Почему рассердилась кикимора?. Глава 1. Прабабушка наших квартир (О. В. Колпакова, 2016)

Глава 1. Прабабушка наших квартир

Охотники за йети говорят, что даже у этого полуфантастического существа есть хижина. Но она больше похожа на берлогу, чем на дом. Может, поэтому до сих пор никто и не смог обнаружить снежного человека – он ближе к природе, чем к людям. А вот если бы у него был настоящий дом…

Сделанный руками человека, дом отделил людей от космоса, от природы и в то же время сам стал частью Вселенной, но частью упорядоченной, не враждебной.

Названия строений для жилья весьма многочисленны. Но все они в итоге означают одно и то же. Хата – это землянка (слово пришло из сарматских и скифских языков, где «кат» означало «копать»). Но хата выбралась из земли, и так стали называть избу в южных губерниях.

Хижина пришла из древнегерманских языков («хус» – «дом»). На Руси хижиной, хизой называли ветхую, плохую избу. Непрочную постройку называли также лачугой (от тюркского «олачуга»).

Хоромы, хоромина, храмина и храм – общеславянские слова. «Хоро́м» – крыша, дом, защита. Хоромами называли большой дом с несколькими комнатами или дом с хозяйственными пристройками, где всё под одной крышей. А если дом маленький – хороминка. Торжественным «храм» называют дом для богослужений.

Терем – всё то же «жилище» (только греческого происхождения). Теремом в России называли верхний этаж в доме или дом на высоком подклете. В хоромах мог быть терем.

Палаты – здание каменное, дворец. Дворец от слова «двор», которое, в свою очередь, родня слову «вор», что значит… «ворота» или «дверь».

А вот дом… Этим словом славяне с древнейших времен называли постройки. Но какие? Иногда я считаю этимологический словарь самой бесполезной книгой на свете: кроме того, что дом связан со словом «строение», он ничего не желает мне объяснять! Приходится скрести по сусекам. Оказалось, домом, домовиной в некоторых областях России называли место для потусторонней жизни, т. е. могилу, гроб. «В Воронежской губернии, – пишет Александр Афанасьев, – простолюдины не говорят: иду домой, а говорят: иду ко двору; «идти домой», по их мнению, равносильно выражению «идти в могилу»[1]. Что ж, всё сходится: «хоромы» и «хоронить» тоже родня. Дом – место для жизни – это и место для смерти. Последнее значение совершенно исчезло из нашего языка, видимо, вместе с традицией строить дома на том же месте, где захоронены предки, или хоронить предков под крыльцом дома, в котором они жили. Домом стали называть постройки в городе или избу со всеми пристроями.

Дом – строение[2]. Но вот поставили в нём тёплую печку-истопку – и появилась истьба, или изба. Скажем: русская изба – и возникает образ деревянного, крепкого и тёплого, дома. Пожалуй, каждый живущий в России представляет, что такое русская изба. У кого-то бабушки и дедушки живут в деревне, кто-то и сам деревенский. Один видел избы из вагона поезда, другой – в этнографическом музее. И наконец, на сотнях известных полотен запечатлена русская изба. А кому не довелось побывать в крестьянском доме, узнаёт о его устройстве из сказок, колыбельных и потешек. На курьих ножках – не дворец, не хижина, не коттедж, а только изба. «В лесочке, лесочке избушка на кочке. Блинами покрыта, оладьями подбита». Или: «Изба пирогом подпёрта, блином покрыта». Это я своим детям пела. Почему пирогами, блинами и оладьями – тоже ещё надо разобраться. Пока же главное, что ни про какую дачу так не споют – только про избушку.

Тётушка старательно вспоминает народные присказки и песенки, где упоминается изба:

– так приговаривают, когда ребёнок учится ходить.

– это байка, колыбельная.

Сон и Дрёму ещё можно представить, а как выглядит сказочный очеп? Но слово услышали и запомнили – может, даже и своим внукам споём.

Многие вещи современной квартиры ведут свою историю из деревенского дома. Да и современный горожанин тоже. Многоэтажный дом появился в городе не так давно – ещё каких-нибудь сто лет назад наши самые крупные мегаполисы были застроены такими же, как в деревне, домами.

Поэтому к истокам – это в деревню и никуда больше.

Мы выезжаем на трассу. Ещё какое-то время небоскрёбы глядят на нас зеркальными окнами, потом их сменяют коттеджи из красного кирпича, и только затем – настоящие крестьянские дома.

Тётушка обращает наше внимание на то, что у крестьянских домов разный характер. Одни смотрят насупившись, другие с достоинством, третьи красуются-улыбаются. Но нет среди них таких, которые бы кричали: мой хозяин самый богатый, я лучше всех! У крестьянского дома не просто характер, у него есть ещё и достоинство. Изба не позволит себе ни единой безделицы – каждая мелочь в ней имеет глубокую традицию, помнит, зачем она: ничего для бахвальства, для «просто так». Любая деталь тут имеет смысл не только как строительный элемент, но и как часть Вселенной. Зная это, с грустью начинаешь смотреть на «вселенные», наскоро сложенные из красного кирпича, – такие они убогие, несмотря на размеры, наличие башенок и статуи львов у крыльца. Да и многоэтажка напоминает скорее не Вселенную, а камеру хранения на вокзале.

