Глава III
Утром я получил от старой девы добрую головомойку за то, что осмелился так безобразно выпачкать платье. Вдовушка меня не бранила. Она только вы чистила его самым тщательным образом и казалась при этом до того опечаленной, что я мысленно решил вести себя, если только это мне удастся, хоть некоторое время добропорядочно. Затем мисс Ватсон от вела меня в особую комнату и принялась там усердно молиться за мое исправление, но никакого толку из этого не получилось. Она велела мне молиться каждый день и обещала, что в таком случае мне ниспослано будет все, о чем я буду просить. Так в самом деле, однако, не вышло. Я хотя и пробовал, но у меня ничего путного не выгорало. Однажды я раздобыл себе удочку, но без крючков. Раза три или четыре молился я потом о крючках, но безуспешно. Я решил, что, должно быть, не умею как следует приняться за дело, и, улучив удобную минутку, попросил мисс Ватсон помолиться о ниспослании мне нескольких крючков к удочке. В ответ на мою просьбу она объявила, что я глуп как пробка, но не объяснила, почему именно пришла к такому заключению. Я сам тоже был не в состоянии сообразить, отчего подобная просьба с моей стороны показалась ей до такой степени глупой.
Раз как-то я ушел в лес и, усевшись там, принялся размышлять на эту тему. При этом невольно у меня возникали вопросы самого щекотливого свойства. Если человеку действительно ниспосылается все, о чем он просит, то отчего же отец Уинн не может вернуть себе деньги, потерянные им в неудачной спекуляции со свиньями? Отчего самой госпоже Дуглас до сих пор не была еще ниспослана украденная у нее серебряная табакерка? Уж на что усердно молится мисс Ватсон, а все-таки остается худощавой, как щепка!.. По здравому размышлению я решил, что россказни насчет барышей от молитвы – чистейший вздор. Я так объяснил и вдовушке, но она возразила, что молитвою приобретаются исключительно только духовные блага. Это было для меня совершенно уж темною водою вооблацех, но почтеннейшая госпожа Дуглас рассеяла мрак моего неведения, сообщив, что человек, удостоившийся таких благ, чувствует себя обязанным помогать другим, делает для других все, что может, заботится всегда о других и никогда не думает о себе самом. Для меня лично к числу других принадлежала тоже и мисс Ватсон. Я ушел опять-таки в лес, чтобы удобнее предаться размышлению, но не мог усмотреть ни малейшей выгоды для себя самого из обладания подобными духовными благами. Если бы для кого и мог получиться тут барыш, то именно только для других, а не для меня лично. Под конец я решил, что не стоит ломать свою голову над такими рассуждениями. Будь что будет! Потом, может быть, и выяснится в самом деле, как мне лучше всего по ступить. Иногда вдовушка принималась беседовать со мной и рассказывала о божественном Провидении так, что у меня просто начинали течь изо рта слюнки, но мисс Ватсон на другой же день, бывало, разрушит своими словами и объяснениями решительно все, что было создано перед тем ее сестрою, госпожою Дуглас. Постепенно начало у меня возникать убеждение, что, по всей вероятности, существуют два разных Провидения и что бедняге – простому смертному можно было бы еще жить припеваючи с помощью того Про видения, о котором говорила вдовушка, тогда как с божественным Провидением мисс Ватсон ему пришлось бы пропасть всенепременнейшим образом. Придя к такому заключению, я решил отдаться Про видению вдовушки, если Ему представится во мне какая-нибудь надобность. Вместе с тем, однако, я не мог сообразить, какую выгоду получит Оно от этой операции, так как сознавал себя простым, невежественным, грубым и неблаговоспитанным мальчишкой.
