Глава 5
События, не требующие вступления
Обычно Руперт входил в комнату с напыщенными приветствиями: его отлично научили это делать, и он с радостью соблюдал принятые правила. Однако сейчас он вошел в библиотеку без единого слова, лишь мельком взглянув на Оливию и тут же отведя взгляд в сторону.
Про себя Оливия от души выругала их родителей. Она снова забыла о том, что может думать Руперт. Судя по выражению его лица, они с Джорджианой правильно предположили: он и понятия не имеет, как справиться с возникшей сложностью.
Вообще-то и Оливия этого тоже не знала.
Однако люди годами как-то справлялись с этим. К счастью, отец хранил в библиотеке графин с коньяком, и она налила Руперту до краев, не забыв и про себя, пусть даже ее мать и считает алкоголь неподобающим напитком для леди. Они молча сели на диван у камина.
– Я оставил Люси в гостиной, – внезапно сказал Руперт. – Ей тут не место.
Оливия кивнула.
– Там ей будет удобно.
– Нет, не будет. Мой отец ее не любит. Говорит, она хороша лишь для ловли крыс. А она не хочет убивать крыс. Она даже не знает, как это делать. Твоим родителям она тоже не нравится.
– Мои родители никогда не позволяли нам завести домашнее животное.
– Но ты любишь собак.
– Да.
– Я сказал, что соглашусь из-за этого.
Оливия моргнула.
– О чем ты?
– О женитьбе.
Очевидно, она недооценила силу воли Руперта; кажется, у него тоже было право голоса при выборе будущей герцогини. Не знала Оливия и того, что припасенные ею для Люси мясные пироги сыграли в этом выборе свою роль.
Лучше бы она сама их съела.
– Нет, ты мне тоже нравишься, – серьезно сказал Руперт. – Но ты ведь любишь Люси, правда?
– Она милая собачка. – И снова они заговорили о привычных вещах. В прошлом году они с Рупертом провели не один вечер за беседой о Люси.
Когда тема исчерпала себя, атмосфера в комнате стала снова напряженной и нервной.
– Знаешь, мы не обязаны делать это, – помолчав, заметила Оливия.
– Я должен. – Руперт поежился и сделал большой глоток коньяка. – Сказал отцу, что сделаю. Буду мужчиной. – Вид у него был смущенный.
Оливия тоже выпила и подумала о том, как бы ей хотелось сбросить родителей и герцога с Баттерси-Бридж.
– Может быть, не будем, а им скажем, что все было? – предложила она.
Руперт впервые взглянул на нее, округлив глаза.
– Солжем?
– Скорее, выдумаем.
Руперт покачал головой.
– Я не лгу. Это не дело для джентльмена. Лучше взять себя в руки. – Он снова сделал большой глоток из бокала.
Руперт был по-своему очарователен. Оливии впервые пришло в голову, что из него получился бы выдающийся герцог, будь он чуточку умнее – у него была сила воли, как у отца, и к тому же понятие о чести, чем его отец похвастаться не мог.
– Понимаю, – произнесла она.
– Другого случая не будет.
– Мне выключить лампу?
– А как я тогда увижу, что мы делаем?
Хороший вопрос.
– Конечно, – поспешила ответить Оливия.
Руперт встал и поставил пустой бокал на столик.
– Я знаю, как это делается. Я двигаюсь вперед, а ты назад. – Казалось, Руперт старался успокоить больше себя, чем Оливию. – Это легко. Все так говорят.
– Отлично. – Оливия встала и зашла за диван, чтобы снять белье, потом вернулась к камину. Стоит ли снимать домашние туфли?
Быстрого взгляда на Руперта было достаточно, чтобы понять: в его планы это не входит. Брюки уже были спущены до колен. Он отпил большой глоток коньяка.
– Возможно, тебе лучше допить до конца, – предложил он Оливии.
Она так и сделала и посмотрела на жениха. Его лицо покраснело, а глаза казались остекленевшими. Очевидно, он успел налить себе второй бокал, когда она отвернулась.
– Вот так! – слабо произнес Руперт и прикончил бокал.
Оливия глубоко вздохнула, легла на диван, подняв платье, и застыла.
– Хорошо. Мне поставить колено вот сюда, рядом с твоим бедром? Тут подушка мешается.
Пару минут они пытались занять более или менее удобное положение.
– Хочешь еще коньяку? – спросил Руперт. – Это болезненно для женщины. Так говорит мой отец.