– Если бы наш прапра… мам, кого ты там самого древнего из наших предков знаешь? – спрашивает Младшая. За свою школьную жизнь она уже дважды писала сочинение на тему «Моя семья», но имена предков так и не запомнила. Да и я, начав заниматься родословной, не смогла заглянуть дальше пятого колена.

– Анисий. Это он в конце XIX века, году примерно в 1895-м, запряг волов в большую телегу и – цоб-цобе – двинулся из-под Киева на Алтай. Без всяких реформ, сам по себе.

– Зачем уехал? Так бы мы сейчас в Киеве жили, – вздохнула Младшая, забыв, что хотела сказать.

Тихон молча ведёт машину. А я думаю про прапрадеда. Это как же трудно было жить, что продали, а то и оставили родне свои дома, сложили на повозки вещи и отправились в дорогу, в волшебную страну Сибирь, где вволю и земли, и леса. Из монастыря забрал Анисим свою слепую сестру. Звали её Просвирья, но никто не знает, настоящее это имя или прозвище – за то, что пекла просвирки для церкви. Просвирья взяла с собой сундук. А в нём двадцать икон – всё её богатство.

– Наверное, они и здесь проезжали, – глядя в окно, сказала Младшая.

Может, и проезжали. Три года до места добирались. С началом весны трогались, а как заморозки ударят, останавливались в какой-нибудь деревне, нанимались на зиму в работники. Волы не подкованы, по скользкой дороге не пойдут.

– Да ты что, Прасковья, сказать-то хотела? – вспоминает тётушка.

Младшая едва заметно морщится: она не любит своё имя. Может, зря я такой обет давала, прося у Бога девочку: дать дочери имя двоюродной прапрабабки. Икона, к которой я обращалась, – последняя сохранившаяся в семье из привезённых бабушкой Просвирьей. Ну, Просвирьей-то и у меня язык не повернулся дочку назвать. Имя Прасковья на детской площадке никто выговорить не мог. Тогда примчалась на помощь тётушка, рассказала, что святая Параскева Пятница в древности звалась Макошью и в садике младшая может представляться Машей. Но год рождения Прасковьи оказался урожайным на Маш, и девочка испугалась, что будет путать себя с пятью другими Машами. Я, огорчившись, что дочь не хочет быть Параскевой, звала её просто Младшей, сокращая иногда до Млады. Но мысленно всегда называла настоящим, полным именем.

– Я просто подумала, что если бы дед Анисим попал в нашу современную квартиру, то сильно бы удивился. Если ты, мама, до сих пор не умеешь с телефона эсэмэски отправлять, то он бы точно обалдел: столько техники в доме!

– Ой, а ты бы в его избе не растерялась? – хмыкнула тётушка.

Да уж, попав в прошлые времена, мы бы тоже растерялись от обилия правил: не на ту лавку сел – жди неприятности, а то и смерти; не в ту сторону головой лёг – болезнь навалится. Горшок из печи вынуть, не расплескав, – умение нужно; печь растопить – сноровка. Пропасть между дедами и внуками за последние сто лет выросла. И вроде времени-то всего один век, а пропасть – как между цивилизациями.

Тихон сбросил скорость, мы выехали на мостик через Пышму.

– А знаете, – начинает тётушка, – в русской избе тоже был самый настоящий мост – так назывался пол в сенях. Мостом называли сени, или настил, помост, который отделял переднюю избу от задней. Передняя изба (жилая) – та часть, в которой стоит печь. Задняя (холодная, летняя) – комната, которая не отапливалась. Мост находился не на земле (иначе какой же это мост?), под ним ещё оставалось место для животных. В северной части России дома строили на подклетях (в них жили домашние животные), так что строения получались двухэтажными.

В Ярославской и Костромской губерниях мостом называли скамью для вёдер с водой, которая располагалась в сенях, у входа в избу.

Думаете, кошка пошла прогуляться через речку? Как бы не так. Этому зверьку, заменившему ужа[3], самое место дома на мосту.

Мы, честно сказать, ничего не думали. Пока тётушка рассказывает, лучше слушать, ведь за каждым поворотом её рассказа может ждать сюрприз.

– Так вот, – продолжала она, – этот мост – очень необычное в доме место. На мосту, в сенях, у дверей, помещали небольшой образок, иконку. «Есть ли у тебя на мостах на калиновых Спас, Богородица?» – этот вопрос на современный русский язык можно перевести так: «Крещёный ли ты?»

Дочка, причитая по только что умершей матери, приглашает на мост ранее умершего отца:

По этому мосту можно перейти из одного мира в другой. Это портал! Калинов мост.

– Калинов мост – я в сказке читала, – кивает Младшая. – Только не поняла, почему он калинов. Из калины, что ли, сделан?

– Не из калины, он калёный – горячий, нагретый. Все слова исказились, потому и закрылась для нас мудрость предков, – вздыхает тётушка.

Это её любимая тема. Её за это из школы уволили. Ну что за учитель русского языка, который разрешает писать ученикам коровай, потому что произошло это слово от «корова», а вовсе не от какого-то «карава». Когда же восьмиклассники стали проводить практикум по средневековой литературе, составляя заговоры-обереги от злых педагогов и родителей, директор попросил написать заявление.

– Нет чтобы православие изучать, – бормотал он, заполняя личное дело. – Нам скоро педагог по истории религии потребуется, а они заговоры! Чертовщину в школе развели!

– Неуважение к истории предков – пощёчина не мне, а вашим собственным дедам, – сказала тётушка и, хлопнув дверью, вышла.