Глава 2. Направление – юго-восток
Самые древние деревянные избы археологи обнаружили на территории России в Новгороде, Ладоге, Пскове, Торопце. Конечно, нет среди них постройки от фундамента до крыши – дерево не может сохраняться так долго. Срок службы деревянного дома – лет сто-двести, потом дерево начинает гнить. Но основания домов, остатки печей, полов, столбов, венцов, рухнувшие на землю верхние части жилищ помогли узнать, какой была изба тысячу лет назад. Учёные считают, что бревенчатые избы строили на севере России четыре тысячи лет назад – в II тысячелетии до нашей эры.
Впрочем, стоило нам свернуть с трассы в сторону деревни Раскатыши, как у нас появился шанс увидеть русскую избу такой, какой она была когда-то.
Пока Тихон ходил на колонку за водой, мы разминались недалеко от машины, припаркованной у здания бывшего сельсовета, который дачники разобрали практически до фундамента. Здесь заканчивалась насыпная дорога, а то можно было бы съехать вниз, к реке – деревня стояла на высоком её берегу; за рекой – скалы и лес.
Спустя некоторое время мимо нас, неся чью-то канистру, прошёл Тихон. За ним поднималась в горку старушка. Мы поздоровались и двинулись следом.
– Нету воды на горе, – объяснила старушка. – Ношу от бывшего клуба. Его тоже уже разобрали.
Дом её стоял выше всех – с лавочки открывался неописуемой красоты вид. Но стоило перевести взгляд на избы, как возникало совсем другое чувство. Деревня умирала. Огороды зарастали бурьяном, по дорогам не бегали даже собаки. С этого года детей в школу возить перестали – значит, и последние семьи с детьми уедут.
– Вот, – говорила старушка, – дети зовут к себе, а я всё не еду, хотя девяносто пять уже… И помирать пора, а не помирается. А дому-то сколько лет, и не вспомнишь.
А с другой стороны – оживает деревня. Покупают дачники-горожане старые дома, принимаются их украшать. Сайдингом обобьют, чтобы не торчали чёрные брёвна, черепицу пластиковую уложат, печку вытащат – вместо неё камин. Словно глаза безумного слепого смотрят на речку пластиковые окна – окна без креста. Несколько лет пройдёт – и начнёт под пластмассой гнить дерево, поползёт по стенам плесень. Протечёт черепица при хорошем дожде, полетит при хорошем ветре, а приехавшие в такой дом зимой не протопят его камином. Вроде и оживает деревня, но точно зомби – оживает без души.
– В нём я и родилась. – Старушка садится на лавочку у чёрной стены, сама во всём тёмном. – Как дом-то бросить? Жалко.
Один из признаков древности постройки – сторона, с которой расположены двери. У наших предков двери смотрели на юго-восток – «на солнце», «на лето», ведь в самых древних избах-полуземлянках не было окон, комната освещалась только через открытые двери. Южная, солнечная сторона – это свет, тепло, добро, а значит, и счастье. Не только дверь, но и появившиеся позже окна должны были смотреть на солнце.
Северная и западная («полночная») стороны – это, наоборот, холод, тьма, смерть, ночь, несчастье. В некоторых регионах России для строительства дома даже не использовали срубленное дерево, если оно упало верхушкой «на полночь», а уж жить в доме, повёрнутом в сторону «ночи», – обречь себя на несчастья. Хотя кое-что могло перевесить солнечную ориентацию: направление изменяли, ставя дом выходом на водоём или дорогу. Тут уже смотрели, как удобнее, что важнее.
Пока Тихон второй раз ходил на колонку, мы беседовали с хозяйкой. Дом её не меньше ста пятидесяти лет крыльцом стоял к востоку, окнами – к дороге и реке. Дорога в своих поворотах повторяла изгибы реки.
В древних деревнях не было улиц. Потому что главным было не ровненько выстроить избы относительно друг друга, а выбрать для дома правильное место. Не свойственно природе строиться по линейке. У животных гнёзда и норы – там, где безопаснее, где другим мешать не будет. Если бы позволили строительные материалы (как у некоторых африканских племён или у народов Крайнего Севера), то и дома мы строили бы без углов, словно гнёзда и берлоги. Интересно, что люди даже ходить под прямым углом не любят: проложат нам асфальтированные дорожки, а мы всё равно срезаем углы по газону.
