Запись 3 (из дневника сновидений)
Я стоял на тропинке в ночном лесу. Пальцы, почему-то босых, ног неприятно обволакивала мокрая почва. Как будто недавно прошел дождь.
С характерным чавканьем я сделал несколько шагов. Остановился. И передо мной, и позади дальше чем метра на два было ничего не разглядеть. В синем и зеленом мерцании каких-то невиданных цветов, редко растущих по краю тропы, была видна только сама тропа и толстые стволы деревьев на обочине. Через плотное переплетение веток над головой иногда можно было увидеть небо, усыпанное звездами.
Я пошел вперед. Вглядываясь в темноту, я не заметил, что тропинка плавно заворачивает, и ступил за ее край. В тот же момент все цветы рядом со мной закрылись, и стало совершенно темно. Я сделал шаг назад. Цветы раскрылись снова. Дальше я шел аккуратнее, не выходя с тропинки.
Сколько я шел, не знаю. Кажется – долго. Но наконец у моего пути появилась цель. Среди стволов деревьев мне показался свет. Пройдя еще немного, я уже уверенно мог сказать, что это светится окошко дома. Но тут я столкнулся с трудностью – тропинка резко поворачивала в другую сторону от далекого окошка, оставляя его слева от меня. Я пошел дальше, ожидая, что, может быть, тропа повернет обратно, как мне надо. Но этого не происходило. Я вернулся.
Мне показалось, что я устал, и что у меня замерзли ноги. Единственное решение, пришедшее мне в голову – идти через лес напрямик. Вздохнув, собравшись с силами, я ступил за край тропинки. Цветы моментально закрылись, стало совершенно темно.
Моим ориентиром было окошко, и я двинулся к нему. Под ногами хрустели веточки, покалывая ступни, сырая трава доставала до колен. Я шел разведя в стороны руки, нащупывая стволы деревьев, старался повыше поднимать ноги, после того как пару раз стукнулся о выступавшие корни.
Передвигался я медленно, но окошко становилось ближе. Через некоторое время я уже видел избушку. Она была маленькая. С одним только окном в стене. Вдоль этой стены, видимо, как и вокруг всего дома, росли все те же цветы, освещая пространство. Справа я разглядел крыльцо. На крыше, покрытой дранкой, торчала труба, из нее шла струйка дыма, различавшаяся на чистом звездном небе – дом стоял на поляне среди леса, ни одна ветка не протягивалась к его крыше.
Я вышел на поляну, посмотрел по сторонам – никого не было. Подойдя к избе, я заглянул в окно. Оно оказалось пыльным, и я различал только мутные образы. Тогда я пошел на крыльцо. Под козырьком висела масляная лампа, дававшая более яркий свет, чем цветы на земле, она рисовала небольшой полукруг перед дверью, к которой вели две низенькие ступеньки, утопавшие в земле.
Ступеньки скрипнули под ногами, когда я поднялся, чтобы постучать.
Никто не отвечал. Я подождал и постучал еще раз. Никто снова не ответил, и я потянул дверь за ручку на себя.
Внутри была одна комната. Сразу справа от входа стоял покосившийся шкаф, дальше пустая стена отделяла его от низкой печи. В противоположной входу стене было второе окно. Слева от меня в дальнем углу у окна, в которое я заглядывал с улицы, стоял пустой стол с лавками, в ближнем углу стена вся была увешана полочками. В полном, казалось, беспорядке на полочках стояли и лежали баночки, пучки травы, на нитках висели коричневые сушеные грибы. На печи стоял большой котел, подойдя ближе, я увидел, что в нем побулькивает какое-то фиолетовое варево.
Две лампы, подвешенные на длинных цепях, между шкафом и печью и над столом, освещали это убранство.
Пахло сырым деревом и сухим сеном.
Мне понравилось это место, примерно так я, должно быть, представлял жилища ведьм из сказок в детстве.
Не зная, куда себя деть, я присел на краешек лавки и стал смотреть на подрагивающие тени от лампы у шкафа.
Вдруг дверь распахнулась, и в избу вошла девушка со светлыми длинными волосами, в пышном зеленом платье. Я подскочил и отошел от лавки, она же, сделав несколько шагов, оказалась у котла.
Черные ее глаза как-то не сочетались с милым, без острых черт, чуть-чуть курносым лицом. Казалось, что это лицо привыкло улыбаться, а глаза говорили об обратном, они были слишком черные, слишком отрешенные.
На меня она смотрела несколько мгновений, потом равнодушно отвернулась, взяла с печи большую поварешку и принялась медленно помешивать варево.
Я так и остался стоять, смотреть на ее спину и плавно двигающиеся плечи, ничего не поняв.
