Вы здесь

Потерянный город Обезьяньего бога. Глава 9. Такого еще никто не делал (Дуглас Престон, 2017)

Глава 9

Такого еще никто не делал

Чем больше Элкинс узнавал о технологии лидара, тем больше убеждался, что, если он решится возобновить поиски и если потерянный город существует, с помощью лидара его удастся найти. Однако воодушевление угасало при мысли о том, что придется получать разрешение от гондурасских властей – в прошлый раз это стало сущим кошмаром. С тех пор сменилось несколько правительств, произошел военный переворот, и процесс выдачи разрешения выглядел еще более пугающим, чем прежде. «Я задавался вопросом о том, – сказал мне Элкинс, – стоит ли вступать в это дерьмо еще раз». Москития за прошедшее десятилетие стала чрезвычайно опасным местом, царством беззакония, контролируемым жестокими наркокартелями и организованными бандами. Даже полет туда представлял опасность, потому что в регионе пролегал главный воздушный коридор для транспортировки кокаина и неустановленные самолеты сбивались военными – американскими либо гондурасскими.

Затем случилось непредсказуемое совпадение, из тех, которые ни один уважающий себя писатель не отважится вставить в книгу. Когда Стив Элкинс размышлял, что делать, ему позвонил его старый гондурасский приятель – решальщик Брюс Хейнике.

Брюс и его жена-гондураска Мейбл переехали в Сент-Луис в 1966 году, после того как в Гондурасе убили сестру Мейбл. Брюс оставил контрабанду наркотиков и мародерство, избрав более безопасные занятия. Но, как и Элкинс, он не мог отделаться от мысли о поисках Белого города.

В конце 2009 года Мейбл вернулась в Тегусигальпу без Брюса – на похороны отца. Страна приходила в себя после военного переворота, случившегося ранее в том же году. Левый президент Хосе Мануэль Селайя принял ряд жестких мер с целью проведения референдума по изменению конституции, чтобы получить возможность избраться еще раз[29]. Верховный суд назвал их незаконными, а Национальный конгресс Гондураса постановил арестовать Селайю. Рано утром в воскресенье военные разоружили президентскую охрану, вытащили Селайю из кровати и посадили на самолет, вылетавший в Коста-Рику. Облаченный в пижаму Селайя произнес в аэропорту пламенную обвинительную речь. Пресса сообщала, что Селайю выставили из страны с ужасающей скоростью – он не успел даже одеться. Однако впоследствии гондурасские чиновники в частных беседах со мной утверждали, что ему позволили одеться и взять с собой личные вещи, но экс-президент для пущего эффекта переоделся в пижаму уже в самолете, чтобы вызвать у народа сочувствие к себе и гнев по отношению к устроителям переворота.

Военные вернули власть гражданским, и через пять месяцев состоялись выборы. Хотя их результаты оспаривались, к власти пришел Порфирио Пепе Лоба Соса. Во время отпевания отца Мейбл слышала, что в следующую субботу новоизбранный президент Пепе посетит службу в этой же церкви вместе с членами кабинета, чтобы Господь благословил его на четырехлетнее правление.

Она сообщила об этом Брюсу в ходе телефонного разговора, и тот настоятельно попросил ее не упускать такую возможность: «Брюс целую неделю не отставал от жены. „Подберись поближе к этому парню, – говорил он, – и расскажи ему про Белый город. Остальное предоставь мне“».

В назначенный день она вместе со своим братом Манго, гондурасской футбольной звездой, пошла на службу, рассчитывая пробиться к президенту. Церковь была набита битком. Президент появился поздно, в сопровождении двадцати телохранителей и местных полицейских с оружием. После службы Манго велел Мейбл оставаться на месте – мол, он все устроит. Он пошел поговорить с пастором, но Мейбл, наблюдавшая за ним, поняла, что разговор не клеится. Тем временем президент со своей свитой уже собирался покинуть церковь, и Мейбл поняла, что рискует упустить возможность побеседовать с ним. Тогда она поднялась со своего места и протиснулась сквозь толпу к президенту, окруженному кольцом сцепивших руки охранников. Мейбл выкрикнула его имя – «Пепе! Пепе!», – но он никак не отреагировал. Наконец она подошла вплотную к охранникам, протянула руку и ухватила президента за рукав. «Я сказала ему: „Пепе, мне нужно поговорить с вами!“».