– Нет, спасибо. – К несчастью, выпитый коньяк ударил Оливии в голову, и она с трудом сдерживала смех. Что бы на это сказала ее мать?
– Если захочешь плакать, я принес носовые платки. – Кажется, у Руперта не было особого желания приступать к делу.
– Спасибо, я никогда не плачу. – Оливия с трудом подавила смех.
– Правда? А я плачу все время, – сказал Руперт.
– Я помню, как ты рыдал во время праздника в саду, когда с дерева упал мертвый воробей.
Лицо Руперта сморщилось.
– Это всего лишь птица, – быстро добавила Оливия.
– Быстрая, веселая и дикая.
– Воробей?
Кажется, Руперт совершенно забыл о том, чем они собирались заняться, хотя и стоял по-прежнему на коленях, держа наготове свое достоинство. Его глаза пристально смотрели в одну точку.
– Я написал стихотворение, – сказал он.
Оливии показалось, что сейчас Руперт не в состоянии приступить к делу.
– Какое стихотворение? – Жизнь с Рупертом будет подчиняться своему особому ритму. Не стоит его торопить.
– Быстрая, пестрая птица упала на землю, и деревья окутала тьма.
Оливия подняла голову.
– Это все?
Руперт кивнул, не сводя с нее глаз.
– Мило, – искренне ответила она. Впервые в жизни она говорила своему жениху правду. – Тьма окутывает деревья. Мне нравится.
– Мне было очень жаль эту птицу, – кивнул Руперт. – Почему ты никогда не плачешь?
Оливия плакала один раз, встретив своего будущего жениха. Ей было десять лет, ему пять. В то утро мечты о сказочном принце, за которого она выйдет замуж, разбились вдребезги.
Хотя ей было всего десять лет, она поняла, что у Руперта что-то не в порядке с головой. Однако когда она сказала об этом матери, та нахмурилась.
– Возможно, маркиз не так умен, как ты, но это все равно что ожидать от герцога умения составлять букеты. Ты слишком умна для твоего же блага.
– Но… – с отчаянием начала было Оливия.
– Ты самая счастливая девочка на свете, – с непоколебимой уверенностью заявила мать. Оливия не смогла возразить.
Даже годы спустя, когда стало ясно, что Руперт просто случайно смог овладеть речью, не говоря уже о том, чтобы говорить правильно, ее мать ни на йоту не изменила своего мнения.
– Может быть, пора начинать? – предложила Оливия, махнув рукой.
– Верно, – храбро отозвался Руперт. – За дело. – Он начал чуть заметно раскачиваться. – Кажется, слишком много коньяка, – пробормотал он, занимая устойчивое положение.
Но тут достоинство Руперта опало.
– Не действует, – произнес он, опустив взгляд. – А ведь все должно было быть так легко.
Оливия оперлась на локти. Ей показалось, будто в руках у Руперта стебель жухлого сельдерея. Поникший и вялый, хотя о таких вещах не стоит говорить вслух.
– Попробуй снова, – предложила она.
– Туда?
– Да.
Руперт снова попытался, что-то бормоча себе под нос. Оливия не мешала ему и с трудом разобрала, что он повторяет «внутрь, внутрь». Ей снова захотелось смеяться, и она с силой прикусила губу.
– Я слышала, что часто не получается с первой попытки.
Руперт не смотрел на нее, с отчаянием сжимая руку.
– Это же легко, – повторил он.
– Думаю, он должен быть твердым, чтобы все получилось, – предположила Оливия.
Руперт растерянно посмотрел на нее.
– Ты об этом много знаешь? – В его голосе не было упрека, лишь любопытство.
– Это всего лишь сильный укол в темноте. – Оливия с трудом сдерживала смех, мысленно называя Руперта бедолагой.
– Я думал, самое важное – размер.
– Кажется, я слышала то же самое, – осторожно согласилась Оливия.
Руперт встряхнулся.
– Он большой. Я знаю.
– Мило!
– Но не работает. – Руперт с несчастным видом взглянул на Оливию. – И это тоже не работает.
Оливия села.
– Ты никогда не лжешь, Руперт?
Он кивнул.
– Мы просто полежим вместе. – Она похлопала по подушке. – А потом скажем им.
– То есть не скажем?
– Это не будет ложью.
– Нет.
– Мы просто скажем, что вместе лежали на диване.
– Вместе лежали, – повторил Руперт. – Мне бы не хотелось… Пожалуйста, не говори отцу. И остальным.
Оливия взяла его за руку.
– Я никогда им не скажу, Руперт. Никогда.
