбочки по-прежнему носили короткие, но обнаженные ноги чаще всего были грязными, сандалии у многих держались на веревочных обрывках. Мелета заметила про себя, о чем бы она ни думала, все мысли в конце концов возвращались к отцу Ликопу. Она вспомнила, с каким равнодушием приняла его появление в прошлом, и сравнила это с теперешним чувством. Сейчас ей очень хотелось увидеть Ликопа, она представляла, как встретит его и обнимет, о чем раньше не могла и помыслить. «Почему такая внезапная перемена? – спрашивала она себя и поняла – отец неотвратимо вошел в пустоту, которая образовалась в ее сердце. Все прошедшее время, и особенно на корабле, она была переполнена чувствами к Араму, в ее памяти постоянно стоял образ матери, молодой, властной и красивой. А сейчас? Пьяный, опустившийся Арам потускнел в сознании, образ царицы ушел из памяти – Лота не была похожа не только на царицу, но и на амазонку. А вот отец… Он ей рисовался богатырского сложения, человеком красивым и благородным. Каким он был в те далекие дни на хуторе, она забыла. Ей неудержимо захотелось пойти домой, сердце чувствовало, что отец возвратится рано, а не вечером, как сказала мать. «Он ведь тоже должен чувствовать, что я приехала к нему», – подумала она.
Матери в башенной комнате не было. В полумраке, царившем там постоянно, Мелета увидела Арама. Муж спал на полу, подложив под голову свернутый коврик. Она поняла, что муж пьян. Ей не хотелось его будить, но мысль о возвращении отца по-прежнему волновала ее – встреча с пьяным Арамом могла привести их к ссоре. Она ногой пошевелила его и, когда он проснулся, сказала:
– Милый, поднимись – я отведу тебя на нашу постель. Здесь не место…
– Я ждал тебя. Знал – ты придешь сюда. Видишь – я не выдержал.
В комнате, отведенной для них, она раздела Арама, уложила на кровать, укрыла одеялом.
– А ты? – плаксивым, пьяным голосом спросил он.
– Сейчас день, я трезвая, зачем мне спать.
– Верно! Верно! – Арам сел, хлопнул ладонями по одеялу. – Зачем тебе ложиться с мужем, если он пропил все. Силу, любовь, уважение! Он закрыл ладонями лицо и снова, как там, в пещере, зарыдал.
– Зачем плакать, родной мой. Ну, хорошо, я сейчас лягу с тобой. Я думала, тебе сначала надо протрезветь.
Арам, увидев, что она начала раздеваться, резко повернулся, спустил ноги с кровати и неожиданно спросил плаксиво:
– А где мой сын?! Куда ты дела моего мальчика?
Мелета сначала не поняла, о каком мальчике идет речь. Но сразу догадалась – когда она ждала суда Фермоскиры, им разрешили свидание и она призналась мужу, что ждет ребенка, уверила, что будет мальчик.
– Я не сохранила его, Арам.
– Расскажи, – он перестал плакать, только крепко сжал руку Мелеты в своей руке.
– Когда нас с бабушкой отвели на корабль, она сказала, что надо скрыть мою беременность. «Для чего?» – спросила я. «А вдруг будет мальчик. Эта сволочь Атосса, перетопившая за свою жизнь тысячи мальчишек, непременно утопит и нашего. А если родится девочка – мы откроемся». Бабушка, наверно, не подумала, что нас посадят на весла. Только боги знают, сколько я перенесла…
– Бедненькая моя! – Арам всхлипнул и замолчал.
– Последние дни я не гребла, меня заменяли подруги. Потом начались схватки. Как я рожала, не помню. Сознание, слава богам, покинуло меня. Говорят, я орала, а подруги пели, чтобы заглушить мои крики… Когда очнулась, увидела, что бабушка держит в руках тряпичный сверток. Я спросила: «Кто?» А она ответила: «Назовем его Арам». И вдруг триеру качнуло волной, неловкая соседка ударила бабушку рукояткой весла, и та выронила сверток из рук. Если бы бабушка не была слепой, она успела бы поднять мальчика, но она шарила руками по дну трюма…
– А ты? Что делала ты?
– Я, мой милый, была прикована к веслу цепью. А на дне трюма была вода, и наш Арамчик сразу захлебнулся. Бабушка сказала: «Ему на роду написано умереть в воде, ведь он сын амазонки».
– Где похоронили его? – Арама опять начали душить рыдания.
– Он похоронен, мой родной, в самом большом, в самом почетном саркофаге земли – в понте Эвксинском.
Арам упал на подушки и закричал:
– Дай мне вина, чертова ойропата, я помяну его душу!
