Глава 4
Побег из-под венца
Он снился мне, генерал Дитер фон Мейердорф. Покрывая поцелуями мою шею, умело расшнуровывает корсет, и весенний воздух остужает разгоряченную кожу.
– Смотрите на меня, фройлен! – Голос требовательный, немного хриплый.
Я всхлипываю, не смея поднять глаза. Поцелуи тянутся, как патока, прикосновения обжигают. Сухие, немного шершавые ладони оглаживают обнаженную грудь, играют с сосками. Я запрокидываю голову и сдерживаю стон, ощущая сладкую пульсацию между бедер.
– Смотрите на меня…
Пена юбок взлетает, сквозняк холодит бедра. Я задыхаюсь, трепещу в мужских объятиях, жар ходит во мне волной, щеки горят не то от стыда, не то от сладости.
– …ди-и-и… – шепчу я, сама не понимая, хочу ли сказать «уходи» или выстонать имя «Дитер».
Он раздвигает мои бедра, гладит там, внизу. Кружево трусиков промокло почти насквозь. Я сама подаюсь навстречу, задыхаясь от желания.
– Смотрите же!
Распахиваю глаза. Лавандовая спальня растекается туманом, предметы качаются, и лицо генерала нечеткое, расплывчатое. Четко различимы только глаза – полыхающие золотые монеты.
Одна ночь с чудовищем – и смерть… но как же она сладка!
Я вскрикиваю, когда он с напором вторгается в меня, и вспыхиваю, как спичка.
И просыпаюсь.
Простыня подо мной мокрая, хоть выжимай. Волосы разметаны по подушкам, внизу живота разлилась ноющая тяжесть. Всего лишь сон… но такой реальный!
Я провела дрожащими пальцами по бедрам, расправила задравшуюся сорочку. В комнате никого не было, сквозь задернутые шторы сочился утренний свет. Я выдохнула, пытаясь выровнять дыхание. Какая чепуха! Отдаться этому нахалу? Да никогда! Это не мой сон, а бедной Мэрион, в теле которой я очутилась. Она наверняка не успела познать ни одного мужчины и была столь же невинна, сколь и юна. Вчерашние события просто распалили богатое воображение, вот и все.
– Вот и все! И нечего об этом думать, – сказала я вслух и поднялась с кровати.
Вскоре мои мысли потекли в привычном русле, и надежда на побег вспыхнула в сердце с новой силой.
Я подергала дверь – заперто. Конечно, приказ генерала, тут все ему заглядывают в рот, да и мачехе нет резона выпускать меня на волю. Завладеть поместьем и породниться со знатным родом Мейердорф – неплохая награда за возможность избавиться от нелюбимой падчерицы.
Завтрак принесла совершенно незнакомая пожилая женщина в сопровождении лакея, который почтительно отвернулся, чтобы не смущать юную леди в моем лице, но в то же время заслонил дверь, отрезав путь к бегству.
– Где Жюли? – требовательно спросила я.
– Хлопочет по хозяйству, фройлен Кёне, – уклончиво ответила женщина, и я заволновалась.
– С ней ведь все в порядке?
Тут же вспомнились ее слова о молодом хозяине, который мог бы забить ее плетьми, и властные прикосновения генерала. Я сглотнула и тряхнула головой, выбрасывая из памяти ночные видения.
– О, не беспокойтесь, фройлен, – чуть мягче ответила женщина. – Она всего лишь помогает фрау Кёне подготовить вас к свадьбе. Не беспокойтесь, скоро она навестит вас.
Я кивнула, вполне удовлетворившись этим ответом.
Женщина и лакей подождали, пока я наскоро проглочу завтрак – поджаренные тосты и маленькую кружку чая, убрали поднос и, пожелав мне хорошего дня, скрылись, дважды провернув ключ в замке.
Я тут же метнулась к окну и подергала рамы.
Заперты не наглухо, но до земли слишком далеко, я убьюсь насмерть, если попробую спрыгнуть. Под окнами беспечно стриг лужайку садовник, насвистывая что-то под нос. Где-то далеко, на едва слышимой ноте, тоскливо ревели виверны.
Что, если скрутить веревочную лестницу из простыни, улучить минуту, когда в саду никого не будет, а потом спуститься и затеряться в густой зелени? На уроках физкультуры я была довольно выносливой девчонкой и за канат получала твердую «пять».