– Знаешь, сегодня у меня какое-то странное настроение. Ностальгическое. И что ж тебе тогда нужно? – вдруг, не поворачиваясь, спросила она.
– А что ты готовишь? – ляпнул я первое, что пришло в голову.
Она усмехнулась.
– Ничего, так для атмосферы только. Откуда вдруг вопросы, что за игра?
– Какая игра?
– Ты приходишь, и каждый раз тебе что-то надо. А тут что-то новенькое. Кто ты такой непонятно, и вопросы задаешь, как будто первый раз меня видишь.
– Так и есть. Впервые тебя вижу.
Она отпустила поварешку, и та, звякнув металлом, стукнулась о край котла.
Девушка вздохнула и повернулась ко мне.
– Что надо? Предлагай что-нибудь интересное, или у меня другие были планы.
– Так я правда не знаю, кто ты. Я очнулся в лесу, пошел по тропинке, увидел свет в окне, и вот я здесь.
– Естественно, ты пришел из леса, откуда еще? Кажется, я начинаю понимать, что за игра. Будешь притворяться, что не знаешь меня. Ну хорошо. Тогда идем, прогуляемся. Какая тебе разница, где притворяться?
– В общем никакой, особенно если я не притворяюсь.
Девушка пренебрежительно фыркнула и направилась к двери.
Я заметил, как внизу из под платья белым мелькнула голая пятка.
– Ты босая? – спросил я.
– Как и ты. Так уж у меня заведено, раз ты спрашиваешь. И так все время в туфлях.
– Но там же грязно!
Она лишь посмеялась.
– Зовут-то тебя как? – воскликнул я, уже негодуя, что она на меня даже не смотрит.
Девушка замедлила шаг в двери и, опять не поворачиваясь, назвала имя:
– София.
Мы вышли на улицу. Снова я ощутил ступнями неприятный холод.
София молча пошла вперед, видимо, подразумевая, что я пойду следом. Оказалось, что ей грязь и холод и впрямь не были страшны. Она шла, как будто не касаясь земли, сначала я подумал, что мне это привиделось из-за ее платья, скрывавшего движения ног, но там, где она ступала, трава не приминалась.
– Ты не ступаешь на землю?
– Ступаю, но очень легко, что-то вроде левитации. Каждый ведь в детстве мечтал уметь летать. Почему бы не побаловаться?
Мы вышли на тропинку с другой стороны избы. Тропинка уходила во все тот же темный лес, и понять, куда она могла бы привести, было невозможно.
– Куда мы идем? Что это за место?
– Мы идем к озеру.
В мерцании цветов София казалась каким-то миражом, фантазией, мелькающей во мраке – зеленое платье почти что полностью исчезло, слилось с чернотой окружения, и светлые волосы, обозначающие голову девушки, тоже грозились раствориться, отстань я хоть на несколько шагов. Поэтому я старался не отставать и не выпускал свою спутницу из вида.
Она не отвечала.
– Так что это за место?
– Ну, это мой домик, который я сама соорудила. Лес, откуда ты пришел, я называю дебрями подсознания. Так что, естественно, ты пришел оттуда.
– Что?
– Я научилась в каждом сне сохранять одну и ту же местность. Изба, озеро, лес. Здесь во сне я мечтаю, развлекаюсь. А подсознание частенько присылает мне гостей. Вот как тебя сейчас. Только обычно они хоть сколько-нибудь мне знакомы. Ты же мне совсем не знаком, или, может, я видела тебя только раз и краем глаза, этим, похоже, и воспользовалось подсознание, чтобы поиграть в игру «я о тебе ничего не знаю».
– Сон, значит…
Тут только я стал понимать, что происходит. Во мне начало расти удивление. И как раньше я не задумался, что это ни капельки не похоже на реальность? Ибо последнее, что я помню – я лег спать дома! Откуда ж мне взяться в лесу?
– Получается, ты мне снишься! Это мой сон! – крикнул я, остановившись.
София тоже остановилась и повернулась ко мне.
– Издеваешься?
– Нет! Я помню, как ложился дома спать! Интересно, я слышал, что такое возможно.
– Так. Я все еще не понимаю, зачем все это. И уж точно не понимаю этого притворства, зная, что ты плод моего воображения, моего собственного подсознания.
– Скорее наоборот, раз уж это я сплю, и это мой сон.
София вздохнула, запрокинула голову, лица я ее не видел, но похоже, как будто закатила глаза.
– Итак, мое подсознание заявляет мне, что подсознание на самом деле это я. Как бы это не звучало. Как это возможно, если ты придуманный персонаж?
– Нет. Это вот мое подсознание заявляет мне, что оно придумало меня, а если оно находится в моей голове, значит, оно придумало и само себя. Я начинаю путаться. Кто кого в итоге придумал первый?