Мелета принесла со стола кувшин с вином. Арам выпил его и скоро уснул, продолжая всхлипывать во сне.
А вскоре раздались тяжелые гулкие шаги по винтовой лестнице, и Мелета догадалась, что это поднимается отец. Она выскочила на площадку и увидела его. Ликоп предстал перед нею таким, каким она его воображала: высокий, широкоплечий, улыбчивый. Он столь смущенный и не знал, что предпринять. Не решался даже раскинуть руки. И Мелета сама бросилась на его грудь, обняла за шею и поцеловала прямо в губы.
Заметив спящего, отец спросил:
– Арам? Не привыкай к нему. Он человек конченый.
Потом пришли Лота и служанка. Ужинали жареной свежей рыбой. После ужина Лота любила устраивать беседы при ясной луне. Чаще всего это делалось при гостях. Лота и Ликоп садились друг против друга, гости рассаживались вокруг стола, гасились светильники, в окна глядела луна – беседы шли плавно и тихо. Это началось еще при жизни на хуторе, но Мелета таких бесед не знала. Эта ночь, как раз, выдалась лунной, Лота потушила факел, укрепленный в стене, и спросила:
– Поговорим при луне? Скажи мне, Мелета, вот ты вчера говорила, что Атосса, судя по всему, думает возвращаться в Фермоскиру. Почему, судя…
– Признаюсь вам – я сюда приехала обманным путем.
– Как это?! – воскликнул Ликоп.
– Ты, мама, понимаешь, что Атосса взяла нас с бабушкой, как заложниц.
– Это мы давно знаем, – согласилась Лота. – И тебя сюда не отпускали.
– Я не смела и подумать об этом. Священная сюда решила послать свою дочь. Но Агнесса противилась. Она влюбилась в боспорского царевича, и он хочет сделать ее царицей Боспора. Им не до этого. Потом архонт Боспора снарядил корабль, чтобы по делам торговли идти по всему побережью понта Эвксинского и мимо Фермодонта… Сначала Атосса посылала дочь добираться до этих мест пешком, Агнесса не соглашалась. А когда появился корабль, царевич и Агнесса решили обмануть Священную. Они предложили Агнессе место на корабле, та согласилась, и Атосса, дав ей много наставлений, отпустила дочь с моряками. Агнесса предложила мне заменить ее, и вот я здесь. Мне уж очень хотелось вас увидеть, побывать в Фермоскире, и я решилась на обман.
– Теперь эта хитрая змея, наверняка, тебя ищет, – заметила Лота.
– Думаю, не ищет. Царевич попросил Атоссу дать ему меня, для утех, и я теперь, вроде, живу в его имении. Но меня там заменяет Агнесса.
– Да, не очень честно, – сказал Ликоп, – но сделанного не воротишь.
– Тебе этого обмана Атосса не простит, – сказала Лота.
– Она не узнает! Я вернусь, все расскажу про Фермоскиру Агнессе, а та передаст это матери.
– Все передашь?
– Н-н-ет… то, что ты, отец, велишь.
– С этим я, пожалуй, согласен. Сейчас я тебе расскажу, что творится в Фермоскире, пусть об этом Атосса узнает. Слушай. Когда корабли коринфского царя ушли, здесь остались три силы. Без малого две тысячи олухов… Ты знаешь, что такое олухи? Это моряки – эллины. Вторая сила – амазонки. Их много, ведь корабли увезли столько, сколько здесь осталось олухов. И третья сила – рабыни. Их примерно столько же, сколько и амазонок.
– Было же больше намного.
– Разбрелись по домам. Диомед с Чокеей сразу забрались во дворец Атоссы, она сама, вроде, ввела и сказала: «Царствуйте». А над кем царствовать? Чем такую ораву людей кормить? Надо работать. Но кому? Амазонки не хотят и не умеют…
– Они умеют только воевать…
– Грабить, ты хотела сказать.
– Ну, грабить.
– Олухи – тем более не работники. Они дети морей. Диомед сказал им: «Женитесь на амазонках, заставляйте их работать». Олухи хоть и олухи, но не дураки. Они знают – скорее амазонка их заставит работать, чем…
– Они переженились на рабынях, им Диомед отдал сады, виноградники, бахчи. Рабыни растят виноград, олухи делают вино и пьют.
– Твоего Арама они научили пьянствовать. Да и сами редко «трезвыми бывают. Наездницы в городе живут мало, они со своими табунами кочуют по степям, пасут лошадей. Уж доить кобылиц начали – какие там набеги. Чем кормятся, как живут – не понять. Мы с мужиками хоть рыбу ловим, ну, подкармливаем кой-кого….