Воодушевившись идеей, я сдернула с постели одеяла и простыню. Усевшись по-турецки, принялась вертеть материю в тугие жгуты, но это оказалось довольно кропотливым делом. Ладони быстро взмокли, волосы то и дело лезли в лицо, и я постоянно сдувала их со лба. Я торопилась, ведь если в спальню войдет мачеха и увидит, чем занимается строптивая невеста, мне не поздоровится.
Словно отзываясь на мои мысли, в замке дважды провернулся ключ. Я едва успела швырнуть готовый жгут под кровать, наспех набросила одеяло и улеглась, натянув его до самого подбородка.
В комнату действительно вошла фрау Кёне и сморщилась, точно съела кислый фрукт, увидев меня в кровати.
– Как! – вскричала она. – Вы еще прохлаждаетесь в постели, моя дорогая?
– Мне нездоровится, – промычала я, старательно делая больное лицо.
Мачеха замешкалась, в ее глазах на миг отразился испуг, но вскоре складка между бровям разгладилась, губы дрогнули, складываясь в ухмылку.
– Поздно, моя дорогая, дата уже назначена, – прокаркала она и щелкнула пальцами. На ее зов в комнату тут же впорхнула миниатюрная, но уже немолодая особа с портняжным сантиметром в руках. – Придется потерпеть, сейчас мы снимем мерки, а после я пошлю за герром доктором, и к завтрашнему дню вы снова будете порхать, как птичка.
«Пичужка, – вспомнился насмешливый голос генерала. – Попалась…»
Я неохотно вылезла из кровати и встала посреди комнаты, позволив обмерить себя со всех сторон.
– Сюда бы подошли розы, – ворковала швея, описывая руками круги возле моих бедер. – А тут кружева, кружева… Ах, будет натуральная нимфа! Богиня из морской пены!
– Делайте что хотите, – отмахнулась фрау Кёне. – Но чтобы к завтрашнему дню все было готово.
Швея поклонилась и помогла мне надеть простое, горчичного цвета платье с закрытыми плечами, после чего убежала. Мачеха немного помедлила, но лишь для того, чтобы больно дернуть меня за волосы.
– Ваше счастье, неблагодарная дрянь, что его сиятельство просил за вас вчера! – прошипела она. – Благодарите его милость, иначе я бы отходила вас кнутом за недостойное поведение за ужином.
– Отходите своего сыночка, – огрызнулась я, отпрыгивая от фрау Кёне. – Он давно напрашивается на хорошую порку.
– Что-что-что? – Мачеха задохнулась от ярости, шагнула ко мне, и я зажмурилась, подобралась, как тигрица.
Но ничего не произошло. Постояв немного, фрау Кёне смерила меня презрительным взглядом и выцедила сквозь зубы:
– Пусть эти слова умрут на вашем грязном языке, маленькая шлюха. Болезнь сильно испортила вас, но недолго вам осталось сквернословить. Его сиятельство выбьет из вас всю дурь.
Дернув подбородком, она вышла из комнаты, нарочито громко хлопнув дверью. Я тут же достала сплетенный из простыней жгут и подбежала к окну, волоча его за собой.
К моей радости, садовник прекратил работу и перешел на другую аллею, по крайней мере, из моего окна его не было видно. Я отодвинула засовы и распахнула рамы, весенний ветер вздыбил тюль, и я с наслаждением откинула со лба волосы, подставив лицо свежести и свободе. Осторожно перегнувшись через маленький балкончик, осмотрелась – никого! В этот момент пожалела, что не увлекалась скалолазанием, как Артем. Сил не хватало, чтобы как следует затянуть узел на ажурных перильцах, хотя и старалась как могла. Осталось только надеяться, что самодельный канат выдержит вес хрупкой Мэрион. Я вздохнула и нерешительно потеребила лунный кулон на шее, оглядела спальню и усмехнулась.
Была не была!
Балкончик совсем маленький, никак не повернуться. Подобрав юбку, я осторожно перелезла через перила и уцепилась за простыню. Скосив глаза, увидела растущие под окном заросли акации. Может, если отклониться немного в сторону, сумею уцепиться за ветки и спрыгнуть на мягкий газон? Не зря садовник его подравнивал, будто специально для меня.
Ух, а все же страшно!
Я пискнула, сползая по простыне. Жгут натянулся, узел задрожал. Выдержит или нет? Теперь немного качнуться… вот так! Ветки махнули перед носом белыми цветами. Я сползла еще ниже, качнулась снова, и в этот момент – хлоп! – оборвался узел.
Не успев ахнуть, я рухнула вниз.
И повалилась в чьи-то подставленные руки.