Он широко улыбнулся.
В тот же вечер Оливия, хмурясь, говорила сестре:
– Родители настояли, чтобы мы с Рупертом стали близки вне брака, и мы согласились, словно пара охотничьих собак, которых надо спарить.
– Зачем так драматизировать. Хотя, – Джорджиана одарила сестру редкой улыбкой, – после сегодняшнего способности Руперта к размножению под вопросом.
– Если бы ты так улыбалась мужчинам, Джорджи, то тебя бы просто забросали предложениями руки и сердца.
– Я улыбаюсь, – возразила Джорджиана.
– Но часто с таким видом, будто презираешь их за то, что они ниже герцога, – заметила Оливия. – Почему бы тебе не улыбаться так, словно перед тобой сам герцог?
Сестра кивнула.
– Приму к сведению. В любом случае нельзя сравнивать будущего мужа с охотничьей собакой.
– Его светлость именно так и выразился. После чего добавил, что вознаградит меня за сегодняшний вечер деньгами и поместьем. Кажется, он упомянул маленькое поместье. Понятия не имела, что после пары часов разврата продажная женщина может так разбогатеть.
– Оливия!
– Дорогая, мое положение продажной женщины тебе на руку. Он попросил мадам Кларисиллу одеть нас как подобает новому статусу.
Джорджиана подняла брови.
– Последствия греха. Уверяю тебя, сейчас я думаю о распутниках совсем по-иному. Мы обе получим совершенно новый гардероб, и я наотрез откажусь носить белые платья и струящиеся ленты.
– Ты не распутница, – возразила Джорджиана. – Ты только подчинилась желанию родителей.
– Всю жизнь мама твердила, что леди должна заботиться о сохранении своего целомудрия, но как только появилась возможность забеременеть от Руперта, она тотчас же об этом забыла!
Джорджиана задумчиво прикусила губу.
– Конечно, ты права. Наши родители слишком уж рады этому браку.
– Да, учитывая куриные мозги Руперта. – Оливия перекатилась на спину. Она чувствовала себя уставшей и печальной: последние остатки коньяка испарились. Уже в десять лет она поняла, что ее замужняя жизнь будет сильно отличаться от жизни других женщин. Но тогда она еще не знала, насколько ужасной может быть действительность.
Мысль о том, что придется завтракать с Рупертом, и делать это на протяжении многих лет, приводила ее в отчаяние.
– Даже если бы маркиз и отличался необычайным умом, наши родители не должны были подстраивать эту встречу, – заявила Джорджиана.
– У него необычайный ум, – пробормотала Оливия. – Таких людей нечасто встретишь. Хотя в его отрывочной поэзии есть что-то трогательное.
– Не знаю, как спросить. Почему мама была так раздражена после ухода герцога и твоего жениха? Я даже в своей комнате слышала ее голос, поэтому не решалась спуститься вниз. Кажется, все прошло как нельзя лучше для нее: бумаги, удостоверяющие помолвку, подписаны, и насколько ей известно, ты уже можешь носить под сердцем будущего герцога. Не говоря уже о том, как она радуется, что я могу стать герцогиней.
– Это все Люси. – Оливия не удержалась от улыбки.
– Люси?
– Собака Руперта. Ты ведь ее помнишь?
– Разве ее забудешь? Конечно, она не единственная собака в свете: у пуделя лорда Филибера уже дурная слава из-за его зеленых лент, но только у Люси уши покусаны блохами.
– Ты злая, – рассмеялась Оливия. – Мне кажется, откушенный кончик хвоста лишил ее всей красоты.
– О вкусах не спорят, но чтобы хвалить Люси, надо быть слепым.
– У нее милые глазки, – возразила Оливия. – А как прелестно выворачиваются ушки при беге!
– Никогда не думала, что это способно украсить собаку.
– Маме она тоже не нравится. Она очень рассердилась, что кто-нибудь важный может увидеть меня с такой собакой.
Джорджиана приподняла брови.
– Разве Люси не едет в Португалию? Мне казалось, Руперт с ней никогда не расстается.
– Он решил, что поездка может быть опасной, поэтому попросил меня заботиться о ней в его отсутствие.
– Это верно. Итак, где же Люси? Когда я пришла, в гостиной ее точно не было. Она на конюшне?
– Ее купают на кухне. Руперт потребовал, чтобы она все время была со мной. Конечно, с ним мама была очень мила, но как только дверь закрылась, дала себе волю. Она считает Люси неподходящей спутницей для будущей герцогини. Поэтому-то и будет сопровождать меня все время.