– Храм Ипполиты забросили? – спросила Мелета. – Богиню забыли.
– Какая богиня? Они умываются в неделю раз – до богов ли. Все в грехах. Ловят молодого олуха, тащат в закуток, вынимают ножи и командуют: «Снимай штаны – работа есть».
– Диомед позвал нас с Ликопом. Говорит: «Берите власть. Ты – царь, а Лота – царица». А мы говорим: «На хутор поедем, какие из нас цари».
– Статуя цела. Я закрыл наос на замок, выставил охрану, ключ отдал Диомеду, а он его потерял. Теперь туда никто не войдет. Дверь надо ломать.
– Атосса в первом наказе дочке велела узнать, охраняется ли храм и цел ли золотой кумир богини. Непременно просила самой осмотреть наос.
– Мне мать сказала, что Диомед звал нас всех на деловой разговор. Знаю, лошадей будет просить. Олухи давно бы разбежались, но не на чем. Среди рыбаков шел разговор, хотят, де, олухи взять по лошади и ехать в Трапезонд, там коней продать, купить три-четыре корабля и морем – в Элладу.
– В Коринф?
– Что ты! Царь с них шкуру спустит.
– Не думаю, – сказала Лота. – Они все наемные, срок договоров вышел, а сам Диомед царю и нос не кажет. Чокею, думаю, не возьмет с собой.
– Все они своих рабынь оставят, да это к лучшему. Ты вот только это расскажи, а что не надо говорить, я тебе потом посоветую.
– А может совсем тебе не стоит возвращаться туда? – сказала Лота. – Уедем на хутор… Я давно тоскую по деревенской жизни.
– Поживем – увидим, – заключил беседу Ликоп. – Что нам завтра скажет Диомед.
В этот день Ликоп не поехал на рыбную ловлю. Артель рыбаков к таким отлучкам привыкла, а люди понимали, если бы не Ликоп, то Фермоскира давно бы задохнулась в распрях, беспорядках и грехах. Всем в доме Лоты было очень интересно знать, что же за важное дело у Диомеда и Чокеи. Особенно с нетерпением ждала вечера Мелета. Она предчувствовала, что в доме Атоссы что-то произойдет важное, которое изменит ее судьбу. И еще одно обстоятельство беспокоило Мелету – ей надо было проникнуть в храм, в наос, к статуе Великой наездницы. Агнесса под большой клятвой открыла подруге секрет, как проникнуть в храм. Надо спуститься в подвал, там есть дверь, заложенная кирпичом, – это начало тайного хода в наос. Подвал, тайный ход, наос, куда не разрешалось входить никому многие годы, может быть, отпугнуло бы Мелету, но жгучее любопытство, желание увидеть Кумир Девы – все это пересилило страх, и она решила проникнуть в храм. Оставив спящего Арама под надзор служанки, Ликоп, Лота и Мелета пошли во дворец Атоссы. Отец предварительно поужинал и всю дорогу ворчал:
– Я и за стол этого олуха не сяду, я хлеба с ним не преломлю. Только ради дела я иду к этому грабителю.
Чокея встретила их на площадке около храма, она была одета по-праздничному, была приветлива и говорлива. Пока они шли по дворцу, на все лады расхваливала мужа и Ликопа. Диомед, тоже разодетый, как петух, встретил их и усадил за стол, обильно заставленный питьем и яствами…
– Давай сперва о деле, – сказал Ликоп, когда хозяин начал разливать вино. – На трезвую голову.
– На трезвую – так на трезвую, – согласился Диомед и разгладил бороду. – Начну с того, что твоя дочь, благородный Ликоп, всколыхнула весь город. Мои моряки…
– Не твои, а царя Коринфа, – поправил Ликоп.
– Ну, пусть будет царя. Они ждали, когда вернется царевич забрать их на родину, а теперь выяснилось, что он никогда не вернется. И они уже увязывают мешки, чтоб ринуться в Элладу.
– А ты не увязываешь?
– И мы с Чокеей собираем свои бедные пожитки.
– Ну и ветер вам в спину.
– Так-то оно так, но на чем ехать? Кораблей у нас нет, лошадей тоже.
– И у меня нет ни кораблей, ни лошадей.
– Лошадь есть у Фермоскиры. По моим подсчетам, не менее тридцати тысяч. А нам надо всего полторы тысячи.
– Кони не у Фермоскиры, а у наездниц. Попробуй возьми их. Они тебе не только руки, но и еще кое-что обрубят. Да и почти весь путь в Элладу морем.