– Опля-ля! – раздался молодой голос. – Вот так сюрприз!
Я забарахталась, пытаясь справиться с непослушными оборками. Волосы растрепались и завесили лицо, я фыркнула и откинула их ладонью. И увидела перед собой улыбающегося адъютанта Ганса.
– Не зря его сиятельство называет вас птичкой, фройлен, – радостно проговорил он. – Вы и правда умеете летать!
– Пусти! – Я с возмущением толкнула его в грудь, совершенно позабыв, что в этом мире обращаются друг к другу на «вы».
Ганс разжал объятия, и я плюхнулась прямо в клумбу.
– Дурак! – возмутилась я, сердито глядя на парня снизу вверх. – Что за обращение с девушками!
– Отпустил, как вы и приказали, фройлен. – Он сверкнул белыми зубами беззлобно, но все равно обидно. Потом протянул руку: – Не обижайтесь. Позвольте помочь вам подняться.
Я поджала губы, уже набрав в легкие воздуха, чтобы гордо отклонить помощь, а потом подумала и ухватилась за протянутую ладонь.
– Ладно, – важно сказала я. – Но что вы здесь делаете?
– То же, что и вы, фройлен, – ответил Ганс, легко поднимая меня на ноги и почтительно отряхивая мое платье. – Упражняюсь на свежем воздухе.
– Где же ваш господин?
– С утра, не сказав никому ни слова, уехал на охоту.
Он наклонился и подобрал самодельный канат.
– Кажется, вы обронили. И в следующий раз советую завязывать морским узлом.
– Следующего раза не будет, – фыркнула я, отбирая простыню и зашвыривая ее в заросли акации. – А теперь как насчет того, чтобы всем разойтись по своим делам?
– Боюсь, я не могу этого допустить, – продолжая улыбаться, проговорил Ганс. – Клянусь, прелестная фройлен, я впечатлен вашим выступлением за ужином, но его сиятельство все еще мой господин, а он велел не спускать с вас глаз.
– И что вы сделаете? – спросила я. – Если я прямо сейчас побегу вот туда? – наугад ткнула на залитую солнцем аллею. – Вы броситесь за мной в погоню?
– Нет, – качнул головой адъютант. – Но я пущу по вашему следу виверн. Конечно, я очень огорчусь, если от вашей прелести не останется ни кусочка, – я поежилась, вспомнив зубастые пасти, – но мой господин не будет в претензии. Как-никак вы станете его седьмой женой.
– Седьмой! – Я не удержалась от возгласа и округлила глаза. – Ваш господин многоженец?
– Отнюдь, фройлен. Мой господин шестикратно вдовец. Мне грустно осознавать, что вы станете седьмой.
По спине потянуло холодком. Я сжала пальцами воротник и насупилась:
– Считаете, я тоже погибну?
– Почти уверен в этом, – с сожалением вздохнул Ганс. – И его сиятельство тоже так считает, поэтому не хочет тратиться на очередную бесполезную свадьбу.
– Так и не женился бы!
– К сожалению, это невозможно, фройлен. Генерал Фессалии должен быть женат, того требует занимаемый им пост. Или, по крайней мере, должен носить траур не менее года. Ко всему прочему ему предсказали, что проклятие снимет ночь, проведенная с последней наследницей знатного, но обедневшего рода, которая полюбит его всем сердцем.
– Как романтично, – пробормотала я, хотя восторгаться совершенно не хотелось. – И что же случилось с предыдущими женами? Они погибли?
– Не совсем так, – мягко возразил Ганс и взял меня под локоть, словно предупреждая попытку к бегству. – Они окаменели в течение суток после первой брачной ночи. С кем-то это случается раньше, с кем-то позже. Но никто не избежал ужасной участи. – Адъютант вздохнул и задумчиво добавил: – Возможно, по сравнению с этим быть проглоченной виверной не так уж плохо? Правда, в случае вашей гибели до свадьбы мачеха не получит поместье.
– Почему так? – спросила я.
– Фрау Кёне – ваша опекунша, – терпеливо пояснил Ганс. – Она отвечает за ваше здоровье и жизнь, и в случае вашей гибели, а именно: падение с лошади, отравление, пожирание вивернами и так далее – ее арестуют по подозрению в убийстве из корысти, а поместье отойдет короне и государству. В случае же заключения брачного контракта с его сиятельством с вашей мачехи снимается ответственность, и она становится управляющей поместья, а после вашей смерти – полноправной владелицей.
– А как же генерал? Разве его не арестуют по обвинению в умышленном убийстве?