«Ну хорошо, – неохотно ответил он, поворачиваясь к ней, – я вас слушаю».

«Я обратилась к охранникам: „Простите, дайте мне пройти“. Но они отрицательно качали головами – „нет“. Некоторые положили руки на пистолеты. Кольцо было очень плотным, а я все пыталась прорваться сквозь него. Пепе рассмеялся, и я сказала ему: „Прикажите им пропустить меня“. Меня пропустили, а потом кольцо вновь плотно сомкнулось.

Я спрашиваю его, знает ли он о Сьюдад-Бланка. Он отвечает: „Да“. Я говорю, что мой муж двадцать лет назад пытался найти этот город. Он отвечает: „Это интересно, не оставляйте попыток“. Я сообщаю, что мой муж там бывал[30]. „Ваш муж может отправиться туда еще раз?“ – „Вот для этого нам и нужно ваше разрешение“».

Лобо посмотрел на нее и наконец ответил: «Ну хорошо, вы попали сюда и добрались до меня – один Господь знает как. Я знаю об этом городе, но не слышал, чтобы в нем кто-то бывал. Я вам верю и хочу, чтобы вы поверили мне. Я познакомлю вас с членом моего кабинета, который будет говорить от моего имени. Он сможет выдать вам разрешения и все необходимое для этого. Его зовут Африко Мадрид».

Мейбл пошла туда, где стояли члены кабинета, и нашла Африко. «Я начинаю рассказывать о проекте. Он говорит: „О, это интересно. Если президент сказал, что мы это сделаем, значит сделаем. Я выдам все необходимые документы“».

Они обменялись адресами электронной почты.

Выходя из церкви, Мейбл увидела, что президент садится в машину, бросилась к нему и попросила разрешения сделать с ним селфи на мобильник. Он согласился и попросил у нее телефон, сказав, что хочет поговорить с ее мужем. Мейбл дала телефон, и президент позвонил Брюсу Хейнике в Соединенные Штаты.

«Сижу я в Сент-Луисе, и тут раздается звонок, – рассказывал мне Хейнике. – Звонит президент Гондураса. Он спрашивает меня: „Вы и вправду знаете, где этот город?“ Я отвечаю: „Да, сэр“. Тогда он говорит: „Я хочу, чтобы вы сделали это. Это будет полезно для страны“».

Президент отключился, вернул телефон и спросил у Мейбл: «Теперь я могу ехать?»

«Да, Пепе, – сказала она, – можете».

Впоследствии Мейбл вспоминала: «Он припустил так, словно боялся, что я брошусь следом и попрошу что-нибудь еще!»

Элкинс был поражен, хотя и отнесся скептически к этой странной истории. Как раз в это время он читал статью о лидаре. Но когда он связался с Брюсом и новым гондурасским правительством, выяснилось, что все это правда. Президент Лобо выражал энтузиазм в связи с проектом: он считал, что открытие принесет выгоду стране и поможет ему укрепить свою неустойчивую популярность.

Заручившись благословением президента и его заверением, что все разрешения будут выданы, Элкинс прилетел в Хьюстон, намереваясь встретиться с сотрудниками Национального центра воздушного лазерного картографирования (NCALM), который проводил картографические работы в Караколе, и попытаться убедить их принять участие в реализации его плана. NCALM – совместный проект Университета Хьюстона и Университета Калифорнии, и его задачи ограничиваются научными исследованиями, а не поисками потерянных городов, которых, возможно, не существует. Уильям Картер – ведущий исследователь и старший научный сотрудник NCALM и один из создателей лидара. Будучи магистрантом, Картер участвовал в проекте «Аполлон» и помогал создавать и налаживать одну из первых лунных лазерных измерительных станций, которая позволила измерить расстояние от Земли до ее спутника с точностью до нескольких сантиметров.