– Я так и подумал. Мы на лошадях доберемся до большого порта, продадим коней и купим три-четыре триеры…
– Я тебе еще раз говорю – лошади не мои. Купи их у амазонок, если продадут…
– На какие шиши? Ты пойми, Ликоп, вам с Лотой выгодно рас выпроводить из Фермоскиры. Тебя мы оставим царем, Лоту верховной жрицей…
– Если бы я захотел стать царем, давно бы…
– Прости меня, отец, – Мелета поднялась из-за стола. – Разрешите мне уйти домой, там Арам, он снова может напиться. А как проводить олухов, вы можете договориться и без меня.
– Побойся бога, Мелета, – заговорила Чокея. – Да ты и не угостилась ничем.
– Иди, иди, – сказала Лота. – Твоему мужу нужен хороший досмотр. А ты, Чокея, не обижайся, завтра мы придем к тебе без мужиков и попируем вдоволь.
– Я думаю, отец, – сказала Мелета в дверях, – лошадей олухам надо дать. У них в Элладе остались жены, матери, дети. Надо понимать.
Чокея проводила Мелету до ворот. Коридоры дворца были освещены плохо, всего один настенный факел освещал лестницу, но тут же на площадке Мелета заметила корзину, в которой торчали приготовленные факелы. «Если Чокея закроет ворота, – подумала Мелета, – перелезу через забор».
Добежав до наружных алтарей храма, Мелета возвратилась и осторожно тронула ворота. Они были закрыты. Помедлив немного, она вошла во двор, поднялась на площадку, взяла пачку факелов и зажгла один вместо коридорного светильника. В подвале дверь нашлась сразу. Она была завалена корзинами, тряпьем, старыми щитами, заставлена копьями и алебардами. Раздвинув корзины, она взяла алберду и ударила по штукатурке. Закладка проломилась сразу. Сделав небольшое отверстие, Мелета пролезла в проход, сдвинула корзины снова и осторожно пошла по узкому проходу. Сырости тут не было, но было много паутины – видно, что по проходу никто давно не ходил. Шепча про себя «Амазонка не знает страха», повторяя это неоднократно, Мелета дошла до лестницы на верх.
Лестница была короткая и заканчивалась люком. Сдвинув плиту, закрывавшую люк, она пролезла через него и очутилась в наосе. Было очень темно и страшно. Мелета боялась Ипполиты. Она понимала – проникать тайно в обитель Девы грешно, может последовать наказание, но любопытство оказалось сильнее страха, и Мелета подняла факел. Он уже угасал, но она поняла, что очутилась в огромном высоченном помещении, а у противоположной полукруглой стены заметила громаду Кумира Девы.
Новый факел вспыхнул в темноте ослепительно ярко. Мелета подняла его и в ужасе присела. Ноги сделались словно ватными. Она шлепнулась на холодные каменные плиты пола. На бедрах Великой наездницы сверкал множеством искр Пояс Ипполиты! Он весь был усыпан драгоценными камнями, в каждом из камней отражались огоньки факела, они выбрасывали в темноту острые лучи, эти лучи летели к своду храма и там гасли. При падении Мелета выронила факел, но он не успел угаснуть – Мелета подхватила его, подняла, и пояс снова засверкал, как фейерверк.
Мелете захотелось броситься к люку и покинуть наос, но и на этот раз любопытство пересилило страх. Пришла простая мысль: пояс могла изготовить Атосса и оставить его. на бедрах Девы. Эта мысль пришла Мелете потому, что бабушка Ферида давно говорила ей, что Пояс Ипполиты не исчезал из храма, просто его там не было никогда. И в дни опасности для города его могли изготовить. Атосса способна была на такое и просто не успела это событие обнародовать. Не зря она настоятельно советовала дочери, а Несси ей, Мелете, непременно посетить наос. Атосса, конечно, хотела знать, что храм не открывался и пояс цел. И еще подумала Мелета – Диомед не туп на догадки. Он, наверное, знал, что в наосе стоит Кумир Девы, он отлит из золота и стоит только вынести статую, на золото можно купить не только корабли, но и всю Фермоскиру с Коринфом в придачу. Но можно ли многотяжкий кумир незаметно вынести из храма, даже если убрать охрану? Это не под силу, пожалуй, никому в Фермоскире. И тут же у Мелеты возник вопрос – для чего на лестнице была приготовлена полная корзина факелов? Если Диомед прост, то Чокея хитра. Вынести всю статую нельзя, а усыпанный драгоценными каменьями пояс можно легко похитить.