Ганс снова улыбнулся очаровывающей улыбкой и мягко ответил:
– Нет. Потому что родовые проклятия не подпадают под юрисдикцию.
Он заглянул мне в глаза, будто ища поддержки, но отвечать не хотелось. Я вспомнила холодный голос генерала, вспомнила его сильные руки, тяжелый взгляд, пронизывающий даже через очки. Такой не отступится, не даст ни малейшего шанса. Что тогда остается мне?
– Что остается? – проговорила я, в отчаянии закусив губу.
– Пройти в свою комнату, фройлен, – вежливо отозвался Ганс и настойчиво подтолкнул меня к дому. – Ждать свадьбы и молиться богу.
Вот уж чего я не собиралась делать, так это ждать и молиться. С другой стороны, побег мне не удался, но, возможно, повезет в следующий раз?
В доме мы наткнулись на Якоба, глянувшего на меня волком. Я вскинула голову и окатила его презрительным взглядом. Почтительно пропустив меня в спальню, адъютант Ганс собственноручно заколотил окно, чтобы у меня не осталось шанса повторить трюк, снял с постели все белье и, взяв под козырек, пожелал хорошего дня и вышел, тщательно заперев комнату. Я нашарила на трюмо пузырек с духами и швырнула в дверь, он разбился, хрустнув стеклянным боком. В комнате отчетливо запахло ненавистной лавандой.
Время до ночи тянулось невыносимо медленно. Я слонялась из угла в угол, и лишь изредка меня посещала швея, развлекая примеркой: платье получалось, каким и задумывалось, – легким, воздушным, сотканным из тончайшей материи и кружев.
– Настоящая фея! Богиня! – делано восхищалась швея.
Я отвечала кислой улыбкой и угрюмо косилась на дверь, за которой, как я прекрасно знала, стоит лакей и охраняет покой будущей супруги фон Мейердорфа.
Ночь прошла беспокойно, сновидения были обрывочны и бессвязны. То я видела Якоба, замахивающегося кнутом, то фрау Кёне, грозящую мне скрюченным сухим пальцем, то виверну с разинутой пастью, а потом с виверны спрыгивал генерал и направлялся ко мне, сверля тяжелым взглядом из-под очков. Я вскрикивала и просыпалась с колотящимся сердцем, хваталась за кулон, нагревшийся от моего тела и тускло поблескивающий во тьме, как кусочек настоящей луны.
Заснула только под утро, разметавшись по кровати в позе звезды, и очнулась, когда в замке дважды повернулся ключ.
Это была фрау Кёне, разряженная и напомаженная более обыкновенного.
– Просыпайтесь, фройлен, – проскрежетала она своим неприятным вороньим голосом. – Живей, живей! Его сиятельство не любит ждать!
За ней вбежали женщины: одну я видела вчера, она приносила завтрак, обед и ужин, другой была Жюли, а третьей – швея с платьем в руках.
– Ах, фрау, я шила его всю ночь, – причитала она, подлетая ко мне и прикладывая фату к щеке. – Поглядите, как прекрасно оттеняет эта снежная белизна чудесные глаза фройлен!
– И подчеркивает мертвенную бледность, – поджала губы мачеха.
– Позвольте заметить, фрау: прелестную аристократичность, – робко вставила из-за спины Жюли.
Фрау Кёне метнула недовольный взгляд, но ничего не сказала.
Жюли помогла мне умыться и вымыла волосы, умастив их розовым маслом. Пока они сохли, мне растерли тело сухим тальком с добавлением цветочной отдушки, потом сполоснули и насухо вытерли полотенцем. Кружевные панталоны, несмотря на их изящество, вызвали у меня неосознанное хихиканье, но я позволила натянуть и их, и белоснежные полупрозрачные чулки, и расшитые серебром подвязки. Затягивание свадебного корсета с вырезом сердечком снова превратилось в пытку, швея сопела, колдуя над шнуровкой, а фрау Кёне раздраженно морщила нос:
– Бог знает, почему все приличные девицы после болезни худеют, а эта цветет и пахнет.
– Вы ведь сами велели фройлен цвести, как пион, – радостно откликалась Жюли.
Рядом со мной служанка чувствовала себя гораздо смелее.
Мои волосы она заплела в косички и уложила на голове красивой корзинкой, выпустив несколько завитых локонов. К ним шпильками прикрепили фату, то тут, то там украсив мелкими белыми цветами. Легчайшая органза падала на обнаженные плечи и струилась вниз, за спину с глубоким вырезом, по шелку пышной юбки, подчеркивающему изысканность силуэта.
