4
Шагая по переулку, Литвин все больше раздражался. Места другого не нашли! Новых районов игл мало? Нет, обязательно свои черные дела здесь, в старой Москве, проворачивать надо.
Литвин был потомственным коренным москвичом. Поэтому старую часть города любил трепетно и нежно. К улицам, переулочкам, домам, тупичкам и скверикам он относился не как к памятникам архитектуры или, скажем, садового искусства далекого прошлого, а как к живому существу, со всеми его слабостями и причудами. Да, собственно, так оно и есть. Только почувствовать эту особенность Москвы трудно. Здесь не помогут путеводители, экскурсии, рефераты. Ее надо чувствовать кончиками нервов. И тогда вдруг все переменится. С лепного карниза улыбнется лукаво изящная нимфа, зашуршат, завораживая, гипсовые крылья летучих мышей, сплетенные в причудливый узор. Тихо и грустно зашумят мудрые деревья маленьких сквериков. Сколько здесь давалось клятв? А вот старенький кривой переулочек. Вроде и не построен, а сам пророс, пробиваясь между домами. Поманит в прохладную свою глубину и неожиданно покажет за очередным поворотом церквушку такой необыкновенной красоты, что и чудо рядом с ней будет мелким событием. И небо над этими домами другое. И сирень над лавочками. И дворики те самые, «поленовские». И воздух чист и свеж, словно нет рядом грохочущей пыльной магистрали. И по утрам выпадает роса…
А тут – преступление.
Участковый остановился напротив серого трехэтажного дома.
– Вот здесь стоял… – он зачем-то притопнул, словно пробуя на прочность старый асфальт, и добавил, уточняя, – Автомобиль, в смысле…
Литвин посмотрел под ноги, на дорогу, покрытую редкими, темными мазутными пятнами с прилипшими к ним желтыми листочками. Взглянул на дома, затененные кронами деревьев, на глухую заднюю стену нового здания старого московского театра из красного кирпича.
Никаких особых следов или тайных знаков. Что найдешь, спустя три дня после совершения преступления?
Все чисто и обыденно. Да, собственно, что – три дня. Он посмотрел в районном управлении материалы дела. Ни отпечатков пальцев, ни надежных свидетелей. Только так, – кто-то что-то слышал, где-то кто-то промелькнул не то в семь, не то полдевятого. Зацепиться не за что – ни уму, ни глазу. А ведь ребята из РУВД грамотно поработали. Грех гражданину Минову на них жаловаться.
– Ну что, интересно? – с заботливой иронией спросил участковый.
Литвин неопределенно пожал плечами.
– Слышь-ка, Пал Степаныч, а старушек, ну, из тех, что на лавочках с утра до ночи сидят, не пробовали поискать? Может, хоть одна какая отыскалась?
– Пробовали, – Кудрявцев, сосавший «Астру», сплюнул прилипший к губе табак, – не сидят сейчас до темна старушки. Захолодало вечерами.
Георгий понимающе кивнул. Еще постояли. Наконец он первым предложил:
– Может, пойдем?
– Пошли, – равнодушно согласился участковый.
Он не скрывал, что считает это дело безнадежным и потому скучал от пустой траты времени. Но вдруг, перекладывая из руки в руку потертую полевую сумку, называемую с незапамятных времен на милицейском жаргоне «лентяйкой», предложил:
– Может, к другому театру сходим?
– Зачем? – удивился Литвин.
– Там такой же случай был. У меня их уже три в этом сезоне.
– Вы, Пал Степаныч, уже по театральному время считаете, – усмехнулся Георгий.
– Засчитаешь… – Кудрявцев злым щелчком отправил окурок в облезлую урну. – Достался участочек!.. Я сначала радовался: повезло наконец, на старости лет. Жилой сектор небольшой, винных отделов мало, пивных и тех нет. Сплошная культура: кино, союзы разные, писателей там, художников, театры. Повышай культурный уровень без головных болей. Так на тебе!.. Лучше бы пивная…
– М-да, – сочувственно протянул Георгий. – Неужели по всем трем никаких зацепок?
– Какой там. Одни заявления да протоколы. Ребята из розыска скоро от пострадавших прятаться будут. А мне куда прятаться? Вроде как привидение по участку машины курочить. Два работника быта-сбыта и из ресторана – один.
– Что ж, по-вашему, они самые богатые, что ли?
– Не знаю, – буркнул Кудрявцев. – Только ежели по сумме ущерба судить, они всю жизнь на эти машины работали, даже не ели, не пили и ходили в чем мать родила.
– И как, похоже?
– Что? – не понял сразу Кудрявцев. – А-а… Нет, не очень. Одеты вполне прилично. В дефицит.
– Понятно…
Они вышли на бульвар и неспешно двинулись по аллее к центру. Впереди чернел старый памятник. Вокруг скамеек громко крича, бегали детишки дошкольного возраста.
– Наряды надо бы усилить, – вяло посоветовал Литвин.
– Наряды… – фыркнул Кудрявцев. – Сколько у меня тут культуры? Одних только театров! Машины тоже, не в одном месте паркуют. Ставят куда ни попадя, где место увидят, там и тормозят. Я что, к каждой машине часового приставлю? Тут не только всей милиции, дружинников не хватит…
Георгий и сам знал, что совет не слишком полезный. А что делать? Ощущение как в детстве, когда в пионерском лагере ребята из первого отряда дали подержать ему, малышу, ужа. Скользкий, холодный, противный, с каким-то приторным запахом. Маленький Жора, прищурив глаза, сжал его ручонками около головы и держал не отпуская, хотя было противно. Иначе прослывешь трусом. Потом долго тер руки мылом и щеткой, пытаясь очистить уже давно не существовавшую осклизлость.
Вот и сейчас так же. Дело с первого взгляда банальное, но скользкое и противное. И бросить нельзя. Как того ужа. Надо работать. То есть, предполагать. Ничего другого не остается. Понятно только одно. Простота здесь кажущаяся. Действует неглупый человек, опытный и расчетливый.
Вторую половину дня Литвин провел в районном управлении, снова и снова дотошно просматривая все материалы дел. В глубине души теплилась слабая надежда – может, упустили какую-то мелочь, которая и окажется ключиком ко всему поиску. Ну, хоть мельчайшая зацепка.
Ничего. Фортуна упрямо стояла к нему спиной.
Обобрать три машины, практически в самом центре города, взять кучу вещей и дефицитных деталей, не оставив ни одного отпечатка пальцев, не попав на глаза ни одному свидетелю… Мистика! Поневоле начнешь верить в привидения. Но привидения не пользуются металлическими заостренными предметами, проще, «фомками», когда вскрывают автомобили. Да и зачем призраку «Грюндики» и «Шарпы»?
Как день начался, так и продолжается. Все наперекосяк. «Пасынок Мельпомены» не стремится к широкой известности. Хотя какой пасынок? Нахлебник!