Вот она сейчас сидит на полу храма и размышляет, а по подземному ходу, может быть, уже идут Диомед и Чокея… Надо закрыть люк! Навалить на плиту тяжесть! Надо ли? Если они придут к люку и узнают, что в наосе кто-то есть, они поднимут весь город… Да не поднимут они! Это значило бы навсегда лишиться пояса. Они просто будут ждать Мелету около выхода в подвале или, скорее всего, здесь, около люка. Как бы то ни было, надо здесь переждать до утра. Если даже Чокея не догадается (допустим, по исчезновению части факелов), то все равно ночью Мелете не выйти из дворца. Двери, конечно же, запираются ночью на замки.
Страха Мелета не чувствовала, золотой кумир, алмазный пояс не могли напугать ее, они были реальны. Пугало другое – из пяти факелов осталось два, их еще нужно беречь для освещения подземного хода. А ночь длинна… И вдруг взор ее обратился на бронзовый подсвечник. Быстро подставив к нему лесенку, которая валялась тут же, она заглянула в чашу. Та до краев была наполнена горючим маслом. Мелета зажгла от факела фитиль, из бронзовой чаши полился ровный свет. Вокруг кумира стояли такие же светильники, и Мелета подумала, что света ей хватит до утра.
Она смело подошла к богине, погладила золотые икры ее ног. Они были прохладными и чуть припорошенными пылью. Подняв глаза кверху, Мелета увидела, что Ипполита опирается на огромный, как и она сама, меч. Этот меч и этот пояс храмовницы не показывали никому, даже царице, которая уводила амазонок в набег. Амазонки и так знали, что если пояс на бедрах богини, поход будет удачным. Мелета вспомнила – когда Атосса ушла из города, сан Священной передали Гелоне. Она вышла в наос – пояс богини исчез. И тогда начались беды Фермоскиры: город пал, лучших его жительниц увезли в плен, на продажу.
Мелете теперь следовало подумать, как распорядиться открытием. Она села на лесенку около постамента и стала думать.
Можно вынести пояс из храма, но зачем? Драгоценные камни его, конечно, многого стоят, но главная ценность его не в том… Если пояс оставить… Нет, это не годится. Диомед и Чокея выкрадут его… Надо выйти самой и рассказать о поясе городу… Но как? Да очень просто, как всегда это делала ясновидящая… Придумать сон… Если амазонки узнают о поясе, они воспрянут духом, город, стоящий на коленях, начнет подниматься на ноги, храм снова будет средоточием жизни наездниц, а Священная храма снова будет выше и значимее царицы… А кто, впрочем, Священная? Не та же хромоногая жрица, которая разводит посты… Но без Священной нельзя… А что если во сне Великая наездница посоветует поставить во главе храма Мелету… А почему бы нет! Отец станет царем, дочь Священной, мать – царицей. Но Ликоп мужчина… Ну и что? Заветы Великой Ипполиты можно переписать. Без мужиков женщины города жить отвыкли. Мало ли есть поводов для новых заветов… Запретить пить неразбавленное вино… Она до сих пор любит Арама, это его спасет…
Мысли вихрем закружились в голове Мелеты. Она уже поверила, что стала Верховной жрицей храма, стала обдумывать, какие заветы святой Девы оставить, какие заменить…
Сон подкрался к ней незаметно. Она прилегла на ступеньку и уснула.
Из дворца Мелета выбралась удачно. Заделав пролом, она завалила его корзинами и беспрепятственно вышла со двора.
Слуги и хозяева, вероятно, еще спали. Только что начинался рассвет.
Дома Мелета незаметно вошла в комнату, где спал Арам, разделась и легла с ним рядом. Муж не проснулся.
Вскоре ее разбудили. Отец собирался к рыбакам, и ее позвали на завтрак. Мелета заключила, что о ее позднем приходе родители не знают – иначе не разбудили бы.
– Как спалось? – спросил Ликоп.
– Хорошо, спасибо, – неуверенно ответила Мелета.
– Что ты тревожна через меру? – спросила мать.
– Видела необычный сон. Странный очень.
– Странные сны сбываются, – заметил Ликоп, хлебая вчерашнюю уху.
– Будто я стою на охране дверей храма, как простая гоп-литка, и вижу, что по агоре едет всадница на белой лошади. У подножья храма она сошла с коня, поднялась по лестнице и, медленно пройдя мимо жертвенных алтарей, пошла прямо к дверям храма. Мы с моей напарницей скрестили лабрисы, преградив ей путь.
– Сотенная Мелета, разве ты не узнала меня?
– Не узнала, – это я ей отвечаю.
– Я Ипполита – Великая наездница. Мать Фермоскиры.
– И ты не испугалась? – спросила тревожно Лота.