– Принцесса, – выдохнула Жюли, прижав к груди кулачки и восхищенно глядя на меня во все глаза.
– Берите выше, – важно сказала швея и подняла пухлый указательный палец. – Как есть королевна. А теперь примерим это колье…
Она потянулась к моему лунному кулону, желая заменить его на массивное украшение с сапфировыми вставками, но я, повинуясь какому-то внутреннему чутью, решительно сжала камень и мотнула головой:
– Нет. Я не сниму его.
Швея в нерешительности остановилась, вопросительно глядя то на меня, то на мачеху. Я вся дрожала от невыразимого волнения, не понимая, что происходит со мной, но зная, что никогда не сниму этот кулон. Никогда!
– Разрешите, фрау Кёне, – тихо подала голос Жюли. – Все-таки родительская память…
Мачеха раздула ноздри, пустила надменный взгляд из-под густо подкрашенных ресниц и процедила сквозь зубы:
– Пускай. Желание невесты – закон.
Я всхлипнула и нехотя выпустила кулон. Он закачался, пуская по корсету солнечные зайчики, и волнение постепенно сошло на нет. В довершение наряда мне примерили изящные туфельки, расшитые стразами.
«В таких не побегаешь», – мрачно подумала я и позволила увести себя из дома.
У ворот поджидала голубая карета, убранная искусственными цветами и лентами. В упряжке мотали головами белоснежные кони с аккуратно подстриженными хвостами и расчесанными гривами, также украшенными лентами. На одну скамеечку сели мачеха и сводный братец, по случаю умытый и расчесавший сальные волосы. На другой примостилась я с Жюли.
– А где же его сиятельство? – спросила я.
Якоб осклабился и подмигнул:
– Не терпится поскорее упасть в объятия женишка, мм?
Мне захотелось показать ему средний палец, но жест в этом мире не оценят. Зато мачеха ударила его по плечу перчаткой и сдержанно ответила:
– Его сиятельство будет ждать у алтаря. Видеть невесту в подвенечном платье до свадьбы – плохая примета.
«Да уж не хуже, чем лапать ее под лестницей», – снова подумала про себя.
Кучер залихватски свистнул, хлестнул лошадей кнутом, и карета, покачиваясь и подпрыгивая на брусчатке, выехала со двора.
Отодвинув пальчиком атласную шторку, я с любопытством выглянула в окошко. Поместье с его белыми кирпичными стенами, с башенками, украшенными флюгерами, стремительно убегало назад, напоследок подмигнул синим глазом дракон, украшающий герб на воротах. Мир, в который я попала, прежде ограничивался стенами моей спальни и садом, но теперь раскинулся во всей полноте. Дорога пролегала через холмы, поросшие виноградниками, разбитые на квадраты пахотных земель. Земля тут была красноватая, богатая железом. По склонам ютились белые крестьянские домики с крышами, крытыми черепицей. У горизонта темнели леса, и солнце, как золотая монета, беспечно катилось по голубому бархату неба.
Хороший день для свадьбы. Хороший день, чтобы умереть.
Я вздрогнула от скакнувшей в голову мрачной мысли, и Жюли, отзываясь на всколыхнувшееся во мне волнение, взяла мою ладонь и ободряюще сжала.
Мы миновали ажурный мостик, перекинутый через узкую горную речку, весело журчащую внизу и поблескивающую на солнце рыбьими чешуйками. Из зелени вынырнули двуглавые пики собора с красными наконечниками, и кучер свернул к ним.
Церквушка притаилась в живописнейшем месте. Речка здесь становилась резвее и шире, блестящие воды крутили жернова маленькой мельницы, над головой переплетались побеги дикого винограда, солнце разноцветно сияло в кружевных витражах. Спрыгнув с козел, кучер помог выбраться мачехе и мне, юркая Жюли тут же расправила шлейф и подхватила фату, а я только зыркнула по сторонам, высматривая, куда можно скрыться. По правую руку раскинулась небольшая рощица и скатывалась в долину, пестревшую черепичными крышами. Если и бежать, то только туда. Словно прочитав мои мысли, Якоб подхватил меня под правую руку, мачеха – под левую, и так в сопровождении дражайших родственников, по совместительству конвоиров, я взошла по каменным ступеням. И грянул хор.
Мне тут же захотелось зажать ладонями уши. От звуков органа и тяжелого запаха ладана перед глазами потемнело, корсет снова надавил на ребра, и я задышала ртом, пытаясь справиться с головокружением.