Элкинс потратил целый день, пытаясь убедить Картера, Рамеша Шресту, директора NCALM, и их сотрудников принять участие в поисках потерянного города. Предложение было довольно экстравагантным: прежде NCALM не занимался ничем подобным. В Караколе они составляли карту известного всему миру объекта с гарантированными результатами; проект Элкинса был связан с высоким риском и мог обернуться бессмысленной тратой времени и научным конфузом. Лидар никогда прежде не использовался как инструмент археологической разведки, то есть для поисков объекта, в существовании которого нет уверенности.

«Мы ведь даже не знаем, есть ли там что-то, – сказал Шреста. – Вопрос звучит так: можем ли мы вообще найти там что-нибудь?»

Но на Картера произвел впечатление тот факт, что Элкинс прежде уже привлекал НАСА к сотрудничеству в поисках города. Он посмотрел изображения У1, полученные Роном Бломом, и решил, что есть достаточно оснований для поисков.

Проект был рискованный во многих отношениях. Шреста вспоминал споры между ними. «Такого прежде никто еще не делал. У нас был шанс совершить открытие и произвести переворот в археологии. Я без обиняков возразил Стиву: „Слушайте, это экспериментальный проект. Мы сделаем все, что в наших силах. Мы не можем гарантировать результатов, и, если поиски окажутся тщетными, нас не нужно ни в чем обвинять!“» Однако и Шресту, и Картера привлекала идея проведения картографических работ на местности, поросшей самыми густыми в мире дождевыми лесами. Если лидар будет работать в Москитии, он сможет работать где угодно. Это станет решающим испытанием для технологии.

Отдельные сотрудники NCALM были настроены скептически. «Некоторые мои люди, – сказал Шреста, – говорили, что у нас ничего не получится – из-за густоты дождевого леса».

«Если мы не попробуем, то никогда не узнаем, можно это сделать или нет», – сказал я.

Других беспокоило, что в проекте не участвуют профессиональные археологи.

«Стив Элкинс – киношный человек, – сказал мне позднее Майкл Сартори, главный картограф NCALM. – Я не раз говорил коллегам, что это плохая идея, что мы не должны заниматься таким проектом. Он не позволит предоставить ученым-археологам качественные данные».

Элкинс сначала предложил сотрудникам NCALM сделать полную съемку всей Москитии, но когда узнал, что это будет стоить несколько миллионов долларов, то выделил участок площадью приблизительно в пятьдесят квадратных миль. В этом случае прямые расходы на картографические работы составили бы примерно четверть миллиона долларов, расходы на вспомогательные операции – столько же.

Площадь У1 составляла всего двадцать квадратных миль. Если бы на У1 ничего не обнаружилось, у Стива в запасе были другие неисследованные участки, которые он назвал У2, У3 и У4. У2 представлял собой глубокую долину, окруженную скалами белого известняка: по слухам, в ней тоже мог находиться Белый город. У3 напоминал У1 – труднодоступный, хотя и чуть в меньшей степени, не исследованный учеными, с большими открытыми пространствами, окруженный горами. У4 был той долиной, в которой, как считал Элкинс, обнаружил руины Сэм Глассмайер.

Элкинс тщательно изучил сведения об этих четырех участках с целью выяснить, не отправлялись ли туда в последнее время экспедиции, археологические или другие. Он свел воедино последние по времени карты известных археологических объектов Москитии, поработал в архивах Гондурасского института антропологии и истории в поисках неопубликованных докладов, проверил Гондурасский регистр археологических объектов.

