Кто имеет поллюцию
Оттого он назвал дочку именем красивым, что романтичным был. Сериалы любил по телевизору смотреть еще больше жены своей, по жизни восторженной. Дочку они как раз ждали, когда какой-то очередной сериал шел про что-то. Люция там была такая, в сериале том длинном. Красивая девушка и округлая, как и имя ее. Но не станешь же дочку по-иностранному называть, пусть и красиво. В России, чай, живешь, а не там, где Люции округлые произрастают. А из здешних имен – Полина ему дюже нравилось. Тоже красиво и округло, на манер Люции. Тут-то его и осенило: Полина плюс Люция – вот и получи Поллюцию! И красиво, и округло, и по-нашему – не по-иностранному какому. В общем, все женские добродетели через одно хорошее слово в имени этом чудном слились.
В ЗАГС-е ему так и сказали:
– Вы, Федор Никанорович, молодец. Не каждый имя такое красивое для любимой дочки подобрать способен. Нынче ведь в моде имена все больше новые, зарубежные, демократические. Или наши, красивые, но тогда не демократические, не то что у вас. У вас и того и другого в меру соблюдено…
И велели в коридоре подождать.
А там как раз сидел один из тех, что с демократическими именами в ЗАГС приходят. И тоже подивился имени красивому, Федором Никанорычем придуманным, а заодно о беде своей рассказал. Не хотят, подлецы ЗАГС-овские, сынишку его, тоже пока не рожденного, регистрировать. БОрис НИколаевич Ельцин в Кратковременной ЗАвязке – имя такое хорошее придумал, демократическое. Бониекза, в общем, если коротко. И любому подойдет – даже если дочь родится. Навроде Жени что-то. И мужское и женское – одновременно. А эти, из ЗАГС-а, которые равнодушные, и говорят ему нагло: регистрировать Бониекзу отказываемся, потому как имя это лживое и президента нашего порочит. С чего бы это вдруг Борису Николаевичу в завязку уходить, пусть даже и в кратковременную. Он мужик крепкий, а потому – глупости все это и оговор демократического вождя. И другое имя предложили: Борис Николаевич Ельцин на аортокоронарном шунтировании под руководством знаменитого кардиохирурга Акчурина. Не менее демократическое, красивое, и, что самое важное – правдивое.
А мужик – ни в какую. Бониекза, как ни крути, покрасивше Акчурина будет, пусть даже тот и шибко ученый по своей медицинской линии, по которой людей скальпелями вовсю кромсают. Вот и сидит теперь, приговора окончательного дожидается.
Потом мужика того упрямого вызвали дальше Бониекзу его, еще не родившегося, обсуждать, а затем и до Федора Никанорыча очередь дошла. Утвердили, конечно, Поллюцию его. Очень быстро и почти единогласно утвердили. Чай, в комиссии тоже не дураки сидят. Только один какой-то против хотел проголосовать, потому что плохо выспался – чего с такого взять.
А потом все вкривь и вкось пошло почему-то. Но не сразу. В детский сад Поллюция более-менее нормально отходила. А вот в школе – началось…
Больно глупыми учительницы в этой школе оказались, потому как молоденьких набрали. А классный руководитель в возрасте мужчиной оказался, и потому еще более глупым. И это не придирки, потому что как еще таких, с позволения сказать, учителей охарактеризовать, если они постоянно в дурацкие ситуации попадали? А ситуации такие сами же по своей глупости и учиняли.
Входит, к примеру, классный руководитель в учительскую, и спрашивает озабоченно:
– Никто мою Поллюцию не видел? На прошлом уроке ведь еще была, а сейчас исчезла куда-то.
Молоденькие учительницы почему-то краснеют и из учительской наперегонки выбегают. Ну не дуры ли?.. Или наоборот. Входит такая молоденькая в учительскую:
– Борис Евгеньевич, я только что вашу Поллюцию лицезрела. Она сейчас в коридоре. Вся мокрая, липкая!.. Примите, пожалуйста, меры. Ее мальчишки чем-то облили, кажется.
Но разве ж дослушает учительский народ конец фразы, который про мальчишек, и все объясняет? Не дадут договорить, опять зачем-то краснеют и опять зачем-то убегают. А тут и физкультурник, подлец, масла в огонь подливает:
– Ваша Поллюция совсем как размазня. На шведской стенке всегда подобно сопле болтается, никакой в ней упругости. Надо бы как-то на нее воздействовать, а то она весь класс назад тянет. Может, разрешите мне позаниматься с нею дополнительно или сами как-то ее укрепите?