– Что с вами, госпожа? – шепнула Жюли. – Вы так побледнели…
– Все хорошо, хорошо, – пробормотала я и уцепилась за ее услужливо подставленное плечо.
Но хорошего ничего не было.
У алтаря, прямой, точно проглотивший шпагу, стоял генерал в своем ослепительно-белом кителе. В его смоляных волосах, блестящих и гладко зачесанных назад, плясало солнце и серебрило седую прядку над ухом, по эполетам рассыпались искры, вспыхивая на пуговицах и золотом шитье, а солнечные зайчики отскакивали от эфеса шпаги.
– Вот и вы, дорогая невеста, – сухо сказал он, протягивая мне руку. – И почти не опоздали.
– Юной фройлен нужно на сборы чуть больше времени, чем молодому господину, – льстиво отозвалась мачеха и захихикала противно, в нос.
Генерал не улыбнулся, но я почувствовала, как полоснул по мне заинтересованный взгляд, от него мурашками покрылись нагие плечи, тепло было только в ложбинке между ключицами, где лежал лунный кулон.
– Вы сегодня особенно прелестны, – шепнул на ухо возникший точно из-под земли адъютант Ганс.
Он был все в той же темно-синей курточке, но светлая косичка аккуратно переплетена и стянута белой лентой. Несмотря на то что комплимент предназначался мне, я заметила, как зарделась стоявшая рядом Жюли и скромно потупила взор.
Хор пел что-то на латыни, к алтарю вышел священник, неся на бархатной подушечке венчальные кольца. Я подумала, что об этом, наверное, мечтает каждая девушка, вот только радости никакой не было. Да и будущий муж стоял с таким угрюмым выражением на лице, будто пришел на похороны, а не на свадьбу. От него все еще тянуло вином и чем-то приторно-сладким, восточным и удушливым. Вместе с запахом ладана и моими розовыми духами это создавало тяжелый аромат, от которого голова кружилась все больше, и мне захотелось, чтобы все это поскорее закончилось.
– Не тяните, святой отец, – будто считав мои мысли, глухо произнес генерал. – Начинайте церемонию и покончим.
– А разве мы не подождем его величество? – робко спросила мачеха.
Генерал дернул уголком рта и пожал плечами.
– Я не высылал приглашения. С его королевским величеством мы встретимся на весеннем балу в конце недели. Может быть, я приглашу и вас, фрау, как новую владелицу поместья.
– Да что же вы меня хороните! – возмутилась я, но мне не дали продолжить.
Генерал нетерпеливо взмахнул рукой и велел священнику:
– Начинайте же, начинайте. Что там по сценарию? Согласны ли вы, герцог фон Мейердорф, взять в жены…
– Позвольте, но это мои слова, – дребезжащим голосом перебил священник. – Сначала я должен спросить, есть ли что-то, что может воспрепятствовать этому брачному союзу.
– Есть, – сообщила я. – Нежелание невесты считается?
– Совершенно нет, – отрезал генерал и покрутил ладонью. – Дальше, святой отец, дальше!
– Гхм… э-э-э… так если нет… – Священник пожевал губами, собрал высокий лоб в морщины, подглядывая в раскрытый молитвенник. – Да, так вот! Поскольку ни на что не было указано, что могло бы воспрепятствовать этому брачному союзу, я спрашиваю вас, ваше сиятельство, герцог Дитер фон Мейердорф, согласны ли вы взять в жены юную фройлен, баронессу Мэрион Адлер-Кёне? Будете ли любить, уважать и нежно заботиться о ней? Обещаете ли хранить брачные узы в святости и нерушимости…
– Да-да, пока смерть не разлучит, – скучающим тоном перебил генерал. – Обещаю. Дальше.
Священник закатил глаза и повернулся ко мне, затянув гнусаво все то же:
– Согласны ли вы, баронесса Мэрион Адлер-Кёне, взять в мужья его сиятельство герцога Дитера фон Мейердорфа? Будете ли любить, уважать и нежно заботиться о нем…
– Нет, – выдохнула я. – Не хочу и не буду.
Рядом по-змеиному зашипела мачеха:
– Не позорьтесь, скажите «да».
– Нет, – заупрямилась я.
Священник таращил глаза, открывая и закрывая рот. Генерал шагнул ко мне и положил ладони на плечи.
– Непослушная ослица, – выцедил он. – Не усложняйте церемонию, вы все равно обещаны мне, и будет так, как я скажу.