Родной мой отец находился в безвестном отсутствии уже более года, и это обстоятельство было для меня весьма приятно, так как я не имел ни малейшего желания опять с ним свидеться. В трезвом виде папаша имел привычку дубасить меня всегда, как только я попадусь ему под руку, а потому, когда он показывался где-нибудь по соседству, я старался уходить заблаговременно в лес. Недавно распространился было слух, будто мой отец утонул в реке, милях в двенадцати выше нашего местечка. Утопленника признали за моего родителя, так как он был такого же роста, как мой отец, одет в лохмотья и обладал необычайно длинны ми волосами. Лица распознать в точности было нельзя – вследствие долгого пребывания в воде оно успело совершенно уже разложиться. Говорили, будто утоп ленника нашли плавающим на спине. Его вытащили из воды и похоронили тут же, на берегу. Сперва было я поверил, что моей отец и в самом деле утонул, но мне нельзя было долго утешать себя такой мыслью. Обдумав хорошенько, я вспомнил, что утонувшие мужчины никогда не плавают брюхом вверх, и тотчас же сообразил, что вместо моего отца похоронили какую-нибудь женщину в мужском платье. После того меня стали опять мучить тревожные опасения. Мне лично вовсе не хотелось встретиться с папашей, но я был уверен, что он с течением времени непременно явится в нашу деревню.
В течение месяца мы несколько раз играли в разбойников, но потом мне это надоело, и я вышел из шайки. То же самое, впрочем, сделали и все остальные мальчики. Мы никого не ограбили и не убили, и только делали вид, будто занимаемся грабежом на большой дороге. Иногда наша шайка внезапно выскакивала из леса и мужественно нападала на стадо свиней или на телеги, в которых женщины везли овощи на рынок. Но мы при этом ограничивались всегда только демонстрациями. Том Сойер называл свиней золотыми слитками, а репу, морковь и т. п. – драгоценными уборами, украшенными самоцветными каменьями. Совершив такой набег, мы удалялись в пещеру, где каждый рассказывал о своих чудесах храбрости и о том, скольких купцов, путешественников и солдат он убил и смертельно ранил. Я, признаться, не видел во всем этом для себя ни малейшего прока. Как-то раз Том велел одному из наших мальчиков бегать по округе с зажженной палкой, называвшейся у нас «слоганом» и служившей условным знаком для шайки собраться вместе и выступить в экспедицию. Атаман объявил нам, что получил от своих шпионов секретные сведения о приближении богатого каравана. Большая партия испанских купцов и богатых арабов должна была расположиться завтра лагерем в «пустом» ущелье. Караван будет состоять из двухсот слонов, шестисот верблюдов и более тысячи крупных мулов, навьюченных бриллиантами. В охраняющем его отряде насчитывается всего только четыреста солдат. Атаман приказал нам устроить засаду, перебить всех солдат до единого и захватить драгоценности. Нам предписано было отточить сабли, тщательно зарядить ружья и держаться наготове. Надо заметить, что мы принимали такие меры предосторожности каждый раз, когда предстояло совершить нападение на какую-нибудь телегу, нагруженную репой. Сабли наши изготовлялись из длинных щепок, а ружьями служили палки от швабр, пришедших уже в негодность. Несмотря на все наши усилия отточить сабли и зарядить ружья, первыми нельзя было рубить, а вторыми – стрелять. Поэтому мне как-то не верилось, что мы могли справиться с такой толпой испанцев и арабов, но зато мне очень хотелось посмотреть на слонов и верблюдов, и на следующий день, в субботу, я добросовестно занял пост, предназначенный мне в засаде. По сигналу мы устремились из леса и с громкими криками бросились с холма на караван, который должен был находиться внизу. На самом деле мы не нашли там ни испанцев, ни арабов, ни слонов, ни верблюдов. Вместо всего этого мы встретились с праздничной прогулкой младшего класса нашей сельской школы. Мужественная наша атака напугала детвору и заставила ее обратиться в бегство вверх по долине, оставив нам в добычу несколько пирожков и кусок ветчины. Впрочем, Бен Роджерс подобрал, кроме того, растрепанную куклу, а Джо Гарпер раздобыл себе молитвенник и какую-то назидательную брошюрку, но как раз в это время учительница произвела на нас контратаку с такой энергией, что мы побросали решительно все и поспешно ретировались. Я вовсе не видел бриллиантов, о чем и объявил Тому Сойеру. Он принялся, однако, меня уверять, что перед нами были целые горы бриллиантов, принадлежавших испанским и арабским купцам, которые везли их на слонах, вер блюдах и мулах.
