На родине
Привет тебе, пёс серый и лохматый!
Не тычь в лицо мне свой солёный нос –
Ты так доверчиво протягиваешь лапу,
Как будто друг сердечный, а не пёс.
Бегут года,
Сменяя цвет на осень,
Стирая лица в памяти земли…
А если вдруг собак о прошлом спросим?
Они же умные,
Они бы всё смогли…
У них свои есть правила собачьи.
Щенкам уже рассказывает мать,
Как облизать того, кто горько плачет,
И лапу всем знакомым подавать.
У них, как у цыган всех, почта есть,
И каждый пособить готов сердечно
И передать привет, поклон иль весть
Иль просто взгляд, простой и человечный.
А ну-ка, Тузик, расскажи мне быль
О том, как бабка с дедом целовались
И на рассвете прятались в ковыль,
О том, как в церкви белой повенчались.
Ну что ты машешь весело хвостом!
Послушай и не тычь солёным носом.
Ты охраняешь старенький тот дом,
Где жили все своим трудом, покосом.
Икона старая. И комнатка мала,
Но умещались здесь большой семьёю
И валенки одни носила детвора,
По очереди выходя зимою.
Пришла война.
Война так старит лица!
И вот тогда мальчишкой старый дед
У кошки хлеб отнял немного подкрепиться
И помнит всё чуть менее ста лет.
А ржавой дверью дом скрипит скамье,
Как бабка брата из огня спасала,
И вот теперь в том доме и семье
Не могут без упрёка и скандала.
Схватили вилы – но не для копны,
А чтобы пригрозить, ударить посильнее.
И лишь, как прежде, запахом весны
От яблонь и от сот медовых веет.
Медовый Спас – совсем не за горами,
И яблоки нектаром налились.
Давай, мой дед, за рюмкою помянем
Былые годы и былую жизнь.
Я знаю, об отце гуторить будешь –
Да я не против, можешь об отце,
Как хорошо, что могут ещё люди
Мечтать на сене, в пряном чабреце.
Я помню, помню, был он богослов,
Порассказал священного немало.
Но отчего ж тогда из всех основ
Так прижились истории скандала?
Да что ты можешь в этом понимать!
Ты скажешь, что конец грядёт – исход планеты –
И вновь, как встарь, ты будешь донимать
Рассказом, что отец предвидел это.
Не бойся, дед, свой век мы доживём,
Скандалов и на нашу долю хватит.
– Давай-ка выпьем за отца вдвоём.
– Давай-ка и за маму мою, Надя.
Эх, весело сегодня на Руси,
Да только нищета кругом заела.
Коси, коса, пока жива – коси
Цветы все луговые в нежно-белом.
Они полягут, под ноги падут
И расточат земные ароматы.
Я к ивам побегу на наш зеркальный пруд,
Где небо превращается в громаду.
Забавно уж мне шевелит хвостом
И делит пополам звезду рассвета.
Не будем лучше, дед, гуторить мы о том,
Что всем конец грядёт – исход планеты.
Цветите, клевер, и полынь, и мята,
Цветите, юные создания земли!
И пусть печалью неземной объяты
За вас отгрезят в небе журавли.
Они отгрезят, отпечалят в сроки,
Когда их крыл коснётся ранний свет.
А я, поэт, вам посвящаю строки,
А не исходу жизни всех планет.
Я не приемлю, что всему конец
Когда-нибудь придёт – и очень скоро.
Да что нам смерть, когда цветёт чабрец
На голубых и розовых просторах!
Мой милый друг, пёс серый и лохматый, -
Здесь человечней взгляда не найдёшь.
И пахнет мёдом, яблоком и мятой,
И колосится золотая рожь.
Как могут люди убивать людей,
Когда кругом весь мир по-человечьи!
Земля не для того растит детей,
Чтоб подарить им смерть или увечья.
Любимый край!
За что страдаешь ты?
Ведь никому страданья не пристали.
Могилы – и кресты, могилы – кресты,
Крестами изуродованы дали.
А где любовь?
Распята на войне.
А жизнь?
Сокрыта под крестами.
И, как всегда, встречают сыновей
И провожают алыми цветами.
Я не могу так больше – не могу,
Устала видеть боль свою и многих.
Цветы и кровь – в горах иль на снегу,
Кресты и мать – на тропах иль дороге.
Вот так… – хотела край воспеть,
Но не смогла – и боль не легче,
Хотя везде земная твердь
И так поёт по-человечьи.
Звени, звени, мой дивный сад,
Теперь и Спас не за горами.
И в царстве голубых громад
Ушедших яблоком помянем.
Перекрестимся на кресты,
Что куполов венчают злато.
Любимый край, страдаешь ты
Всё оттого, что нету лада.
Когда на поле спеет рожь,
Когда ковыль под ветром гнётся,
Вдруг в сердце зародится дрожь
И сердце сердцу улыбнётся.
Нет, не исход планет – всему,
А жизнь нам даровал Всевышний.
Недаром ветер пел тому,
Кто целовал губами вишни.
Недаром плакал мне ручей,
Недаром яблоня златится
И от церковных всех свечей
Есть отсвет на угрюмых лицах.
Но всё равно цвети, мой край,
Ромашкой, юностью, церквами.
И осенью отцветший май
Мы спелым яблоком помянем.
9.04. – 14.08.2000 г.
Зори, покатые
в синеву,
Озеро пьющие,
тощие,
льющие
Свет в голубую траву.
Тонут и катятся
Вниз, в капли росные,
В травы, манящие
в них затеряться,
И в прудовую гладь
за берёзами,
Словно задумали в сини купаться.
Кони, кони мои розоватые,
Я ли? Я ли живу?
Пенятся, светятся зори, покатые
В синь, в голубую траву.
9.04.2000.
Я вернусь в журавлиное лето
С ароматом от скошенных трав,
Выйду в поле с лиловым рассветом,
Ничего никому не сказав.
Я вернусь в эти тёплые зори
С алым небом и далями в синь.
Я вернусь с той же ласковой болью,
Что с родни задремавшей Руси.
Всё изменится, всё преходяще.
Только боль, только грусть прижились.
И как будто пропели над чащей
Журавли всем ушедшим: «Вернись».
Всё вернётся, но всё же – не это.
Не бывать повторенью земли.
Я вернусь в журавлиное лето,
Чтоб отгрезить, как все журавли.
25.08.2000.