– Нисколечко. Наоборот, я ей смело так говорю: «Откуда мне, Великая богиня, знать твой облик, если Кумир Девы давно закрыт в наосе и не показывается никому».
– Я знаю, – спокойно сказала богиня, – Атосса за это жестоко наказана…
– А пострадает Фермоскира, – говорю я так же смело, как будто разговариваем с тобой или отцом. – Ты отняла у нас залог победы – свой пояс, и Фермоскира упала на колени.
– Я была во гневе, моя девочка, в то время. И исправила ошибку – пояс давно в храме. Разве дочери Фермоскиры не знают об этом?
– Как, говорю, они узнают, если олух Диомед закрыл двери храма и утерял ключ?
– Диомед? Хорошо, что ты напомнила мне о нем. Передай матери – пусть город даст ему золота и он со своими олухами отправляется по добру – по здорову.
– Откуда у матери золото? – говорю я. – Она даже не царица и не пономарха.
– Это тоже грех Атоссы нечестивой. Золото она хранит в постаменте под кумиром. Расскажи обо всем этом городу.
– Кто мне поверит? – говорю я. – Я простая наездница…
– Отныне ты Священная, настоятельница моего храма, а твоя мать Лота – царица, Ликоп будет царь…
– Но он мужчина, а твои заветы…
– Я тебе позволю переписать заветы, они устарели…
– Смогу ли я?
– Сможешь. Я буду наставлять тебя в сновидениях…
– Дальше.
– Дальше, закричал во сне Арам – и я проснулась. Успокоив его, я снова заснула. Я надеялась забыть этот сон, как забывала все до этого, но сейчас я вспомнила его весь еще четче и подробнее. Но сон есть сон…
– Я хоть и не верю в Ипполиту, – после долгого молчания сказал Ликоп, – я верую своим богам, но думаю, что это не просто сон. Что будем делать, Лота?
– Надо молчать о нем, – сказала Лота. – Если о поясе узнают наездницы, они выломают двери храма. И не увидев там пояса, растерзают тебя, Мелета.
– Все может быть, – подтвердил отец – Дочери Фермоскиры и раньше были дикими и глупыми бабами, а теперь они одичали совсем.
– Не верю в это, – сказала Мелета. – Разве мы были дикими в те времена? А вдруг пояс есть в самом деле. И богиня накажет меня за сокрытие ее приказа?
Ликоп был мудр, но он был суеверен. И потому сказал:
– Допустим, пояс в храме, а тебя сделают Верховной. Ты согласишься?
– Неплохо бы…
– Ну и дура! Мы с матерью ни за что не согласимся на царство, а ты без нас…
– Почему, ты говоришь, без моего согласия? Я бы тоже была не против венца Фермоскиры. Да и ты мне надоел – провонял тухлой рыбой. А если царем…
– У бабы волос долог, а ум короток. Если амазонки узнают про пояс, они, как одна, завтра же вскочат на коней, приедут на агору и потребуют от венценосной Лоты: «Веди на грабеж!» И ты поведешь? У нас тридцать тысяч освобожденных рабынь, их амазонки под остриями копий сгонят в рабство, и начнется война внутри Фермоскиры. Грабить селения будет недосуг.
– Такова жизнь, Ликоп. Есть рабы, есть цари, и не нам менять рабство на свободу.
– Почему не нам?! Кто-то должен начинать. Вот мы все соберемся на хутор. Но твои же подруги с поясом богини прискачут туда, заберут всех и отправят на каменоломню.
– Родители, не спорьте! – Мелета поднялась из-за стола. – Ведь, повторяю, это был только сон. И мы про него никому не расскажем.
– А что, если твоей напарнице приснилось это же? – спросила Лота.
– Дура, как есть дура, – Ликоп сплюнул в сторону и пошел одеваться.
– Ну, смотри, отец, – весело заметила Мелета. – Вот станет мама царицей – она тебе это припомнит.
На площадке около двери в комнату, где спал Арам, отец сказал Лоте:
– Этот сон погубит нашу девочку. Ей надо запретить…
– Она вся в тебя. Упряма, как ослица.
– Тогда помоги ей войти в храм. Пояса там, конечно, не окажется.
– Но нас разорвут тогда?
– Подготовь пути отхода. Там, кажется, есть тайный выход.
Вслед за мужем ушла Лота, сославшись на «срочные дела»
в городе. Мелете она сказала:
– Ты сиди дома. Четвертые сутки как в городе, а мужу не подарила и дня. Если любишь – побудь с ним.
Мелета подошла к кровати, где лежал муж. Арам уже проснулся и просящим голосом тихо произнес:
– Опохмелиться бы…
Мелета сходила за вином, поднесла мужу кружку, сказала:
– Только не лей слезы. Не терплю плаксивых мужиков.