– Я реальный человек, – раздражаясь, прорычала София. – Я создала поляну с домом, я создала озеро. Ты, если это ты все придумал, должен знать, что происходит на озере. Знаешь?
Она сделала шаг ко мне. Теперь я видел ее сердитое, но все такое же миловидное лицо.
– Нет.
– А я знаю, потому что это я придумала. И могу придумать что-нибудь еще. Например, смотри!
София повела рукой, и из-за деревьев к нам на тропинку вышел белый олененок. Он повертел головой, посмотрел на нас, а затем подошел совсем близко, так что можно было его потрогать. Что София и сделала – погладила его шерстку, кинув на меня многозначительный взгляд.
Вдруг она резко еще раз взмахнула рукой, олененок обернулся стайкой черных маленьких птиц, гаркая и хлопая крыльями, взметнувшихся к небу мимо наших голов, изрядно испугав меня своей внезапностью. Лес и София подернулись рябью.
– Видишь! Так что хватит. А то и тебя во что-нибудь превращу.
– Попробуй!
Я вдруг разозлился на самого себя за то, что сам же себе выдумал такую скверную знакомую.
София взмахнула рукой, но ничего не произошло.
– Ладно, – топнув ногой, сказал она, – я все еще плохо умею контролировать подсознание во снах.
– Ага. Оправдания. Давай сойдемся на том, что либо у меня, ну, или у тебя раздвоение личности. Тогда мы оба нереальны. Либо же мы оба реальны и каким-то образом оказались в одном сне. Как тебе? Мир?
– Хорошо, – после краткого раздумья сказала София уже добрее. – Лучше мир, пока не разберемся. Или пока я не разберусь.
Я кивнул.
София повернулась ко мне спиной и пошла дальше по тропинке.
– Э, нет. Раз уж мы условились на мир, перестань не обращать на меня внимания, как на досадное обстоятельство.
Она замедлила шаг, и дальше мы пошли рядом, насколько позволяла тропинка.
Чаща расступилась совершенно неожиданно, и мы оказались у озера. На его ровной поверхности отражались звезды, позволяя судить о скромных размерах водоема.
Тропа переходила в узкий овальный бережок, резко обрывающийся справа и слева – растущие вплотную к воде деревья опускали в нее свои корни, об этом я догадывался лишь по ломаным силуэтам на фоне отражения на воде – цветов здесь не было, они стались сзади вдоль тропинки.
Мы стояли в темноте. У наших ног расстилалось звездное небо.
– Сюда мы и шли?
– Да.
– Что тут?
– Молчи и смотри.
Я не знал куда, но стал смотреть. Наверное, София снова сделала какие-то движения руками, потому что над озером вдруг появилось еле видное облако. Сначала бледное, оно становилось все плотнее и скоро стало выделяться белым пятном. Оно отражалось в воде, и перед нами как будто было два облака.
Я услышал шорох рядом, должно быть, София подбирала полы платья, потому как она потянула меня за руку, заставляя опуститься на землю. Она сидела рядом – я чувствовал ее плечо. Теперь отражение в озере стало плоским, и я стал смотреть вверх.
Облако начало рваться, разделяться, каждый его кусочек приобретал свои формы, свое место в пространстве. Образы начинали что-то напоминать. Это были очертания людей, они то опускались, как бы садясь, то вставали. Подходили друг другу, расходились. Один человек был больше остальных, он стоял перед ними, жестикулировал, вероятно, что-то говоря.
– Что это? – почему-то шепотом спросил я.
София как-то умиротворенно вздохнула.
– Это мои воспоминания.
– А почему, так сказать…
– Белесые образы?
– Да.
– Потому что воспоминания – это всегда какие-то детали. Вспоминаешь запах, вспоминаешь, какая была погода, или где находился, отдельный момент разговора, отдельную эмоцию, отдельное выражение лица. Никогда не помнишь полностью, только одну какую-то частичку, и вокруг нее уже, достаточно ненатурально, если задуматься, вырастает все остальное. А я хочу пережить сам момент действия, саму его основу, его суть в отдельности, не отвлекаясь на детали. Испытать где-то внутри себя, а не слухом или зрением, или… в общем, ты понял.
– А зачем? – я понял, но не до конца.
– Не знаю, хочу верить, что они придают мне сил, что ли.
Я ничего не ответил.
Образы продолжали двигаться. Менялось их расположение по отношению друг другу, менялись их взаимодействия. Человек, который был больше остальных, время от времени исчезал и появлялся.
Мы молча сидели, смотрели ее воспоминания. Но вскоре все потемнело и исчезло – я уснул.