– Вот еще! – Я сбросила его ладони и смело взглянула в его лицо.
И это была моя ошибка. В очках генерала заклубилась золотая мгла, свечи у алтаря вздрогнули и вытянули огненные языки, тени заскользили вокруг, как голодные виверны, набросили на шею тугие кольца тьмы, принялись сжимать, давить, душить. Страх зародился в желудке и вихрем пробежал по телу, рождая противную дрожь. Я вскинула руку, пытаясь уцепиться за лунный кулон, будто в нем было мое спасение, но не успела и повалилась в заботливые руки Жюли.
– Врача, врача! – в страхе закричала та.
Я приоткрыла веки и вздохнула, слабо прошептав:
– Не нужно врача… только… на воздух… прошу…
– На воздух, скорее! – подхватила меня служанка. – Да помогите же!
Я оперлась на ее плечо и с трудом поднялась на ватные ноги.
– Не нужно никого… Жюли, проводи меня в дамскую комнату… мы скоро вернемся…
– Дурной знак, – прошипела в спину мачеха.
Я снова едва удержалась, чтобы не показать ей язык.
Жюли вывела меня на улицу, поддерживая под локоть. Слабость постепенно проходила, в голове прояснялась, и, прижав девушку к себе, я шепнула ей на ухо:
– А теперь помоги мне, скорее!
– Что надо делать, моя госпожа? – с готовностью отозвалась Жюли.
– Ровно через три минуты начинай кричать, что невеста хотела освежиться у реки и сорвалась в воду. Переполох собьет их со следа, а я тем временем успею добежать до деревушки.
Я махнула рукой в сторону рощицы. Жюли вскрикнула, прижала ладони ко рту, потом в ее глазах отразилось понимание. Она пылко обняла меня, прижалась сухими губами к щеке и прошептала:
– Бегите, моя госпожа. Я их задержу. Бегите и помните свою верную Жюли!
– Всегда, – поклялась я, тоже приобнимая ее за плечи.
Потом сорвала фату, сунула ее в руки служанки и, подобрав юбки, метнулась в сторону подлеска.
Я бежала так быстро, насколько позволяли туфли, цепляясь подолом за шиповник и проклиная неудобное платье. В таком только стоять перед алтарем, подобно разряженной кукле, но бегать по лесу гораздо удобнее в кроссовках и джинсах. Сердце колотилось, как угорелое, в мозгу пульсировала мысль: «Успеть, успеть!» Потом ветер донес полный ужаса вопль Жюли:
– Скорей!.. Фройлен… в реке! Утону-ула-а!
Я поднажала, перепрыгивая через трухлявый пень не хуже олимпийской чемпионки. На счастье каблуки у туфелек оказались не слишком высокими и вполне удобными, чтобы я не поломала ноги на первом же буреломе. В лесу оказалось куда прохладнее, чем в залитой солнцем уютной долине, меня начало ощутимо прихватывать ознобом, и вскоре я довольно быстро потерялась среди однообразных дубов и зарослей папоротника и медуницы. Сухой хвощ будто нарочно тянул за кружева, и я со злостью выдирала несчастное платье из прочного захвата. Прическа растрепалась, локоны снова лезли в глаза, прилипая к взмокшему лбу. В хорошеньком же виде я появлюсь в деревне. Ну и плевать. Главное, подальше отсюда. Главное, чтобы его сиятельство поверил в мою мнимую смерть. Главное, чтобы не догнал…
И тут же стоялый воздух разрезал трубный звук горна.
Я на мгновение замерла, оглядываясь по сторонам, сердце колотилось, едва не выпрыгивая из корсета. Откуда звук? Слева или справа? Эхо перекатывалось по холмам, мешая сориентироваться. Я стиснула зубы и решилась, уклонившись вправо.
Здесь лес становился гуще, а трава выше. Кружево поистрепалось, и подол платья потемнел от травяного сока, на оборки налипли сухие листья осин.
Горн снова протрубил. Теперь отчетливо слева, а значит, я взяла верное направление. Стиснув зубы, я побежала с новой силой. По моим подсчетам лес должен был давно поредеть, а деревенька – вынырнуть из долины, как городок из табакерки. Но этого почему-то не происходило. Я перебралась через овраг, пыхтя, как паровоз, дважды упала, вонзаясь наманикюренными пальцами в перегной и собирая на себя весь лесной сор. Впереди плеснула синяя даль, и я едва не расплакалась, когда поняла – лес действительно редеет, вот скоро я выбегу на опушку, и тогда…
Горн протрубил совсем близко, на этот раз где-то прямо передо мной. И, отзываясь на его рев, послышался скрежещущий звук, словно ножом водили по фарфоровой тарелке. От него сразу бросило в жар и пот. Я затормозила, ухватившись за ближайшую рябину, и вовремя, потому что прямо передо мной из густого подлеска вынырнула хищная треугольная морда.