Тщательно, не торопясь, выбирали место для дома. Никому не пришло бы в голову возводить жилище на бывшем кладбище или там, где нашли кости. Не ставили дом и на перекрёстке дорог или там, где была прежде баня или случался пожар от молнии. На месте, где поранился ножом, топором, косой, где опрокинулась телега или стоял дом, в котором люди болели или пострадали от наводнения, тоже не строились. Такие места считались несчастливыми. А теперь мы даже не всегда и знаем, что было когда-то на месте нашего дома.
– Из реки раньше воду носили. Молодые были – любая гора, что кочка. Первый-то муж с собой хотел увезти. На море жил. В Балаклаве. Дали ему комнату в доме, где гестапо было. А я не могу там жить: слышу, как солдатики наши кричат. Он решил, я с ума сошла. Едь, говорит, обратно в свою деревню. Ну я и вернулась к родителям-то.
Хорошо нам сиделось на высоком берегу, на лавочке у старого дома. Ветерок сдувал комаров.
– Стадо раньше большое было, – вспоминала хозяйка. – А сейчас десять голов на всю деревню. Я уже не держу – не вижу ничего. Слышу хорошо, а вижу сильно плохо. Зорька моя – вот ведь упрямая была – сама место выбирала, где доиться. И хоть ты её тут режь – не сдвинется.
Видно было, что старушка и сейчас скучает по своей Зорьке.
– Раньше корова помогала место для дома выбирать, – говорит тётушка. – Где ляжет, там и стройся. Главное, чтобы рога у неё были. Рога – лучший оберег и символ плодородия. Поэтому у замужних женщин на Руси были кики – шапки с рогами, какие и викингам не снились. Когда девушка готовилась к свадьбе, то в своих песнях (причетах) жаловалась на кику, боялась её:
…Больно страшно показалося,
Ужасно да приглянулося:
На мосту-то на калиновом
Сидит старая кика шитая…
– Опять калинов мост! – заметила Младшая.
– Ага, теперь через него невеста должна была перейти, уйти в другой дом, в другой мир (поэтому и говорят: «выходить замуж») – из дома отчего, из девушек в дом жениха, в жёны. Всё в её жизни менялось, она всё равно что умирала. Надев кику, женщина должна была распрощаться с беззаботной молодостью – потому и печалилась. Но став матерью, женщина кикой гордилась. Кику надевали после рождения ребёнка. С появлением каждого следующего малыша рога становились длиннее на пять сантиметров.
– У мамы была кика, – кивает хозяйка. – Но она её не носила. В ней в церковь не пускали. Батюшка кричит: как чёрт рогатый вырядилась!
– Да им везде черти мерещатся, – вздыхает тётушка. – А это не чёрт. Это почитание земли, плодородия. Про священных коров, быков и сейчас во многих культурах помнят. Переделали корову в чёрта – наверное, для того, чтобы человека не к земле тянуло, а к небу.
– Рогатые не летают, – щурясь на солнышко, говорит Младшая.
– Летают, – подумав, отвечает тётушка. – Например, богиня Олениха с рогами – солнечными лучами.
Меня конфронтация тётушки с официальной церковью волновала мало. Мне вообще непонятно это противопоставление веры предков и христианства. Ведь дерево без сердцевины рухнет. Сердцевина, древесина – это духовный опыт всей истории народа. Как годовые кольца: одно сменяет другое. А то, что в данный момент времени наверху, – это кора. Кора – шкура дерева, она прекрасно приспособлена к внешнему миру. Религия, которую на данном этапе выбирает для себя народ, – кора.
За что же новая вера так невзлюбила рога, почему они так пугали священников? Всё же должно, должно быть физическое объяснение рогам на женских шапках! Может быть, острые концы предметов способствуют стеканию электрических зарядов? Известно же такое явление, как огни святого Эльма, когда на верхушках мачт, башен и других острых предметов перед грозой или в метель возникает свечение. Возможно, и в костюме женщины рога исполняли роль «громоотвода». В древности рога висели над каждой дверью, защищая дом от нечистой силы (или, напротив, выводили наружу всё плохое, что накопилось в доме?). У других народов рога, кинжалы и прочие острые предметы считались генераторами «плохой» энергии, их не принято было держать в доме. В советское же время, когда официально можно было верить только в объективную реальность, сделанные из дерева рожки считались модным украшением интерьера.
