Глава 5
Между Маунт-Лорел и пустыней катятся на запад мягкими волнами предгорья хребта. Холмы выглядят слишком маленькими по сравнению с суровой громадой горы; они слишком очаровательны, чтобы называться границей пустыни и слиться с ней. Это отдельная узкая полоска со своим климатом. Облака, которые проносятся над пустыней, не растеряв ни капли влаги, охлаждаются у высоких склонов горы и проливаются дождем над холмами, образуя бесчисленные маленькие ручьи, скатывающиеся в пустыню, которые через некоторое время исчезают под жарким, душным пологом креозотовых или мескитовых кустов.
Эти холмы – что-то вроде Земли Обетованной для путешествующих в пустыне. Они пригоняют сюда изголодавшийся скот, чтобы он на свежих склонах откормился перед продажей, а немногие ранчеро, поселившиеся тут и там на этой земле, богаты и беззаботны, потому что о росте и благополучии их собственности тщательно заботится сама природа. Здесь нет наводнений и нет засухи, а на земле растет все, что нужно скоту, – не только трава, но и пшеница, урожай которой доходит до пятнадцати мешков с акра, и ячмень, который собирают до сорока мешков. Эта благодатная земля щедра к пахарю и никогда не превращается в твердые комья, даже засушливым летом.
Именно сюда шериф привез Эннена Райннона, ставшего теперь Джоном Гвинном. Они сидели верхом на двух прекрасных лошадях и вели в поводу пару тяжело нагруженных мулов. Так они миновали холмы.
– Что ты думаешь об этой земле? – спросил Каредек.
– Хорошая, мягкая земля, – кивнул Райннон. – На ней можно спать.
Он поднял глаза; вдалеке, раздвигая полог облаков, вздымалась Маунт-Лорел.
– Естественно, на ней можно спать, – согласился шериф. – На ней можно также разбогатеть!
– Спать вредно, – заметил Райннон. – Я говорю про себя.
– Я все продумал, – сказал Каредек. – Тебе нужно рискнуть.
– Ладно, – мягко произнес Райннон.
– На свете нет абсолютно надежных вещей, – возразил с мрачной убежденностью Каредек.
– Ясно, что нет, – согласился Райннон.
– Возьмем, к примеру, любого человека – он ведь может умереть от кори либо от коклюша. Не рисковать невозможно, иначе не победишь.
– Понятно, что невозможно, – промямлил Райннон.
– Черт побери, – взвился шериф, – ты должен сам подумать!
Ему хотелось быть лидером, и все же его беспокоило послушное благодушие, с которым его друг воспринимал все его рассуждения.
– Мне трудно думать, – продолжал тем же тоном Райннон. – Ну, например, некоторые могут предусмотреть…
– Послушай, – прервал его шериф, – ты всегда соображал хорошо и быстро, я уже убедился. За семь лет ни разу не попался!
Райннон полуприкрыл глаза, размышляя, и Каредек получил возможность внимательно рассмотреть его. Без бороды он стал совсем другим человеком; точнее говоря, он впервые действительно казался человеком, а не страшилищем-людоедом. Выяснилось, что не прикрытые гривой волос глаза его вовсе не черные, а темно-голубые, большие и мягкие. В них светилось терпение, какое бывает у вола в поле, – бездумное и кроткое, и шериф вынужден был постоянно напоминать себе, что это, в конце концов, и есть тот самый великий Райннон.
И все же он не мог поверить своим глазам. Да и не стоило. Пищи для ума от них почти никакой!
– Ну, – начал объяснять Райннон, – допустим, у кого-то вдруг случилась неприятность… вроде как шериф наставляет на него винтовку, – он улыбнулся краешком губ, – и тогда надо действовать быстро. Не думая. Думать надо потом.
– Ты хочешь меня убедить, что жил так все семь лет? Доверяясь только своему чутью? – Он почувствовал растущее недоверие. – Пробираясь и убегая из города, беря все, что тебе хотелось, делая все, что заблагорассудится? Смеясь надо мной и остальными горожанами, когда мы пытались преследовать тебя?
– Посмотри на волка, – продолжил Райннон. Похоже, он не был ни в чем твердо убежден; его слова звучали просто как предположения. – Посмотри на волка. Он не думает, как человек, но иногда обманывает пастухов. – Шерифа так поразила эта мысль, что он не смог сразу ответить, и его собеседник не торопясь объяснил: – Волк действует, полагаясь на интуицию. Когда он идет по следу, всегда настороже. Кроме того, у него есть своя дыра-в-стене.