Разинув пасть, виверна прикрыла складчатые веки и дохнула на меня сырым мясом и гарью. Я зажмурилась, давя в горле крик. На щеки брызнула слюна. Господи боже, пусть она будет не ядовита!
– Тубо, Грета! Нельзя! – услышала я грозный оклик.
Защелкал кнут, и виверна жалобно рыкнула, словно обидевшись.
Я приоткрыла глаза и увидела, как по высокой траве размеренно и спокойно идет генерал. Не доходя до меня пары шагов, он поднял руку, и к его ладони тут же прильнула исполинская морда, потерлась, скрипуче мурлыча. Генерал улыбнулся.
– Хорошая девочка, – сказал он, потрепав бородавчатую голову чудовища. – Учуяла, умница.
Наконец шагнул ко мне и стиснул мое плечо, как клещами. Я скорчилась, стараясь не глядеть в его лицо. От генерала веяло силой и злобой, его взгляд давил, как могильная плита.
– Хорошая попытка, пичужка, – сдерживая ярость, проговорил он. – Вторая по счету, насколько мне известно. И обе неудачные. Третьей не будет.
Я сжала губы, борясь с внутренним гневом. Значит, чертов адъютант все-таки заложил меня. Скотина! Мерзкий прихлебатель!
– Я все равно никогда не соглашусь, – сказала я, глядя себе под ноги.
– Конечно, – холодно парировал генерал, обведя ладонью мое лицо. – Но мне плевать на ваше согласие. Эй, Ганс! – крикнул он через плечо.
Из подлеска вынырнул вездесущий адъютант. За ним, пыхтя, пробирался священник, высоко задирая колени и поддерживая рясу.
– Кольца готовы?
– Так точно, ваше сиятельство! – сверкнул улыбкой Ганс и протянул подушечку с кольцами.
– Заканчивайте, святой отец, – процедил генерал, не оборачиваясь и все так же прожигая меня взглядом.
Я даже сквозь очки чувствовала этот полыхающий огонь, эту яростную бурю. Будь его воля, генерал растерзал бы меня прямо здесь. Но он лишь протянул руку, и адъютант передал ему кольца.
– Фройлен Мэрион, примите это кольцо как символ и обещание моей любви и верности, – заученно проговорил генерал и, сжав мою ладонь так сильно, что я невольно вскрикнула, снял помолвочное кольцо и ловко надел венчальное на безымянный палец. – Теперь вы.
Я мотнула головой, скорее из упрямства, сил не осталось, голова снова кружилась, невыносимая тяжесть давила на плечи.
– Этим кольцом я обещаю хранить любовь и верность, – подсказал священник.
– Никогда, – выдохнула я.
– Плевать, – в раздражении перебил генерал и сам надел кольцо, потом подхватил меня поперек талии, я завизжала, замолотила кулачками по его широкой спине, чувствуя, как под моими руками перекатываются могучие мускулы.
– Благословляйте, святой отец! – крикнул генерал.
Священник подпрыгнул, выставляя крест, как щит, перекрестил нас трижды и пролепетал:
– Властью, данной мне, объявляю вас мужем и женой!
– Аминь, – сквозь зубы сплюнул генерал, шлепнул меня по заду и широкими шагами пошел к виверне.
Я билась в его руках, как пойманная птица, визжала, звала на помощь, но генерал заломил мне за спину руки, скрутил их атласными лентами и так, словно беспомощную куклу, перекинул через седло.
– В замок Мейердорфский, Ганс, – услышала я голос генерала. Он привычно вскочил в стремя и, наклонившись, холодно поцеловал меня в лоб. – Сидите спокойно, моя дорогая жена, – шепнул он, сделав акцент на слове «жена». – Грета ревнива и при любом движении сбросит вас на скалы.
Я замерла, холодея от страха. Генерал расхохотался, свистнул, похлопал виверну по чешуйчатой шее, прокричав:
– Алле! Алле! Вперед!
Я завизжала, чувствуя ветер от взмахов кожистых крыльев. Потом земля ушла из-под ног, и последнее, что я увидела, это бледное лицо священника, поднятое к небу. Его губы шевелились, повторяя молитву.