На протяжении XX века археологи выявили в Москитии около двух сотен археологических объектов. Это мизерное количество по сравнению с сотнями и тысячами, найденными в ареале обитания майя, или 163 000, зарегистрированными в моем родном штате Нью-Мексико. Двести объектов в Москитии включали несколько больших поселений с крупными земляными сооружениями, а также малые объекты, захоронения в пещерах, наскальные изображения, множество артефактов, относящихся все к той же широко распространенной культуре. Многие из этих объектов, в отличие от майяских, представляли собой точки на карте, которые фактически не были изучены, – никаких раскопок там не проводилось. За целый век археологических исследований в Москитии удалось получить минимум ответов, а те работы, которые велись, были ограниченными по масштабу, поверхностными или низкокачественными. Археологи пока не смогли ответить на большинство важнейших вопросов, связанных с этой культурой: кем были эти люди, откуда они пришли, как жили, что с ними случилось? В Москитии явно имелось много необнаруженных археологических объектов, которые хранили первостепенные по значению тайны.

Элкинс не нашел в архивах никаких свидетельств того, что кто-либо бывал на У2, У3 или (кроме Глассмайера) У4. По официальным данным, туда не ступала нога человека, и они оставались для ученых белыми пятнами. Но действительно ли в этих районах никто не обитал? Архивы не содержали данных об использовании их местными жителями для охоты или собирательства.

Элкинс заказал последние по времени спутниковые съемки четырех участков. Когда снимки оказались в его руках, он был потрясен. На последних фотографиях У4, долины, где находился Белый город Глассмайера, отчетливо виднелись следы недавних незаконных вырубок леса. Незаконные вырубки леса и археологическое мародерство идут рука об руку. Руины Глассмайера, если они существовали, наверняка были обнаружены и потихоньку разграблены; небольшие артефакты, скорее всего, ушли на черный рынок или попали к местным жителям. Но Элкинс знал также, что в Москитии есть много крупных руин, известных и неизвестных, и любые из них могут оказаться легендарным Белым городом – если он действительно соответствует описаниям, что в то время оставалось неясным. Элкинс вычеркнул У4 из списка.

Как это ни печально, но судьба У4 далеко не единична. Площадь гондурасских дождевых лесов сокращается как минимум на 300 000 акров в год. Между 1900 и 2010 годом в результате вырубки исчезло более 37 процентов дождевых лесов страны. Все объекты, интересовавшие Элкинса, находятся в биосферных заповедниках Тавака Асагни и Рио-Платано или вблизи них, но заповедники охраняются плохо, а контроль над исполнением законов довольно слаб. Отдаленность, труднопроходимые горы, суровость джунглей – мелочи по сравнению с прибылями, которые могут быть получены в результате вырубки деревьев и эксплуатации новых пастбищ. Археологи пытаются опередить рубщиков, но пока они доберутся до дождевого леса, тот вполне может пасть жертвой топора дровосека и лопаты мародера.

Разрешение на съемку с помощью лидара в дождевых лесах Москитии было получено в октябре 2010 года. Свое добро на начало работ дали президент и министр внутренних дел Африко Мадрид. Помочь обещали также Гондурасский институт антропологии и истории (Instituto Hondureño de Antropología e Historia, IHAH) и лично его руководитель Вирхилио Паредес. Новое правительство Гондураса явно одобряло поиски города.

Пепе Лобо пришел к власти после спорных выборов, имея самый низкий рейтинг среди президентов страны за всю ее историю. По доходу на душу населения Гондурас занимал предпоследнее место на Американском континенте. Обширные сельские районы, многие мелкие города и части некоторых больших городов контролировались наркодельцами. Появилось множество банд, которые занимались жестоким вымогательством и рэкетом с похищениями. Уровень убийств, и без того самый высокий в мире, взлетел до небес. Процветала коррупция. Суды и полиция бездействовали. Люди обеднели и полагались на волю случая, став циничными и агрессивными. Переворот 2009 года вызвал глубокий раскол среди гондурасцев, включая и археологов. Гондурас отчаянно нуждался в хороших новостях. Позднее президент Лобо сказал мне, что обнаружение Белого города стало бы одной из таких хороших новостей.