– Отчего же мы не видели ничего этого? – спросил я.
– Если бы ты не был таким невежественным молокососом и прочел книгу, озаглавленную «Дон Ки хот», то даже и не стал бы обращаться ко мне с такими смешными вопросами. Во всем виновато тут волшебство, – уверял меня атаман. – Целые сотни солдат, слоны, драгоценности и все такое прочее были тут налицо, но враждебные волшебники, желая нам на солить, превратили в одно мгновение богатый караван в детскую воскресную школу.
Я объявил, что в таком случае нам следовало бы непременно пойти войной на волшебников, но Том Сойер возразил, что такое предложение свидетельствует только о моей крайней молодости и неопытности.
– Прими во внимание, что волшебник может в любую минуту вызвать целую сотню подчиненных ему духов, которые искрошат тебя в мелкие кусочки, прежде чем ты успеешь выговорить такое, например, слово, как «Джек Робинзон». Они вышиною с большое дерево, а толщиною приблизительно с нашу церковь.
– А кто же мешает нам призвать к себе на помощь таких же духов? Разве мы не сможем задать тогда трепку волшебникам?
– Да как же ты их вызовешь, этих духов?
– Доподлинно этого не знаю. Но ведь волшебники вызывают же их каким-нибудь способом!
– Ну да, они принимаются тереть суконной тряпочкой старую жестяную лампу или железное кольцо, и тогда духи являются, смотря по надобности, в одиночку или целыми сотнями и тысячами. Гром гремит, молния сверкает, и все кругом наполняется дымом. Всякое отданное приказание они исполняют сейчас же и беспрекословно. Для них ничего не стоит вырвать с корнями из земли большую сосну и отколошматить ею по голове инспектора воскресной школы или любого другого, столь же влиятельного, человека.
– Что же заставляет их бесчинствовать таким об разом?
– Да вот именно это самое трение лампы или коль ца. Они должны повиноваться тому, кто занимается этим делом, и выполнять все, что он прикажет. Если он велит им выстроить дворец в сорок миль по фасаду из бриллиантов чистейшей воды, наполнить его леденца ми, или тянучками, или чем-нибудь иным в этом роде и принести туда дочь китайского императора, чтобы повелитель их мог на ней жениться, – они обязаны вы полнить его приказание, и притом не позже восхода солнца на следующий же день. Затем, если ты раздобудешь себе такую лампу или кольцо, то можешь приказать духам перевозить тебя вместе с дворцом куда тебе вздумается, из одного конца света в другой.
– Должно быть, эти духи совсем безмозглые дураки, – возразил я своему атаману. – Ведь им было бы гораздо выгоднее оставить такой дворец себе, вместо того чтобы таскаться с ним по свету, исполняя чужие капризы. Если бы я был одним из духов, меня на верное не удалось бы оторвать от собственных моих дел и вызвать к какому-нибудь болвану, который потирает сукном старую жестяную лампу.
– Ты все вздор мелешь, любезнейший Финн. Если бы ты был духом, то должен был бы явиться волей или неволей, как только тебя вызвали трением твоего талисмана.
– Да ведь я был бы тогда ростом с самое большое дерево, а толщиною примерно с церковь. Ну, что же! Если бы мне непременно пришлось явиться, я задал бы вызвавшему меня человеку такую трепку, что он невзвидел бы света Божьего, и отобрал бы у него свой талисман.
– Знаешь что, Гек Финн, с тобою не стоит говорить о подобных вещах. Ты в них понимаешь ровно столько же, сколько свинья в апельсинах!
Дня два или три я размышлял обо всем этом и затем решил произвести опыт. Раздобыв старую жестяную лампу и железное кольцо, я ушел в лес и принялся тереть их поочередно шерстяной тряпочкой до тех пор, пока пот начал литься с меня градом. Я хотел построить себе дворец и продать его, но эти расчеты оказались ошибочными, так как духи не по желали ко мне явиться. Тогда я решил, что все рас сказы про них были чистейшей ложью милейшего моего Тома Сойера. Впрочем, быть может, он и сам верил в своих арабов и слонов, но на меня лично они производили совершенно явное впечатление питомцев младшего класса воскресной школы.