«Одобрение» рогатыми животными – один из множества способов отыскать правильное место для постройки. Хорошо было строиться и на обжитом, проверенном месте, где уже долго и счастливо жили другие люди. Сухо, светло и тепло – такой участок нужен был для постройки добротного дома.
Конечно, на одну корову будущий домовладелец не рассчитывал. Существовало множество гаданий, помогающих человеку понять, не ошибся ли он с выбором. Если под оставленной в середине будущего дома сковородой за ночь появлялась роса – это хорошо. Если рассыпанное по углам зерно или оставленную в центре воду с хлебом до утра никто не тронул – замечательно. В Белоруссии хозяин перед началом строительства ходил на четыре поля, брал четыре камня, нёс их в шапке на выбранное место и выкладывал по углам будущего дома. Становился в середине четырёхугольника, клал на землю шапку и просил предков-дедов подсказать, правильно ли он решил здесь строиться. Если три дня камни оставались на месте, считалось, что выбор верный. А то ещё подбрасывали испечённый пряник: упадёт плоской стороной вниз – можно строиться. Каких только не было проверок: с горшком, с шерстью, с мелом, с мясом, но гадал всегда мужчина, обычно хозяин, – женщинам такое дело не доверяли. Трудно объяснить истоки этих действий – проще объявить мракобесием. Хотя, пожалуй, какую бы физику мы сюда ни привязали, в основе будет желание получить подсказку из мира предков. А кто не надеется, что они помогают нам и после смерти?..
Мы давно уже распрощались с деревней на крутом берегу и катили дальше, на юго-восток. Следующая остановка должна быть в Ишиме.
– Ну вот, предположим, – рассуждала я вслух, – нашли мы правильное место. Дальше, наверное, надо дождаться правильного времени?
Тётушка кивнула:
– Говорят же: «Без Троицы[5] дом не строится» – период строительства должен был захватить Зелёные святки. Зелёные святки – праздник весенний, и дом должен был прорасти, как трава, распуститься, как листья на деревьях. Сверялись и с луной: на убывающей новых дел не затевали, стройку начинали после новолуния.
– Надо попробовать, – встрепенулась Младшая, – посадить два одинаковых семечка: одно на убывающей луне, другое – после новолуния, и посмотреть, какое лучше расти будет.
Подростком в полнолуние Тихон начинал говорить во сне. А просыпался – и опять молчок. Потом разговоры прекратились. Подруга-доктор, взвалив на себя организацию обследования, пыталась приободрить: мутизм, но редкий случай, руки опускать не надо.
Мы и не опускали. Мы ими начали говорить и петь. Тонкие пальцы Тихона летали как птицы. Он начал рисовать.
«Мутизм» звучало как «мутант». Мутант – изменённый, не такой, как родители. Это было совершенно справедливо. И совершенно непонятно. Какой был смысл ребёнку рождаться в семье, где он не нужен?
«Крест мой, крест! Иоанн Златоуст, спустись с небес, разомкни уста рабу Божьему Тихону. Как ты благославно говорил, разговаривал, так бы и раб Божий Тихон тоже говорил, меня, свою матушку, речью удивил…» – то ли древняя молитва, то ли современный заговор не работали, как и комплекс выписанных врачами препаратов. Может, потому, что хоть и матушка просила, да не та?..
– В какой день недели начинать строительство, зависело от небесных покровителей – ведь у каждого дня он свой, – тётушка продолжала выкладывать всё, что знала о древних обычаях наших предков. – Удачных дней было два – вторник и четверг, когда за землёй присматривали Ярило или Велес с Перуном. Эти боги благоприятствовали удаче, богатству, новому делу. С приходом христианства «счастливые» дни остались, только выбор их стали связывать с именами христианских святых.