– Люси не похожа на аристократку. Наверное, все дело в хвосте.
– Или в длинной талии. Она похожа на сосиску на ножках. Зато от нее будет пахнуть по-королевски – мама велела выкупать ее в пахте.
Джорджиана закатила глаза.
– Наверное, пахта придется Люси по вкусу, но какая нелепая мысль.
– Мама также считает, что банты или другие украшения сделают ее более подходящим компаньоном для леди. – За весь этот долгий ужасный день единственной отрадой было выражение лица матери, когда Руперт со слезами на глазах вложил поводок Люси в руку Оливии.
– Люси с лентами на ушах или на хвосте не очень-то симпатична, – твердо заявила Джорджиана.
– Знаешь, что больше всего беспокоит маму? Мне кажется, она боится, что Люси назовут дворняжкой и подумают то же самое обо мне. Значит, банты для Люси и ленты для меня.
– Ты в состоянии заставить замолчать любого, кто скажет подобное. Возможно, мама и приходит от тебя в отчаяние, Оливия, но мы обе знаем: приди тебе в голову мысль сыграть напыщенную герцогиню, ты сделаешь это лучше любого другого.
– Правду не всегда удается скрыть. Посмотри на бедного Руперта и его стебель сельдерея.
– Произошедшее в библиотеке кажется мне странным. После бесед с замужними дамами я поняла, что мужчинам нужна лишь женщина и немного уединения.
– Очевидно, Руперту нужно больше, чем просто пленница и диван. Но не уверена, что то же самое относится к остальным представителям мужского пола.
– Что ты сказала после всего случившегося?
– Ничего. Пообещала Руперту, что никому не расскажу, ты не в счет. Его отцу следовало бы знать: утенок не может стать орлом.
– И Руперт тебя послушался?
– Во всем, – радостно заявила Оливия. – Он едва держался на ногах – думаю, в будущем ему лучше пить только сидр, – но сумел отвесить поклон и не упасть, а потом ушел, так что никто и не заметил, что его два самых важных органа не работают.
Джорджиана вздохнула.
– Нельзя так говорить.
– Прости. Просто вырвалось.
– Подобные слова не подобает произносить леди.
– Ты прямо как мама. Довольно о моих недостатках. За всеми этими оживленными разговорами о твоем возможном превращении в герцогиню Сконс, мама упомянула о леди Сесили Бамтринкет?
– Какое странное имя. Нет.
– Так вот, герцогиня Сконс, автор «Зеркала для идиотов», видимо, согласилась со словами Кантервика и решила, что ты можешь стать подходящей парой для ее сына. А леди Сесили, которая, насколько я поняла, сестра вдовствующей герцогини, представит нас ее светлости. Но самое неприятное – нам придется встретиться с самой великой хранительницей приличий, герцогиней благопристойности…
– Перестань!
– Прости. – Оливия наморщила нос. – Когда я несчастна, то начинаю нести чушь. Знаю, это ненормально, но я просто не могу плакать, Джорджи. Предпочитаю смеяться.
– А я бы плакала. – Джорджиана легонько потянула прядь волос Оливии. – У меня слезы на глаза наворачиваются при мысли о том, как Руперт стягивает штаны.
– Это было хуже, чем я представляла. Но в то же время Руперт такой добряк, бедный дурень. В нем действительно есть что-то милое.
– Как хорошо, что ты можешь оценить его достоинства! – с наигранной веселостью произнесла Джорджиана.
Оливия насмешливо взглянула на нее.
– В любом случае, – поспешно добавила сестра, – подобная близость всегда оставляет чувство неловкости. Большинство вдов отзываются о ней с крайним пренебрежением.
– Подумай о Джулиет Фолсбери и ее Лонгфелло. Вряд ли она сбежала с ним из-за его познаний в садоводстве. Но поскольку на рассвете Руперт отправится на войну, нас с Люси отвезут за город на встречу с герцогом Сконсом и его матерью.
– Прекрасно. – Глаза Джорджианы потемнели. – Скорее бы увидеть выражение скуки на его лице, потому что придется сидеть рядом со мной.
Оливия легонько щелкнула ее по носу.
– Просто улыбайся ему, Джорджи. Забудь о правилах и смотри на герцога так, будто он тебе нравится. Кто знает, возможно, так и случится? Улыбайся так, словно ты свинья, а он корыто с едой, обещаешь?
Джорджиана улыбнулась.