Борис Евгеньевич от такой тупости зверел даже:
– Надоело! Я эту свою Поллюцию сейчас вообще по стенке размажу! Хоть по шведской, хоть по какой! Да хоть прямо здесь, в учительской!
А дурочки молоденькие от таких слов уже в крик ударяются. Хулиганом великовозрастным его обзывают, говорят, что он нарочно их в краску вгоняет. Потому и нечего таких глупых, из пединститута, набирать – тогда уж лучше с улицы, не нервных и ко всему привычных. Ученики-то к Поллюции нормально относились, правда, только до восьмого класса, пока в учебный курс анатомию не ввели…
Тут уж к Поллюции повышенный интерес образовался. Подковались, значит, однокласснички анатомически. Раньше девчонка в средненьких числилась, в неприметненьких. А тут вдруг все мальчишки про красавиц общепризнанных разом позабыли и за ней бегать начали. Те красивые девчонки даже делегацию собрали, чтоб директрисе на такое бесчинство пожаловаться:
– Борис Евгеньевич свою Поллюцию холит и лелеет, а нам через нее жизни никакой не стало. Поэтому убедительно вас просим…
А директриса, хоть и старая уже, опытная, но тоже дура, выходит, немалая, потому что краснеет почему-то – вот и новый скандал намечается. А бедного Бориса Евгеньевича – на педагогический совет тянут, причем срочно.
Слег он даже от всего этого безобразия. Так разве ж дадут поболеть спокойно! Звонит одна такая домой. Опять-таки молоденькая:
– Передайте мужу, что пока он болеет, его Поллюция…
Да хоть бы дослушала сначала, прежде чем сразу воспитывать бросаться! Еще женой называется! И вот Борису Евгеньевичу бюллетень продлевают, потому что на его теле неожиданно следы каких-то побоев проявляются.
Но это в школе все от Поллюции безвинной страдали. А ведь был еще и двор…
Возвращается, например, ее отец романтический с работы. Уставший, конечно, после пива, которое за производственную вредность полагается. Подходит к крыльцу, а там мальчишки сидят, разговоры разговаривают.
– Вчера ночью у меня опять поллюция была. Знаешь, как здорово! Ощущеньица, я тебе скажу-у-у…
Дружки его ночному счастью завидуют, а отец не дослушает даже. Мальчишкам немедленно по подзатыльнику, и через две ступеньки бегом домой:
– Где вчера ночью была? – на дочь безвинную орет.
А та удивляется:
– Мы ж с тобой до утра в карты под пиво играли. Неужто забыл?
И то правда. Почешет отец свой затылок, выйдет опять во двор, чтоб перед мальчишками извиниться, а к их разговору уже мужик взрослый, умеренно-пьяненький, подключился:
– Счастливые вы, ребята. А вот у меня поллюция в последний раз годочков этак десять назад была.
Отец моментально холодным потом покрывается, начинает высчитывать лихорадочно… «Да ведь моей Польке в ту пору всего семь лет было! И это, как педофил открыто заявляет, она в последний раз к нему приходила!»… И ну того мужика за грудки хватать. А потом бегом домой и свою дочь к гинекологу на проверку тянет. А там удивляются:
– Вы ее уже который год к нам приводите, ни одного месяца не пропускаете! Девственница она у вас, не сомневайтесь.
Но ворчали беззлобно, с уважением. Вон как папаша о дочке своей заботится. Каждый бы так…
Но однажды пришел всей этой путанице конец. И очень даже счастливым тот конец оказался. Справный такой конец, справедливый. Надоело отцу свою от педофилов оборонять, вот он и принял мудрое решение, какие цари в сказках принимают. Еле-еле терпения у него хватило, чтобы совершеннолетия доченьки дождался и план свой замечательный в жизнь претворить.
– Отдам тебя, Полька, за первого встречного, – сказал он в восемнадцатый день ее рождения. – Слово мое твердое, так тому и быть.
Поллюция обрадовалась и тотчас на улицу радостно побежала, потому что надоело ей гинекологов ложными визитами от работы отрывать. Уж лучше по делу к ним приходить. И родня с соседями – все за ней побежали, посмотреть.