– А каких терпишь? Олухов? – хмель, видимо, сразу ударил в голову, Арам выкрикнул: – Где была всю ночь?
– Уж не ревнуешь ли, дорогой? Я спала рядом с тобой. Не моя вина, если ты постоянно пьян.
– О, боги! – плачущим голосом воскликнул Арам. – Ты за одно утро наврала столько, сколько не врала за всю свою жизнь. Этого тебе мало?
– Ты слышал разговор?
– Двери были не закрыты, а я не спал почти всю ночь. Я ждал тебя, а ты пришла только на рассвете… Вся в пыли, в паутине. Ты нахально врала про сон. Ты не могла его видеть, ты же всю ночь блудила, а не спала.
– Теперь мне пора воскликнуть: «О, боги!»
– Не думай – я не вправе ревновать, я потому и пью, что боюсь остаться в постели с тобой наедине…
– О чем ты?
– Помнишь, на хуторе утром мы купались на плотине?
– Как мне не помнить. Ты так крепко обнял меня, обнаженную…
– Тогда я испугался, как никогда в жизни.
– Чего испугался?
– Того возбуждения, которое возникает при объятьях, не было. Я понял, что пропил мужскую силу. Понимаешь, пропил! И ты это поняла! И вчера пошла к другому мужику. Не ко мне, к другому, к молодому и сильному! И я не вправе…
– Не говори больше ничего, – Мелета закрыла ладонью рот мужа. – Сейчас я расскажу, где я провела всю ночь. Я была в храме.
– Снова ложь! Как ты туда проникла?
– Через подземный ход. Я стояла около Кумира Девы, а на бедрах Ипполиты сверкал алмазами волшебный пояс!
Арам, казалось, сразу протрезвел:
– Значит, это был не сон! И ты говорила с Девой!
Арам соскочил с постели, пробежался из угла в угол комнаты, он ерошил пальцами свои густые волосы, и, не ожидая утвердительного ответа жены, заговорил:
– Непременно надо, чтобы об этом узнали все. И тогда изменится жизнь города…
– В лучшую ли сторону, Арам? Вот что я захотела бы знать.
– Конечно, в лучшую! Люди обретут уверенность, мы с тобой будем жить во дворце Атоссы…
– И ты будешь иметь много вина.
– Не смей так говорить, Мелета! Я брошу пить, и пусть меня убьет первая амазонка, которая увидит меня пьяным.
– Значит, я должна идти в город и рассказать о сновидении?
– Самой неудобно. Надо, чтобы амазонки сами пришли к тебе и спросили…
– Может, послать Тикету – служанку?
– Нет нужды! Твоя мать… Она так спешила в город…
– Ты думаешь, она не утерпит?
– Мужчине и то такую новость не удержать. Ликоп тоже не выдержит. Помяни мое слово – после полудня весь город будет на ногах.
– Будь что будет, милый. А сейчас бай-бай. Я падаю от усталости.
В середине дня, когда солнце встало в зените, город начал все более и более оживляться. То там, то здесь на улицах стали появляться верховые амазонки. Они проносились по каменным мостовым улиц, как ураганы, вздымая тучи опавших листьев, появлялись и тут же исчезали в переулках. Все больше и больше сновало по улицам и площадям торопливых пар. Это были простые мужики и олухи с женами, пробегали амазонки с копьями и мечами. Часто встречались повозки со скарбом, тачки с какими-то вещами – это, скорее всего, покидали город рабыни и бедняки. Вот прошла сотня наездниц со Щитами, копьями и стрелами в колчанах. Это было похоже на прежнее время, когда амазонки собирались в поход.
Мелету разбудил Арам. Он не дал ей одеться, прямо обнаженную подвел к окну. Вся площадь перед домом была запружена народом. Мужчин не было видно, были наездницы и гоплитки. Они что-то кричали, размахивали руками, некоторые раскачивали решетки перед двором. Арам раскрыл створки окна, с улицы ворвались однообразные звуки:
– Ме-ле-та! Ме-ле-та!
– Сходи успокой их, я пока оденусь.
– Ха! Чтоб они меня подняли на копья. Я лучше запрусь в башне. Мало ли что у них на уме. Они же ойропаты.
Мелета спешно оделась, но не успела причесаться – в комнату ворвались молодые женщины, бережно подняли ее на руки и понесли по лестнице вниз.
– Куда вы меня тащите?! – кричала Мелета, пытаясь встать на ноги.
