ЗАЗЕРКАЛЬЕ
Очередь в кассу была мучительно длинной. Впереди меня стояла древняя старушка, виду неё совсем удручающий. Вся сгорбленная – позвоночник не выдержал многолетней эксплуатации. Спина согнулась и скукожилась. Голова тряслась. Руки были искалечены безжалостным артритом и походили на птичьи лапы. При виде её меня покоробила мысль, что через шестьдесят лет я буду выглядеть не лучше, если, конечно, доживу до её возраста. Наконец дошла и наша очередь. Бабуля выложила свои продукты: батон хлеба, в котором не было муки, и пачку самого дешёвого молока, в котором не было молока, и стала выгребать мелочь. Кассирша зло посмотрела на бабку. Это был взгляд, который мог убить. У старухи были копейки, и она никак не могла набрать нужную сумму. Я пододвинула свой большой и разнообразный набор снеди к её скудному и сказала:
– Посчитайте всё вместе.
Старуха по-вороньи повернула голову в бок, чтобы посмотреть на меня. Поразили глаза: да, они по старушечьи слезились, но были жгуче-черного цвета. Я невольно вздрогнула от этого пронзительного взгляда.
Пока я складывала в пакет продукты, она скрипучим голосом всё твердила:
– Деточка, мне как-то неудобно перед вами. Вы же остались без еды, а для меня это слишком много.
– Ничего, бабуля, покушаете за моё здоровье. Наверное, будет тяжело нести? Давайте-ка я провожу вас. Показывайте дорогу.
Выйдя из магазина и свернув во двор, оказались около старой пятиэтажки.
– Вот и дошли, – довольным голосом проскрипела спутница.
– Чем же мне тебя, милочка, отблагодарить-то? А хочешь узнать своё будущее?
С этими словами бабуля снова по-вороньи повернула голову набок и стала внимательно смотреть на меня. По спине пробежал холодок, но я была молода, неопытна и любопытна. После паузы я согласилась.
Квартира находилась на первом этаже. Старая обшарпанная дверь со скрипом открылась. Загорелась тусклая лампочка, освещая какие-то завалы по углам. Коридор был узким, мы еле протиснулись. Тем неожиданно пустой и просторной оказалась комната. В ней ничего не было, кроме большого старинного зеркала в центре, накрытого чёрной тканью.
– Ну, лапушка, подходи поближе, не пугайся. И чтобы ты мне поверила, сначала покажу то, в чём ты не усомнишься.
Она подтолкнула меня ближе к зеркалу. Стало как-то не по себе, и я пожалела, что согласилась на сомнительный эксперимент, но было поздно.
– Только одно условие. Ты не должна оборачиваться, а то случится непоправимое. Поняла?
– Да.
Старуха встала позади меня и начала что-то нашептывать, сначала совсем тихо, а потом всё громче и громче и в конце я совсем не узнала её старческого скрипа, непонятные слова выкрикивал молодой и звонкий голос. И с последним словом ткань почему-то не упала на пол, а стала подниматься и под потолком совсем исчезла.
Я увидела своё изображение, а за моей спиной стояла юная цыганка с распущенными смоляными волосами, она улыбалась и только по чёрным глазам я узнала свою бабулю.
Потом словно ветерок подул, изображение зарябило, а когда восстановилась ровная поверхность, то я увидала лес, пронизанный солнечными лучами, и девочку, идущую по тропинке. Птички поют, прославляя приход весны, и сердце девчушки им вторит стихами:
Иду по лесной тропинке, деревья тихо шумят.
Росинки, словно слезинки, на их листочках дрожат.
Задела неосторожно кустик один я рукой,
И полетели росинки, словно дождь проливной.
Итак всё вокруг красиво: и небо, и солнца восход.
Вот, ото сна пробудившись, гусеница ползёт.
А в небо высокое, чистое, жаворонок взлетел,
Радостно крылья расправил, весело песню запел.
Он пел о Весне пригожей, возвещая её приход,
И о том мальчишке тоже, что в сердце моём живёт.
Девочка, поравнявшись с большим кустом, провела по нему рукой, и миллионы бриллиантов-росинок щедро рассыпались в лучах солнца. Она звонко засмеялась и скрылась за деревьями.
Я узнала себя и тот счастливый весенний день, когда сочинила своё первое стихотворение.
– Ну а теперь твоё будущее…
Опять зеркало покрылось рябью и прояснилось.
Темно и сумрачно вокруг. С трудом различаю пожилую женщину. На голове черный платок – траур. Она смиренно стоит в самом углу. Понимаю, что это большой храм. Кое-где, как светлячки, мерцают маленькие огоньки свечек. Мои глаза постепенно привыкают к полумраку, и я различаю, что рядом с ней стоит пожилой мужчина в военной форме и с жалостью смотрит ей в лицо, но она его не видит. Это её муж, он умер, но она никак не может смириться с потерей и не отпускает его. Он протягивает руку и с любовью и нежностью гладит её по щеке. Она встрепенулась, но не понимает в чём дело. Вдруг откуда-то сверху, упал луч и осветил фигуру военного. В этот момент женщина увидела мужа:
– Алексей! – на выдохе прошептала она.
– Я пришел попрощаться. Отпусти, не мучь меня, – глухо отозвался он.
– Боже, как я тебя люблю!
– Тогда отпусти…
Иди. Иди.
Тебя я отпускаю.
Зачем оставил ты меня? Жизнь по-другому потекла: Есть всё: друзья, внук, дети. Забота их и теплота.
А рядом грусть и скука. И нет тебя…
Иди. Иди! Тебя я отпускаю. Да, отпускаю навсегда. Любя. Любя. Любя.
Призрак медленно растаял в исчезающем луче. Снова наплыл вязкий сумрак. Женщина первый раз за всё время горько заплакала, почувствовав, как у неё на душе становиться легко.
Я же плакала по эту сторону зеркала.
– А можно что-нибудь изменить?
– Теперь уже нет. Узнав своё будущее, ты дала согласие на него.
Меня кто-то тряс за плечи.
– Девушка, девушка! Вы слышите меня?
Открыла глаза. Передо мной на коленях стоял молодой офицер:
– Ну и хорошо, а то я испугался, что придется вызывать «скорую». Целы, ничего не сломали? Вы так внезапно упали, что я не успел подстраховать.
Я с трудом поднялась и огляделась. Узнала родной магазин, до которого не успела дойти.
– Девушка, разрешите вас проводить? Меня зовут… Я его перебила:
– Вас зовут Алексеем.
P.S. Стихи принадлежат моим добрым знакомым, которым и посвящен рассказ – Александре и Людмиле.