А тут и первый встречный не задержался. Лицом кавказской национальности, естественно, тот первый встречный оказался, потому что лица эти вездесущие, их везде встретить можно, даже в самых неожиданных местах. А этот ходил с мешком через плечо по дворам – скупал у мирного населения взрывчатку, этому населению ненадобную. Чтоб потом вернуться к себе на родину и этими боеприпасами движение освободительное подбодрить, сил ему новых придать. Родину ту свою от лиц другой кавказской национальности освободить, в общем, мечтал. Оставалось ему мешок заплечный всего-то на какую четверть заполнить, и тут на свое счастье он в двор Поллюции забрел. И не успел он про взрывчатку спросить, как его тут же в ЗАГС повезли, а к вечеру он уже сидел за столом, сверкая золотыми зубами и трехдневной щетиной, которая у кавказцев обычно за три часа после бриться отрастает. А на свадебку пригласили и учительниц молоденьких, и классного руководителя, и мальчишек с крыльца, и еще много кого, даже того случайного педофила великовозрастного не забыли. В общем, заходи любой, кто красивые имена ценит!
А кавказец на радостях тут же все дворы, недавно обойденные, еще раз обошел, и взрывчатку, недавно купленную, обратно населению раздал и даже денег вернуть не потребовал. Просто за то раздал, что во дворах здешних такие хорошие девушки проживают. А о войне своей освободительной вообще напрочь забыл…
Так и живут молодые в счастье и согласии вот уже добрый десяток лет. И каждый день этот первый встречный кавказец свою законную Поллюцию законно и имеет. И даже вслух об этом, не стесняясь, всем говорит. И ее романтичный отец ничуть на него за это не сердится. Расписался – значит, теперь имеет право официально все эти бесчинства с его дочерью вытворять. Тут не то что отец, тут даже никакой гинеколог кавказцу не указ. Так что пусть себе и дальше свою Польку имеет. Хоть днем, а хоть бы и ночью. По праву это. Чай, заслужил.
Такая вот история.
***
– Выходит, поллюцию еще заслужить надо, – задумчиво прокомментировал Общественник и почему-то посмотрел на Фотомодель. – Нет так-то просто, оказывается, ее заиметь.
– А ты думал, – огрызнулась та. – За просто так тебе нынче и депутат не спляшет. А вообще, я уверена, что поллюцию только маньяки испытывают. Те, что в кустах стоят, девушек подстерегают.
– Ты про эксгибиционистов, наверное, – поправил ее Общественник. – Это они по кустам прячутся, плащи распахивают. А под плащами у них нет ничего.
– Так уж прямо и ничего! – возразила Фотомодель. Затем, заметив взгляды собравшихся, почему-то покраснела и поспешно добавила: – Хотя сама я, конечно, ничего такого не видела. Мужского, в смысле. Так, слыхала от кого-то, будто есть у них там что-то. А вот ты откуда такие подробности знаешь? Небось, сам подобными делами балуешься? – перешла она в наступление, и теперь покраснел Общественник.
– Может, выпьем? – поспешил предложить он.
– Пора бы, – согласился Бывалый. И вдруг прищурился, заметив что-то, валяющееся в ногах Общественника. – Это что там у тебя такое?
Тот посмотрел вниз и ахнул:
– Господа, это же мои пропавшие документы! – Он поспешно нагнулся и поднял с земли черную папку. Заботливо обтерев ее рукавом, он сдул с кожаной поверхности последние пылинки и обвел всех счастливым взглядом: – Но откуда! Я ее аж в прошлом месяце потерял! И совсем недавно здесь ничего не валялось; я, когда ящики устанавливал, внимательно все кругом осмотрел! Нет, ну надо же… – Он еще раз любовно погладил кожу неожиданной находки.
– Пить надо меньше, – снисходительно сказал Бывалый. – Тогда и документы не будешь терять. И под ногами все замечать станешь.
– Я не пью! – вскинулся Общественник.
– Да знаем, знаем, – успокоил его Бывалый и поинтересовался: – В ней, небось, ценные общественные документы? Протоколы собраний жильцов, жалобы в домоуправление и все такое прочее?
– А что! – вскинулся Общественник. – Между прочим, это не повод для шуток. Я свои права знаю! И отстаивать их умею! Даже других этому делу учу. Не так-то просто, к твоему сведению, гражданскую сознательность в людях пробудить. Да взять хотя бы тебя, к примеру… – Он прищурился. – Вот ты весь из себя такой бывалый, байки всяческие рассказываешь, других жизни учишь, а сам хотя бы свои права знаешь?
– Да уж небось поболее, чем некоторые.
– А ну скажи.
– Ладно, слушай…
И Бывалый без малейшего промедления, слегка скучающим голосом выдал следующее: