Потеря приобретающая. Сборник эссе. Слова и переживания (Виктор Кротов)

Общие слова

– Это всё общие слова, – сурово сказал мне в ответ шестнадцатилетний сын, и разговор наш постепенно зашёл в тупик.

Я положил телефонную трубку и задумался.

Действительно – общие слова. Слова, которыми я попытался собрать вместе пережитое своё, чтобы помочь сыну в смутное и нелёгкое время его собственной жизни. Чтобы с их помощью он попытался разглядеть, что может ждать его впереди. Чтобы попробовал угадать, какие переживания исчезнут из виду за первым поворотом, а какие послужат материалом для характера и судьбы. Я подбирал слова со всей сердечной сосредоточенностью. Неужели они сложились в те самые фразы общего пользования, к которым каждый из нас относится с надлежащей иронией?..

Но разве не для того и служат нам слова, чтобы поддерживать общую нашу жизнь? Разве слова не должны быть именно общими, перекидывающими мостик от одного человека к другому?.. Что же происходит с нами, когда мы отталкиваем свой конец этого мостика, когда он рушится, а мы посмеиваемся над ним, беспомощно кувыркающимся в пространстве, которое отделяет нас друг от друга?..

Мы называем общими словами, как ни странно, именно те слова, которым не удалось стать общими.

Не удалось. Чей-то конец мостика оказался надтреснутым. То ли недостаточно постарался подбирающий слова, то ли недостаточно потрудился понимающий их. Мостик падает, кувыркаясь в пространстве, отделяющем нас друг от друга, а мы иронически тычем в него пальцем: смотрите, какой он плоский и прямолинейный!..

Незабудка

Это было в компании, в давней привычной компании, где все свои. Не видевшись несколько лет, здесь киваешь человеку, будто не прошло и недели.

Устав от гула дружелюбных голосов, я вышел на лоджию. Там стояла женщина в светлом платье. Три года прошло со времени нашей последней встречи в этом же доме. Я вспомнил, с какой радостью рассказывала она тогда о своем сыне, и, подталкиваемый окаянной разговорчивостью, спросил о нем. Женщина в светлом платье посмотрела в сторону и спокойно сказала:

– Мой сын уже год, как умер. Я думала, вы знаете.

– Простите, – пробормотал я.

Мы помолчали. Потом она заговорила.

– Сейчас уже не так больно. Мне кажется, я поняла что-то важное. Но это сейчас…

Мы помолчали.

– Страшнее всего было то, что я не знала, что это возможно. Что возможно, чтобы мой мальчик умер. Слишком внезапно все произошло. Я даже не успела понять, как тяжело он болен, а его уже вдруг не стало.

Она погладила тонкий стебелек незабудки – одной из тех, что голубели в цветочном ящике.

– Ему было восемь лет. А когда ему было четыре, его отец нас бросил. Неожиданно, сразу. Я тогда чуть с ума не сошла. Думала, небо обрушилось. Думала, хуже несчастий не бывает. А потом, со временем, иначе стала относиться к его уходу. Хорошо, что сразу. Хорошо, что ушел, что не пришлось жить в притворстве. Мучалась, конечно, а все-таки поняла, что к лучшему. Собой начала становиться. Сын мне очень в этом помог. Он совсем открыт был – и со мной и с другими. И ко всему чуток, к радостям и к печалям. Если я ослабну, пригорюнюсь, он подойдет, голову свою мне под ладонь пристроит и шепнет: мы ведь живем, мамочка… Он собой был с самого начала. Таким и остался. Теперь уже навсегда.

Незабудки росли слабенькими: чего-то, видимо, не хватало в питающей их ящичной земле. Один из цветков, корешок которого вымыло из земли при поливке, наклонился вбок, и женщина в светлом платье пыталась его укрепить.

– Наверное, дело не в том, что все произошло так быстро. Просто настоящее несчастье всегда выше разумения. Не подготовишься. Если и есть средства против этой боли, они хуже самой боли. Но, кроме боли, еще жутко было от того, что смысл перестала понимать. И не могла бы понять тогда, хоть бы и нашелся растолкователь. Это позже пришло, постепенно.

Укрепленная незабудка стояла, осторожно сопротивляясь несильным порывам залетающего на лоджию ветерка.

– Поняла, что он так же свою жизнь прожил, как и любой выросший человек. Рисунки его у меня остались, записки разные. Стишки он сочинял. Вернее, песенки: он их напевал, а записывать не любил. Зачем, говорит, если я всегда новую могу придумать. Все мои друзья любили с ним общаться. И в игры играть, которые он сам изобретал, и просто поговорить. Если он чем-то увлекался, то и все вокруг невольно этим интересоваться начинали. Свою собственную жизнь прожил, ни на чью не похожую, короткую и светлую. А мое дело – про эту жизнь помнить и не расставаться с моим мальчиком. Любить его.

Ветер дунул сильнее, и незабудка снова наклонилась. Женщина попыталась поднять ее, но силы цветка истощились, и он остался в ее руке, навсегда расставшись со своей скудной почвой. Женщина в светлом платье протянула незабудку мне и сказала:

– Сохраните. Чтобы зря не пропала.

* * *

Это было давно, в старинной привычной компании, где все были свои, как и женщина, подарившая мне голубой цветок. И вот я смотрю на него, вспоминаю и записываю. Чтобы ничего не пропало зря.

Песнь о конном походе

Да, об этом хочется петь, а не рассказывать. Это иной вид жизни, позволяющий не только встряхнуться или расслабиться, но побыть другим существом. Шестиногим, двухголовым, умеющим летать!..

Лошадь – удивительное создание. Громадные загадочные глаза с густыми ресницами. Нежный замшевый нос. Мягкие губы, которые с удовольствием берут с твоей ладони сухарь, морковку или кусок сахара…

Ещё удивительнее лошадь, когда ты сидишь на ней. Лёгкий нажим шенкелями (это внутренняя часть ног всадника от колен до щиколоток) – и она понимает, что пора тронуться с места. Повод натянут ровно настолько, чтобы ты чувствовал лошадь, а она чувствовала тебя. Колени прочно прижаты к седлу, стремя на средней части ступни, пятки опущены, носки повёрнуты к лошади. Ритм четырёх сильных ног передаётся тебе, наполняет тебя силой и уверенностью. Хочешь быстрее – снова сожми и ослабь шенкеля (это называется «посыл»), и лошадь поймёт тебя без слов. Она повернёт направо, если ты слегка натянешь правый повод или дашь посыл левым шенкелем, и повернёт налево, если это будет левый повод или правый шенкель.

Ездить шагом – море удовольствия. Но вот ты подобрал повод, дал энергичный посыл шенкелями, и началась рысь. Это особый вид бега, которому человек обучил лошадь. Ты слегка приподнимаешься в такт и опускаешься, чтобы вам обоим было легче ехать (так и говорят: «облегчаться»). Можно скакать сколько угодно, наслаждаясь упругим ритмом верховой езды. Не забудь только отклониться назад, когда дорога пойдёт под гору, или вперёд на подъёме.

Теперь снова пошагаем, передохнём – и вот настало время полёта! Снова повод, шенкеля и энергичное движение поясницей, высылающее лошадь в галоп. Назвать этот вид бега полётом не преувеличение: на каждом прыжке все четыре копыта отрываются от земли. И скорость, и все твои ощущения говорят о том, что это полёт…

Час верховой езды в прокате – это всегда мало. Поэтому да здравствует лето, когда можно на несколько дней уйти в конный поход! Я никогда не был в изысканных конных «турах», зачем? Небогатая конюшня под Зеленоградом озабочена не привлечением вип-персон, а тем, чтобы в походе было хорошо и лошадям, и людям. Этого вполне достаточно для тех потрясающих переживаний, которые ждут тебя впереди.

Оксана и Саша, хозяева конюшни, грузят наши вещи, палатки и прочее полезное имущество на маленький грузовичок, который отправится к месту ночёвки. Путеводный инструктор Карина, проверив, все ли в порядке, садится на свою тёзку (ну да, у них с лошадью одинаковое имя, бывает и такое). Выстраиваемся неровным полукругом, фотографируемся – и в путь.

Конечно, до того, как идти в поход, неплохо бы научиться ездить на лошади. Хотя мне приходилось наблюдать героическое овладение верховой ездой прямо в походе, но таким героям всё-таки больше сочувствуешь, чем восторгаешься ими. Если же сидишь в седле уверенно, новая жизнь – коннопоходная – радует с первых шагов.

Едешь по лесу и чувствуешь, что именно всадник больше всего соразмерен природе, лучше соответствуя её пропорциям. Некоторое время поначалу уходит на то, чтобы наладить отношения с лошадью, но потом приходит взаимопонимание, чувство единства, и вот уже ты сам – всадник или кентавр? – шагаешь, рысишь по лесной дороге, отмахиваясь от мух и хвостом, и веткой в руке. Ты с аппетитом хрустишь сорванной по пути еловой веточкой и яблоком, сорванным с той высоты, куда пеший не дотянется…

Скачешь по лугу – нет, по волнующемуся морю высоких трав – и чувствуешь, что так и задумано, чтобы ты был на коне. Чтобы вы с ним вместе неслись по просторной земле, излучающей летние ароматы. Чтобы его могучая сила поддерживала и влекла тебя с той пьянящей скоростью, которая нужна для ощущения бескрайней свободы…

Вот вы проезжаете посёлком, ты подъезжаешь к киоску, чтобы купить бутылочку воды, но голос твой доносится до продавщицы откуда-то сверху, а в окошечко киоска к ней заглядывает хитрый лошадиный глаз, высматривающий что-нибудь вкусненькое…

Мальчишки и девчонки провожают вас восхищёнными взглядами. Однажды я не удержался от искушения и спросил у двух ребят, стоявших с открытыми ртами:

– Не подскажете, как тут проехать на Дикий Запад?

Один из них оторопел, а другой тут же нашёлся и небрежно махнул рукой:

– Кажется, вон туда, а потом направо.

А купание лошадей во время днёвки! Без седла, без лишней одежды въезжаешь на Дунае в воду, поднимая торжественный фонтан брызг. Но вдруг Дуня останавливается и задумывается, не пойти ли ему обратно. Соскальзываешь с его спины, тянешь поглубже – и вот вы уже плывете рядом, и ты обнимаешь его лоснящуюся влагой шею, слегка придерживаясь за гриву…

А ночная прогулка! Когда всё другое – и окрестности, и запахи, и поведение лошадей, которые всё видят и чуют гораздо острее тебя. Галоп при свете луны: сквозь череду фантастических теней, когда стук копыт – дык-дык, дык-дык – становится главной музыкой посреди затихшей местности…

Конный поход. Возможность побыть другим существом. И вместе с тем – ощутить что-то бесконечно важное. Красоту и гармонию нашего мира. Близость с удивительным созданием, столь отличным от тебя, но соединённым с тобой невидимыми нитями жизни, гораздо более прочными, чем повод. Дружеское родство с теми, кто рядом с тобой скачет на лошадях, ведёт их, как и ты, на водопой, чистит их и угощает сахарком, а значит, переживает в душе чувства, очень близкие к твоим. Наконец, благодарность Создателю, соткавшему все эти нити в нескончаемый узор, крошечный фрагмент которого можно назвать конным походом…

Опыт возлежания на солнечных псах

Я лежу на ковре из золотистых ретриверов. Голова на одном, ноги на другом, руки обнимают третьего и четвёртого. Тёплое дыхание слышно справа и слева – словно под моей головой некий сказочный собачий Тянитолкай с головами в обе стороны. Я ещё обмениваюсь фразами с людьми стоящими рядом, но это имеет всё меньшее значение. Словно живой собачий ковёр оказался ковром-самолётом и плавно поднимает меня всё выше – к тому самому седьмому небу, на котором уже неважно, человек ты или собака, потому что там все счастливы. Надолго ли? Какая разница… На миг, равный вечности, но заканчивающийся гораздо быстрее: мгновенно, как ему и положено.

Положено и мне уже вставать, освобождать мой шерстяной ковёр для следующих записанных на полёт. Ковёр тут же вскакивает на шестнадцать непоседливых лап и разбегается, тычась четырьмя блаженными мордами в других соискателей седьмого неба.

Центр канис-терапии «Солнечный пёс» продолжает свою работу с особыми детьми и с особыми взрослыми – короче говоря, со всеми нами, ведь каждый из людей в чём-то особый. Но главные гости здесь, конечно, дети. Гости не замечают, что они ещё и пациенты, а просто радуются мохнатым терапевтам, которые терпеливо позволяют им дрессировать себя и валяться на себе…

А я ухожу… нет, всё ещё лечу… иду и лечу одновременно, огорошив встреченных знакомых медитативно-риторическим вопросом: «А вы летали на собаках?..». Хорошо, что это знакомые, они не примут меня за наркомана. Да и нет тут ничего похожего. Наркотик дарит иллюзию, а собаки подарили мне свою живую реальность.

И я лечу дальше…

Ужас! Как такое могло случиться?

На обложке книги, только что привезённой из типографии, в названии потеряно целое слово!..

Как в том бородатом анекдоте про энциклопедию, издатель которой был фантаично сосредоточен на том, чтобы избежать опечаток и добился практически полного их отсутствия. Только на переплёте золотыми буквами было вытеснено: «ЭНЦИКЛОПУДИЯ».

Такое выверенное название… По афоризму «Семья – это компас для младенца» книга по семейной педагогике так и озаглавлена: «Компас для младенца». А теперь…

Теперь – катастрофа!

Чётко и неумолимо на обложке чернело: «Компас младенца». Всего-то предлог потерян, но младенец сразу обрёл неожиданную самостоятельность. Он мог теперь обойтись без семьи. Неведомый компас находился в его собственном распоряжении, семья уже не подразумевалась. Преждевременная вольница пьянила крошку, не успевшего сформироваться и сориентироваться в семейном окружении, и он готов был ползти куда глаза глядят, куда наугад крутнулась стрелка этого лихого, уже не связанного с родным очагом прибора…

Да и без филологических переживаний, чисто практически, дело обстояло уныло. Этот явный брак, хоть и не касался содержания, но закрывал книге дорогу на прилавок. Даже дальняя перспектива хотя бы частичного возвращения денег, с трудом найденных на издание, теперь рухнула и увлекла за собой планы выпуска следующих книг, давно ждущих своей очереди…

И ничего уже не исправить. Потеря предлога «для» стала предлогом цепочки других потерь.

От этих мыслей я проснулся среди ночи, и заснуть уже не получалось.

Но что-то мешало мне впасть в окончательное отчаяние. Что?

Лихорадочно перебирая по минутам вчерашний вечер, я наконец вспонил.

Это была улыбка жены. Родная, радостная и радующая улыбка.

– Понимаешь, – светилась Машенька мне навстречу, – у тебя словно вышла совсем новая книга. «Компас для младенца» уже выходил. Теперь гляди – даже новая значительность появилась. – И она произнесла нараспев: – Компас младенца…

Вдруг сейчас, среди ночи, мне стало весело от её улыбки.

Тут же потерянное словечко возникло из небытия, куда его отправил верстальщик, и принялось хозяйничать, наводить порядок в возникшей ситуации.

– Значит, так. Под обложкой всё на месте. Для того, кто не поленится её открыть, всё будет в порядке. Получается, что и на обложке я всё-таки присутствую – только незримо, потаённо, таинственно. В этом особая загадочная интрига новой инкарнации книги. Ты, автор, неужели хотел бы остаться без этой удивительно случившейся особенности?..

Молча и завороженно я покачал головой. Нет, не хотел бы…

– Ты ведь не упустишь случай внести в свои мемуары, над которым давно работаешь, забавный эпизод про свой вариант «энциклопудии»?.. Не упустишь пофилософствовать о том, что наше несовершенство всегда поджидает нас, чтобы мы не погрязли в иллюзии собственной безукоризненности?..

– Не упущу, – пообещал я.

Кому я это сказал?.. Потерянному с обложки словечку?.. Сам себе?.. Машенькиной улыбке?..

– А знаешь, можно даже эссе об этом написать. Тогда налицо прямая творческая выгода: не потеряйся я, не было бы нового эссе.

Рука моя уже тянулась за листом бумаги, чтобы запечатлеть эту вдохновенную речь.

– Пиши, пиши, – напутствовало меня потерянное словечко. – И не забудь меня процитировать Целиком, прописными буквами: «ДЛЯ». Можешь даже восклицательный знак поставить. Ведь в этом же всё дело, в конце концов, – ДЛЯ чего я исчезло? ДЛЯ чего и верстальщик лопухнулся, и ты сам проморгал, когда на обложку мельком глянул и написал, что её утверждаешь. ДЛЯ чего я старалось, рисковало, оставляя, так сказать, свой пост? Ведь не смеха ради, а по серьёзным причинам, как всё в жизни происходит! Вот их и ищи, эти причины – вместо тех глупостей, которые тебе в ночную голову лезут: дорога на прилавок… возвращение денег… Ты писатель? Вот и пиши.

Впрочем, меня уже не надо было уговаривать. Вот их и ищи, эти причины – вместо ы нового эссе. без

Разделение труда

Дилетант хватается за всё. Профессионал уважает разделение труда, стремится к нему, культивирует его.

Детство склонно к дилетантству, потому что всё надо перепробовать, всё примерить, выбрать для себя подходящее.

Зрелость тянется к профессионализму, к разделению труда.

Разделение труда.

Муравьиная философия?

Муравьи-работники, муравьи-солдаты, муравьи-слуги…

Но давайте дослушаем это слово: разделение. Оно не только отделяет нас друг от друга, сунув каждому в руки его задание. Оно ещё и соединяет нас.

Мы разделяем друг с другом боль и печаль, заботы и труд.

Мы разделяем с коллегами-профессионалами то дело, за которое взялись вместе.

Мы разделяем – ведомые восторженным дилетантством или нажитым профессионализмом – всё, чем нам по душе заниматься.

Мы разделяем – непросто это вымолвить – труд Создателя.

Или не разделяем…

Но я пишу лишь о разделении труда.

Определение

Определение – это след ускользнувшего понятия. Всегда ускользнувшего, если это живое, не выдуманное понятие. К счастью ускользнувшего, иначе было бы скучно жить – без того пространства тайны, куда ускользает живая тайна понятия.

Конец ознакомительного фрагмента.