Каредек кивнул.
– Думаешь, тебе не придется здесь спать? – спросил он.
– Скорее всего, – нахмурился Райннон. – Здесь вокруг люди, которым не терпится воткнуть в меня нож. Я их впервые вижу, а они-то меня знают.
– Знают тебя? Да я сам теперь тебя не узнаю! – воскликнул шериф. – Райннон – наглый бандит. Ему лет сорок или сорок пять. А ты – ленивый, сонливый, славный парень лет двадцати пяти. Никто тебя не узнает!
Райннон не ответил; он слегка коснулся своего лица любопытными пальцами.
– Послушай, – заинтересовался шериф, – что это у тебя за кольцо?
– Я его когда-то нашел, – сказал Райннон.
Он протянул руку. Это было кольцо с плоско ограненной ляпис-лазурью.
– Когда ты кого-то ограбил? – уточнил шериф.
– Я нашел его на земле в дыре-в-стене.
Оуэн присвистнул:
– Значит, там бывают и другие?
– Едва ли. Не думаю. Его, должно быть, потеряли давным-давно.
– Оно не слишком-то блестит, – критически заметил шериф.
Он думал, что сам бы не стал носить такое дешевое кольцо. Либо никаких камней, либо бриллиант. Он припомнил, что Сэм Ларкин продавал как-то тысячу бычков по цене одного бриллианта. Тысяча бычков у тебя в заколке для галстука. Это что-то!
– Не блестит? – поиграл камнем преступник. – Но вглядись-ка! На камне – рука в железной перчатке и сердце, из которого капает кровь. Вырезано довольно точно и аккуратно.
Шериф присмотрелся к кольцу. Ему было неинтересно. Его интересовал только сам Райннон с таким большим и матовым камнем на руке.
– Кто-нибудь еще его видел? – спросил он.
– Никогда не носил его, когда работал, – сказал Райннон. – Оно могло помешать выхватить револьвер.
– Конечно.
– Но сейчас у меня только один револьвер, поэтому левая рука особого значения не имеет.
Ранее они договорились, что для Эннена будет лучше, если он станет носить один кольт. Того, кто носит два, часто принимают за ганмена, а мысль о ганмене могла привести к ненужным выводам.
– Хорошее местечко, – через некоторое время произнес Райннон.
– Это? – скривился шериф. – Это всего лишь хижина.
– Она красивая.
Райннон натянул поводья, чтобы полюбоваться на нее. Это на самом деле был очень маленький домик, но перед ним вздымалась волна вьющихся растений, белые цветы жимолости спадали с карниза над окнами. Штакетник перед домом нуждался в ремонте и напоминал волнистую линию. Ворота на входе болтались на одной петле. За штакетником стоял сад – акров десять яблонь и слив. Дальше виднелись два небольших пастбища. А по земле струился маленький ручеек, по берегам которого сгрудились ивы и дубы. Сам дом был частично скрыт огромным фиговым деревом во дворе, заросшем спутанной травой, которую следовало давно скосить. Рядом стояли небольшой амбар и крохотный сарайчик, двери обоих выходили в корраль.
– Какая красота! – повторил Райннон.
– Поехали, – сказал шериф, – мы же не можем потерять здесь весь день. Нам нужно двигаться дальше.
Но когда они поравнялись с домиком и сломанными воротами, Райннон снова остановил лошадь.
– Послушай! – сказал он не совсем точно. – Какой приятный запах жимолости. Сладковатый, я бы его назвал.
– Никак не пойму, – заметил шериф. – Удивляюсь, как такой мужик, как ты, может заинтересоваться кукольным домиком!
– Ну да, – согласился Райннон, – выглядит смешно, я понимаю. Но ты же видишь, как это случается. Вроде как прилипло, и все. Будто я его уже видел!
– Хочешь, он будет твоим? – спросил шериф, зевая.
– Моим? – Райннон смотрел на усадьбу с улыбкой. – Вроде ничего особенного собой не представляет, но если бы усадьба была моей, я бы не просил Господа о большем.
– Кроме женщины, которая бы здесь жила, может быть?
– Ты все время торопишь события, – сказал Райннон.
– Пару лет назад, – заметил шериф, – один парень одолжил у меня денег. Он разорился, и его дом достался мне. Он перед тобой.
– Да ты что?
– А ничего. Заходи и не забудь снять шляпу, сынок. Я тащил тебя сюда, чтобы показать это место. Теперь он твой!