Помимо места и времени важен был материал. Избы на Руси строились из дерева. Даже там, где было мало лесов и достаточно камня, дома всё равно были в основном деревянными. И не так давно на смену живому дереву пришли бетон, кирпич и другие материалы. Вроде бы, по всем стандартам, они не должны наносить вред здоровью человека. Как бы не так! При строительстве современной квартиры смешивают столько разных материалов, что в результате мы вдыхаем около ста летучих химических веществ. Не все они безопасны. Поэтому в первую очередь от этого, а не от грязного городского воздуха страдает здоровье жителя современного мегаполиса. Крысы, поселённые в железобетоне, в третьем поколении теряют способность к размножению… – Можно этим… дозиметром померять, – предложила Младшая. – Есть вред или нет. А в древности-то таких инструментов не было, как узнаешь: вдруг дерево радиацией заражено.
– Существовали другие способы выбрать правильное дерево. Не рубили «особенные» деревья – необычные с виду, одиноко стоящие, растущие на опасных местах. Не рубили те, что человек вырастил сам, на своей усадьбе. Не брали старые деревья – им нужно было дать умереть своей смертью. Но и молодняк тоже не трогали.
Я читала, что на Урале лес за последние двести пятьдесят лет трижды сводили чуть не под корень. Не для изб – для заводов, для угля он нужен был. Но то, что хорошего леса не найти, жаловались уже почти сто лет назад. В хранящейся у нас дома старой брошюрке «Крестьянин плотник-строитель»[6] автор сетует: «Дерево раньше как в 80 лет в стройку не шло. Зато и стояло оно в стройке без изъяну лет 200-300. А вот теперь идёт в стройку дерево едва-едва 40 лет. И потому-то и ждать от такого дерева долгой службы нечего. Происходит это от того, что леса выводятся; спелого, старого лесу всё меньше и меньше делается».
Младшая прикрыла окно – за Тюменью появились серьёзные комары. А деревья стали исчезать, уступая дорогу полям.
– Сухие деревья, – продолжала тётушка, – тоже не годились для избы: в таком доме и люди будут «сохнуть» – болеть и умирать. В доме, построенном из поваленного ураганом дерева, нужно готовиться к бурям. Очень важно было не ошибиться, не взять для дома «буйное» дерево. Такое дерево с виду мало чем отличалось от остальных, но из-за него могла порушиться вся постройка. Даже щепки от буйного дерева приносили болезни.
– Как же отличить буйное дерево от обычного? – заинтересовалась я.
– Буй – межа, граница (а ещё – церковная ограда и кладбище). Эти деревья росли на меже, на границе, на грани.
– И что же тут плохого, если дерево не сухое, не больное? – спросила Младшая.
– Вырастая на пограничье, деревья становились дорожкой с этого света в мир потусторонний. Не зря слова «дерево» и «дорога» восходят к одному корню. И не только в русском языке. «Дерево» у сибирских народов имеет в основе «путь», «дорога». Каким будет этот путь, куда приведёт – имеет большое значение. В Белоруссии опасные деревья называли «стоеросовыми».
– Дубины стоеросовые! Нас физрук так иногда обзывает, – вспомнила Младшая.
– Грамотный ваш физрук, – усмехнулась тётушка. – Только непонятно, что он имеет в виду. Стоеросовыми (то есть стоя растущими) называли деревья, породу которых не знали, а значит, не были уверены, что они не принесут с собой худа. Выходит, он так говорит не потому, что считает вас дураками, а потому, что вы для него загадка.
За окном изредка мелькали небольшие рощицы. Надо же, значит, и там, как у людей: одни деревья счастливые, другие несчастливые. В разных районах России были свои «несчастливые» деревья. Где-то не рубили сосну и ель, где-то – липу. Не использовали черёмуху, особенно боялись её корней. Плохим деревом считалась осина. Она действительно не годится для стен из-за мягкой древесины. Зато поделки, посуда, колодцы, ёмкости для воды и лемехи (чешуйки на маковки церквей) из неё получаются отменные. И крыши крыли осиновой дранкой – она прекрасно выдерживает влагу. Охотно брали для строительства сосну, лиственницу, кедр, ель, дуб. В музеях деревянного зодчества можно увидеть, какой толщины деревья росли в наших лесах триста-двести лет назад. Этой весной мы ездили в Нижнюю Синячиху, так там стоит баня высотой… в три бревна. Сейчас из трёх брёвен разве что собачью конуру можно сложить.
Конец ознакомительного фрагмента.