– К храму! К храму! – повторяли амазонки, и вынесли Мелету во двор. Там стояли носилки, на них виднелось какое-то кресло, хоть и старое, но богатое, судя по обивке. Мелету усадили в кресло и понесли по улицам.
Покачивались, в такт шагам амазонок, носилки, толпы людей торопливо обгоняли их, многие вскидывали правую руку над плечом и кричали дружно: «Хайре, Священная!» У Мелеты от тревоги похолодело внутри. Она подумала: «Люди свято верят в ее сон, верят в Пояс Ипполиты, а что если Чокея и Диомед выкрали его? Меня разорвут за обман».
Когда носилки вынесли на агору, Мелета испугалась еще больше. Вся площадь, как в старые добрые времена, заполнена конными сотнями, как и прежде, сотни стоят в строевом порядке, только наездницы не сидят верхом, а стоят у уздечек. Как только Мелета появилась на площади, словно по команде, наездницы все, как одна, встали на одно колено, склонили головы и выбросили вперед правые руки. Площадь притихла, даже кони перестали качать головами и звенеть удилами уздечек. И пока Мелету несли по широкому проходу, к храму, площадь склоненных голов в молчании провожала ее. Мелета забыла про страхи, радость тщеславия переполнила ее сердце и она подумала гордо: «Нет, Фермоскира жива, она еще поднимется!»
Когда носилки поставили около храма, амазонки поднялись с коленей, площадь загудела приветственными криками: «Ме-ле-та! Ме-ле-та! Хайре, Священная!» «Это мамина работа» – подумала Мелета и не ошиблась, Лота стояла на ступенях около дверей храма, тут же было приготовлено бревно. Подойдя к матери, Мелета тихо сказала:
– Пошлите за Диомедом. Может, он найдет ключ.
– Ищи ветра в поле. Диомед и Чокея ночью удрали из Фермоскиры. И ключ оставили. Вот он. Теперь ты – Священная. Взойди на свое место, скажи что-нибудь. Не молчи.
Мелета твердым шагом поднялась на возвышение перед храмом, подняла руку (она не раз видела, как это делала Атосса) и начала говорить громко:
– Дочери Фермоскиры! Сейчас мы с царицей Лотой войдем в храм к подножью Великой наездницы. Мы увидим Пояс Ипполиты, нашу надежду, источник нашей силы, нашу святыню. Мы не повторим греха Атоссы, мы не будем прятать святой пояс от вашего взора – после нас все вы постоянно будете входить в наос и преклонять колени перед Кумиром Девы.
Площадь одобрительно загудела, Мелета окинула взглядом агору – все улицы, выходящие на площадь, были забиты людьми. Зная, что ключ от храма у матери, Мелета приказала:
– Царица Лота, открой храм. Да будут святые ключи в руке твоей, да свершится правое дело в царстве твоем.
В городе многие знали, что ключи от храма потеряны и Лота воспользовалась этим. Она откинула правую руку в сторону, повернула открытую ладонь кверху, ожидая, что туда упадут ключи, потом резко сжала ладонь, как бы поймав упавшие ключи, и показала их толпе. Площадь взревела, все удивились чуду. Лота подошла к дверям храма, вставила ключ в скважину замка. Сзади к царице подошла дочь и шепнула:
– А вдруг…
– Если пояса нет – удерем. Я приготовила лошадей.
Замок со скрипом открылся. Лота толкнула руками створы дверей и вошла в храм. Мелета шагнула за ней. Площадь снова притихла.
Пройдя правым притвором к центру храма, Лота остановилась перед дверьми. Здесь она, может быть, впервые поддалась страху, не решаясь открыть наос. Это сделала за нее дочь. Мелета ногой распахнула дверь, легко толкнула мать в спину. Открытые створы осветили наос, и Лота увидела блеск широкого кожаного пояса, унизанного драгоценностями. Ей надо было крикнуть: «Хайре, Великая!», но Лота словно онемела. Она рухнула на колени, уткнулась лбом в каменные плиты и замерла. Мелета постояла немного около матери, потом просто, как будто это было не у кумира, а на кухне, приказала:
– Иди, впусти охрану, потом зови людей.
Вошла старшая охраны с факелом, за нею четыре стражницы с оружием. Двоих поставили около Ипполиты, двоих – у Дверей наоса. Старшая зажгла все храмовые светильники.
В строевом порядке постепенно начали входить в наос воительницы. Впереди – царица Лота. Она первая опустилась на колени перед Кумиром Девы и замерла с мысленной молитвой. За нею расположились коленопреклоненные сотни.
И так, сотня за сотней, входили амазонки.
Весь день, до позднего вечера гудела праздником Фермоскира…